Светлому человеку капитану Комсомольскому Г. В. посвящается
Предисловие
В советское время наряду с празднованием очередного юбилея Октябрьской революции отмечалось много событий, приуроченных к этой дате. Одной из таких памятных вех стал выпуск к 50-летию пролетарского восстания Атласа Сахалинской области. Описанию этого значимого для российской картографии свершения и предшествующих, а также последовавших коллизий и посвящён этот текст.
Глава 1. «Забритие в рекруты» одного из авторов будущего картографического шедевра
Пьянка в общежитии продолжалась уже вторую неделю. Она была совершенно безобидной и посвящалась призыву в армию одного из молодых, весёлых и бесшабашных обитателей этого длинного двухэтажного строения. Им оказался автор этой повести техник-геофизик Бузунов. Был ноябрь и полевые работы закончены. После тяжёлых ненормированных и без выходных дней трудов (всё зависело от погоды) экспедиция занималась камеральной обработкой материалов. В этот период всегда допускалась некоторая вольность нравов. Поэтому, узнав, что я ухожу в армию, выдали в кассе расчёт и махнули рукой на дальнейшие мои действия. Так как место развернувшихся событий находилось в Якутии, полученная сумма была довольно внушительной. И, естественно, устранила все преграды к прекращению или замедлению безудержного веселья по случаю предстоящего укрепления родной Советской армии новым брызжущим здоровьем «гренадером». Тем более, что рост был подходящим - 1,82 м, а на некоторый дефицит веса и очки тогда внимания не обращали. Таким образом просыпавшаяся часов к 12 компания, подкрепившись в столовой и со смехом восстановив в сознании события предыдущего вечера, принималась за наведение порядка и закупку очередной порции «расходных материалов». Подтянувшихся после конца работы ожидал ломящийся стол и уже весёлые хозяева. В выходные это длилось весь день с захватом ночи, а знакомый водитель вёз меня на своём грузовике на другой конец городка в женское общежитие к моей подруге, с которой познакомился в «поле». Она была то ли завхозом, то ли поварихой. Нас оставляли одних в комнате, и мне нравилось лохматить её мягкие пепельные волосы. Большего она, к сожалению, не позволяла. Она была маленькая и фигуры, в общем-то, никакой не имела.
Что можно сказать относительно вреда или пользы пьянства. Свой первый опыт я получил в общежитии технаря (геологического техникума) при «обмывке» первой стипендии. Лихо опрокинув по примеру товарищей рюмку водки, я получил спазм горла и несколько мгновений вообще не мог ничего понять. Потом выскочил в коридор и эта порция просто вылилась в стоящую там урну для мусора. Эта реакция организма с подачи высших сил ничему меня не научила. Я вернулся в компанию и вторая, как говорят пьяницы, прошла «ласточкой». Можно было, получив этот сигнал свыше, больше не пить. Есть много вещей, которыми можно себя занять под завязку, но проигрываешь в общении с людьми. Многие возразят, что это неестественно. Трезвый человек, глядя на это «общение» просто покрутит пальцем у виска. Но, «приняв на грудь», погружаешься в некую нирвану, когда все чувства и мысли раскованны, и ты готов совершать подвиги, знакомиться с любой красавицей и плевать на любого начальника. А какое благотворное расслабляющее влияние на нервную систему! Правда, вспомнив наутро свои подвиги, можно снова разрушить её до основания. Так что думайте сами, решайте сами. Безусловно только, что нельзя пить в преклонном возрасте, ибо организм уже не справляется с переработкой алкоголя и последствия будут необратимы.
