Сначала была Сахара
Блаженная земля, молочные реки, кисельные берега – золотой век… Саванна-Сахара. Необъятный край густой травы, частых перелесков, праздничного редколесья, где деревья-великаны с царственным величием стоят в доcтойном отдалении друг от друга. Мир, заполненный животными в таком изобилии, что пусти стрелу наугад, вслепую – и ужин уже обеспечен. Не из-за чего ссориться – пищи хватает всем и ещё раз всем, войны немыслимы – коренной сахарец и слова-то такого не знает. Каждый вечер мать семейства – когда нет войн, а охота легка и неопасна, то главой рода становятся женщины, – перед общей трапезой возносит молитву богам – Тода! Тода за эту пищу! Тода за этот кров! Тода за здоровых и смешливых детей! Тода!
Потом к человеку пришли козы. Выросшие на детских руках козлята, став взрослыми, уже не уходили от человека, позволяя каждый вечер сдаивать молоко и ежегодно принося новых козлят. Козлёнков украдкой резали – козы быстро забывали о них. Не стало нужды каждый день выходить на охоту. Козы паслись, хищники предпочитали не связываться с горластым и мстительным человечьим племенем, молоко заполняло первые, ещё несуразно изготовленные, кривобокие кувшины, козье мясо завяливалось впрок или съедалось полностью – чтобы не пропало. И это благоденствие обернулось бедой.
Слишком поздно люди заметили, что после сезона выпаса козьего стада на небольшом участке, трава растёт плохо, а через несколько сезонов исчезает совсем. Уменьшить численность своих стад люди и не думали, нашли более лёгкий способ – пасти на землях соседей. Начались конфликты, пролилась первая человеческая кровь от человеческой руки в краю блаженства. Золотой век кончался.
А потом… Пустынные места стали разрастаться – уже без всяких коз, пастбищ становилось всё меньше, конфликты переросли в войны, прежняя сытость уже не вспоминалась, заслонённая постоянным недоеданием. Войны переросли в переселение народов.
Голодные толпы – уже под началом мужей бранных и властных – уходили от пустыни, силой отчаяния сталкивая встречные племена и захватывая их с собой. Теперь уже «Тода!» возглашал вождь или священник не столько перед скудной трапезой, сколько после кровавой победы над соседом, после любого благоприятного события в жизни племени. Надежда на помощь богов была последним, что сохраняло волю к жизни бегущих от пустыни.
Великая река, преградившая путь к солнцу, беглецам не понравилась. Во-первых, на её берегах уже жили, и не те племена, к которым они привыкли и которых, хоть с трудом, но побеждали. Здешние люди были чёрные, говорили на непонятном языке, а главное – их оружие блестело светом крови и оказалось непобедимым. Но толпа есть толпа и местные жители позволили племенам перейти Реку в дельте, где она разливалась неглубокими и неширокими уже потоками.
В дельте бегущие племена, может быть, и остались бы, но число беглецов внушало страх местным жителям и они, собравшись в вооружённые отряды, где мирно, а где и не очень, втолковали гостям, что ни им, ни их козам места в этом краю воды и болот нет. И пришельцев вытолкнули на Синай.
Тут можно рассуждать двояко – повезло – не повезло. Ушедшие через Синай разошлись двумя путями – на юг, вдоль Красного моря, и на север – вдоль Средиземного. В конечном итоге они породили обширный и разнообразный семитский мир, населивший юг и центр Ближнего Востока. Повезло?
Но те, которые пошли из растущей пустыни второй и последующими волнами, обрели иную судьбу. Выходя немногочисленными группами к Нилу, они становились добычей и рабами жителей долины. Однако, наступление песков и бегство терявших родину сахарцев растянулось на века. За это время медные клинки и брони успели появиться и среди беглецов. И вот однажды…
Многочисленный отряд хорошо вооружённых воинов внезапно появился на окраине села. Пришельцы споро взялись за дело: убив старейшин, вышедших им навстречу, и немногочисленных воинов деревни, они через переводчика объявили свою власть. Мы бы назвали их князьями, случись это на Руси, но в той специфике «предводитель дворянства» назвался «шалит», а каждый его дружинник – «лохем»…
И так произошло довольно быстро по всему течению Нила, куда выходили такие беженцы. А дальше всё пошло так стандартно, что даже неинтересно. Однако, потому, что именно на берегах Нила был отработан и дан за образец ГОСТ на производство аппарата власти, последуем чуть далее по времени.
Каждый шалит, посадивший на шею общинникам своих лохем, естественно, желал укрупнения владений. Долину Нила охватила война, в которой лохем истребляли друг друга во славу и власть своего шалит. Однако, с запада пёрла такая прорва беженцев, что на место каждого погибшего дружинника находилось много кандидатов. Ибо альтернативой было рабство. Так вот и получилось – сахарцы, скатившись в долину Нила осветлили местных темнокожих до благородного медного цвета, а аборигены обогатили свой язык, слегка разбавив его лексикой завоевателей.
Из междоусобной войны новоявленных аристократов – ациль, - родились сперва два Египта, Верхний и Нижний, слитые в итоге в единое фараонство Египет. Этнически египтяне – в значительной мере потомки сахарских беглецов, создатели великой и первой человеческой цивилизации, первого государства. Какому из двух потоков повезло?
Теперь можно оставить Египет – он пока в полном здравии, строит первые пирамиды, выращивает образцовую бюрократию и уже приступил к одомашниванию лошадей.
Арабия Феликс
Нам неинтересно, что же произошло тогда в Палестине и прочих областях центра Ближнего Востока, гораздо интереснее события Юга – на самом юго-западе Аравии, где в то время был уголок золотого века. Арабия Феликс – до живых римлян просуществовала эта страна, чтобы получить звонкое латинское имя.
В самом деле, что это тогда была за страна, ныне выжигаемая солнцем и не слишком обласканная водой?
Достаточно взглянуть на карту современного Йемена (занимающий территорию прежней Арабии Феликс – за исключением самой восточной своей части) и бросится в глаза огромное количество высохших речных русел – вади. Эти русла и сейчас «работают» - сбрасывают дождевую воду в море. Иногда, правда, вади не справляются – случаются особо сильные ливни, затопляющие большую площадь. Главная проблема современного Йемена – тощие почвы, невероятно бедные органикой. Однако, если мысленно «одеть» эти равнины и горные склоны хотя бы полуметровым слоем почвы, предстанет иная страна.
Дождевые воды уже не пробегают до самого моря, а задерживаются почвой, порождая ручьи и речки, текущие круглый год. Страна оказывается зелёной от обилия солнца и воды, жирная земля способна давать невиданные урожаи. Люди, заселившие этот счастливый уголок Аравии, не должны были знать голода. Государство, появившееся здесь должно было стать богатым – очень богатым. Ибо вдоль его берегов проходила морская торговля Египта и Европы с Индией, а Индии – с Восточной Африкой. Ключевым пунктом в этой торговле был узкий Баб-эль-Мандебский пролив (Баб-эль-Мандаб – «Ворота скорби») с очень сложной лоцией…
Существуют любопытные версии первого расселения человека именно через этот пролив, который десятки тысяч лет назад был и уже и мельче. Одни считают, что 80 тысяч лет тому пролив пересекли африканцы, пошедшие веером на север и восток и давшие начало всем азиатам и европейцам. Другие уверены, что за 130 тысяч лет до нас через пролив прошли предки австралийцев, папуасов и меланезийцев, а предки прочих проходили через Синай.
Пролив небольшой – 26 км в самом узком месте, но постоянные течения: зимой в Красное море, летом – в Аравийское, хоть и с небольшой скоростью – полметра-метр в секунду. Может быть, отдельные авантюристы и штурмовали пролив на древних плотах, но представить себе массовое переселение… Впрочем, а какой численности должна быть популяция человека, чтобы выжить на новом месте? Генетики называют цифру в 100 особей. Это минимум. Это если не считать потерь от невзгод путешествия, в схватках с хищниками, гибели на охоте, от болезней…
Родство дравидов Южной Индии, папуасов Новой Гвинеи, австралийских аборигенов и меланезийцев Тихого океана считается доказанным фактом. Из Южной Аравии иного пути, как по морю на восток – нет. Север же надёжно закрывают непроходимые пустыни, а в Аравийском море есть сезонные течения, могущие доставить обитателей плотов в Индию. Плотов – ибо корабли с бортами и килем появились очень поздно, когда практически все, пригодные для обитания человека уголки Земли были заселены.
Какая-то часть переселенцев освоила невысокие горы южной Аравии, умножилась числом, построила ирригационную систему и превратила пустынный край в цветущий. Возможно, к тому времени аравийский климат ещё не стал таким жестоким, как нынче.
