Второй лабиринт.
Сначала они довольно долго ползли по узкому лазу. Потом туннель стал пошире и можно было встать. Софи побежала, но вскоре поняла, что вконец вымоталась.
– Малыш, подожди. Давай отдохнем.
Она села и прислонилась спиной к стене тоннеля. Что-то мешало. “Рюкзак”, – вспомнила Софи. Она так и таскала его все это время. “Надо его выкинуть”, – устало решила она.
Медленно сняла с плеч, заглянула в него. Достала себе яблоко, Малышу дала кусок ветчины.
“А ведь можно не торопиться, – вдруг подумала она. – Лаз узкий, а в свите Клеппа-большого ни одного, способного пролезть в эту дыру. Пока они там подсуетятся и найдут выход, у нас есть время. Но и рассиживаться лишнего тоже не стоит”. Она встала, чуть задержалась, потопталась в нерешительности. Затем вновь закинула рюкзак за спину, “пригодится еще”, и пошла.
Шли они долго. Софи все время прислушивалась, но сзади было тихо. Туннель сначала с небольшим наклоном шел вниз, затем начал подниматься. С потолка и стен шло очень очень слабое, но все-таки свечение. “Наверное, такие же светлячки, что в пещере у Вильо”, – решила Софи.
Вскоре стали попадаться боковые ответвления. Но все они шли вниз, так же как и тот, по которому они поднимались. И Софи решила никуда не сворачивать. Хотя правильное ли было это решение, она не знала. Возможно ведущие вниз боковые проходы были более безопасны, чем основной туннель.
Становилось все сырее. Со стен и потолка стало капать. Камни, мостившие дорогу, становились все более скользкими. К тому же Софи все чаще и чаща стало казаться, что сзади них нарастает какой-то неясный гул. Ноги скользили, но она все убыстряла и убыстряла шаг. Малыша не было видно. Он давно убежал вперед.
Наконец шум стал столь отчетлив, что сомнения не оставалось. Их преследователи прошли узкий коридор и догоняют их. И тут появился Малыш.
– Софи, там выход! Еще немножко и там выход!
Откуда только взялись силы. Они побежали наперегонки. Вот уже все сильнее и сильнее дует откуда-то свежий ветер, разгоняя застоявшуюся болотную сырость. Вот поворот и Софи уже и сама почувствовала близость воды. Еще немного усилий. Слышен плеск вод канала. Еще чуть-чуть. Выход!
Вход зарос какими-то кустарниками и им пришлось продираться сквозь них. Наконец,… вот он, канал. А за ним лабиринт. Недалеко от них, немного левее, был горбатый мостик, перекинутый от очередной угловой башни на остров.
“Никто из жителей острова не заходит в лабиринт”, – вспомнила Софи слова Иосифа.
– Малыш, быстрее на ту сторону. Лабиринт сейчас наше надежное прибежище.
Они перебежали через мостик и быстро отыскали вход в лабиринт. Только здесь Софи остановилась, перевела дух и огляделась.
Ночь кончалась. Наступало раннее раннее утро. Солнце еще не взошло и небо было светло-серое с пробивающейся голубизной.
Замок спал. Все было тихо. Софи всматривалась в то место, где предположительно и был выход из подземного туннеля. Дикий виноград обвивал в этом месте стену. Местами он уже достиг второго этажа и стал осторожно забираться на крышу. Перед ним были заросли все того же цветущего кустарника, что находился и по ту сторону угловой башни. Где-то между ними тропинка, по которой они вышли. Софи пыталась рассмотреть там хоть какое-то движение. Но все было тихо и сонно. Либо преследователи не рискнули выйти из туннеля, либо прятались в кустах и наблюдали.
“Ну и пусть там сидят, – решила Софи, – в лабиринт они все равно не сунутся. Здесь мы в безопасности”. И она шагнула в его сумрак.
“Малыш опять куда-то ускакал, – устало подумала Софи. – где его носит?”
Она свернула раз, другой. И вот коридор расширился, образовав небольшой дворик, из которого было три выхода. Вдоль одной из его стен лежал плоский широкий камень, поросший мхом. На нем лежал Малыш и дремал. Услышав шаги, он поднял голову. Но Софи уже тоже забралась на камень и легла рядом с ним.
– Давай поспим немного. Я тоже устала, – сказала она, проваливаясь в сон.
Солнечный луч медленно полз по каменной стене все ниже и ниже. По пути он высвечивал неровности каменной поверхности, ползучую траву, приютившуюся в щелях, деловито сновавших по каким-то надобностям коричневых жучков. Вслед за ним по стене так же неспешно, не желая покидать живительное тепло, спускалась маленькая черно-коричнево-зеленая змейка. Она поглядывала вниз черными безучастными глазками и не торопилась покинуть теплую стену.
Софи спала. Ей снился дом. Он одновременно напоминал и квартиру, в которой они жили с мамой, и ту, в которую она приезжала к папе на лето. Софи ходила по комнатам и кого-то там искала. Но кого, так и не могла вспомнить. Ей казалось, что вот в соседней комнате она кого-нибудь встретит, чтобы спросить, кого она здесь ищет. Но и соседняя комната была пуста. Она оглядывалась, пытаясь отыскать хоть что-нибудь, что натолкнет ее на воспоминание о том, кого она ищет. Но … все было знакомо, она это понимала, но она не узнавала ничего из того, что видела.
Солнечный луч спустился ниже, коснулся ее волос. Змейка тоже спустилась ниже на очередной каменный выступ и замерла. Следующей удобной площадкой для нее было каменное ложе, на котором спала Софи. Змейка каждое утро спускалась вслед за солнцем, отогреваясь в его лучах и набираясь сил. Последняя ее остановка была на плоском камне, поросшем мхом. Там она окончательно просыпалась и отправлялась в сумрак лабиринта на поиски пищи.
Солнечный луч скользнул еще ниже и заглянул в сомкнутые веки. Софи беспокойно дернула головой. Сон уплывал, растворялся в солнечном свете, рвущемся сквозь закрытые веки в ее душу. Она вдруг вспомнила в остатках тающего сна, кого она здесь ищет. “Мама. Папа”. Сон растаял. Софи открыла глаза. Утро было в разгаре.
Из бокового коридора выскочил Малыш.
– Софи, все три коридора ведут в тупик. Надо искать другой вход в лабиринт.
– Ты точно все проверил?
– Сомневаешься? – обиделся Малыш.
– Да нет. Просто пока не хочется выходить из лабиринта. Мало ли что нас там ждет.
– Ну а здесь нас точно ничего не ждет. Можешь пока еще поспать, а я пойду, новый вход поищу, – и Малыш исчез в том направлении, откуда они пришли.
– Да я вроде уже выспалась.
Софи встала, взяла рюкзак и пошла вслед за ним.
Змейка скользнула на теплый примятый мох.
Немного не доходя до выхода, Софи остановилась. Здесь высокие стены лабиринта были наполовину разрушены, то ли от времени, то ли по чьему-то умыслу. И вдоль первого коридора эти камни создавали неровные нагромождения. Меду ними Софи и усмотрела узкую щель. То ли ниша в толстой стене, то ли проход? Надо проверить.
– Малыш! – позвала Софи.
Одной лезть туда не хотелось.
Малыш выскочил как раз из этой щели.
– Софи, здесь продолжение лабиринта. Идем сюда, – и вновь исчез.
Софи перелезла через наваленные камни. Проскользнула между двумя большими валунами. Ага, вот он узкий проход в стене, всего метр шириной. Несколько шагов и за ним открылся широкий и длинный коридор.
С одной стороны, с той, с которой вставало солнце, стена лабиринта была ниже, чем внешняя. И солнечные лучи здесь легко разгоняли лабиринтный сумрак. Здесь было не так тревожно и не так страшно как в первом лабиринте. Софи вздохнула. Что-то он ей готовит?
Софи только сейчас вдруг отчетливо поняла, что начинается ее очередная встреча с островом. Она подняла голову. Между каменных стен на нее глядело безоблачное голубое небо. “Все! Забыли ночные кошмары. Пора в путь”.
И она пошла навстречу новым испытаниям и приключениям.
Рубины гнева.
Они опять долго плутали по коридорам и тупикам, но сейчас Софи это не нервировало и не раздражало. Она потихоньку отходила от необычного вечера и напряжено-тревожной ночи. К тому же светило солнце, над головой было голубое небо. Коридоры в этом лабиринте оказались более широкими. Местами верх стен был немного разрушен, что образовывало у их основания небольшие завалы. Но удобная тропинка между ними оставалась всегда, поэтому идти было нетрудно.
Здесь было больше солнца и света и в светлых углах лабиринта буйно росла и цвела всевозможная зелень, от простеньких беленьких цветочков, прячущихся в траве до плетистых роз, красно-белым ковром местами покрывающих стены лабиринта. Иногда их плети перекидывались на соседнюю стену и образовывали изящные арки или уютные тенистые уголки. Их аромат успокаивал и расслаблял. Софи казалось уже, что это чудесный волшебный сад, в котором ее ждет чудесное и волшебное приключение.
Она совсем расслабилась. Она почти совсем забыла, где она и куда идет. Как вдруг посреди зеленой лужайки она увидела свою маму.
– Ты опять думаешь только о себе, Софи. Я беспокоюсь о тебе, переживаю. Я беру дополнительную работу, чтобы ты ни в чем не нуждалась. А ты плюешь на всю мою заботу о тебе. Вечно куда-то исчезаешь, делаешь только то, что тебе хочется. Ну вот куда ты опять запропастилась. Ушла, никому ничего не сказав. Возвращайся, немедленно возвращайся. И больше не своевольничай.
Ну начинается. Делай то, не делай это. Надоели эти бесконечные нотации.
Софи взорвалась.
– Ну хватит, хватит! Надоели твои наставления. Буду делать то, что хочу. И все!
Вдруг послышался слабый треск. Тонкая красная молния прошла по образу мамы и она исчезла. И на ее месте Софи увидела себя. Искаженное злобой лицо, дергающиеся губы, жаром пылающие щеки. Она тряхнула головой и огляделась, приходя в себя.