Несмотря на очки, я нравился если не девочкам, то их родителям и меня в разных семьях нашего городка старались познакомить с юными красавицами. Возможно привлекало уже имевшееся среднее образование, чёрные волосы с кудрявинкой и при этом белая кожа и серые глаза. Сквозь пьяный туман вспоминается очень красивая высокая метисочка с европейскими чертами лица со жгуче-чёрными глазами и волосами, и красивым смуглым цветом кожи. В другой раз старший коллега геофизик Зорич в порядке шефства над молодым специалистом пригласил на ужин. Его пышная жена поставила на стол запотевший графинчик. В разгар веселья открывается дверь и входит небесное создание 14-15 лет совершенно голенькая и начинает что-то капризно говорить, не обращая на меня никакого внимания. Видимо её слишком рано уложили спать. При этом хозяин не только не возмутился, но даже улыбался, глядя на моё смущение, как бы говоря: вот какое у меня есть сокровище! Он хорошо играл на аккордеоне и приобщил меня к этому занятию. Я даже заплатил за курсы, но с учением не получилось. Почему я не вернулся туда после армии и не свил ячейку общества, одному Богу известно. Старались и друзья. Мы жили в комнате втроём. Я, Виктор Трегубов, внешне похожий на меня, но без очков, уже летом призванный в войска ПВО, в дальнейшем попавший во Вьетнам и чудом вернувшийся живым, и Виктор же, но Финогенов. Для краткости три друга называли себя Ник, Вин и Фин. Последний и обратил моё внимание на свою землячку крепко сбитую кареглазую смуглянку-гуцулку с чёрными, как ночь, волосами. Она тоже была молодым специалистом, геологом. Помню в конце вечера, когда все, кто не смог доползти до кровати, уже лежали вповалку где попало, я гонялся за ней вокруг стола. Не догнал, но, как говорится, согрелся. Музыкальное сопровождение всей этой вакханалии выполнял привезённый мной из дома катушечный магнитофон «Яуза» да вовремя «залетевший» в эти края выпускник какого-то музыкального училища со своей гитарой. Он познакомил нас с песней ещё никому тогда не известного певца и композитора Юрия Антонова «Клёны выкрасили город…»
Между тем настал день «икс» и весёлая компания, прихватив мою платиновую красотку, прибыла на призывной пункт. Там ввалились в кабинет военкома и потребовали срочно отправить нас всех в Иностранный легион. Новобранцев посадили в автобус, довезли до железной дороги и обычным плацкартом доставили в тогда ещё закрытый, как и пел Высоцкий, порт Владивосток. Город встретил необычным для поздней осени теплом. Все тут же принялись швырять куда попало свои рваные свитера и старые ушанки. И оказались мы на знаменитой пересылке на Красной речке. Эта огороженная огромная территория напоминало «вавилонское столпотворение». Здесь был народ из всех советских республик. Особенно выделялись в своих рваных халатах представители Средней Азии. Они плохо говорили по-русски, но на все вопросы отвечали «шофёр» и показывали водительское удостоверение. Однажды нас построил старшина и спросил: «У кого есть ножи?» Кто-то дал ему свой перочинник. Тот воткнул его между кирпичей, обломил кончик и вернул владельцу. Больше ни у кого ножей, естественно, не было. Но все знали, что если даже совершишь какое-либо преступление – всё сойдёт с рук пока не принял присягу. Этим воспользовался геодезист Володя Шабанов, который тоже имел хорошие деньги после «поля». С группой товарищей они посетили ближайший ресторан, напились там и устроили драку с местным населением. Их всех милиция действительно вернула на пересылку без других последствий. Я тоже выходил в город с целью потратить оставшиеся деньги, т. к. был уверен, что в армии они не пригодятся. Но не нашёл ничего лучше, чем купить и отправить по почте золотые часики своей пепельной блондинке. И теперь сокрушаюсь, почему Господь не надоумил меня послать их родной маме. Любимая же написала мне в армию лишь одно письмо, где сообщила, что вспоминает, как я гарцевал перед ней на коне. В экспедиции была казацкая лошадь для хозяйственных нужд, но зачем я на неё залез верхом так и не припомню. Впоследствии я узнал, что моя любовь вышла замуж, когда я ещё служил.