Ради шутки упомяну один любопытный «факт», почерпнутый из туристический рекламы: «Не так далеко от Аравийского моря проходит Гольфстрим, поэтому здесь теплые климатические пояса». Без комментариев.
Итак, наши бывшие сахарцы пришли в ещё один земной рай. Покорили живших аборигенов, организовали собственное государство – то самое, легендарное, сабейское. Унаследовали ирригационную систему, дополнив её постройкой больших плотин. Учредили контроль за транзитной морской торговлей через пролив. Набежали иноземные купцы, были и свои хитрованы; на двух крыльях – сельском хозяйстве и торговле поднялась мощь Сабы.
Эту мощь попробовали на зубок римляне – в конце I века до нашей эры. Само описание похода смутно и переполнено нелепостями и хвастовством, но конечный итог убедителен – два римских легиона, потеряв большую часть «списочного состава» уныло вернулись в Александрию. Сомнительно списание потерь на болезни – гордым римлянам надо же было как-то объяснить Октавиану Августу, что не бездарность командного состава, а форс-мажор виновен в провале. Ибо за неудачу журят, а за позор… Как повезёт.
Вряд ли римляне были первыми и единственными испытателями прочности сабейского царства. Но со стороны континента Сабу защищала пустыня, а на море – её собственный сильный флот.
К тому же это купеческое государство давно вело свою собственную экспансию – в Африку, на противоположный берег пролива.
Аксум
Прилегающие к проливу африканские земли были освоены, густо населены сабейцами, на побережье стояли города, крепости, порты, всюду звучала сабейская речь.
Колонисты уходили вглубь нагорья, смешиваясь с местными кушитскими племенами, но сохраняя в целом свой язык. Само сабейское царство удовлетворялось контролем над побережьем, оставляя «уходящих дальше» на произвол судьбы.
Результат не замедлил сказаться – уже в V в. до н.э. в африканских горах появилось первое государство, предтеча Эфиопии – Аксум.
Здесь мы должны с грустью оставить великую Сабу – она не пережила бурного времени смены вер. Защищённая от далёких внешних врагов, царство оказалось уязвимо перед близкими и внутренними. Интересы купцов почти никак не совпадали с интересами самого царства – многочисленное торговое сословие жило по своим понятиям и законам. Пусть рушится царство – лишь бы их города и порты оставались неприкосновенны. А под боком у царства – на берегу Аравийского моря – появилось бедное Химьяритское государство. Бедное потому, что ни благодати достатка воды, ни купеческих городов там не было. И химьяриты разгромили изнеженную Сабу – благо, далеко ходить не надо, всего лишь через хребет перевалить. В горячке войны была разрушена ирригационная система, ливни смыли почву, не защищаемую высохшей растительностью… И сегодня Йемен уже ничем не напоминает прежний рай – вода добывается только из-под земли и скудно.
А вот переселенцы из Сабы в Африку, унеся с собой её язык и культуру породили новое, великое государство, живущее и ныне – Эфиопию.
Земля Эфиопии удивительна. Эфиопское – или Абиссинское – нагорье расположено на линии Африканского разлома, идущего по цепочке Африканских озёр. По этой дуге от Африки отламывается огромный кусок земли – вся Восточная Африка с Африканским Рогом.
Причина незамысловата. Из глубин Земли поднимается мощный поток горячего мантийного вещества, растекающегося под основанием континента в обе стороны. Вертикальный поток поднимает горы и возбуждает вулканы, а расходящиеся горизонтальные потоки мантии растаскивают, разрывают материк надвое. По оси разлома – глубокие понижения (до 1,5 км в Танганьике), по обе стороны от разлома – горы, высокие на западной и более низкие на восточной стороне разлома.
Абиссинское нагорье тоже рассечено разломом надвое, только глубины здесь ещё не образовались, потому и нет озёр байкальского типа. Западная часть нагорья – природная крепость, каких в мире – по пальцам пересчитать. 2 – 3 км высоты, с вершинам до 4 км и выше, изрезанные почти отвесными ущельями, на сравнительно ровных участках с богатой плодородной почвой, с изобилием воды…
Потомки сабейцев – уже «аксумиты» - упорно расширяли свою территорию, продвигаясь по Западно-Абиссинскому нагорью к западу и югу, подчиняя и ассимилируя местное население. Развитие Аксума происходило столь удачно, что он стал сильным конкурентом Сабейского царства, временами вторгаясь в Южную Аравию и захватывая часть территорий. Хотя некоторые историки говорят о безоблачном сотрудничестве Аксума и Сабы, как двух родственных государств. Но мы уже видели примеры розни братских народов…
IV – VII века для Аксума и Южной Аравии – время смены вер, межконфессиональных раздоров и окончательного выбора религиозной идеологии. Если в Сабейском царстве соперничали две религии – византийское христианство и иудаизм, причём особый колорит придавали сторонники персидского зороастризма, то Аксум в IV веке твёрдо принял христианство – с помощью византийских купцов. V – VI вв. в Византийской империи боролись два течения – монофизитское и ортодоксальное («диофизитское»). Спор, как всегда, шёл вокруг сказки о тройке, то есть Троицы, а точнее – природы Христа. Прагматичные германцы, приняв христианство в арианской форме (тоже «монофизитской»), в богословских спорах и выдирании бород не участвовали: они были заняты созданием своих королевств и империй. В Византии эти споры выплеснулись на улицу – стенка на стенку в городах, поджоги, погромы, изгнания и убийства.
Так уж вышло, что византийские купцы, тоже будучи людьми сугубо прагматичными, придерживались монофизитской трактовки, а аксумские цари, будучи прагматичными не менее германцев и купцов, утвердили монофизитство по всей стране.
Тут вдруг обнаружилось, что «наших бьют». В VI веке южноаравийские иудеи взяли власть и начали богоугодное дело – избивать иноверцев. И это в ключевом пункте международной торговли!
Аравийских иудеев поддерживали персы – по геополитическим мотивам. Насаждение зороастризма среди арабов было делом невозможным – те склонялись либо к христианству, либо к иудаизму (культурная генетика, однако). Христианская Арабия Феликс – персидским купцам путь в Красное море закрыт. Иудейская – христианским купцам закрыт путь в Индию. Огромные барыши лежали на морском пути из Европы в Индию!
Ну, и конечно, сочувствие к избиваемым за веру – не вдохновлять же войска купеческими прибылями!
В общем, с двукратной попытки аксумские войска при поддержке византийского флота оккупировали Сабейское царство. Была только одна маленькая неувязочка – погромы христиан в Сабе произошли между двумя походами аксумитов – неудачным и победным. Но кто же обращает внимание на такие мелочи!
Наместником аксумского царя на освобождено-завоёванной территории стал некий Абрыха (Авраам?), быстро решивший, что заморским оккупантам можно и не подчиняться. Взяв курс на фактическую независимость, Абрыха даже предпринял поход на Мекку, и до ислама бывшей священным городом арабов. Интересно, если бы поход удался, кем был бы Мухаммед? Скорее всего, христианином-монофизитом.
«Свободолюбивого» наместника, захотевшего стать царём, уничтожили персидские войска. Они же оккупировали и оба берега пролива, чем урезали морскую торговлю Византии, Аксум лишили полностью выхода на морские дороги, а Мухаммеду определили «третий путь» - ислам.
Начало Эфиопии
Аксум стал закатываться. Потеряв побережье, аксумиты искали пристанища во внутренних районах страны, расширяя её пределы захватами новых территорий. Культурный центр страны стал смещаться на юго-запад и… гаснуть. Единое государство исчезло, на его месте образовался конгломерат политических разнообразий, скреплённых только единой религией – христианством.
Древняя эфиопская легенда…
В давние, незапамятные времена прибыло в Эфиопию много израильских священников, которые обратили народ в веру Ветхого завета и единого бога. Породнились они с местными племенами и жили так до появления Фрументия - аббы Сэламы, который обратил народ Аксума в христианство. Те же, кто противился новой вере, были изгнаны из пределов страны. Изгнанники осели в Сымене, Уогэре, Уолькайте, Ласте, где их стали называть фалаша; фалаша - это "странники", "скитальцы". Они в свое время прибыли из Иерусалима в Аксум, потом, изгнанные из Аксума, направились в Сымен и Уогэру и в конце концов поселились в Сымене, гористой и труднодоступной области, представлявшей собой естественную крепость. Там постепенно они обжились, даже выбрали себе царя Гедеуона. У этого царя была необыкновенной красоты дочь по имени Юдит, или Эстер. Некий христианский владыка из Бугыны (в Ласте) по имени Зэра-Яыкоб, увидя ее, воспылал к ней любовью. Он взял ее в жены, не зная того, что она фалаша. Она так покорила его своей красотой и опутала любовными чарами, что он отрекся от христианства, перешел в ее иудейскую веру и изменил имя на Сэломон.