Она находилась в небольшом почти квадратном дворике, образованном стенами лабиринта. Посередине него стояло зеркало. Софи подошла к нему. Сверху вниз по нему проходила трещина, неглубокая, но заметная. И по этой трещине медленно сползал ярко-рубиновый камень. Он был прозрачен, красиво огранен и в его центре таилась темнота. Таинственная прозрачная темнота. Софи взяла камень. Он был тяжел и неприятен на ощупь. Она швырнула его в траву. Но камень все время притягивал ее взгляд к себе. Софи старалась не смотреть на него, а смотреть в зеркало. Взгляд стал раздваиваться, разрываться на две части и тут изображение в зеркале заколебалось и Софи увидела еще одну неприятную для себя сцену.
Софи гневно кричала на Марину. За что, что ее тогда разгневало, она уже сейчас не помнила. На руках у Марины плакал Вадька. И лицо у нее было беспомощно-растерянное.
– Хватит! – крикнула Софи сама себе в зеркале.
Там, в зеркале, Софи замолчала, кинулась к двери и выбежала на лестницу. Изображение исчезло. Трещина стала глубже и по ней пополз еще один рубиновый камень. Софи взяла его. Подняла и первый камень и оба положила в рюкзак.
Она уже боялась смотреть в зеркало. Но зеркало по-прежнему не отпускало ее. Она, чуть касаясь поверхности, вела пальцем по трещине, идущей через все зеркало и искоса поглядывала на свое отражение. И вот под ее пальцем изображение заколебалось и она увидела приморский бульвар, расколотый трещиной надвое. На одной стороне стоял Валька, пытавшийся что-то ей сказать. На другой она, зло кричавшая ему в лицо обидные слова. Софи закрыла глаза.
Она не хотела это вспоминать. Это случилось накануне ее отъезда на Остров. Она гуляла по бульвару, малолюдному в этот жаркий полуденный час, и увидела Вальку. Он был один и обрадовался ей. Он предложил ей погулять вместе. И вот тут Софи и выложила весь свой гнев и раздражение. Она не помнила, что кричала ему. Обида на него за его невнимание сорвала крышку с котла, где копились самые злые и резкие слова, и все они полетели ему в лицо.
Софи не хотела это вспоминать. Она еще плотнее зажмурила глаза и закрыла руками уши. Но все равно услышала резкий треск. Она взглянула на зеркало. Трещина стала еще глубже. А сверху зеркало раскололось насквозь и сквозь щель просвечивала зелень плюща на каменной стене. По трещине сползал очередной рубиновый камень. Софи взяла его и, не разглядывая, положила в рюкзак.
Откуда-то выбежал Малыш.
– Тут везде тупики. Ну и запутанный же этот лабиринт. Я уже столько намотал на все четыре лапы, сколько давно не наматывал. – Он улегся на траву у ног Софи. – У тебя не найдется еще бутербродика с ветчиной, а то предыдущий я уже израсходовал в этом лабиринте.
Софи достала бутерброд и дала его Малышу. Малыш с аппетитом набросился на него.
– Ого, какое старое зеркало. Как здорово треснуло. Того и гляди развалится, – невнятно проговорил он, жуя ветчину.
Софи взглянула на зеркало. Он действительно потускнело, покрылось кое-где пятнами. От большой трещины в разные стороны пошли маленькие лучики. А ведь когда она сюда зашла, оно было настолько чистым, что она даже не сразу заметила, что это зеркало.
– Это они виноваты. Они, … все,… родители, Валька, девчонки в школе,… это из-за них я такая несчастная, – с жаром, зло и резко начала Софи. – То нельзя, это не делай. Каждый норовит тебя поддеть, обидеть, посмеяться над тобой. А начнешь защищаться, опять ты же и виновата: не так поняла, не то услышала. А почему я должна понимать и слышать, а меня никто не хочет понять и услышать. Это из-за них всех я здесь на Острове! Из-за них всех! – уже кричала Софи. – Ненавижу! Всех ненавижу! Всю жизнь мне сломали!
– И меня тоже? – Малыш с изумлением смотрел на Софи. Недоеденный кусок ветчины лежал рядом. Он про него совсем забыл.
Софи, не глядя на него, взяла рюкзак, закинула его за спину и пошла.
– Эй! Стой! Там тупик! Я уже там был! – Малыш метнулся за девочкой, затем, вспомнив о ветчине, кинулся к ней, и, жуя на ходу, помчался за Софи.
Софи шла наугад. Не глядя вокруг, не выбирая дороги. Просто шла и шла. Все в ней кипело и клокотало. Она нашла причину своих неприятностей. Это они, родители виноваты, Валька, подруги. Все и всё делают ей назло, наперекор. Весь ее мир ополчился на нее одну. Ну как ей со всем этим справиться? И если бы не они, она не плутала бы здесь в лабиринте… “А вот возьму и останусь здесь навсегда”, – вдруг решила Софи…
– Софи, ну куда ты идешь? Я же говорю тебе, что был там. Там везде тупики и выхода нет. Нам надо в другой стороне поискать, – Малыш бежал за ней, тщетно пытаясь уговорить вернуться.
… “А правда. Чего мне. Останусь и все. Никто мне здесь не будет указывать. Я сама себе здесь хозяйка. Брошу искать эти дурацкие ключи и не будет никаких проблем. Буду жить в замке, гулять на Острове, дружить с Иосифом”, – мечтала Софи.
– Софи, да подожди ты. Ну ты можешь остановится? Куда ты?... о, я эту щель пропустил. Софи не торопись ты так. Надо же быть внимательным. Надо все запомнить. Иначе мы точно запутаемся и не выйдем отсюда.
Так они и шли. Софи ходьбой выплескивала свой гнев. Малыш не понимая, что с ней случилось, тревожился и тоскливо поскуливал. И оба не замечали, что давно вышли из лабиринта и шли по тропинке, которая сначала спустилась в небольшой овражек, затем вынырнула из него. И вот…
– Вот это да! – услышала Софи удивленный возглас Малыша и остановилась.
Огляделась. Сзади был луг с небольшой ложбинкой. За ним лабиринт, из которого они каким-то странным и непонятным образом вышли. А впереди… впереди за строгим деревянным забором был сад. Недалеко, чуть наискосок вправо была приоткрытая калитка. И они, не сговариваясь, оба направились к ней.
Голубиная почта.
Это был настоящий сад. Яблони, вишни, абрикосы, инжир, за ними виднелись кусты смородины и крыжовника, а дальше опять какие-то деревья. Вдоль тропинки росли ирисы, ромашки, колокольчики.
Как славно. Софи с восхищением осматривала сад. Подобрала опавшее яблоко. Оно еще не совсем поспело, но есть можно. Неширокие тропинки посыпаны мелким гравием. Он приятно шуршал под ногами. Софи гуляла по саду, выискивая самые спелые абрикосы, самые крупные вишни, самую сладкую малину и пытаясь отогнать от себя какую-то смутную тревогу. Что ее тревожило? … да и тревожило ли? … Софи и сама не понимала. Только вот ни прекрасный летний день, ни чудесный фруктовый сад, ни спелые плоды не доставляли ей того удовольствия, которое она ожидала, на которое рассчитывала.
Так красиво вокруг, так покойно и мирно. Но в этой красоте и в этом покое она была одна. Софи захотелось хоть с кем-нибудь разделить и вкус ягод, и красоту сада. Малыш мелькал где-то между деревьями, что-то вынюхивая и высматривая. “У него и здесь какие-то свои интересы”, – с грустью подумала Софи. “Иосиф, – вспомнила она, – надо позвать его. Это же остров, здесь ему не надо опасаться Стражников”. И она полезла в рюкзак за зеркалом. Ей попадались куски сыра и ветчины, йогурт в маленьких стаканчиках, свечи, фонарик. Зеркала не было. “Оно же в том рюкзачке, который остался в замке”, – вспомнила Софи. – “А это еще что?” – в руке были рубиновые камни. Вновь вспыхнуло раздражение. Она бросила их на дорожку и, не оглядываясь, пошла вперед. Раздражение проходило. “А вдруг пригодятся?” Она остановилась, постояла, вернулась, подобрала камни и сунула их в рюкзак.
Между деревьями показался какой-то деревянный домик. “Здесь кто-то живет?” – Софи встревожилась, но любопытство потянуло ее на разведку. – “Может это садовник? Или владелец сада?”
Небольшой домик на сваях, обшитый досками, с мансардой посреди живописной полянки. Два окна на первом этаже, одно в мансарде и лесенка в три ступеньки, ведущая к неплотно прикрытой двери. Все это открылось взгляду Софи, когда она прошла плотные заросли малины и оказалась на тропинке, ведущей к домику.
Софи поднялась по ступенькам, постучала, сначала тихо, потом погромче. Никто не ответил. Она открыла дверь и остановилась на пороге.
Внутри домик тоже был отделан деревом. Деревянные полы, обитые ровными узкими досками стены, в углу деревянная лестница, ведущая на чердак. У окна стол, большой, солидный. Это был самый внушительный и самый красивый предмет в этой комнате. Впрочем, кроме этого стола здесь больше почти ничего и не было. Около стола обшарпанный стул. И у другого окна видавшее виды плетеное кресло, старенькое, но еще прочное.
Ничего интересного. Софи собралась уже уходить, как вдруг услышала курлыканье и хлопанье крыльев. Она поднялась на чердак. Голуби, там было семь голубей. Три белых с красивыми веерными хвостами и четыре сизых. Одни сидели на насестах, другие расхаживали по полу. На Софи она не обратили никакого внимания. Один белый голубь сел на подоконник и осторожно постучал клювом в стекло, словно просясь, чтобы его выпустили на волю, полетать.
