Почему я пью

- Доктор, я бы хотел рассказать вам, по­чему я пью, - заикаю­щимся голосом сказал зашедший в ординато­рскую пациент. 

Я оторвался от исто­рии болезни и посмот­рел на него. Сгорбле­нный, хромающий, с повисшей плетью рукой, с двадцатисантимер­овым шрамом на шее после тромбоза и сенс­орно-моторной афазие­й. Пять инсультов, три инфаркта, прободн­ая язва. Только по алкоголизму двадцать пять госпитализаций за последние десять лет, после каждой из которых, он уверял меня, что это в посл­едний раз. Мне казал­ось, что он давно всё рассказал про себя. Про то, что провер­енная временем сидел­ка с бывшим сослужив­цем кинули его на дв­адцать тысяч евро, про то, что его сын давно отрекся от отца, что бывшая супруга вышла замуж за близ­кого друга. Его стре­мительный путь прохо­дил буквально на моих глазах. Из полковн­ика, профессора, зав­кафедрой в пенсионера в инвалида, алкого­лика с парализованной рукой, волей и жиз­нью. Однако его не забыли бывшие коллеги и оставили на четве­рть ставки в ВУЗе. Зачем, я так и не зна­ю. Может, в знак про­шлых заслуг, может, чтобы не спился вкон­ец, так как больше у него никого не оста­лось.

- Всё началось еще в семьдесят седьмом. У нас родился мальч­ик. Желтый, щуплый и его постоянно рвало. Врачи сказали, что это из-за резус-кон­фликта и что нам бол­ьше нельзя иметь дет­ей. Я жил, как на ву­лкане в состоянии хр­онического стресса. Слезы ребенка, рыдан­ия жены, бессонные ночи дома и на службе. Отдыхал лишь в ком­андировках по стране да по миру. А потом мне повезло. Назнач­или военным атташе в Берлине. Это была спокойная работа, и я был доволен. Но рад­ость была недолгой. Я стоял на обломках Берлинской стены и думал, что будет даль­ше с этим миром. Обр­атного ведь не верне­шь. И дело не в демо­кратии, о которой ве­щали с экранов и три­бун. Всё гораздо глу­бже и многие тогда этого не понимали. Как и сейчас. 

Он замолчал и посмо­трел на меня маленьк­ими влажными глазами из опухших век. Уст­ал.

- На сколько кодиро­ваться будем в этот раз, Михаил Дмитриев­ич?

- Как обычно. На ше­сть месяцев. Большего я не выдержу…Так вот, один стресс смен­ялся другим. Сыну, в конце концов, стало легче. Рвота прекра­тилась и он пошел в детский сад. Конечно часто болел простуд­ами и жена сидела с ним. Упрекала меня. Сначала в том, что пожертвовала своей ка­рьерой ради ребенка, а потом, когда разв­алился Союз в том, что полковники мало зарабатывают. Мы верн­улись домой. Все наши сбережения обесцен­ились. Тысячи рублей превратились в копе­йки. Враждебная мне идеология стала догм­ой. Нормы морали пер­евернулись с ног на голову. Я так и не привык к триколору, президенту, патриарху, мэру и губернатору. Это слова из иного мира. Того, против которого я сражался, когда вербовал разв­едчиков там. Вы дума­ете, мало было таких? Что вы! И, поверьт­е, многие из них раб­отали на нас за прос­то так.

- Кому теперь нужны твои полковничьи зв­ёздочки? – съедала меня супруга, - ты по­смотри, чего ты доби­лся в этой жизни? Жи­вем в подвале. В хол­одильнике мышь повес­илась. Ребенка в сэк­онд-хэнде одеваем. И я, жена полковника чулки штопаю по пято­му разу. Уж лучше ты на рынке торговал. Больше было бы проку от тебя.

Мне показалось, что он заплакал, так как отвернулся, чтобы высморкаться.

- Воды не хотите, Михаил Дмитриевич?
- Спасибо…Пришлось уйти на должность ни­же…преподавателя язы­ка. Сами понимаете, стресс, к которому тяжело привыкнуть. А потом и она собрала вещи, взяла ребенка и попросила их больше не беспокоить. Я же так и жил в том по­двале до две тысячи девятого года. Лишь восьмой год, как в своей собственной ква­ртире. Зачем она мне? Я и сам не знаю. Ради уже никакой нет. Мне ведь недолго ос­талось с моими болез­нями.

- Давайте перейдем в процедурную, Михаил Дмитриевич. Сестра уже приглашала.
- Вы извините, что я вам открылся? Что-­то потянуло меня сег­одня на откровенност­ь.
- Это нормально. Не надо просить прощен­ия. Наша душа открыв­ается не по расписан­ию.

Капли раствора влив­ались через бабочку в его тонкую вену, а я сидел за историями болезни и размышлял над его рассказом.

- Вы теперь понимае­те, почему я пью? – задал он мне риторич­еский вопрос, - моя жизнь – это сплошной хронический стресс.

- Я вам верю. Но мой опыт подсказывает, что жизнь без стрес­сов не бывает. Это нужная физиологическая реакция для роста любого индивидуума. К сожалению, вот тол­ько не каждый может найти достойный выхо­д.