Как раз в то время (примерно во вторую четверть Х в.) умер царь Аксума Дэгнажэн, и трон унаследовал его малолетний сын Анбэса-Ыддым. Узнав об этом, Юдит собрала войско из жителей Сымена и Ласты и отправилась на покорение Аксума. Аксумские князья, желая спасти царского потомка, бежали из Тигре в Шоа, а троном завладела прекрасная, но жестокая и ненавидевшая христиан Юдит. Ее кровавое правление, во время которого сжигались церкви и уничтожались аксумские памятники, продолжалось 40 лет. После ее смерти на троне в Аксуме вновь оказался радостно принятый народом Тигре Анбэса-Ыддым, царствовавший 20 лет. Однако народ Ласты и Сымена, уже раз свергнувший законного аксумского правителя под водительством Юдит, теперь постоянно роптал и наконец взбунтовался против Дыль-Нэада, наследника Анбэсы-Ыддыма. И снова Дыль-Нэад, как и его отец, вынужден был искать убежища в Шоа, а на севере власть захватил правитель Ласты Тэкле-Хайманот, основатель новой династии - династии Загуйе.
Так излагает легенда историю внутренних волнений, потрясавших в VIII – Х вв. государство и способствовавших окончательному падению ослабленного экономически и урезанного территориально Аксума.
Интересно эфиопское преломление и совмещение библейских легенд о Юдифи и Эстер…
В общем, эфиопское общество с VII по X века жило интересно.
Эфиопское чудо – Лалибэла.
Лалибэла – один из последних царей династии Загуйе (рубеж XII – XIII вв.), знаменитый постройкой удивительных храмов в городе, названном его именем.
Итак, Лалибэла.
11 храмов, вырубленные в скале, сверху донизу так, что интерьер вырубался из той же скалы, что и стены и потолок. Резьба по камню заполняет все поверхности храмов. Даже будь они на городской площади, они вызывали бы изумление. Что можно сказать о храмах, стоящих каждый на дне большой выемки – в окружающих храм стенах прорублены ходы и помещения. Все храмы этими подземными ходами связаны друг с другом. Скалы по фотографиям производят впечатление гранитных, хотя кое-где их называли плотным песчаником. Вот только мне не кажется, что песчаник, даже «плотный», так долго сохранил бы изначально приданную форму под неистовыми эфиопскими ливнями.
Фотографии храмов комплекса поражают необычайно – не слабее египетских пирамид. Объём работ чудовищен для XII века.
Собственно говоря, из-за этого чуда света я и начал писать свой «эфиопский рассказ».
Переплыть море
- Эй-я! – закричал мальчишка, забежавший за камни.
- Эй-я! – выдохнули люди, подошедшие к нему.
За камнями, загораживавшими вид, открылся каменистый спуск, а дальше огромная плоская гладь синей воды, уходящей за край неба. Вдали, чуть слева, виднелись горы, серые от тонкого тумана, повисшего над водой и смутная зелень перед горами. Ещё левее и чуть ближе из воды высунулся чёрно-коричневый каменный зуб. Заворожённые видом, люди стояли на краю осыпи.
Их было четыре десятка – исхудавших до скелетного вида, измученных, но явно не собиравшихся сдаваться людей, мужчин и женщин. Были они чернокожи, курчавы, на теле имелись обрывки шкур, прикрывавшие нежные места от поранений. Маленьких детей не было – они не выдержали долгого и опасного перехода. Самые меньшие – подростки – по плечо взрослого мужчины.
Бежали они от врагов. В маленькую долину, где жило племя, пришли чужие люди, одни мужчины, вооружённые дубинками и молотами. И были чужие мужчины крепче и сильнее долинных – в короткой схватке погибли самые рослые защитники племени, вождь тоже был убит. И старейшина дал знак бежать. Их не преследовали. Цель достигнута – чужое племя получило удобную долину, а беглецы не посмеют вернуться назад.
Незанятых земель не было, были только пустые бесплодные участки без пищи. Везде, где только можно было хоть как-то прокормиться, находились хозяева. Будь у племени прежнее число сильных мужчин, оно бы смогло выгнать более слабых – как выгнали их. Тогда бежать и выживать на бесплодных землях пришлось бы другим. Если бы удалось найти незанятую долинку или какое-нибудь пространство, где можно отдохнуть, укрепиться, племя за два-три поколения вырастило бы новых мужчин…
Где-то их пропускали без боя, даже позволяя чуть-чуть подкормиться, где-то навязывали драку – и тогда в прорыве гибли немногочисленные оставшиеся мужчины и женщины. Другие умирали от голода, от усталости… Однажды старейшина, прямо на ходу, громко вздохнул и осел мёртвым.
Куда шло племя – куда глаза глядели. Лишь бы не угрожали боем и можно было найти корм. Страна вокруг становилась всё пустыннее, суше, бесплоднее… Можно уже не гадать, когда умрёт последний из них – скоро. Не дожить им до новой луны…
И вдруг – море, чего эти люди никогда не видели. Реку видели, озеро знали… Но это озеро открыто с нескольких сторон – части берегов нет. А берег, на который они вышли – гол, только какие-то кустарники топорщатся во все стороны кривыми ветвями.
И тут вождь этой группки людей обращается прямо ко мне, к автору!
- Слышь, нам надо туда перебраться? – И он ткнул рукой в противоположный берег.
- Ну… да – отчего-то сконфузился я.
- А как?
- Постройте плот.
- Из чего? Из этих веток?
- Ну, строили же люди плоты…
- Так то где было? В Египтах, Индиях и Эквадорах, где необходимые деревья и папирусы росли прямо у океана. А тут голо. Да и на том берегу, похоже, не из чего плоты ладить. Как же мои потомки поплывут по морю заселять дальние земли?
- А ты откуда знаешь?
- Ты же мою душу пишешь? С чего ты её пишешь? Со своей. Значит, в минуты сверхпредельного напряжения мне доступны твои знания.
- Ишь ты… напряжения…
- А ты как думал? Привёл нас на это голое место, ни воды, ни еды, и назад уже сил нет возвращаться. Помирать нам здесь.
- Ладно, ты не ной…
- А чего это ты мне отказываешь в имени?
Я оторопел. Подумал.
- Ноем будет твой потомок, а пока мы немного перепишем написанное.
- Эй-я! – закричал мальчишка, забежавший за камни.
- Эй-я! – выдохнули люди, подошедшие к нему.
За камнями, загораживавшими вид, открылся каменистый спуск, а дальше справа – огромная плоская гладь синей воды, уходящей за край неба. Слева синела полоса воды, за которой просматривались горы, серые от тонкого тумана, повисшего над водой и смутная зелень перед горами. Между этими двумя водоёмами неровным пунктиром тянулась цепочка явно мелководных озёр по каменисто-песчаной ленте суши, мостом соединяющей этот берег с тем. Слева, на краю «моста» из воды и песка высунулся высокий чёрно-коричневый каменный зуб. Заворожённые видом, люди стояли на краю осыпи.
- Годится? – спросил я вождя?
- Дай ещё людей. Выродимся мы таким числом. Не пройдём бутылочное горлышко.
- Много ты знаешь – проворчал я. Сколько тебе?
- Сам же писал – пятьсот.
- Ты разумеешь? С пятью сотнями тебе не надо было никуда и ни от кого бежать – ты сильнее всех окрестных племён на десять дней пути.
Он поскрёб в затылке.
- Ну хотя бы сотню.
- Пятьдесят – общим числом.
- Ну, накинь чуть-чуть, пусть мелкоту – подрастут. Иначе потеряем генетическое разнообразие!
- Запугал! Ладно, подброшу немного.
Вождь повернулся к остаткам племени – четыре десятка своих, да полтора десятка подростков, пару дней прибившихся к ним невесть откуда. Гнать их бессмысленно – запасов никаких уже нет, не объедят…
И повёл вождь первопроходцев из Африки в Азию по зыбкому морскому песку – дать начало древним цивилизациям Аравии и Индии, достижения которых унаследуют дикие завоеватели – семиты и арии.
Купеческое царство
Долго грузились корабли. Чернобородый купец уже два раза приходил лично взглянуть на погрузку. Грузчики, чёрные от солнца, пота и пыли мурашиной вереницей сновали по мосткам. В последний раз купец привёл навата, знатока моря. Тот посмотрел на море, на небо, на вершины гор Зинджа, еле видных на горизонте.
- Отплывать не позже раннего утра. Хорошо бы ночью, но тогда плохо видно воду, опасно.