И тут Софи пришла в голову заманчивая идея. А что если написать письмо Иосифу и отправить его с голубем. Она спустилась вниз и села за письменный стол. Это был именно письменный стол с двумя большими, украшенными резьбой тумбами, с двуцветной столешницей кое-где потертой и поцарапанной и все равно солидной и убедительной. Возможно за этим столом было написано уже много писем и разных важных бумаг, а может быть больших романов или потрясающих стихов. А вдруг за ним сочиняли доносы, пасквили или какие-нибудь лживые записочки для всяких разных интрижек? Софи немного отодвинулась. Что за чушь ей лезет в голову? Ну какая разница, кто и что за ним писал? Ей-то всего лишь записочку небольшую Иосифу написать надо. Только вот на чем? Она открыла верхний ящик. Вот здорово, бумага, чернильница, ручка с пером, все есть.
Софи достала пачку бумаги и стала ее рассматривать. Такой красивой бумаги она еще никогда не видела. Лист был плотный, слегка кремоватый на вид и с какими-то сероватыми прожилками. В правом верхнем углу тем же серым цветом был изображен силуэт замка, изящный, летящий и очень узнаваемый.
“Вот здорово, – восхищено выдохнула Софи. – А вот если взять и написать на такой бумаге письмо домой. Мама получит и изумится: откуда это я ей пишу такие красивые письма. А впрочем,… нет, она скорее встревожится, – вздохнула Софи, вспомнив сцену, увиденную в зеркале. – Нет, маме не буду писать, напишу только Иосифу”.
Она достала чернильницу и ручку. Все эти предметы она видела только на картинках. В реальности все оказалось куда интереснее. Чернильница была массивная стеклянная квадратная наполовину заполненная темно-синими чернилами. От горлышка вглубь уходила конусообразная воронка. И лишь узкий кончик пера смог достать из этой воронки капельку чернил. Перо тоже было необычным. Впрочем, это было даже не одно, а два пера. Сверху настоящее белое птичье перо, а на его конец надето стальное перышко.
Софи макнула перо в чернильницу и написала на кремовом листе: “Иосиф”. Подумала, поставила восклицательный знак. А дальше что? … Приходи. Я жду. … смска какая-то, а не письмо. И потом, … ну вот куда приходи? Зачем приходи? … нет, так не пойдет. Надо как-то иначе. Но как?
Она задумчиво вертела в руке ручку, глядя в окно и пытаясь отыскать в душе подходящие слова и фразы. Ничего не отыскивалось. А когда взгляд упал на прекрасный лист, он оказался весь в чернильных пятнах.
“Ну вот испортила, – огорчилась Софи. – Ладно, потренируюсь на нем писать”.
Писать чернилами оказалось не так-то просто. Она ухитрялась ставить кляксы и когда подносила ручку к бумаге, и когда писала, и когда убирала ее от листа. Наконец на испорченном листе совсем не осталось свободного места. Его покрывали кляксы, случайные фразы, слова… Софи взяла следующий.
Что и как писать?... ей не хотелось больше портить красивый листок. Она разглядывала сероватые разводы на кремовом фоне, трещины на поверхности стола. И ей стало казаться, что в них есть какой-то порядок и смысл. Она все пристальней и пристальней всматривалась в хаотичные узоры на бумаге и на столе, пытаясь уловить ускользающую от ее внимания закономерность. И вдруг на листе стали появляться слова…
“Иосиф! Как же это здорово, что на этом острове есть ты. Благодаря тебе остров для меня становится не совсем чужим и не совсем страшным. Я всегда где-то там, в глубине себя помню, что когда станет плохо или тяжело, я могу позвать тебя и ты придешь. Но сейчас мне хорошо. Я в прекрасном саду, где много цветов и фруктов. Мне очень хочется, чтобы кто-то еще увидел эту красоту. Но я никого больше не могу пригласить сюда. Только тебя. Приходи. Я жду тебя во фруктовом саду около голубятни”.
Софи мотнула головой, слова исчезли. И она, стараясь не торопиться, чтобы не испачкать чернильными кляксами лист, и стремясь не забыть увиденные строки, стала переносить их из памяти на бумагу. Написала, чуть помедлила и поставила подпись. Осторожно отложила ручку.
Письмо ей понравилось. И бумага, и чернила делали ее просьбу такой красивой и такой значимой. Да, это тебе не смска, это что-то гораздо более важное и гораздо более ценное. Только вот как же его теперь запечатать и отправить.
Софи открыла одну тумбочку. Там были полки, но на них ничего не было. В другой оказалось несколько ящиков. В одном из них она обнаружила сургуч и тонкую, но прочную, бечевку. “Совсем как в приключенческих романах”, – улыбнулась Софи. Она скрутила лист в трубочку, перевязала его бечевкой и запечатала сургучом. Все готово.
Софи вновь поднялась на чердак. Белый голубь по-прежнему нетерпеливо ходил по подоконнику и изредка осторожно стучал клювом в стекло. Софи хотела его взять, но он не дался, перелетел на насест и оттуда поглядывал на нее то одним, то другим глазом.
Как же его приучить? Софи огляделась. У дальней стены мансарды на полках стояли бутыли с водой и пакеты с зерном. Софи налила голубям воду, насыпала зерна. И они с шумом слетелись к кормушке. Но белый голубь так и остался сидеть на насесте. Тогда она насыпала зерно прямо на подоконник и поставила туда мисочку с водой. Голубь снова слетел на подоконник.
Он клевал зерно, пил воду, а Софи сидела рядом и любовалась им. Когда он наелся, он сам вскочил на колени к девочке и дал себя погладить, а затем позволил привязать к своей лапке письмо. Софи не хотелось отпускать птицу из своих рук, но голубь стал нетерпеливо хлопать крыльями.
Софи открыла окно.
– Передай это письмо Иосифу. Ты знаешь, где его найти? – голубь притих и казалось внимательно слушал. – Он скоморох и живет около цирка. Ты ведь найдешь, да? и передашь ему?
Голубь заворковал и закивал головой, словно соглашаясь. Софи подкинула его в воздух. Голубь сделал круг над голубятней, потом еще один, еще. Все расширяя и расширяя радиус этого круга. Затем, словно определившись с направлением, стал быстро удаляться и вскоре исчез из виду.
Софи закрыла окно и спустилась вниз. Вокруг по-прежнему была тишина и умиротворение. Но Софи непонятно отчего вновь на мгновение накрыла смутная и липкая тревога. Накрыла на миг волной и ушла, оставив после себя неприятный тусклый тягучий осадок, который притушил яркие краски радости от этого чудесного места.
Аллея скульптур.
Солнце садилось. Огненно-красный шар проваливался в какую-то неведомую щель между небом и землей. Тени деревьев уже давно потихоньку росли и сейчас накрыли половину той поляны, где стояла голубятня, вместе с ней самой. Краски сада теряли блеск и яркость, стремились сблизиться, выравнивая между собой разницу, пока в ночи окончательно не сольются в черно-сером монохроме.
Но все это внизу на земле. Зато в небе, … небо, местами укрытое облаками, казалось, принимало в себя истончающиеся и испаряющиеся под последними закатными солнечными лучами краски земли. В невероятной облачной пыли клубились, перетекая друг в друга розовые, красные, оранжевые, желтые, сиреневые, фиолетовые, бирюзовые цвета и оттенки.
Тени становились все гуще и плотнее. Сад терял свою дневную легкость и беззаботность. Светлым оставалась лишь глубина вечернего неба.
– Привет.
Софи вздрогнула от неожиданности. Рядом стоял Иосиф. Совсем непривычный без своего скоморошьего наряда. Он был в потертых джинсах и футболке. Без клоунского макияжа лицо его было серьезным и задумчивым. Он сел рядом на ступеньку крыльца. Некоторое время они молчали.
– Темнеет. Сад уже не так хорош, как это было днем, – сказала Софи.
– Не так хорош, – согласился Иосиф. – хотя… хотя ничего же с садом не произошло. Ведь правда же? Согласись. Он же остался таким, каким был. Те же деревья и цветы, те же кустарники и тропинки. Но сад сейчас другой. Ты права. Что-то в нем изменилось. Что?
– Нууу… сумерки же вечерние, поэтому все по-другому и выглядит.
– Да. Исчезает внимательный взгляд солнечного луча, который и любовался днем этим садом. А ты всего лишь поймала отблеск его восхищения.
Софи бросила недоуменный и чуть обиженный взгляд на Иосифа.
– То есть ты считаешь, что я не в состоянии увидеть и оценить красоту этого чудесного места?
Иосиф улыбнулся.
– Вот и твое солнышко заходит. Чувствуешь сходство?
– Иосиф не говори загадками.
Иосиф молчал, смотря куда-то далеко далеко в даль сада. А может быть еще дальше, за него, и за то, что оказалось за ним.
– Иосиф, ну не молчи же. Ты сегодня очень странный. К чему вся эта напускная таинственность и загадочность? У меня и без нее на душе муторно.
Иосиф взглянул на нее. Он смотрел долго и внимательно. Его взгляд словно бы возвращался откуда-то. Наконец улыбнулся своей шутовской улыбкой.
– Загадки? … да нет, это еще не загадки. Ну и потом, ты же здесь для того, чтобы их разгадывать. Ладно, пошли.
Он встал и пошел по еле приметной тропинке, которая вела вправо от голубятни. Софи пошла за ним. Недовольство ее все нарастало. “Что он себе такое воображает. Я, видите ли, только отблеск какого-то луча могу поймать. А сам-то он что может? Только гадости говорить? … прикрывая их шутливым тоном. Пришел, испортил весь вечер. Лучше бы не звала”.
Они вышли из сада и оказались у подножья небольшого холма. Здесь было светлее. Солнце еще не ушло в свою ночную обитель. Оно висело низко над горизонтом и светило им в глаза. Так что Софи не сразу увидела то, к чему они поднимались по холму.
– Ну вот, смотри.
Перед ними была аллея античных скульптур из белого мрамора.
– Что это? – почему-то шепотом спросила она.
Ей никто не ответил. Иосиф ушел вперед. Но Софи боялась ступить на эту аллею. “Ну чего боюсь-то? всего лишь скульптуры”. И она пошла, пошла мимо, не всматриваясь в них, лишь изредка бросая тревожные взгляды.
