С Тёмой Сосницким я познакомился на почве своего увлечения гомеопатией. Мы с Тёмой примерно одного возраста и оба родились и выросли в Харькове. Но на этом наше сходство заканчивается. Тёма с самого начала нашего знакомства показался мне человеком странным. Он говорил тихим голосом, очень тщательно соблюдал личную гигиену, часто мыл руки, двигался плавно и как бы осторожно и производил впечатление сверхцивилизованное. Работал он в детской поликлинике в кабинете лечебной физкультуры. Я к нему туда частенько наведывался. Чем Тёма меня удивил с самого начала, так это полным отсутствием амбиций в плане лечебной деятельности. Он знал несколько европейских языков на уровне перевода текстов и переводил различные статьи, а то и книги, по нетрадиционной медицине. Его талантами довольно бессовестно пользовались ведущие гомеопаты и иглотерапевты, преимущественно из Киева. Тёма считал за честь оказываемое ему доверие и трудился не за страх, а за совесть. Я вёл себя с ним довольно нахально. В то время у меня оставались ещё значительные иллюзии о своих медицинских талантах и я высокомерно поучал Тёму, который пытался использовать переводные знания, но, в отличие от меня, самомнением не страдал. Ездили мы с ним вместе в Киев на конференцию по гомеопатии. Я по ходу поездки присматривался к Тёме, но ощутить его глубже поверхности мне не удавалось. Что-то внутри него клубилось туманное и не очень связанное с реальностью. При этом туманное это не имело творческого заряда, как скажем у художников, которые зачастую тоже не очень-то в ладах с реальностью. Нечто слабенькое, но порядочное и мечтательное. Отношения Тёмы с женщинами мне тоже не ясны. Он никогда не был женат, но с женщинами встречался. Во всяком случае, жаловался мне на простатит, который обострялся после отношений.
В начале девяностых Тёма уехал в Израиль. Туда же укатили несколько ведущих Киевских гомеопатов. Тёма мне первые годы писал. Из писем я узнал, что прижился в Израиле он не очень. Работал в каком-то музее за маленькие деньги. Жаловался на посетителей, что они, как коровы или овцы, никогда не прекращают жевать. Это я впрочем и в Америке наблюдаю. Но главное, Тёма продолжал переводческую деятельность во славу нетрадиционной медицины и всё те же Киевские коллеги осаждали его просьбами о переводах немецких и французских статей.
Через несколько лет после Тёминого отъезда я уехал и сам и наша переписка прервалась. Я первые годы в Америке тяжело барахтался, пытаясь выжить, и мне сделалось не до Тёмы с его переводами. Но периодически я его вспоминаю. Я вижу его длинный нос, склонённый над очередной переводимой статьёй, и всю его худощавую, невысокую и сутуловатую фигуру, стеснительно и плавно одолевающую пространство жизни, выделившей Тёме небольшую кабинку вроде фуникулёра. Кабинка, слегка покачиваясь, скользит к пункту назначения, где Тёму поджидает, позёвывающий от скуки, ангел смерти.