- Так спешно?
- Завтра к вечеру или даже днём будет буря. Небо порыжело. Это песчаная пыль поднялась, за ней придёт самум.
Купец почесал бороду. Будь плавание дальним, он переждал бы пару-тройку дней, но переход был близким – до Адулиса. В Зиндж надо было перевезти товары для молодого города и новых колонистов. Плату частью внесли колонисты, частью сабейские купцы (пришлые отказались – им Адулис не нужен. Ну, посмотрим, посмотрим…), большей же частью – правительственная казна. На берегу Зинджа закладывался не только город-порт, но и крепость, и гавань для военного флота. Ответственное дело, и прибыльное. Купец уже успел хорошо нажиться на перевозках. Дело-то нехитрое – продать часть груза на сторону… особенно, если какой худой кораблишка уйдёт на дно. Много можно написать на нём товаров. Тагран – таково было имя купца – опасливо оглянулся – не подслушал ли кто его мыслей? И рассмеялся сам себе.
Если буря – значит, можно много продать, утонет ведь не один-два корабля. Беда лишь в том, что облегченные корабли выносливее… Значит, надо помочь им. И купец ушёл из порта улаживать это дельце.
Поздно ночью погрузка была закончена, усталые грузчики ушли с кораблей. По правилам, на суда сразу же должна была подняться ночная стража, но Тагран никого не нанимал на эту ночь. «Что может случиться за несколько часов?» - таков был его аргумент для любопытных.
В самое тёмное время – какое тёмное, если даже без луны аравийские звёзды горят яркими фонарями? – на безлюдные корабли бесшумно и почти незримо проскользнули тени. Случайному наблюдателю они показались бы привидениями, но ни наблюдателя, ни приведений в порту на то время не приключилось. Через пару часов тени выскользнули обратно и исчезли в городе.
Через десять минут Тагран принимал старшину городских сахванов, выполнявших очень нехорошие поручения, увы, неизбежных в трудовой деятельности честного купца – если он хочет как можно дольше оставаться купцом. Разговор шёпотом был недолгим, расаль-сахван получил тяжёлый мешочек и незаметно ушёл. Тагран поглядел на дверь маслянистым печальным взглядом и вздохнул. Ему было жаль золотых, ему было жаль кораблей… но прибыль от продажи груза многократно превысит потерю. А люди… то отребье, что набрано в экипажи никто в здравом уме людьми не называет. Переход короткий, смысла набирать опытных, знающих себе цену моряков нет. За гроши пришла портовая шваль.
Тагран не учёл одного: те пошеа, которых он набрал на суда, частью были и членами банд расаль-сахвана, так же, как и те, что призраками побывали на ночных кораблях.
Как только начало светать, на пристань потянулись экипажи и пассажиры. Быстро, без особой суеты разобрались по судам, устроились. Тагран пришёл последним. Торжественно взошёл по сходням на свой «Кохав шабей» и отдал знак к отплытию.
Лоцман подошёл к нему.
- Тревожно, господин. Может, отложим выход?
- С чего бы?
- Собаки воют, птицы встревожены…
Тагран прислушался. И правда, за городом, за стенами выли собаки. Не лаяли, выли.
- И чем это нам грозит?
- Не знаю, господин. Как бы не к беде…
- Как бы, как бы!.. Всё вам, как старухам чудится! Молиться надо! Отплываем!
Корабли прошли уже почти половину пути до Адулиса. Солнце стояло высоко в оранжевом небе – скоро пыльная буря накроет и сушу и море, поднимет волны, ослепит людей… Но к тому времени они уже должны укрыться в гавани нового порта на берегу Зинджа.
И вдруг… Гул, утробный, глубинный гул поднялся из моря, взвился, обрушился грохотом, непереносимым для человеческого уха. Страшный удар прозвучал над миром, земля – и на Зиндже, и там, дома, на сабейском берегу – покачнулась, горы стали менять форму, раскалываться и осыпаться… На воде поднялись волны, столбы, будто начали плясать шайтаны ростом с огромные деревья. Крика людей слышно не было.
Мачта на корабле Таграна надломилась, купец с ужасом увидел, как разламывается его судно – «киль подпилили» - внезапно пришло ему в голову. Море ещё не успело ударить корабль, ветер был слабым, значит… И крепкий чернобородый мужик завыл – не хуже собак, предупреждавших о землетрясении. Вот только кто бы их понял…
Катастрофа была ужасной. Большая часть кораблей исчезла без следа, часть пробилась к Адулису, два или три смогли вернуться домой. Сам город и порт были разрушены, многоэтажные дома, гордость сабейской архитектуры, стали братскими могилами запоздавшим жильцам.
С тех пор пролив и стал называться Воротами скорби. Менялись языки, но каждый переводил это название, не меняя смысла. Сегодня оно звучит – Баб-эль-Мандеб.
Дебре-Либанос
Йоханныс не слышал, как подошёл Гырге. Мальчик старательно делал упражнения «зеркального удара», когда противник, начинающий удар, получает его зеркальное отражение, при том, что его собственный цели не достигает. Приём сложный, мало кто из учителей им владеет, - но эффективный. Конечно, тренироваться надо бы вдвоём, но изо всех воспитанников монастыря только Йоханныс решился его осваивать. Наставник показал проведение приёма и ушёл по делам – у монахов много дел.
- Не так, Йохо – Гырге вышел из-за спины мальчика и встал перед ним.
- Гырге! – но монах строго остановил мальчика.
- Сначала дело – правильно довершим приём.
И он показал – немного иначе, чем наставник, но очень понятно. И также стало ясно, что наставник, первым показавший приём Йоханнысу, им не владел. Знал, видел, но не владел – потому, что показал с ошибками, из-за которых приём просто не получался.
С полчаса монах и воспитанник отрабатывали приём, в результате чего появилась ещё одна истина – для успеха нужна была сила, которой у мальчика ещё не было.
- Не беда – засмеялся Гырге, - подрастёшь, года через два осилишь. Ну, через три точно.
- Ты когда приехал?
- Сегодня, Йохо. Два года был в Египте у патриарха за пазухой – Гырге снова коротко рассмеялся, - изучал владыческую науку.
- Какую? – удивлённо спросил мальчик.
- Как людьми управлять, да так, чтобы они тебя ещё и благодарили.
- Это как?
- А это любой абба знает, любой рас или дэджазмач. А я это знал и до Александрии.
- Зря съездил?
- Ну почему же зря? Путешествия зряшными не бывают, если есть голова, а на голове глаза и уши, а в голове ещё и мозги. Увидел родину своего отца, побывал на родине матери – в Элладе. Афины, Константинополь, Салоники… А ещё страну Ливанскую, откуда родом основатель нашего монастыря.
- А ливанский кедр видел?
- А как же. Огромное дерево, сильное. Да беда у него большая.
- Что может принести беду кедру?
- Козы. Обыкновенные мелкие наглые козы. У кедра ветви рстут чуть не от земли, толстые, как брёвна. Козы вскакивают на нижнюю ветку и как по лесенке добираются доверху…
- И?
- И объедают. Начисто. Догола. При христианах ещё как-то берегли дерево, а мусульмане нарочно ведут коз к нему – пока животина обгладывает хвою, она никуда не уходит. А это долго – не один день. Не надо привязывать.
- Так это дерево исчезнет?
- В христианских горах и селениях кедры охраняются, считаются священными. Там они сохранятся… пока сохранятся христиане.
- А в Иерусалиме был?
- Был – Гырге тяжело вздохнул. – В городе пока христиане, но это ненадолго. Своих сил мало, из Европы рыцари уже едут неохотно, а те, что едут – люди корысти, а не чести, насмерть за веру воевать не будут. Да и вера у них…
- Халкидонская?
- Не в этом дело, Йохо. Дело в том, что у них там, у франков раздоры страшные. Германский император воюет против папы римского, какая уж тут вера!
- А что императору надо?
- Италия, где находится город Петра – богатая страна. К западу и востоку от неё – Испания и Эллада – страны засушливые, а Италия хорошо омывается дождями. Рек много. Земля тучная, плодородная, страна богатая. А богатую страну все поиметь хотят. Не овладеть, так ограбить. Вот папа и отбивается.
- А помочь ему можно?
- Нам?
- Ну да, мы же христиане, пусть и веруем чуть по-разному.
Гырге призадумался, положил руку на голову мальчика.
- Нет, Йохо. Даже, если бы и могли, помогать папе не стоит. Потому что папа римский – разбойник не хуже германского императора, тоже ищет себе выгоды да богатства. А разврат при его дворе такой, что у жителей Рима бранными словами стали имена папских кардиналов, любовниц и детей папы!