Странные это были скульптуры. Они все время кого-то до боли напоминали. И в тоже время никак не узнавались. Но вот Софи облегченно улыбнулась. Одну скульптуру она точно узнала. Это был сказочник Андерсен. Ее любимый сказочник. Его портрет висел у нее в комнате и она нередко пыталась нарисовать его профиль. И радовалась, когда выходило похоже. Дальше она увидела Гарри Поттера. Он настоящий маг и волшебник и в то же время самый обычный мальчик. Вот бы тоже научиться всем этим волшебным штучкам. И почему на ее острове нет волшебной академии? Софи разочарованно вздохнула. Вот ведь правда же, она здесь уже столько времени и ни одному волшебному приему не научилась.
Она смелее стала вглядываться в фигуры и вдруг … Софи в растерянности остановилась перед скульптурой женщины, сидящей на стуле с равнодушным и безучастным лицом. Это лицо она сразу узнала. Это было лицо ее мамы. “Вот, вот, всегда она такая холодная и безразличная”, – с горечью подумала Софи.
На противоположной стороне аллеи была скульптура отца. Он сидел на валуне, сгорбившись, опустив плечи и охватив голову руками. Дальше … дальше Валька, с презрительно суженными глазами и высокомерной усмешкой. А еще близкая подруга Лелька с глуповатой улыбкой. А еще противная математичка со злым выражением лица. А еще…
– Ндааа, – протянул Иосиф, – маловато ты любишь своих родных и близких. Да и любишь ли вообще?
– С чего ты взял, что я их мало люблю? – раздраженно спросила Софи.
– Видишь ли, Софи, это же твои скульптуры.
– Мои???
– Да твои. Этот холм необычный. Он облекает в мрамор твои самые сильные чувства, которые ты испытываешь к своим родным и близким, и на основе их создает мраморные скульптуры тех людей, которые живут в твоей душе. Так что смотри, какие образы живут в твоей душе.
– Так они такие же и есть! – закричала Софи. – они и в жизни такие!
– Не кипятись. Такие они или не такие, здесь на этом холме и можно узнать. Здесь можно с ними поговорить.
– Поговорить. – Софи испугалась. – Но они же памятники.
– Ага, памятники. Они слепок твоей памяти. И если в памяти твоей они живые, то и здесь могут ожить.
– И … как их оживить? – осторожно спросила Софи.
– Этого я не знаю, Софи. Это не каждый может. Это не каждому дано. Я сюда поднимался несколько раз, но своих скульптур я не видел. Но раз холм твои скульптуры создал, значит ты сможешь их оживить. Попробуй.
“Попробуй. Легко сказать. Я что, волшебница что ли? Ха. А ведь только что мечтала стать ею. Так. Ну и как же это пробовать?”
Софи опустилась на землю, обхватила голову руками и стала перебирать все вспоминаемые из книг магические приемы.
– Ну и что ты чувствуешь?
– Ничего. Я думаю.
Иосиф присел рядом.
– У тебя сейчас поза, как у твоего отца на скульптуре.
Софи подняла голову. Вздохнула.
– Да. Похоже.
Софи встала, подошла. Коснулась холодной мраморной руки.
– Папа, я хочу с тобой поговорить.
Мрамор холодно молчал. Теплая рука Иосифа коснулась ее руки.
– Пошли, поздно уже. Здесь нельзя находиться ночью.
– Почему?
– Ночью приходят сны. И если и они начнут воплощаться в какие-нибудь формы, то не знаю, справимся ли мы с ними.
– Пошли назад, на голубятню. Там правда только стул и кресло. Но ничего, как-нибудь переночуем.
– Здесь недалеко есть беседка. Там широкие скамьи, покрытые коврами. Так что мы пройдем туда. Там гораздо удобнее будет ночевать.
Они спустились с холма. Уже совсем стемнело. Темнота сгущалась. Ни звезд, ни луны. Облака укрыли их от земного взгляда.
– Подожди. Не пройти бы. – Иосиф остановился. – Ага, вот она.
Он свернул на тропинку, петлявшую между низкими подстриженными кустами. И вскоре перед ними появилась беседка.
Софи достала фонарик (“пригодился”), зажгла свечку.
Беседка была круглая, наполовину плотно увитая диким виноградом. В центре круглый стол, по краям скамейки, покрытые коврами.
Они долго молча сидели вокруг стола, на котором стоял фонарик, и огонь свечи разбрасывал вокруг причудливые тени.
– Иосиф у тебя есть родители.
– Они ушли.
– Куда?
– На звезды.
– Куда???
Свеча в фонарике догорела и погасла. Стало совсем темно.
– Они умерли. Но здесь на острове никто не может умереть. Если они живы в моем сердце, значит у них есть звезда, – он вздохнул. – Но со звездами еще сложнее разговаривать, чем со скульптурами. Ладно. Давай спать.
– Малыш опять куда-то делся, – уже почти засыпая, вдруг вспомнила Софи.
– Найдется. Здесь безопасно… почти … если только холм не преподнесет нам каких-нибудь сюрпризов.
Остров спал. Ничто не нарушало его сонного покоя. И только с холма очень медленно спускалась белая фигура.
Разговор.
Софи проснулась. Все вокруг было залито холодно-серебристым лунным светом. В проеме входа стояла Сильвия… или ее скульптура. Она была мраморно-белоснежна и неподвижна. Живыми в лунном свете гляделись только зрачки глаз. И от этого было жутко не по себе.
– Иосиф, – тихо окликнула Софи.
– Он спит, – так же тихо сказали белые губы Сильвии. Больше в ней ничего не шевелилось. – Он сейчас в своем сне.
– Ты мой сон?
– Да.
– Зачем ты мне снишься?
– Ты хотела поговорить со мной. Ты хотела что-то спросить у меня.
– Я??? – удивлено воскликнула Софи, садясь на скамье. – Да нет же! Ты ошибаешься. Ничего я не хотела у тебя спрашивать, … кажется.
Последние слова прозвучали уже не столь решительно.
Спросить?... вроде бы хотела, … но что?... или не хотела? … зачем она здесь?... кто такая Сильвия? … нет, не то … все не то… надо вспоминать по порядку, мысли путаются, но все равно надо… лабиринт, сад, голубятня, … что дальше? … беседка, … нет, … сначала холм,… потом,.. потом, … скульптуры, целая аллея скульптур … и ей надо с ними поговорить…
– Как мне поговорить со скульптурами?
– Так же как разговариваешь со мной.
– Но… это ведь ты со мной разговариваешь. Сначала ты,… и только потом я… Я совсем запуталась. Сильвия помоги. Помоги мне разобраться хотя бы здесь с этими скульптурами. Иосиф сказал, что я могу с ними поговорить, но они молчат.
– Они молчат, потому что ты лишила их права слова. Твой гнев держит взаперти твою память. Ты не можешь их вспомнить другими, добрыми к тебе, заботливыми, уставшими, имеющими право на счастье, на свою собственную жизнь, в которой кроме тебя есть и другие люди. На меня ты тоже злишься, – продолжала Сильвия или ее скульптура, – но мне ты оставляешь право слова. Ты сомневаешься в своих оценках меня. У тебя все время наготове вопрос: кто ты, Сильвия? Отлив меня в форму своих представлений, ты оставила во мне живыми взгляд и голос. Спасибо и на том. А то бы и я здесь не смогла бы с тобой говорить.
– Так что же мне делать?
– Разбить рубины гнева.
Откуда-то издалека послышался лай. Софи прислушалась. Он пробивался словно сквозь вату. Сквозь эту же вату еще чей-то очень знакомый голос пытался к ней пробиться.
– Софи, очнись.
Шершавый язык лизал ее пальцы, надежные руки обнимали ее плечи.
Софи тряхнула головой. Огляделась. Светало. Туман клочьями цеплялся за холм. Вершина холма была от него свободна, но еще плохо различима в сумерках. Рядом прыгал Малыш. Иосиф укутывал ее плечи пледом.
– Ты замерзла?
Софи только сейчас почувствовала, что ее бьет озноб. Было зябко и сыро.
– Сейчас кофе сварю.
Иосиф откуда-то достал примус, кофейник. Сходил к ручью за водой. И вскоре запахло жарким солнцем, теплым горьковатым ветерком, бодростью и азартом.
– Спасибо. – Софи глотнула чуть сладковатую горечь и зажмурилась от удовольствия. Остатки сна редели и таяли как хлопья тумана под лучами восходящего солнца.
– Иосиф, мне сон приснился… или не сон…
– Да я понял уже. Меня Малыш разбудил. Смотрю, а ты сидишь на скамье какая-то странная. Вроде спишь, но глаза полуоткрыты и губы что-то шепчут. Давай рассказывай.
Софи пересказала сон. Они посидели молча. Допили кофе, доели бутерброды.
– Пошли, – сказал Иосиф, вставая.
– Куда?
– На холм. Надо разбить рубины гнева. Зачем они тебе?
– Но как это сделать. Они же очень твердые.
– Пока не знаю. Пошли. Там видно будет.
К аллее скульптур они добрались, когда солнце уже прилично поднялось над горизонтом. Здесь все было также как вчера вечером. А может быть и не так. Ведь вчера Софи почти не разглядывала эти скульптуры. Бежала мимо них. Сейчас она внимательно всматривалась в них, пытаясь отыскать Сильвию, но ее не было.
Ну да. Как обычно. Появляется, исчезает. Это же Сильвия.
Софи вздохнула. Сегодня скульптуры не пугали ее, а вызывали что-то похожее на сочувствие. Она остановилась перед фигурой отца.
“Как же ему трудно. Он помогает нам деньгами. А ведь сейчас Марина не работает, а сидит с Вадькой. И ему приходится их кормить и о них заботиться. А у Марины еще и больная мама. И он и ей помогает, сколько может. А я все время недовольная и раздраженная. Все дуюсь и злюсь на него за то, что мне мало времени уделяет. Как-то все это неправильно. Мне ведь нетрудно и Марине помочь, и к бабушке Вадькиной сбегать с продуктами. А они меня даже не просят. Предоставили все условия: отдыхай, гуляй, купайся. Прости меня, папа”.