Наступил день «работорговли», когда представители войсковых частей подбирают себе контингент вместо демобилизованных солдат. Почему лейтенант Шевченко из всей этой разношёрстной толпы выбрал длинного худого очкарика? То ли «набитый глаз» то ли большой стаж по «работе с кадрами», но перст судьбы остановился на мне. Ещё он взял водителя, но не узбека, а даурского казака Мишу Истомина, внешне почти не отличимого от казаха или тувинца. Мы с ним подружились и были «не разлей вода» до конца службы. Так и оказались два новых друга на Сахалине в картографической, а сокращённо картчасти. Климат Сахалина морской и месяцами может моросить дождь. А зимой солдаты не выпускали из рук снеговую лопату, потому что заметает до второго этажа. Главной достопримечательностью острова были корейцы, которых завезли сюда японцы, как рабов. После войны японцев выслали, а корейцы остались. Они ходили в тряпье и выполняли самые грязные работы. Скупали у солдат всё за три рубля, будь то сапоги, шинель, лыжи или портянки. Зато их дети были одеты по последней моде и ездили на новеньких Жигулях и Волгах по ресторанам.
Глава 2. Чтобы служба мёдом не казалась
Таких воинских частей, задачей которых было обеспечить подразделения картами с маршрутами их движения во время учений и, не дай Бог, боевых действий, и личный состав которых составлял всего лишь отделение, на весь Союз можно было сосчитать по пальцам. Поэтому она базировалась в столице – Южно-Сахалинске при штабе корпуса. Нам выдали обмундирование с красивыми топографическими эмблемами: красная звезда в перекрестии латунных молотка и штангенциркуля. Водители предпочитали свои колёса с крылышками, но могли носить и наши. Их было четверо по числу спецмашин, которые стояли в большом деревянном гараже на территории части. Причём двое украинцы: невысокий со стальными глазами никогда не улыбающийся, но при этом не лишённый чувства юмора, мускулистый крепыш Гриша Горовенко и мешковатый с постоянной доброй улыбкой на полных губах черноволосый больше похожий на молдаванина Степан Михалюк. Видимо лейтенант предпочитал набирать земляков. Четвёртым водителем был Валера Пименов по прозвищу Жаба. Хотя он имел довольно смазливую физиономию с глубокосидящими ярко-синими глазками и с ямочкой на подбородке, который он брил каждый день из-за густой щетины. Может быть, за тонкие всегда в улыбке губы, короткую шею и медвежью походку вразвалочку. Тем не менее он всех нас обгонял на стометровке. Валера уже нашёл себе в городе женщину и поэтому его отпускали в увольнение каждые выходные на два дня подряд. Перед гаражом росла на грядках клубника.
Командиром отделения был не только земляк, но ещё и однофамилец лейтенанта сержант Витя Шевченко, с которым мы потом частенько играли в шахматы. А пока нас постригли, но не под ноль, как ожидалось, а просто коротко. «Под Котовского» предпочитал Гриша, поскольку уже начинал лысеть.
В бытовом отношении картчасть входила в узел связи, где мы спали и проходили курс молодого бойца. Питаться мы вместе с ними ходили строем и с песней за два квартала в батальон связи. Во время этих походов над нами любили поиздеваться сверхсрочники, их почему-то называли «кусками». Если они считали, что мы не держим равнение, ходим не в ногу или плохо поём, то гоняли нас кругами по двору части. Тогда выходил наш маленький сержант, сапоги которого казались на два размера больше, и командовал негромким, но твёрдым голосом: «Картчасть, выйти из строя». И мы маршировали к себе. Тогда «кусок» отпускал и своих. Попытки «дедовщины» сразу пресекли сибиряки-речники с Лены, все, как на подбор, крепыши. Однако в батальоне были свои порядки. Как-то после завтрака, одеваясь у вешалки, я обнаружил вместо своей новенькой ушанки с красивым светло-голубым пушистым мехом потасканную серую шапку. Какой-нибудь дембиль, наверное, подсуетился. Приглядевшись, заметил, что в старых шапках ходит много молодых. Утром на построении всегда присутствовал командир узла связи старый боевой подполковник в парадной светлой шинели тонкого сукна. Он был высокого роста и, несмотря на показную суровость, оставлял впечатление добрейшей души человека. Это чувствовали и девушки-телеграфистки, которых он любил распекать за нарушения формы одежды, ибо они могли прийти в туфлях на шпильке. Они переминались с ноги на ногу и улыбались. В одну из них, старше меня года на два, и я был тайно влюблён.