- А ты был в Риме?
- Нет, не был. Но много наслушался о нём и в Александрии, и в Элладе. Но, Йохо, не кажется ли тебе, что звонили к трапезе?
И впрямь – в воздухе ещё висел истаивающий звук колокольчика, которым созывали монахов и воспитанников к трапезе.
- Йохо, вечером, перед закатом приходи в мою келью – она не была никем занята все эти два года, - поговорим. А сейчас мне некогда. И так, упустил ради тебя кое-какие дела.
Вечером, когда солнце уходило за горный хребет, мрачно черневший на западе, Йоханныс пришёл к своему старшему другу.
Вернее, Гырге был его первым наставником. Мальчик жил в монастыре, кажется, с самого рождения – он не помнил ни отца, ни мать, не было у него сестёр и братьев. Весь мир ограничивался монастырём – старейшим в Аксуме, Дебре-Либанос. Ливанский отшельник выбрал место по своему вкусу – более дикого, неприспособленного к жизни найти даже в этой сухой части Тигре найти было трудно. Хотя, нет – найти-то было можно, но там и отшельник бы не выжил.
До пяти лет Йоханныс не учился – в смысле книжным наукам. Зато в команде из полутора десятков воспитанников монастыря (почему-то все мальчики были его ровесниками, никого – старше или младше) упражнениями под присмотром опытных наставников развивали тело, гибкость суставов, ловкость. С пяти лет начались занятия боевыми искусствами и книжной наукой. Боевые искусства Йоханнысу нравились, а вот книги… Интерес к книгам пробудил в нём Гырге, пересказавший Библию так забавно, что мальчику захотелось самому её прочитать. Первую твердыню – азбуку – Йоханныс одолел сравнительно легко. После Библии начались писания святых отцов, начала счёта и… языки.
- Монах Дебре-Либаноса должен быть настолько учёным, чтобы без толмачей беседовать с умными людьми на их родном языке, а также нести слово божье непросвещённым ещё варварам тоже на их языке – веско сказал тогда Гырге.
- Наш монастырь – неоднократно повторял он – не простой монастырь. Он даёт государству ычеге, первого помощника абуне, владыка и негус слышат его речь, потому и обоснования речи должны быть весомы и безукоризненны.
Языки… Арабский – дальних соседей-мусульман, сомали – мусульман ближних, соседей, геэз – священный язык церкви, амхара – родственный тигриньи, на котором говорили в Северном Аксуме, язык галла, на котором говорят бродячие негритянские племена… А ещё – еврейский, арамейский, греческий, латинский… У Йоханныса голова пухла от уроков, довольно долго он путал слова разных языков, но потом – вдруг! – всё само собой утряслось, усвоилось и мальчик, к собственному удивлению, заговорил на всех преподанных языках, как на родном наречии. Впрочем, коптский – родной язык своего учителя – он освоил ещё до учёбы, сам того не заметив.
Философия, физика, алхимия… Гырге расстилал перед Йоханнысом знания, как товар из короба – любуйся и изучай!
Литургия, пение псалмов (и просто пение), стихосложение…
И ежедневные тренировки.
- Монах должен уметь защитить себя, своих прихожан, встречных людей от грубого насилия и произвола и словом, и оружием, и невооружённой рукой – говорил Гырге. И мальчик одевал доспехи и долго фехтовал мечом, ножом, дубиной… Осваивал копьё, лук, скачки на лошадях – и был не самым лучшим в команде воспитанников, но и далеко не последним.
Перед отъездом в Египет, Гырге показал ему эллинскую борьбу.
- Рашьше проводились Олимпийские игры, но халкидоняне почему-то решили их запретить. С тех пор искусство борьбы сохранилось лишь у коптов и мусульман, которые внесли в него многое и от себя.
И вот Гырге уехал. Зачем – никто не говорил, а Йоханныс не спрашивал – в монастыре не приветствовалось суетное любопытство. Ведь мальчику уже стукнуло десять лет – почти взрослый возраст!
Другие наставники не умели, как Гырге, просто объяснять сложные вещи – приходилось долго и настойчиво вдумываться самому, чтобы понять. Особенно тёмными были два арабских искусства – ал-гебра и ал-химия. Йоханныс уже привык, что наставники – святые отцы, - великолепно зная литургию и священные книги, в прочем часто путались. Оно и понятно – учились тоже мальчишками, а в жизни многое из наук не пригодилось и забывалось. Йоханныс многого ожидал от приезда Гырге.
- Ты хорошо вырос – посмеялся друг, когда мальчик едва не стукнуля головой о притолоку двери.
И похвалил: - Я спрашивал твоих наставников, кое-кто говорит, что ты их учить должен, а не они тебя. И это очень хорошо.
- Расскажи о Египте – попросил Йоханныс, когда устроился на низком сиденьи.
- Я тебе расскажу больше, - подумав, ответил Гырге – и о Египте тоже. Но сначала ответь мне = что такое миф?
Мальчик растерялся. Он знал, что это эллинское слово означает «сказание», но, похоже, учитель спрашивал не об этом.
- Не знаешь – кивнул головой Гырге, - да и откуда? А тем не менее, большинство из наших знаний – мифы. Сказания. Легенды, отчасти достоверные, а большей частью нет. Вот, как ты ответишь на вопрос о появлении нашей страны, Аксума?
- Царица Савская ездила к царю Соломону в Иерусалим и там…
- Ну, ну!
- И там родила царю сына Менелика, который и основал Аксум.
- Не кажется ли тебе, что это слишком красиво, чтобы быть правдой?
- Почему?
- Сабейское царство к тому времени было мощной державой, выжившей и расширившейся в жестоких поединках с врагами. А Государство Соломона… Он был третьим сильным царём Израиля – три поколения – это всего лиш три четверти века. Сабейское царство контролировало выход из Красного моря в океан – в Индию и Африку. То, что творилось севернее Синая, Сабы совершенно не касалось. Какой смысл правителю могущественной державы ехать на поклон к царю державы кратковременной, зажатой между Египтом и Вавилоном? Оно так и случилось – соломонова держава треснула под задницей высокомерного и неумного сына Соломона.
- То есть…
- Верно. Никогда царица Савская – если таковая и была – не посещала Иерусалим.
- Но мудрость Соломона…
- Йохо, какая мудрость нужна, чтобы воспитать сына – губителя собственной державы?
- И этого тоже не было?
- Разумеется. Все соломоновы мудрости взяты из простонародных сказок и притчей. Это миф – легенда, - которыми набита история доверху.
- А зачем этот миф нужен?
- Сначала объясню, почему я тебе всё это говорю. Ибо эти свои ночные слова днём прилюдно я буду не только отрицать – наказывать за их повторение. И наказывать жестоко.
- Так зачем…
- Тебе предстоит занять высокое место в государстве. Насколько высокое и как надолго – мне неведомо. Но ты должен знать истину – не ту, что вписали в Библию хитрые священники, не ту, в которой так уверен чёрный народ. Царская истина – не для прочих. Ею владеет десяток-другой высших сановников государства, и они молчат. По царской истине верщатся царские дела, по простонародной – оправдываются.
Гырге снова замолчал в задумчивости.
- Зажги свечу, Йохо, темно.
Зажигая свечку, Йоханныс пробормотал обеспокоенно:
- Уже поздно, как бы мне не было наказания за…
Гырге рассмеялся:
- Не тревожься! Никто сюда носа не сунет и никто тебе не предъявит никакого обвинения. Да и Аксум не настолько культурная страна, чтобы грех, которого ты так боишься, здесь расцвёл. А времени у меня и у тебя мало. Очень мало. Многое зависит от того, что успею вложить в твою голову. Поэтому – Гырге поднялся с места, прошёл к шкафчику, вырезанному в каменной стене, чем-то забулькал – выпей этого отвара, он на время отбивает сон, сохраняя ясность ума и твёрдое запоминание.
Мальчик принял тяжёлый, египетского узорчатого стела стакан и отхлебнул. Напиток был пряным, ароматным и вкусным.
- Это плоды кафы, только надо знать, как готовить из них напиток. А Аравии кафа известна давно, но во всей стране найдётся едва ли десяток умельцев готовить это питьё. Всё у поваров получается – и аромт, и вкус, а вот действие – только на самую малость. Бодрость ты почувствуешь через четверть часа. И на будущее – никогда не пей его горячим.
Через четверть часа Гырге продолжил, будто и не было этого сосредоточенного молчания.
- Мифы помогают власти узаконить своё место. Вот, скажем, спрашивает голодный народ Аксума царя – ты по какому праву моришь нас голодом? А царские сановники, очень упитанные, объясняют – наш царь из рода Соломона, сам Господь Бог назначил ему царствовать. С Богом не поспоришь… Вместо того, чтобы своей конницей и пехотой рубить и давить собственный народ, можно просто сослаться на Бога. Разумно?