Софи достала красный камень. Как же его разбить?
Она снова вспомнила, как в гневе хлопала дверью, выскакивала из-за стола, не желала разговаривать. И вдруг отчетливо увидела, что именно эти камни так давят на плечи отца. Софи заплакала. Слезы скатились по щеке, сбежали на ладонь, упали на камень. Софи не сразу заметила, что камень стал мягчеть, терять форму, становиться желеобразным и, наконец, кровяными каплями начал стекать с ее ладони. Капли упали на мраморную фигуру отца. И стали стекать вниз, оставляя бледно-розовые следы на белом мраморе. Мрамор из белого становился розоватым. Фигура ожила. Отец поднял голову.
– Софи. Что ты тут делаешь?
– Я хочу с тобой поговорить, папа. Я хочу объяснить, что не со зла была резки и груба с тобой и с Мариной. Это все от бессилия, от неуверенности, от растерянности.
– Я знаю, Софи. И я виноват перед тобой, что никак не нахожу способов сделать тебя более уверенной в себе. Пойдем, поговорим. Там на вершине холма есть скамейка. Она укрыта кустарником и очень напоминает наш с тобой грот. Пойдем туда.
– Видишь ли, девочка моя, – сказал он, когда они уселись на скамью, спрятавшуюся в тени акаций, – мир всегда будет равнодушен к тебе, если ты захочешь только брать от него. Но как только ты захочешь ему что-нибудь отдать, пусть всего лишь заинтересованное внимание, как он сразу же с интересом и вниманием взглянет на тебя. Когда ты отдаешь,… просто отдаешь, не ожидая платы или взаимного обмена, … ты получаешь больше, всегда больше, чем отдала. Только это полученное надо отыскивать внутри себя. Оно всегда там, внутри. И это всегда увеличивает твою уверенность. Понимаешь, Софи, ведь отдавать, безвозмездно отдавать, можно в одном единственном случае, когда ты отыщешь в себе неиссякаемый источник дарения. А путь к нему можно отыскать только тогда, когда ты отдаешь. Если отдав, ты почувствуешь радость, значит ты на верном пути. А верный путь всегда увеличивает твою уверенность.
Отец помолчал.
– Софи, тебя все любят и я, и мама, и Марина, и даже маленький Вадька. Поверь мне, это так. Только чтобы увидеть эту любовь, ты опять должна заглянуть в свое сердце. Ведь самое главное глазами не увидишь. Знаешь, кто это сказал?
Софи вздохнула.
– Знаю. Это Лис, друг Маленького Принца. Он еще сказал, что зорко одно лишь сердце. Только, па,… это иногда сложно, … смотреть в свое сердце.
– Это всегда сложно. Ладно, я пойду. А ты поговори с мамой. Ей еще труднее. А злишься ты на нее больше, чем на меня.
Отец встал. Софи тоже поднялась и нерешительно обняла отца, прижалась щекой к его груди. Мрамор был теплый, и в его глубине глухо стучало сердце.
Непросто услышать другого.
Софи стояла перед скульптурой и смотрела на рубин, лежащий на ладони.
– Мама, поговори со мной. Ты со мной так редко разговариваешь, – Софи быстро замотала головой. – Нет. Нет. Ты не думай, я не обвиняю тебя в этом, – она вздохнула. – Я все поняла. Я знаю, что тебе нелегко. У тебя и работа, и дом, и друзья тоже есть, и меня ты все время контролируешь. Но, ма, мне же поговорить с тобой хочется. Ну как с подругой, понимаешь? Но только как со взрослой подругой, которая не будет пилить, а просто выслушает и чего-нибудь посоветует, или утешит, или приласкает… – Софи вздохнула. Она гладила камень и оправдывалась. – Понимаешь, ма, мне иногда просто страшно жить. Чем старше становлюсь, тем больше требований. И требований таких, которые мне не хочется выполнять. Но за невыполнение всех этих требований мне грозят не только наказанием (это я бы пережила как-нибудь, оно все равно временно), но мне грозят еще и отсутствием успешного или просто хорошего будущего. Все вы взрослые: ты, папа, учителя, бабушка, преподавательница в художественной школе, все вы грозите, что если я их не буду выполнять, то будущее мое не сложится. Весь этот ваш взрослый мир надвигается на меня как айсберг. Мне от него уже не отвертеться. Я вижу его очертания. И они меня пугают.
Софи вертела в руке камень, не замечая, что он становится все мягче и мягче, что из него начинают сочиться кровавые капли, что они падают на белый мрамор, который под ними начинает розоветь.
Софи говорила и говорила. Она рассказывала о своих тревогах и опасениях, о своей неуверенности и неумении ладить даже с подругами, об обидах и робости, о страхе сделать что-то не так, о собственной неуклюжести и некрасивости, о том какая она несчастная и невезучая… Софи не замечала, что тон ее становился все жалостливее, а слова все трогательней и пронзительней. Не замечала она и того, что скульптора становилась все живее и живее. Вот по ней прошла легкая дрожь, разрушая мраморное оцепенения, и скульптура встала.
Софи прервала свою жалобную исповедь.
– Мама…
– Пошли, - сказала мама.
– Куда?
– Какая разница. Давай просто погуляем.
– Давай.
Некоторое время они шли молча, и Софи так внимательно рассматривала ее, что несколько раз споткнулась. Мама здесь, в этой ожившей фигуре, была очень молодой, даже почти юной, как на старых фотографиях, где она еще без папы, еще в разных студенческих и туристических компаниях. Она взглянула на нее и улыбнулась. Как же Софи любила эту мягкую и нежную мамину улыбку.
– Ладно, давай сядем. А то ты нос себе расшибешь.
В этот момент Софи опять споткнулась.
– Давай, – сказала она.
Они сели на ту же скамейку, где недавно сидели с папой.
– Ма, ты такая молодая и красивая.
– Ну да, ты же хочешь сейчас видеть рядом подругу, умудренную опытом, а не измученную уставшую маму. Ты хочешь, чтобы я поняла тебя. Только вот,… а что ты понимаешь под этим самым пониманием? Чего ты ждешь от меня?
– Ну,… не знаю… Наверное слов каких-то,… поддерживающих … или напутствующих…
– Каких-то слов… А разве я тебе их мало говорила? Ты же их не слушала, отмахивалась, старалась не замечать… Ты же взрослая, ты же сама все знаешь… Разве не так ты думаешь о себе?
– Мама, но ты всегда говоришь не то…
– О, вот с этого и надо было начинать. Ты же хочешь от меня услышать только “то”, что-то, что тебе уже хочется услышать, а не то, что мне тебе хочется сказать. Тогда зачем тебе разговаривать со мной? Тебя вполне должен устроить разговор самой с собой.
Софи вздохнула.
– Тебя послушать, так я же во всем всегда и виновата.
– Не всегда и не во всем. Это ты преувеличиваешь. Согласись. Но взрослый человек, каким ты уже себя считаешь, всегда отвечает за свои дела и поступки. Я тебе всего лишь указываю на твою долю ответственности. И чувствуешь ты себя виноватой только тогда, когда не хочешь принять ее, потому что только тогда ты почувствуешь подлинную вину за неправильно сделанное или не сделанное вовсе. Тебе не хочется принять эту твою серьезную душевную боль. Но… понимаешь, девочка моя, ведь и утешить я смогу только вот эти твои подлинные переживания, а не то бегство от них, в котором ты хочешь остаться.
– Да нет же… – привычно возмутилась Софи и оборвала себя. – Ты считаешь, я бегу от подлинных переживаний?
– Ты бежишь от взрослых переживаний, пытаешься остаться в детстве, но время уже выводит тебя из этой поры. Взросление, Софи, – это умение отвечать за свои чувства, желания и поступки. И я тебе сразу скажу – это довольно сложно. Все время от этого хочется уйти, убежать, спрятаться. И как только ты поймаешь себя на этом желании, постарайся устоять, не сбегать от проблем собственной души. Только переживая все до конца, ты научишься жить реальностью, а не собственными обидами и разочарованиями.
Мама помолчала. Добавила…
– Мы тебя все любим, Софи. И я, и папа, и бабушка с дедушкой. Но и любовь – это тоже ответственность. Мы должны научить тебя самостоятельности, но при этом все время видим в тебе маленькую девочку, которую хочется пожалеть и оградить от неприятностей, невзгод и тягот. И эти два желания в нас всегда конфликтуют. Софи, я пока не прошу совсем уж понимать эти наши конфликты, но… просто будь чуть-чуть снисходительнее к нам. Поверь в нашу любовь, в наше желание добра тебе, в нашу беспомощность в каких-то ситуациях и в наши попытки скрыть эту беспомощность. Сделай и ты к нам хоть один шаг навстречу. Просто прими как факт, что нам тоже сложно и трудно, как и тебе.
Странно, но Софи стало легко легко. И ведь правда, у взрослых свои проблемы, и наверное еще более серьезные, чем ее. Как же она раньше этого не замечала. Она прижалась к материнскому плечу. Мрамор был теплый и где-то глубоко глубоко чуть слышно стучало сердце.
– Спасибо, ма. Я плохая дочь и внучка. Да?
Мама улыбнулась ей.
– Ты хорошая дочка и хорошая внучка. Просто у тебя переходный возраст. Ты переходишь из одного мира в другой. А это всегда сложно. Тебе хочется самостоятельности и свободы, ты пытаешься взлететь, но крылья еще слабые и ты беспомощно хлопаешь ими, не замечая при этом никого вокруг. Тебе хочется понимания и близкого участия в твоей жизни, но при приближении к тебе ты выпускаешь шипы и начинаешь защищать свою внутреннюю независимость, боясь, что у тебя ее сейчас похитят. Но ты сейчас задумалась об этом и значит сможешь это преодолеть. Все будет хорошо, девочка моя. Ты у меня замечательная.