Протекала в роте и спортивная жизнь. Один из связистов был кандидат в мастера спорта по лыжам. Он организовал из нас секцию и гонял до седьмого пота по хвойной дорожке в лесу по очень пересечённой местности. Вечерами кроме этого, мы самозабвенно играли в волейбол, а зимой в хоккей. Старшина узла учился заочно в пединституте. Он никогда не повышал голоса, но поддерживал железную дисциплину. Был по-своему справедлив, но разгильдяям жизни не давал. Таким образом был в конце концов переведён в другую часть наш знакомый Шабанов. При прохождении курса молодого бойца иногда вместо политзанятий читали курс азбуки Морзе и я на всю жизнь запомнил букву Ф – «тё-тя Ка-тя», то бишь две точки тире точка. Может быть потому, что у меня действительно была в Карелии родная тётя Катя Бежок-бывшая зенитчица и ветеран Великой Отечественной войны. Среди сослуживцев было много неординарных личностей. Один научил меня фигурному катанию на «дутышах» за неимением фигурных коньков. Другой учил всех играть на шестиструнной гитаре. Был ещё такой почти два метра ростом, широкоплечий и худой, который не мог подтянуться на перекладине. Но пользовался большим успехом у женщин, ибо обладал чёрными бровями, большими голубыми глазами и длинным греческим носом.
Глава 3. Картчасть
Командиру картчасти капитану Комсомольскому Г. В. было около тридцати лет. Он имел армейскую выправку, всегда чисто выбрит и аккуратен. Однако отличался от собратьев-отцов командиров выражением лица. У большинства офицерского состава два типа лиц: грозно-туповатое или доброе заискивающее, но подразумевающее, что если кто не понравился – сгноит. У Комсомольского было умное выражение. Серые глаза, казалось, всегда слегка улыбались, даже когда он этого не хотел. Слегка лысоватый и коренастый, он внешне напоминал Главного конструктора Королёва. Странная фамилия нашего командира навела меня на мысль, что он возможно из беспризорников, которыми изобиловала наша страна после гражданской войны. Капитан почти никогда не командовал, в основном проводил время в своём кабинете, думал, читал, писал, изучал карты и другие материалы. Когда он повысил меня, видимо за успехи в боевой и политической подготовке, до ефрейтора, то вручил мне погоны с одной лычкой в гараже. Я сказал: «Спасибо, товарищ капитан!», вместо положенного «Служу Советскому Союзу!» Комсомольский улыбнулся и назвал меня неисправимым интеллигентом. Я постеснялся тогда спросить, а почему он меня награждает не перед строем, как положено.
Командовали в части «два в одном»: командир отделения сержант Шевченко В. И. и лейтенант Шевченко М. П. Младший Шевченко, несмотря на то, что отслужил всего год, разбирался во всех тонкостях нашего дела, знал всю цепочку процессов и следил за качеством. Главной же его епархией был громоздкий офсетный печатный станок, установленный на базе автомобиля ЗИЛ-155. Лейтенант, спокойный и немногословный, лицом и усами похожий на адмирала Нахимова, командовал водителями, занимался снабжением и бытом. Кроме офсета, в другой машине была фотолаборатория. Там командовал ефрейтор Петя Миков, степенный сибиряк с квадратным лицом Будды из-за скул и мощной раздвинутой в стороны нижней челюсти, с бледным без кровинки, как и положено химику лицом и бесцветными волосами и глазами. Он всё время возился с листами белого металла, на которые надо было наносить фотоотпечатки, затем вытравливать лишнее и отдавать на офсет. Похоже, что всю картчасть в наше время мог бы заменить один компьютер с большим принтером. Отпечатки делали с листов ватмана, натянутых на деревянные доски из-под кульмана. Чертили на них капитан Комсомольский и я. Тут надо ещё раз удивиться «нюху» лейтенанта Шевченко. Из всех дисциплин, изученных мной в техникуме, только по двум во вкладыше к диплому стояло «отлично»: топографическому черчению и инженерной геодезии. Для нужд черчения и была оборудована третья машина. Так как нагрузка на оси здесь минимальна, использовался «музейный» ЗИС. В четвёртой машине размещался личный состав. Все эти машины, кроме четвёртой стояли на колодках. Её использовали для хозяйственных целей. Даже мне мой друг Миша Истомин дал однажды «порулить». Я сдавал задним ходом и куда-то врезался. Правда вмятина осталась небольшой, и инцидента не было. Один раз за всю службу нас подняли по тревоге в 6 часов утра. Мы бегали по городу, оповещая офицеров, а водители пошли заводить машины, что и «блестяще» выполнили к обеду. В мирное время задействована была только офсетная машина. Всем остальным мы занимались в одноэтажном здании части. Из выпускаемой продукции запомнились обычные топокарты с нанесёнными на них красными и синими стрелками да буклеты с изображениями военной техники, вооружения и экипировки со знаками отличия японской армии.