- Да… - потрясённо ответил мальчик.
- И так во всём. Становление Аксума было историей грабежа, разбоя и отнятия чужой земли, а стало радостным принятием власти мудрого Менелика. И потомки ограбленных не в обиде, тем более, что они уже смешались с пришлыми завоеателями. А скажи о потоках крови – через века это неизбежно бы аукнулось. Понимаешь?
- Понимаю.
- Но царь должен знать не только мифы, он должен знать и правду. Опираясь только на мифы, он будет слеп и потеряет страну и трон.
В дверь постучали. Гырге вышел. Долгий осторожный невнятный шёпот – Йоханныс не смог разобрать ни слова. Потом твёрдый ответ Гырге: «Понятно. Спасибо. Буду готов».
- Кажется, у нас стобой времени ещё меньше, чем я рассчитывал. Но продолжим. Какая главная опасность в государстве?
- Разбойники… Воры… Чужеземные вторжения…
- Фанатики. Фанатики – это такие люди, у которых более одной мысли в мозгу не задерживается. Они не в состоянии понять сложность нашего мира, сводя всё к одной простой формуле – уничтожить инаковерие и инакомыслие.
- То есть?
- Смотри – мир исламский и христианский мир враждуют. Не счеть славных витязей, павших с обеих сторон… Но – арабская философия построена на базе древней эллинской, учёные арабы так же дорожат каждым клочком ромейских рукописей, как листами из Корана. А теперь представь – появился бы у них халиф, султан или эмир, приказавший бы все ромейские книги сжечь, учёных факихов, читавших по-ромейски, посадить на кол, библиотеки срыть, оставив людям один Коран. Что бы было?
Мальчик пожал плечами.
- А я тебе скажу. В Римкой империи – той, западной, с центром в Риме и столицей в Равенне – христиане после учреждения своей религии государственной начали разрушение древней культуры. Не чужой – своей. Калечили или разбивали прекрасные статуи, сжигали рукописи, рушили языческие храмы… За 70 лет они добились того, что народ забыл свою историю и своих предков и пришедшие германцы утвердили свою власть над всем Западом. В восточной части – Ромейской державе – тоже были подобные безобразия, например, толпа крестоносных идиотов сожгла Александрийскую библиотеку…
- Её же сжёг халиф Омар!..
- Это ему приписали. Летописи тогда писали только христиане. Так вот, константинопольские басилевсы христианские праздники разрушения стралаись пресекать по мере сил. В итоге, Ромейская держава сохранилась, мусульмане отторгли только те земли, в которых были наиболее сильные беспорядки христиан и наиболее пострадавшая культура. Бозобразия чинили фанатики, по уму неотличимые от скотов. Победи фанатики в исламских странах – их можно было бы брать тёпленькими и сонными. Вот вред фанатизма.
- Если я утверждаю, что мой Бог – Иисус, я – фанатик?
- Нет, если ты не отказываешь другим людям и народам в праве веровать так, как они считают нужным. Если твоя проповедь – мирное увещевание, а не злобное насилие, ты сохраняешь правду в душе. Но если твои священники ослеплены верой так, что любое отступление от буквы хотят карать смертью, то недолог буде век такой державы.
- Они несправедливы! – глаза мальчика вспыхнули гневом – Так нельзя!
- Ты упомянул о справедливости. Скажи мне, что это такое?
- Ну, справедливость, это когда всё по правилам и всем хорошо.
Гырге задумчиво потрепал мальчика по влечу:
- Рай небесный снизошёл бы на землю, будь твои слова верны. Справедливость же на деле складывается из порядка, равенства и беспощадности. Порядок в стране – по обычаю ли, по закону – неважно. Равенство – всех и каждого перед законом или обычаем. И беспощадность – каждый, нарушвший порядок, неотвратимо наказывается. Без ссылок на заслуги, впроисхождение, возраст… Тебе хотелось бы жить в такой стране?
- Я… Я иногда грешу…
Гырге расхохотался:
- А я в восемь лет сочинил песенку:
Паси меня, Боже,
собачьего лая,
и козьего крика,
и волчьего рыка,
учительской розги
и туги на мозги!
Пусть полнится пузо
до самого гуза
и вкусным и сладким,
а дни же украдкой
неведомой силой –
летят себе мимо
до двери любимой –
до матери милой!
До дама, где рос я,
где зреют колосья.
Всё прочее, Господи,
Ты отмени –
и буду я по следу
верен –
Аминь!
- Мы такую тоже пели…
- И я порол вас за песенку, которую сочинил сам несмышлёнышем. Но ведь несильно порол, а?
- Чешется – улыбнулся Йоханныс.
- А по справедливости, меня надо было гнать отсюда в пустыню на верное издыхание. Как думаешь, было бы лучше?
- Нет, Гырге, что ты!
- Значит справедливость хороша только в очень умеренных дозах, не так ли?
- Похоже, что так.
- И последнее разберём, важное для тебя. Как должен править правитель – честно, благородно или иначе?
- Люди любят честных. И благородных.
- Верно. Но честь и благородство – не по карману властителям царств и их ближайшим слугам. Правят они, исходя из интересов своих государств, а эти интересы в доблестях не прописаны. Но крайне важно, чтобы наро считал правителя честным и благородным. В этой видимости – половина его власти.
- А остальная половина?
- В силе. В возможности рассечь надвое любого бунтовщика. Но ладно, уже очень поздно, а и тебе, и мне надо выспаться. Завтра будет очень трудный день.
Наутро по сигналу воспитанники выскочили во двор на упражнения. Распоряжались тренировкой двое – режний наставник и Гырге. Мальчишки сгоняли уже не первый пот, катая друг друга по пыльному двору, намечая и блокируя удары.
В монастырские ворота постучали.
- Именем ныгусэ негуса откройте!
Горсточка монахов уже бежала к воротам – снимать тяжеленный брус из железного дерева, перечёркивавший створки. Мальчишки без приказа выстроились в три ровных ряда и замерли. Чёрные неподвижные фигурки в ослепительно белых штанах – кто из непосвящённых взрослых мог бы предположить, что эта кучка пацанов уже сейчас может голыми руками разметать приличный вооружённый отряд опытных бойцов? Впрочем, ребята этого и сами не знали. Пока не знали.
Въехали всадники – большим отрядом. Лошади в Аксуме дороги, засушливый климат заставляет постоянно перегонять стада с места на место, а там, где засух нет, раскинулись пашни. А тут – десятка четыре суровых всадников в плотно стёганых доспехах, со шляпами на головах и висящими на груди железными шлемами. Оно и верно – проедь в железе по африканскому солнцу, сваришь голову вкрутую.
- Приветствую тебя, фитаурари Ыскендер! – звучно возгласил абба Микеле, настоятель монастыря. – С чем прибыл?
Фитаурари спешился, взглядом приказав спутникам оставаться в сёдлах, склонился перед аббой Микеле.
- Ныгусэ негест повелел привезти в столицу своего брата, Лалибэлу.
- В монастыре нет Лалибэлы – спокойно ответил абба Микеле.
- Возможно, он живёт здесь под другим именем? – преположил фитаурари, выпрямляясь.
- Я бы знал, будь это так – прожурчал абба.
- И всё же повеление остаётся повелением, и я должен привезти Лалибэлу ко двору.
- А зачем, почтенный Ыскендер, прославленный воин, победитель магометан и диких галла, повезёт мальчика в столицу? – спросил подошедший Гырге. – Нужто на расправу?
Фитаурари ещё раз поклонился, на этот разниже, чем аббе Микеле.
- А вас, владыко, двор уже заждался. Весь город гадает, когда новый абунэ осчастливит нашу столицу.
- Абунэ – мальчишки не выдержали. Они ещё не знали того, что знал весь монастырь – монах Гырге в Александрии был рукоположен в сан абунэ Аксумской церкви. Во все глаза таращились пацаны на такого знакомого, близкого, но уже отделённого незримой чертой властности человека. – Абунэ…
- Я ещё раз повторяю, доблестный Ыскендер – зачем нужен мальчик в Рохе?
- Высокочтимый абунэ, можно, мы с вами отойдём от этой массы ушей, тогда тихонько я вам объясню полученный мною приказ.