Они долго сидели молча. Софи чувствовала себя и маленькой, и большой одновременно. Это было странное чувство, незнакомое. Где-то маленькая девочка готова была обижаться, злиться, разочаровываться, но большая Софи, искоса посматривая на нее, готова была рядом со своей обидой и разочарованием поставить обиду и разочарование другого. Они равноправны – это большая Софи уже поняла. И значит равноправны будут и другие чувства. Ей захотелось поговорить с Валькой. Она осторожно взглянула на маму. Та снова улыбнулась.
– Иди. Мы с тобой хорошо поговорили. И думаю, поняли друг друга.
Она обняла Софи и ушла.
А Софи вдруг испугалась своего желания. Что-то ей скажет Валька. Она уже понимала, что скажет он ей не то, что она бы хотела от него услышать. Только вот, … а все ли, что он ей скажет, ей захочется услышать? Может быть, не стоит затевать этот разговор?...
Самые болезненные уколы.
Софи долго сидела на скамейке, не решаясь встать и пойти к следующей скульптуре. Она смотрела с холма на линию горизонта. Везде было тихо, спокойно и красиво. Вон беседка, где они провели ночь. Вокруг нее живописными кучками росли цветущие кустарники. Недалеко от нее бежал откуда-то и куда-то шустрый неугомонный ручей. Небольшие группы деревьев, разбросанные тут и там, создавали тенистые оазисы. А дальше где-то там почти на линии горизонта, чуть за ней, не виделось, но угадывалось море.
– Ну что, со всеми поговорила? – Софи не заметила, как к ней подошел Иосиф. – Пошли?
– Нет. Да… – торопливо сказала она. – Пошли.
– Тааак. Подожди. Не торопись. Ты чего-то не договариваешь. С кем-то еще хочешь поговорить? – Иосиф бросил на нее быстрый взгляд. – Но не решаешь. Так?
– Так, – Софи вздохнула. – Наверное уже не хочу. Пошли.
– Софи, так нельзя. Не стоит настаивать, если кто-то не хочет говорить. Но не желать слушать, когда он тебе хочет что-то сказать – это неправильно. Неправильно для тебя самой. Именно это и создает в твоей душе аллею скульптур, а не живые образы. Этот холм всего лишь материализовал то, что ты уже создала. Не сможешь здесь с ними поговорить, так и унесешь отсюда памятники, а не живых людей. Только подумай сначала, хочется ли тебе жить одной живой среди каменных статуй.
– А если я не хочу слышать то, что он мне скажет, – с вызовом возразила Софи.
– Ну во-первых, ты не знаешь, что он тебе скажет, пока не услышишь его слова. Во-вторых, ты не хочешь услышать только то, что заденет твое самолюбие. Согласись. Ведь то, что его согреет и ему польстит, ты слушать хочешь. Значит, ты не хочешь переживать уколы самолюбия. Но, Софи, без этих переживаний не повзрослеешь. Ты не хочешь переживать эту боль. Ты бежишь от нее. Бежишь в собственную окаменелость.
Софи хотела разозлиться, накричать, встать и уйти, но продолжала молча сидеть, чувствуя его правоту и невыносимую боль этой правоты в своем сердце. Иосиф обнял ее за плечи.
– Я тебя обидел? Сделал больно? Но я не хотел и ты это знаешь. Вот видишь, как непросто бывает иногда выслушать другого.
– Иосиф, но ведь иногда меня специально стараются обидеть. Что же и в этих случаях я не могу обидеться и разозлиться?
– А зачем? Если ты и правда видишь, что тебя обижают намерено и специально, то зачем обидчику доставлять радость, обижаясь на него?
– Доставлять радость?...
– Ну да. Кто-то пытается тебя обидеть, придумывает способ, приводит в действие. Ты обижаешься. Он рад, его способ сработал, усилия не пропали даром, поставленная цель – тебя обидеть – достигнута.
– Ндааа, – Софи улыбнулась. – Логично. Похоже ты опять прав.
Еще немного посидели молча. Софи собиралась с силами.
– Ладно. Я пойду, поговорю с Валькой.
И снова Софи стояла перед одним из своих каменных творений, растерянно крутила в руке красный камень и не знала с чего начать. С Валькой она ведь не ссорилась. Просто он перестал уделять ей внимание, на которое она так рассчитывала, и она решила не замечать его. А впрочем,… ну да, зачем себе лгать. Она обиделась на него, потому что он променял ее на эту воображулю Настю. Хм,… променял, … словно ее можно променять… А ведь это она сама сейчас поставила себя в положение вещи, которую можно поменять. Это она сама все решила за Вальку, а потом на него рассердилась.
Все так. Но как теперь исправить положение? Софи стояла сбоку от скульптуры. Она боялась заглянуть Вальке в лицо. И этот дурацкий камень. Ну что же с ним делать? Надо просто выкинуть. И все. И забыть об этой глупой обиде и гневе. Софи неловко размахнулась. Хотела бросить подальше. Но на пути оказалась скульптура. Камень ударился о Валькино плечо и раскололся. Мелкие осколки вмиг стали красными брызгами. Они стекали по его руке, груди и белый мрамор становился телесным. Валька повернул голову.
– Привет, Софи. Как дела? Все дуешься на меня? Может объяснишь, за что.
Валька приветливо улыбался и Софи еще больше смутилась.
– Да так. Не обращай внимания. Просто … настроение плохое последнее время… вот и получается все … как-то нелепо и плохо … – забормотала она.
– Ну тогда ладно. Настроение – это поправимо. Может хоть сейчас поговорим?
– Ага. Давай, – Софи наконец-то взглянула ему в лицо и облегченно улыбнулась.
И вновь она сидела на той же скамейке, теперь с Валькой, и слушала, слушала, слушала. А Валька рассказывал и рассказывал. В его жизни было много изменений. Он всерьез увлекся археологией и языками, особенно древними. Всерьез занялся борьбой. И всерьез влюбился в Настю. Софи слушала и понимала, что вот этого человека, который сидит сейчас рядом с ней, она никогда не знала, что он для нее нов и эта новизна чужда тому Вальке, с которым она проводила летние каникулы. Привычный товарищ детских игр угадывался в этом новом Вальке, но занимал в нем совсем небольшое место. Тот Валька был лишь бледная тень Вальки этого.
Софи была в смятении. Она не знала, как к этому относиться. Она знала одно: как прежде уже не будет. Они оба незаметно вырастали из детства. Процесс этот был не одномоментный. Что-то в душе и в теле росло быстрее, что-то отставало и пряталось, создавая невероятные перекосы, ввергая душу в хаос, с одной стороны, выталкивая ее из уютного детского мирка, с другой, не отпуская из него.
Софи и в себе чувствовала сейчас что-то новое и незнакомое. Валька, рассказывая о своих планах на будущее, словно бы распахнул перед ней огромное окно, за которым простирался загадочный мир древних цивилизаций, которые хранили свои тайны в неразгаданных письменах, орнаментах, изделиях. Его увлеченность увлекала и Софи. Будущее уже не казалось ей смутным и пугающим. Если мечтать о нем так же увлеченно как Валька, если идти вслед за мечтой, то неуверенность и смутная тревога уступают место светлой радости. Надо только мечтать.
И о чем же ей помечтать? Софи с завистью глянула на Вальку. Он уже знает, чем хочет заниматься, а она… А она по-прежнему мечется от одного к другому. Только в последнее временя ей хотелось быть то художником, то кинорежиссером, то дипломатом… Но все это быстро проходило и не было таким ярким и радостным как в Валькином рассказе. А может быть потому и проходило, что не было таким радостным и ярким? Софи задумалась. Валька вон какой стал интересный, а будет ли ему теперь интересно с ней? И снова острая обида ужалила что-то нежное и уязвимое в ее душе. Она задержала дыхание и осторожно выдохнула. Нет. Она не будет сейчас делать вид, что ей и так хорошо, что и без такой огромной мечты она проживет. Вот вернется с Острова и узнает у Вальки поподробнее про его археологию. Может быть и ей там окажется интересно.
Она взглянула на Вальку. Он смотрел на нее и улыбался.
– Похоже я тебя утомил. Хватит на сегодня. Меня трудно остановить, когда я начинаю говорить о том, что мне интересно.
Они медленно пошли к аллее скульптур. Софи не хотелось расставаться с Валькой. Он опять рассказывал что-то о раскопках, о какой-то археологической экспедиции, в которой побывал в начале лета и в которую опять мечтал отправиться.
– Вот смотри, – тропинка шла вдоль крутого откоса. – Даже на таких случайных разрезах можно найти что-нибудь интересное.
Он наклонился, пытаясь что-то вытащить. Потом присел и стал раскапывать.
– Забавная вещица. Интересно, какой это век?
Валька стоял перед ней и держал большой бронзовый ключ от входной двери замка. Вернее он очень был похож на тот, первый ключ.
– Второй ключ! – ахнула Софи.
– Почему второй? А где первый?
– Валька, я тебе потом все объясню. Ладно? – торопливо пробормотала Софи, забирая ключ.
– Ладно. Потом, так потом. Пока, Софи.
– Пока.
Софи торопливо шла, высматривая между скульптур Иосифа и Малыша. Их негде не было видно. Она прошла аллею, спустилась с холма. Где-то невдалеке послышался лай и смех. Софи пошла на звуки.
Она нашла их у ручья. Иосиф бросал в воду палку. Малыш с готовностью бросался за ней. Всем было весело. Иосиф заметил ее.
– Как дела? Все хорошо? Ты прям сияешь.
– Вот. – Софи протянула руку. В руке у нее был большой бронзовый ключ.
Вечер. У ручья.
Какое-то время все смотрели на ключ. Буйной радости не было. Они уже знали, что ключ может не подойти к двери. И все-таки Софи испытывала облегчение. Ключ найден, значит она не зря совершила вылазку в эту часть острова. Надежда давала ей силы.
– Иосиф, а как вернуться в замок? Снова через лабиринт?
– Пока не знаю. Утром что-нибудь придумаем.