За картами с топоосновой* мы втроём и офицер один раз отправились в «круиз» на теплоходе из Сахалина во Владивосток. Случилось это в конце лета. Запомнился пирс в порту Корсаков, настил которого представляли торцы деревянных брусков. Сказали, что это осталось от японцев. В порту мы купили шоколадное масло, чтобы пить с ним чай в дороге. Но в начале пути поднялся ветер, и началась сильная качка. Я и Воробьёв пили чай, но наш третий при взгляде на масло хватался за рот и бежал наверх, где держась за перила, выворачивал наизнанку содержимое своего желудка за борт. Но затем уже до конца плавания светило солнце при полном штиле. Мы разгуливали по кораблю в трико между обычными пассажирами. Военная форма висела в каюте, а автоматы спрятаны под подушки. Как-то, сидя на скамье на верхней палубе и наблюдая за чайками, заметил, что какой-то невзрачного вида офицер, севший рядом, положил мне на бедро руку, которую я с негодованием откинул. Традиции Древнего Рима, оказывается, прекрасно дожили до тех дней, а в наше время даже получили в Евросоюзе законодательную основу. Наш офицер от скуки учил нас разбирать своего Макарова. Из Владика мы отправились в конечную цель нашего путешествия - один из городов Приморья, где у нашего друга жили родственники. Прекрасным летним вечером мы втроём пошли к ним в гости и там упились настойкой черешни, после чего между моими друзьями возникла драка. Несмотря на опьянение, помню, удивился, когда один из дуэлянтов взял огромную бутыль и ударил ей оппонента по голове, и тому НИЧЕГО не было.
Я был выбран комсоргом картчасти и с рвением занимался сбором членских взносов. На ту пору в Союзе была объявлена чистка рядов ВЛКСМ, и мы на собрании постановили не выдавать новый билет нашему молодому водителю Рыжкову за его весёлые шутки и некую небрежность в поведении. Надо было видеть, как он при своём кажущемся равнодушии ко всяким комсомолам обиделся на наше решение! Капитан Комсомольский вызвал меня к себе в кабинет и сказал, чтобы мы «дурака не валяли», а выдали парню новый комсомольский билет.
Наша часть принимала участие и в жизни гарнизона Южно-Сахалинска. Комендантом гарнизона был некто майор Линкус, который держал всех в страхе. Ходили легенды, что он даже за один не застёгнутый крючок на кителе мог заставить драить пол в комендатуре. Как-то в один из погожих летних дней мы втроём, возглавляемые лейтенантом Шевченко во всех портупеях и с пистолетом на боку, как дружинники в «Бриллиантовой руке» отправились на защиту города от хулиганов и нарушителей в военной форме. Уже стемнело и тут мы его, наконец, обнаружили. Плотного сложения товарищ с голубыми петлицами неподалёку «выписывал кренделя», будучи в сильном подпитии. Однако, увидев нас, сообразил, что к чему и пустился наутёк. Лейтенант сказал «фас» и я, как самый длинноногий догнал нарушителя и поставил ему подножку. Тут подоспел «спринтер» Гриша Горовенко и мы принялись вязать «лётчика». Однако тот был здоровенный и круглый, как кабан, и вырвался. На этот раз он окончательно убежал, оставив в руке Гриши свой разорванный ремень из кожзаменителя, как доказательство выполненного нами, хоть и не до конца, долга.