Воин и клирик отошли к стене монастыря, откуда никакой звук заведомо не мог быть услышан во дворе, фитаурари что-то шёпотом докладывал первосвященнику. Гырге хмурился. Несколько раз пререспросил, на ответы фитаурари качал головой, мрачнея. Потом коротко сказал что-то и они вернулись во двор. Фитаурари дал знак своим людям спешиваться, абунэ громко объявил:
- Верный слуга нашего ныгусэ негест фитаурари Ыскендер со своим отрядом отдохнёт в вашем монастыре, абба Микеле, до завтрашнего утра. Завтра они отправятся к повелителю. Прошу вас, братья, накормить и напоить наших гостей, отвести им постели, а утром плотно накормить и датьб в дорогу припасов. Знаю, братья, что вы небогаты, но и негус присылает к вам подобных гостей не часто.
Распорядок дня был смят безнадёжно. Монахи засуетились трудолюбивыми муравьями, таща каждый свой груз, назначенный ему аббой и распорядителем по хозяйству монастыря. Мальчишки были предоставлены самим себе, лишь Гырге коротко крикнул:
- Йоханныс, ко мне!
Они снова вошли в келью. Теперь мальчик не мог называть Гырге другом – пропасть власти легла между ними. Но новый абунэ так же, как прежде, ласково указал Йоханнысу стул.
- Садись, Лалибэла.
Мальчик не сразу сообразил, что это ему предлагает абунэ сесть. Легенды о Лалибэле, младшем брате негуса, неизвестно куда исчезнувшем, долго была у мальчишек любимой и почти запретной темой. «А мало ли…»
- Да, малыш, Йоханныс остался в прошлом. Дело было простым – когда в родах умерла твоя мать, прежний абунэ поручил мне найти тебе и кормилицу, и место, где бы ты мог подрасти до года-полутора. Но за это время у властителя прорезалось такое буйство характера, что мы не решились возвращать младенца ко двору. Тебя отвезли в Дебре-Либанос, монастырь, который и негус не посмеет оскорбить. Одновременно отобрали пятнадцать твоих сверстников для учёбы и маскировки. Эти парни тебе пригодятся, как личная охрана. Завтра я их приведу к присяге. У тебя есть к кому-нибудь из них недоверие?
- Н-нет…
- Завтра ты, эти мальчишки и мой эскорт отправятся в Роху, к негусу. Там я добьюсь возведения тебя на трон. Ты должен править – наука, вбитая в тебя в этом монастыре не должна пропасть даром.
Мальчик молчал.
- Твой старший брат ведёт страну к гибели. Цель у него правильная – взять всю полноту власти в Аксуме в свои руки, лишить всех этих расов и дэджазмачей фактической независимости. Так и должно строить внутреннюю политику императору, но он ломит напрямую, не имея на то сил. Знать попросту убьёт его и страна окончательно рассыпется на отдельные области. И ты тоже не преуспеешь в деле собирания власти – оставь это будущему. Твоя задача иная…
Абунэ нервно зашагал по небльшой келье, взглядывая на мальчика.
«Двенадцать лет! Поймёт ли? Даже со всеми науками, что сидят у него в голове? А характер? Вдруг пойдёт по братцу… Да нет – монастырское воспитание уже неизгладимо. Гедеуон вырос во дворце, где его избаловали… Этот – иной закалки. Не должен сломаться».
- Ты слышал о египетских пирамидах?
- Да… абунэ.
- Наедине ты для меня просто Лалибэла – твоё истинное имя, кстати, - а я для тебя – Гырге. И только на людях нам надо будет величать друг бруга официально.
- Понял, Гырге.
- Так вот. Египетские пирамиды фараоны строили не из прихоти, как могильные склепы они себя не оправдали и не могли оправдать. Фараонам ли не знать, как изменчиво время! Многие из них обрели власть через уничтожение и поношение предыдущей династии. Пирамиды разграблены. Но строились они не для этого.
- А какой тогда был смысл их строить?
- Каждый народ, создавший государство, должен свершить нечто, требующее сверхусилий. Построить вавилонскую башню до неба, победить весь мир в отчаянной войне, поставить пирамиды на краю пустыни… И тогда память о свершённом будет держать народ в единении, даже, если князьки отдельных областей хлебнут независимости. Всем будет ясно, что отдельная провинция создать это чудо света не смогла бы, олько вся страна, как единое целое. Вавилоняне не достроили свою башню – и исчезли. Египтяне построили пирамиды – и живут поныне. Пусть под иноземным и иноверным владычеством, но за время своей истории они устали и сейчас просто находятся в благостном покое. Но живы!
- Тебе предстоит, мальчик, тяжёлое дело. Построить храмовый комплекс недалеко от столицы. Но такой, которого нигде больше в мире никто повторить не сможет, храмы, которые будут порождать восторг, благоговение, храмы, которые навсегда скрепят общим великим делом всю нашу христианскую страну. На время строительства тебе власти хватит, но ты будешь последним серьёзным негусом династии Загуйе. Старший твой брат привёл её к гибели, как сын Соломона угробил Израильскте царство. Сила церкви сможет тебе обеспечить мир. Но только тебе. Твои преемники… - Гырге махнул рукой.
- А ты будешь рядом со мной?
- Пока буду жив. А выжить в столице будет очень непросто, Лалибэла. Мечи нам, священникам, не угрожают. Но есть ножи, яды, клевета…
- Я не поверю никакой клевете, Гырге!
- Не зарекайся. Вспомни Петра. И ещё… Фитаурари мне признался, что приехал убить тебя. Вывезти из храма и убить. Он отказался от исполнения приговора, но завтра ты едешь под охраной своих мальчишек и моего отряда. В столице будет жарко. Но что такое область Ласта против единой аксумской церкви!
Впоследствии город Роху переименуют в Лалибэлу – в честь великого царя средневековой Эфиопии. Об абунэ Гырге не сохранилось никаких сведений…
Гэлаудеуос
Молодой ныгусэ нэгест сидел на лёгком походном троне и гневался.
- Как вы, называющие себя христианами, посмели не похоронить останки моего отца Либнэ-Дынгыля?
Кучка монахов в окружении солдат, стоявших кольцом вокруг них и императора, переминались с ноги на ногу, потупив взгляды.
- Вы, сидящие на вершине этой священной горы – негус протянул руку к плоской неприступной вершине Дебре-Дамо – и гадящие на свою собственную страну, вы смеете называть себя «абба»? Вы испугались Граня? А не задумывали ли вы перекинуться в ислам, когда он придёт сюда? Такое уже было…
- Сын мой, - положила руку на плечо негусу подошедшая Сэбле-Уонгель, вдовствующая императрица – Сын мой, люди не всегда могут справиться со страхом. Кроме того, монахи боялись за бесценные рукописи и святыни, хранимые в монастыре. И без этого потеряно очень много древних реликвий – разорено и сожжено большинство церквей и монастырей в стране.
- Матушка, страна погрязла в измене. Никогда не знаешь, христианин перед тобой, или мусульманин, подданный твой или слуга эмира. Как пройти по вращающимся камням?
- Гэлаудеуос, не стоит строго наказывать монахов, не успевших похоронить останки нашего мужа и отца лишь потому, что монашеский долг призывал их защищать храм.
Гэлаудеуос ещё раз окинул взглядом отвесные стены горы, на вершине – и в вершине – которой расположился монастырь.
- Его не так-то просто взять – проворчал он.
- Но не опытным воинам Граня, сын мой. Простим святым отцам сей невольный грех – Сэбле-Уонгель улыбнулась и монахи, осмелев, стали держаться вольнее и смотреть попрямее.
Конечно, Гэлаудеуос простит монахов. Это сословие было неприкосновенным в Эфиопии – так повелось ещё со времён Аксума. В прошлом случалось, что правители наказывали «отцов», однако это всегда кончалось плохо, иногда – со сменой династии. Наказать этих святых наглецов мог только абуне, но он сейчас ведёт переговоры с северными магнатами… Придётся простить. Кроме церкви, более надёжных скреп государства не осталось.
Одиннадцать лет мусульманские орды терзают Эфиопию, три четверти страны сожжено, население массами переходит в ислам – под саблей-то не шибко заупрямишься. Хуже другое – из этих бывших христиан эмир набирает свои войска. Бьются они плохо, но было бы лучше, если бы они бились на его, негуса, стороне. А магнаты… расы, дэджазмачи… В лучшем случае нейтральны. Нейтральны! – когда страну уничтожают! В худшем же… в январе этого года потерян Амба-Гышен – изменники открыли врагам ворота. Крепость могла защищаться вечно – отвесные стены горы, на плоской вершине – поля, водоём для сбора дождевой воды – хватает не только на питьё, но и на полив. Стадо скота. Эфиопия – страна крепостей, но таких мало. Конечно, главная её ценность была не военная. На эту гору поселяли жить вдали «от политических забот» беспокойных, опасных и нежелательных при дворе членов императорской семьи, да и вообще всяких аристократов – чтобы не пачкать руки их кровью. Впрочем, Амба-Гышен была ещё и хранителем возможных наследников трона, если вдруг те, что на свободе погибнут. У Гэлаудеуоса уже погибли братья в войне с Гранем…
Он встал с трона. Солдаты подтянулись.