– Почему утром? Еще не стемнело. А потом,… у меня есть фонарик, можно и ночью идти.
– Ночью,… да нежелательно,… - пробормотал Иосиф, – ночью тут и так все становится живым и подвижным, а тут еще и мы с фонарем…. Опять вляпаемся в какую-нибудь историю. Мало их на твою голову свалилось?
– Ты прав, – Софи вздохнула. – Давай опять в беседке переночуем.
Она тоскливо огляделась. Солнце вышло на финишную прямую и падало за горизонт. Правда падало оно медленно, не торопясь. Вечер только начинался. А впереди еще долгая ночь. А ключ, вот он, в руках. И хочется побыстрее его проверить. Подходит?... не подходит?... Любой из этих результатов сразу определит ее дальнейшие действия. Или можно будет уехать и тогда она с радостью, ну и с грустью немного, покинет Остров. Или придется остаться и тогда она будет дальше исследовать замок и Остров. А сейчас, … вот что ей сейчас делать? … чем занять этот вечер?... и почему Иосиф не хочет идти? … может быть попробовать уговорить его?... Но вспомнив, что впереди лабиринт, а соваться туда ночью нет никакого смысла, передумала.
Иосиф подошел и с очень серьезным видом вытащил у нее из-за уха цветок и протянул ей. Затем вытащил из кармана платок. К нему был привязан другой, к тому третий. И так разноцветные платки, цепляясь друг за друга, вытягивались из ее кармана длиной пестрой лентой. Софи с изумлением смотрела на это действо.
– Как ты это делаешь?
– Все тебе расскажи. Тебе же неинтересно будет.
Он собрал цветную веревку из платков в кучу, сжал между ладонями и бросил на тропинку. Веревка рассыпалась на мелкие пестрые кусочки и они цветными хлопьями разлетелись вокруг. Софи засмеялась.
– Осторожно.
Софи чуть не наступила на небольшой мячик. Другой Иосиф опять достал откуда-то из-за ее уха, потом из ее кармана, следующий из своего рта. И начал ими жонглировать. При этом непонятно откуда, уже во время жонглирования, количество шариков все увеличивалось и увеличивалось.
Иосиф не останавливался. Он жонглировал, потом показывал фокусы с картами, с цветами, снова с платками. Все время откуда-то доставал голубей и отпускал их. Один раз из кустов вытащил зайца. Настоящего, живого. Заяц испуганно таращил глаза и не двигался. Даже когда Иосиф посадил его на дорожку, он не стразу очухался. Он сидел, нервно дергая ушами, потом сделал прыжок в сторону и исчез в кустах.
Софи сначала очень радовала эта веселая кутерьма. Но потом она стала уставать от пестрой суеты.
– Иосиф, ну все, хватит. Достаточно.
Но он не унимался. Продолжал дурачится, смешить ее, задирать.
– Ну хватит, хватит, Иосиф. Мне уже не смешно.
Иосиф словно не слышал и продолжал развлекать ее. Софи стало совсем не смешно. Она повернулась и пошла к ручью.
Ручей бежал выбранной им тропинкой, ни на кого не обращая внимания. Он безостановочно что-то всем рассказывал на своем ручьином наречии. Но его болтовня никого вокруг не раздражала.
Подошел Иосиф.
– Ты это специально сделал?
– Да. Нам ведь всегда чего-то недостает в настоящем, то активности, то покоя, то развлечения, то сосредоточенности, то веселья, то тишины. Но как только мы это получаем, то сразу же в глубине души по закону противоречия активизируется противоположное желание и начинает потихоньку отгрызать радость от того, что имеем. Все пройдет и все уйдет. А ты успей отыскать радость в самом привычном и простом событии, в этом болтливом ручье, например.
Софи улыбнулась.
– Успела. Он действительно забавно болтает. И мне кажется, еще немного, и я начну понимать его.
– Я его язык давно изучил. Он рассказывает, что собирался по капелькам в подземном озере, где было темно и сыро и откуда он искал выхода, пока не нашел узкую щель. И по ней, торопясь, выбрался на поверхность и чуть не сошел с ума от голубого неба и яркого солнца, от зеленой травы и тенистых деревьев. И он со всеми стал здороваться. И все стали просить передать привет своим родным и знакомым, которых еще семенами разнес вдоль ручья ветер и которые осели вдали от дома, зацепившись корнями за чужую почву. Вот он бежит и передает приветы. Здоровается и снова передает приветы. И тебе он передает привет от Вильо.
– Откуда он знает Вильо?
– Его родное озеро начинается где-то там, в пещерах, где живет Вильо.
– Правда?
Иосиф пожал плечами.
– Возможно.
Он зачерпнул воды.
– Пошли, кофе сварим и узнаем поточнее, что нам Вильо хотел сказать.
Они сидели в беседке, пили кофе, доедали бутерброды и болтали о всяких пустяках.
– Иосиф, ты скоморох. И тебе нравится всех развлекать, смешить все время? А если тебе самому в этот момент грустно бывает, тогда как?
– Грустное я должен отложить. Смех, на самом деле ведь это очень важно, Софи. Смех – это свежий ветер, выдувающий из души устоявшуюся затхлость излишней серьезности. Смех выветривает все ненужное. Если людям понадобилось веселье, значит они чересчур пережали крышку своей серьезности. Закрутили ее так, что стало невмоготу. И я должен им помочь эту крышку немного отвинтить.
Совсем стемнело. Огонек свечи дарил и свет, и тепло, и живое колышущееся пространство теней.
– Да и потом, очень важно суметь донести, что не стоит так уж серьезно относиться к серьезности. Самое надежное и долговечное, а может быть и вечное, то, что сумеет устоять под натиском смеха и шуток.
– А если высмеивают специально, чтобы задеть и обидеть?
– Ну высмеивают всегда, чтобы задеть, обратить внимание, заставить задуматься. Если шуткой хотят обидеть, то это всегда плохая шутка. Поэтому не стоит обижаться, достаточно просто на нее не среагировать. Плохая шутка всегда тяжелая. Она вытаскивает из тебя смех, а не выманивает его. А от хорошей шутки всегда легко и весело и не обидно, даже когда она что-то задевает в тебе.
– Как-то уж очень хорошо все у тебя получается,… не реагировать, не обижаться, ... а если обидно до злости. И не получается не реагировать.
– Ладно, царевна-несмеяна, давай спать. Я уже понял, что ты готова обижаться по любому поводу.
Малыш давно спал под лавкой у входа. Потушили свечу и темнота обняла все вокруг крепкими объятьями.
– Ты знаешь, Иосиф, – сказала, немного помолчав, Софи, – а я уже не так сильно обижаюсь. Просто здесь со мной так много событий разных всяких происходит, что я зачастую не успеваю обидеться даже там, где обычно всегда и непременно обижалась. Почему так, Иосиф. Потому что Остров волшебный, да?
– Вот здесь-то как раз особого волшебства и нет. Просто все события требуют от тебя принятия решений, а обиды этому всегда мешают. Ладно, давай спать. Утром встанем пораньше, чтобы сообразить, как да замка побыстрей добраться… А может быть ночь нам это подскажет.
Стражники Острова.
Ночная темень была густой, безлунной. Иногда начинал накрапывать дождик, но почти тут же прекращался, успев пробарабанить несложное послание по крыше беседки. Временами налетал ветер и шуршал листьями и травой. Все это скрывало странные тени, небольшими группками двигающиеся вдоль ручья.
Очередной порыв ветра достал до облачной поляны и порвал ее неровной линией. В прорезь заглянула любопытная луна. У ручья прямо напротив беседки она увидела две низенькие фигурки, отчаянно спорившие о чем-то громким шепотом.
– Тише. Разбудишь всех, – зло прошипел один.
– Тебе значит можно орать, как недорезанной свинье, а мне значит нельзя, – в ответ зло шипел другой.
– Я говорю только по делу, так, как велел начальник. А ты чушь порешь.
– Ха. По делу. Да ты еще ни одного слова по делу не сказал.
Так двое карликов перебранивались громким шепотом, не слыша приближающихся шагов. Хлоп. Хлоп. Оба получили по увесистому позатыльнику и замолчали, уставившись на третьего карлика, который впрочем был на голову выше их.
– Заткнитесь оба. Сорвете операцию – посажу в карцер. Там и наговоритесь.
Он замолчал, прислушиваясь то ли к себе, то ли к звукам в долине.
– Значит так. Принцесса в беседке не одна. Там скоморох и собака. Так что все усложняется, особенно из-за собаки. Войти в беседку и обыскать ее пока она там, нам не удастся. Что делать?... кто умеет думать?...
– Я…
– Я…
– Думайте…
– Придумали?... нууу,… я жду. Терпенье лопнет, отправлю всех в карцер.
– Надо ее выманить из беседки, – торопливо сказал один карлик.
– Отлично. Иди, действуй.
Карлик сделал два неуверенных шага и обернулся.
– А как? Как я ее выманю?
– Твоя забота. Но чтобы тихо. Без звука. Чтобы в беседке больше никто не проснулся. Иначе в карцер.
Карлик нехотя поплелся в сторону беседки. Слух у него был отличный, как у собаки. И он тоже услышал, как заворочался и насторожился пес. Карлик остановился. Присел на корточки и тихо, жалобно заскулил.
Малыш поднял голову, насторожил уши. Сел. Откуда-то издалека, неясно, заглушаемое шелестом листьев слышалось жалобное поскуливание.
– Николь, – отрывисто тявкнул Малыш, тут же прикусил язык и посмотрел на Софи.
Софи и Иосиф спали. Малыш осторожно выскользнул из беседки и тихо пошел на звук, останавливаясь и прислушиваясь. Звук все время пропадал, и с каждым разом слышался все дальше и дальше.
Подождав пока пес отойдет достаточно далеко от беседки, две тени бесшумно скользнули в ее сторону.
– Тихо. Только не разбуди. В карцере сгною.
– Вот он.
Ключ лежал на столе. Карлик повыше схватил его.
– Уходим.