Глава 4. Рождение Атласа
Идея его создания возникла в умной голове нашего капитана. В том числе он гениально использовал подоспевший юбилей Октябрьской революции. Это убеждало всех начальников и открывало все двери. Он же был мозговым центром и организатором связей с предприятиями, научными учреждениями и, прежде всего с власть предержащими: обкомами, горкомами и прочими исполкомами. В результате всего этого он заслужил четыре упоминания своего имени на страницах атласа со скромным пояснением «военнослужащий». А нас там назвали ведомственной картографической группой. Мы все прониклись идеей и старались, как могли. Атлас должен был аккумулировать в себе огромный труд геологов, метеорологов, агрономов, экономистов, океанографов и других учёных области в виде карт с нанесёнными на них условными знаками того, чем богаты и отличимы Сахалин и Курилы. Все эти значки и сопутствующие надписи надо было нанести на контурные карты, которыми нас обеспечил Витя Шевченко с помощью своего офсета. Затем наши материалы ушли в Москву и там, на фабрике №2 ГУГК при Совете Министров СССР обрели окончательный вид книги с тиражом 30000 штук и фиксированной ценой 5 рублей. Мне в награду выдали один экземпляр и большую готовальню. К сожалению, они у меня пропали. Готовальню я держал в ящике рабочего стола и не успел отправить домой по почте, так как увольнения в город были не часты. Грешить можно на кого угодно, но прежде всего на капитана Петрова, который приехал на смену Комсомольскому и успел принять небольшое участие в черчении атласа и в нём упомянут, но наград не удостоился. Кроме этого в списке составителей я оказался по алфавиту первый, а он последний. Но тут не моя вина, а Кирилла и Мефодия. Видимо Петров решил, что мне эта готовальня не по чину. Бог ему судья, тем более, что мне не пришлось больше в таких объёмах заниматься черчением, а потом появился AutoCAD. Петров имел арийскую внешность, нордический характер и был отличным спортсменом. Став после отъезда капитана Комсомольского нашим начальником, сразу взялся за шагистику и уговаривал всех вступать в партию. Нас с Шабановым агитировал поступить в единственное в стране Ленинградское военно-топографическое училище, которое окончил сам, сказав, что на парадах я там буду правофланговым. Шабанову идея понравилась в том смысле, чтобы прокатиться за казённый счёт до Питера, а потом завалить экзамены и вернуться. Но медкомиссия была местная, и меня забраковали по зрению, а один Шабанов не поехал. Тем более, что он положил свои оставшиеся деньги в ближайшую сберкассу города и теперь каждый норовил пойти с ним в увольнение.
Гнилая сущность Петрова проявилась позже, когда он доложил в военную прокуратуру о неправомерном использовании армейского имущества на составление «гражданского» Атласа. Нас всех стали таскать на допросы. Мы старались отвечать уклончиво, чтобы причинить как можно меньше вреда нашему бывшему командиру. У меня возникли неприязненные отношения с Петровым, но, по словам Крылова «у сильного всегда бессильный виноват». В результате я получил пять суток гауптвахты. После этого перестали предлагать стать коммунистом.
Послесловие
После армии мой друг-«шкаф» ленский сибиряк Володя Куксов предложил мне пойти вместе на третий курс Невельской мореходки и стать механиком рыбфлота. Но я не захотел, потому что в училище опять муштра, как в армии, и он тоже не стал. Я всё-таки остался работать на Сахалине по своей специальности - газокаротажником, жил в общежитии, где один грузинский еврей и умыкнул мой экземпляр Атласа, взяв почитать. Сказал, что потерял, а в виде компенсации предложил книгу «Сталин». Наш лейтенант перевёлся в ВМФ и со своим нахимовским профилем стал неплохо смотреться в чёрной форме. Младший Шевченко перешёл на сверхсрочную и получил однокомнатную квартиру во «Вьюжно-Сахалинске», как мы его называли, куда и вызвал с «материка» свою зазнобу.
В заключение скажу, что все имена в повести подлинные, и автор будет признателен читателям за сообщения о дальнейшей судьбе кого-либо из этих людей.
*топооснова - географическая карта универсального назначения, на которой подробно изображена местность