Натурщица

Повелитель Макарошек
          Если вы пойдете гулять по Москве в жаркие дни, то, как обычный москвич побежите к Патриаршим прудам. Но прошу, не забывайте, что в жару там происходят самые удивительные и необъяснимые вещи, например, можно встретить Воланда с его свитой или, что еще более удивительно и необъяснимо – свою любовь…
          Гуляя по Патриаршим, будь они не ладны, прудам, уходите оттуда, есть место поинтереснее. Выходите на Малую Бронную, а там сверните на Большую Садовую. Вы будете идти вдоль этой удивительной, хоть почти и ничем не примечательной улицы, смотреть на эти домища и домики, увидите грустных, потерянных москвичей, ничего там нет хорошего на этой Садовой улице, но не смейте уходить с нее, прошу вас, мы почти пришли к тому самому интересному месту. Как мной и было сказано, эта улица почти ничем не примечательна, почти… Любой прохожий, москвич не обратит на это место внимания, но нам, дорогой читатель, стоит это сделать, ведь там таится любовь, которая пусть и зародилась на этих прудах, но расцвела она именно тут, да, именно в этом полуподвальном помещении. Ах, так вы почти ничего не видите через эти грязные малюсенькие окошечки, ну вы уж простите, влюбленным, как правило, вовсе не до мытья окон, ну да ладно. Сейчас там на диване сидит девушка, глаза ее темны, как уголь, волосы русые и непослушные. Она пьет чай, а он ее рисует. Чшшшш…! Тише! Не шумите! Можете им помешать, лучше, случайте!
       - Подбородок подними! – он указал ей кистью насколько высоко его надо приподнять, ей было жаль расставаться с чаем, но ведь для него это было так важно – писать, также важно, как для других вода или пища.
       Кто же она? Она не просто очередная натурщица в его мастерской, нет, глядите глубже, она, так скажем, важнейшая и прекраснейшая картина, зарисованная другой, дабы никто не мог ее узреть. Если у входной двери мастерской стоят городские пейзажи (единственные пейзажи, которые он рисовал), пара натюрмортов, неоконченные картины, то по мере продвижения к мольберту вы могли бы видеть появление лиц, фигур одетых и нагих, но картины с ее изображениями он хранил как можно дальше от других, в кладовой. Они были аккуратно сложены, разделены между собой, дабы не испортить и миллиметра картины. Никто в мире не видел эти шедевры, а, стоит признать, это были одни из самых лучших картин этого художника, ибо в них была вложена его влюбленность, смех, улыбка, учащенное сердцебиение, все, что мог вложить влюбленный двадцатилетний юноша. Почему он не включил ее ни в одну выставку, которых удостоились многие женщины? Все просто. Она – его, больше ничья. Но как ей об этом сказать? Он не знал. А ведь действительно? Как? Они знакомы уже семь лет, она – его, он – ее, но все же это не то. Он даже не знал, что ей сказать, как собственно и она.
       Каждый вторник, который она проводила здесь от восхода солнца до заката, позируя, девушка вспоминала день их знакомства на Патриарших прудах, как он шел на нее, задумавшись насчет акриловых красок и не заметив столь нежной и прекрасной особы, споткнулся и упал. Упал прямо на нее. Лицом к лицу. В тот день она распрощалась с любимым томиком Булгакова, который утонул в пруду, но встретила самого дорого человека, который, как ей казалось, не воспринимал ее всерьез. Но все ведь было иначе.
       В один момент он отложил кисть, подошел к ее обнаженному телу и сказал:
       - Хватит, ты слишком прекрасна, чтобы сидеть, как они все: обнаженной и грустной. Все должно быть иначе, - он укрутил ее в плед, убрал с ее лица мешающие локоны, провел рукой по ее щеке, - боже, ты красива даже без косметики, самая красивая натурщица, самая прекрасная девушка и самый дорогой человек.
       Он поцеловал ее в лоб, девушка зажмурилась и слегка оттолкнула его. Что дальше? Что ей сделать? Как объясниться в своих чувствах? Он думал о том же. Влюбленные смотрели друг другу в глаза, их лица сближались, до тех пор, пока расстояние стало столь неприлично для дружеских отношений. Последний взгляд глаза в глаза. Их уста слились в поцелуе. Он целовал студентку первого курса, сидевшую с кружкой горячего чая и пледом на голое тело, она целовала истинного художника (да друзья, когда любой «рисовальщик» находит свою главную, одну единственную и неповторимую музу, которую не хочет делить ни с кем, то такой «рисовальщик» становится художником), на его лице были мазки краски, ключицы были окрашены в синий – следы их дружеского дурачества, о штанах и речи идти не может, ибо их настоящего цвета никто уже и вспомнить не мог.
       Он усадил ее к себе на колени и обнял. Вдыхая запах ее волос он еще раз доказал себе, что все эти семь лет она была для него самым близким и дорогим человеком.

       Если вы пойдете по Большой Садовой, а потом свернете на Малую Бронную, то дойдете до Патриарших прудов, до места, где случаются важнейшие для вселенной встречи. Там можно увидеть прекрасный дом, на первом этаже которого не так давно открылась галерея одного современного художника. Зайдя туда, на любой картине вы увидите лицо той самой девушки. Теперь она точно его, без единой капли сомнения. Теперь можно трубить о своем счастье на весь белый свет, но ни одна картина с ее изображением не может быть продана, дорогой читатель. Почему? Потому что это его счастье, зачем же им делиться?