От беседки карлики отходили крадучись. Потом пошли быстрее. Вокруг снова сгустился мрак, поэтому она не заметили впереди две черные фигуры, сливающиеся с деревом. Так бы и прошли мимо, если бы не… Что-то опустилось на них сверху, запутало руки и ноги, повалило на землю.
Вновь в щель между облаками выглянула луна и увидела, что два маленьких карлика барахтаются, запутавшись в сети, а рядом стоят две высокие молчаливые фигуры в темных плащах.
– Ну что, чиновничьи крысы, попались. И что это вы тут шастаете по ночам?
– Да так. Гуляли просто. Отпустите нас. У нас есть разрешение на нахождение в данном месте Острова в данное время.
Две фигуры в плащах переглянулись и недобро засмеялись.
– Да то, что у вас есть бумажки, мы даже не сомневаемся. Это вы мастера их стряпать.
– Не отпустите, вам же плохо будет. За неисполнение распоряжения Главной канцелярии, – злобно прошипел тот карлик, что повыше.
Черные плащи опять засмеялись.
– Да не бойся ты так. Отпустим. Ключ только отдайте.
– Какой ключ? Нет у нас никакого ключа.
– А это что? – рука просунулась сквозь крупные ячейки сетки и вытащила из-за пазухи бронзовый ключ.
– Пошли. Пусть гуляют дальше.
– Эй. Стойте. Освободите нас из этой сетки.
– А бумажка на это у вас есть?... Ну что ж, раз нет, то мы не обязаны. Пошли.
Черные фигуры приближались к беседке.
– Ключ у тебя? Смотри не перепутай. Пока рано еще подлинный ключ ей отдавать. Надо поглубже в ловушку этого драного кота заманить. Заманить и захлопнуть, чтобы он оттуда уже не выбрался. И тогда весь Остров наш.
– Не бойся. Великий Магистр не зря мне доверил эту миссию. Он во мне не сомневается, а ты значит сомневаешься. Так получается?
Две фигуры в черном разговаривали очень тихо, но в голосе звенел металл, словно невидимые клинки ударялись друг о друга.
– Ну что ты. Как же может хоть кто-нибудь в тебе усомниться. Ты же наш самый выдающийся стратег. Умеешь тянуть кота за хвост.
– Я учту в дальнейшем твое усердное беспокойство о деле.
– Надеешься стать правой рукой Великого Магистра?... или выше метишь?
– …
Напряжение достигло своего пика. Черные фигуры стояли друг против друга, сунув руки в карманы, и напряженно молчали.
– Надо докончить дело, – металлическим голосом сказал один и они вновь двинулись к беседке.
Софи открыла глаза. Лунный свет заливал все вокруг серо-серебристым светом, лежал неровными пятнами на столе, на полу, на скамейках. На противоположной скамье спал Иосиф. Малыша не было видно.
– Малыш, – тихо позвала Софи.
Никто не откликнулся.
“Опять удрал, охранник”, – сонно подумала она и закрыла глаза.
Снова порыв ветра прошел по траве и кустам. Снова чуть-чуть по крыше беседки пробарабанил дождь. И вновь все стихло. Две черные фигуры, стараясь держаться в тени кустов, очень тихо отходили от беседки.
Они шли молча, словно два ночных призрака. Отойдя от беседки, они уже не хоронились. Шли по дороге, две длинные тени бежали впереди них. И все вокруг живое и неживое затихало и замирало при их приближении. И осторожно переводило дыхание, когда они проходили. Стражники Острова обходили дозором свою территорию.
А тем временем…
Ночное происшествие.
А тем временем…
Малыш все бежал и бежал вдоль ручья, не замечая, что тот становится все больше и стремительней.
Малыш остановился. Он уже давно не слышал жалобного повизгивания. Он огляделся. С одной стороны была залитая холодным лунным светом однообразная равнина. С другой плотной стеной рос кустарник. За ним слышался шум, уже не ручья, но стремительной реки.
“Надо бы вернуться”, – решил он.
Но вдруг совсем рядом, за кустами послышалось жалобное поскуливание. Малыш насторожился. Что-то в этом звуке ему не понравилось. Это была не Николь. Это вообще был не собачий голос. Собаки так не скулят.
“Кто же меня так разыграл? И как он посмел?”
Малыш с лаем кинулся в кусты, пролетел их и чуть успел затормозить на берегу крутого обрыва. Внизу пенился, бурлил, стремительно несся черный водный поток. Мирный резвый ручей превратился в бурную реку.
Сзади послышался шорох. Не успел Малыш оглянуться, как резкий толчок сбросил его с обрыва и он полетел в воду. Поток подхватил его и понес.
Отчаянно барахтаясь, пес пытался подплыть к берегу. Но силы были не равны. Ему не удавалась преодолеть стремительность реки. Собачьих сил хватало только на то, чтобы удерживаться на поверхности.
Впрочем их становилось все меньше и меньше. А впереди,… Малыш этого не видел, … но впереди приближался еще один обрыв, с которого вода отвесной стеной падала вниз. Впереди был водопад.
Малыш уцепился за какую-то ветку, проплывавшую мимо, и попытался удержаться на ней. Скорость потока все возрастала. Он уже не пытался доплыть до берега. Его корягу било о камни и он вновь оказывался в воде. Нарастал гул и грохот. Малыш уже не понимал, где он и что с ним. Он отчаянно боролся за каждый глоток воздуха. Очередная волна накрыла его с головой. “Скоро не останется сил выныривать на поверхность”, – мелькнула мысль, когда Малыш в очередной раз судорожно глотнул воздух. В этот момент какая-то тень упала на него. Чьи-то лапы крепко схватили поперек туловища и увлекли ввысь.
Приближался рассвет. Темнота становилась все светлей и прозрачной. И в серых утренних сумерках было видно, как стремительно удалялась земля, каким маленьким становился водопад и игрушечными деревья, росшие вдоль реки. Малыш закрыл глаза. “Сейчас это летающее чудовище меня отпустит и я разобьюсь. Лучше бы утонул”, – жалобно проскулил он.
Чудовище стало снижаться. Наконец оно разжало лапы… и пес оказался на песке. Он открыл глаза. Легкие волны сонно наползали на песок и тихо отступали, вяло перекатывая морскую гальку. Малыш был на морском берегу, а недалеко от него складывал крылья Вильо.
– Это ты зря решил около водопада купаться. Там не всегда безопасно. Можно ведь и упасть. А внизу острые камни. Ты лучше тут покупайся пока. А я подожду.
– Вильо, спасибо тебе, – сказал Малыш, приходя в себя. – Я и не купался вовсе. Меня кто-то столкнул с обрыва и выбраться на берег я уже не смог.
– Кто-то столкнул?... А где Софи?... Она в безопасности?...
– Не знаю. Возможно и в опасности. Видимо меня специально увели от беседки.
– В опасности?!! Летим скорее! Надо спасать Софи.
– Летим!... Ой, неее,… давай лучше пешком … побежим.
– Бежать долго. Полетели.
Вильо снова схватил Малыша поперек туловища и взмыл в небо.
– Где ты ее оставил?
– В беседке.
– В какой? Показывай куда лететь.
Но Малыш съежился, закрыл глаза.
– Там еще скульптуры недалеко, – только и пролепетал он.
– Скульптуры?... а,… знаю это место. Сейчас там будем.
Через несколько минут Вильо радостно завопил
– Малыш, смотри, вон беседка! – и тут же озабоченно. – Что-то там все тихо.
Малыш не открывал глаза до тех пор, пока Вильо небрежно не опустил его на дорогу недалеко от беседки. Пролетев еще немного, он приземлился сам и стал складывать огромные крылья.
Малыш не обиделся на не очень мягкое приземление. Он был безумно рад тому, что наконец-то оказался на твердой земле. Вскочил, отряхнулся и бросился к беседке. Вильо поспешил за ним.
Иосиф и Софи еще спали. Малыш перевел дух. Через него в беседку проснулась голова Вильо.
– Все в порядке. Спят, – шепотом сказал он. – Ты здесь сторожи, а я снаружи. Никого не пустим.
Утренний туман рассеялся. Солнце, розовое, умытое, взбиралось на небосклон. Его теплые лучи находили дорожки между виноградными листьями и легонько дразнили ресницы Софи и Иосифа. Они одновременно открыли глаза.
– Доброе утро, Софи, – сказал Иосиф.
– Доброе утро, Софи, – вскочил Малыш.
– Доброе утро, Софи, – в беседку просунулась голова Вильо.
Софи вскочила с лавки…
– Вильо!
… и бросилась на шею дракона…
– Что ты здесь делаешь?... Ты давно тут?... Как ты здесь оказался?...
– Я тут под утро вылавливаю отважных псов, любящих купаться у водопада. Игра у нас такая: кто быстрее… или он успеет в водопад прыгнуть, или я его поймать…
Софи взглянула на Малыша, на Вильо…
– Ничего не понимаю. Ну-ка рассказывайте все по порядку.
Малыш и Вильо, перебивая друг друга и перескакивая с одного на другое, рассказывали о ночном приключении. Пытаясь как можно подробнее все рассказать, они только все запутывали.
– Ты что-нибудь понял? – спросила Софи Иосифа.
– Ключ, – задумчиво бросил Иосиф.
– Что ключ?
– Вечером он лежал на столе, сейчас лежит на лавке. Кто-нибудь из вас трогал ключ?
– Нет. Нет.
– Ты точно помнишь, что он лежал на столе?
– Вроде бы… Впрочем ладно, что гадать. Пора его проверить. Вильо здесь, он вас мигом к дворцу доставит.
– Не, с меня хватит. Я сегодня уже налетался. Я пешком пойду. Я землеходящая собака. Мне вредно летать… – бормотал Малыш, пытаясь незаметно нырнуть в кусты.
– Стой.
Иосиф схватил пса и передал его Софи, которая уже сидела на спине дракона.
– Счастливо, Софи. Удачи тебе.
Дракон расправил крылья и взлетел. Через несколько минут он опустился на лужайку перед угловой башней.