- Вашу провинность решит абунэ Йесуф, как только прибудет сюда. А пока вам надлежит нести гроб с прахом моего отца до места захоронения – у обрадовавшихся было монахов резко сменилось выражение лиц, но перечить они не посмели.
Траурная колонна – впереди и сзади пешие солдаты, в центре – гроб на монашеских плечах, вокруг – всадники и повозки. Ещё одна группа кавалеристов разведывала путь впереди – за три – пять тысяч шагов. Война…
Древний город Аксум был печальным зрелищем. Всё, что могло гореть, сгорело. Всё, что могло быть сдвинуто мускульной силой человека и животных – разрушено. На неразвалившихся стенах зданий – следы бессмысленных и яростных ударов. Церкви, самые первые церкви страны испоганены, завалены отбросами и мусором.
Боя, как такового, за город не было. Войска просто прогнали мародёрствующих фалаша и сомали, застрявших здесь и искавших закопанных перед нашествием Граня кладов. Солдаты не церемонились – кто не успевал убежать, ложился под их мечами и копьями. Жалости не было. Жалость? Достаточно было взглянуть вокруг, как замирала даже робкая тень сострадания к тем… двуногим…
В пустынном городе вдруг стало тесно. Откуда-то повылазили редкие оставшиеся жители, последние семь лет прятавшиеся и от солдат Граня, и от черни «обоеполого» вероисповедания, загаживавшей священный город. «Обоеполыми» называли людей, постоянно переходившими из ислама в христианство и обратно при малейшем дуновении ветерка удачи.
Солдаты искали какую-нибудь крышу над головой – ночи в горах холодные, на камнях под открытым небом заснёшь – можешь не проснуться. Сохранившиеся дворцы тоже не привлекали на ночь – камень не греет. Да и нечистоты в этих некогда роскошных дворцах не привлекают устраиваться. На площадях и на более-менее широких улицах появились палатки, кое-где на кострах уже жарили мясо, варили похлёбку… Армия устраивалась.
С утра следующего для началась «генеральная уборка» города. Солдаты и жители выносили, выметали, выбрасывали из зданий мусор, чистили площади, приводили в порядок древние стелы. Аксумиты строили надёжно.
К слову сказать, забегая в двадцатый век, надо особо отметить – древний город Аксум, жемчужину Эфиопии, её память итальянские прогрессенмахеры разбомбили до руин. То, что не смогли сделать озверевшие солдаты Граня, сделали интеллигентные лётчики, гордившиеся своей – древней итальянской – культурой, её зодчеством и скульптурой. Кажется, что дикость не убывает с ростом культуры, а сохраняется под изящно выбранным галстуком всегда готовой к злодействию.
Через месяц город было не узнать. К нему вернулся африканский блеск, яркость красок, дворцы приняли жилой вид, в очищенных и заново освящённых храмах начались богослужения…
Через месяц в Аксум прибыл ныгусэ нэгэст Гэлаудеуос. К тому времени в город стали собираться владыки северных областей Эфиопии и прочих, оставшихся подвластными императору земель. Изрядная часть вельмож прибыла вместе с негусом. Намечался шум-шир («снят – назначен»), эфиопский «разбор полётов».
Собрание открылось молебном во дворце «царицы Савской» или Такха-Марьям, имевшем большие внутренние открытые площади, залы, способные вместить прибывшую эфиопскую знать и комнатки, где эта знать могла бы разместиться на время.
- Благородные вейзазеры, аззажи и азмачи, святые абба и вы, абунэ Йесуф, мы собрались здесь, чтобы наметить путь к освобождению нашей христианской Эфиопии от нашествия неверных. Иначе – как нам победить Граня. Но сначала нам надо разобраться в собственных рядах. Я не буду преследовать тех, кто служил Граню, спасая свою жизнь и подвластный народ, если сейчас они прочно встали на нашу сторону. Но в будущем перебежка к врагу будет последним деянием в жизни переметчиков – наказание будет неотвратимым. – Ныгусе нэгэст Аснаф Сагад I, ранее известный, как Гэлаудеуос, умолк.
Молчал и весь зал – чувствовалось, что «Тот, пред кем склоняются вершины» приготовил не очень приятный оборот для некоторых присутствующих. Но для кого?
- Мой отец, Либнэ-Дынгыль, умер без помощи, умер в сухой дикой пустыне, брошенный теми, кому доверял, даже монахи Дебре-Дамо испугались отпеть его и похоронить.
- Повелитель – голос абунэ вошёл в специально оставленную паузу, - нечестивые монахи наказаны. Они сосланы в самые дальние и дикие монастыри со строгими епитимьями. Отец твой захоронен по христианскому обряду на острове озера Тана со всеми полагающимися почестями.
- Спасибо, абунэ Йесуф. А что нам делать с благородными вельможами, отказавшими императору Либнэ-Дынгылю в необходимой помощи? Сослать их в монастыри? Рас Йорам, что скажешь?
Вельможи расступились и между Йорамом и негусом образовался живой коридор.
- Ну, рас Йорам, как наказать тебя за предательство, в результате которого погиб мой отец?
- На кол его! – Крикнул кто-то из толпы.
Гэлаудеуос пошарил взглядом:
- А, это ты, Менгисту! Зачем же так страшно? Излишняя жестокость не по-христиански…
- К предателям не бывает излишней жестокости!
- Я учту твоё мнение, Менгисту, когда ты в очередной раз перейдёшь на сторону мусульман.
Вельможи сдержанно и горько засмеялись.
- Позволь сказать, повелитель – вышел из оцепенения рас Йорам. – Это правда, что я устраивал засаду против Либнэ-Дынгыля, правда, что, не дав ему убежища в своих владениях, я обрёк его на бегство и смерть. Но, государь, когда Грань впервые прорвался сюда, на север, мои войска дрались против него, я сам получил не одну рану в боях.
- Это правда – спокойно подтвердил Гэлаудеуос.
- И кроме того, Либнэ-Дынгыль был чужд нашему северу. Он император юга, сын мусульманки, шоанец.
- И что?
- Он презирал нас, северян, считал нас ниже достоинством, чем его любимые шоанцы…
- И что?
- Как мы могли относиться к нему, если не платить той же монетой?
- Ты клялся ныгусэ нэгэсту Либнэ-Дынгылю в верности?
- Да…
- Клялся на Библии?
- Да…
- Так о чём речь?
В зале не дышали.
- Рас Йорам, за предательство отца моего, а твоего повелителя Либнэ-Дынгыля, предательства, послужившего причиной его смерти я, ныгусэ нэгэст Аснаф Сагад I приговариваю тебя к отсечению головы. Возрази, если это несправедливо.
- Справедливо, государь – рас покорно склонил голову.
- Бехт-вадад – обратился император к первому министру, - проследите, чтобы с расом Йорамом обращались со всем почтением и уважением. Абунэ – повернулся он в другую сторону, - прошу тебя подготовить достойного раса к переходу в лучший мир. Казнь назначается на утро.
Старый воин бахыр-нэгаш Йисхак, «властитель побережья», прислонившись к колонне, не замечал, как редкие слёзы стекают по щекам.
«Это владыка, настоящий император, не то, что его отважный, но размягчённый отец. Наконец-то Эфиопия обрела голову, способную спасти страну. И ум, и характер, и выдержка, и точная мера. Но откуда это всё у мальчишки? Ему всего восемнадцать лет! Господь Бог внял молитвам избиваемого народа и послал спасителя в этом юном правителе. Служить такому – высшая честь, умереть за него – спасение души и царствие небесное. Аминь!»
Бахыр-нэгаш Йисхак и не подозревал, какое испытание его душе готовит судьба. Следующим летом на берегу Красного моря, в Аркако высадился отряд португальцев. Еретиков. Схизматиков. Неверных. Латинян. И он, бахыр-нэгаш, должен был провести их вглубь страны, к Дебре-Дамо, где прибытия этого отряда ждала вдовствующая императрица Сэбле-Уонгель со своей частью войск. Португальцы прибыли на помощь эфиопским христианам, прибыли с мушкетами и пушками – такое оружие до сих пор было только на мусульманской стороне. Хотя… старый солдат испытал на себе, что такое это новое оружие. Мушкетёр успевает выстрелить один раз – и то очень неметко. Пушечные ядра страшны только обороняющимся, атакующие не видят упавших сзади. В конечном итоге бой решается саблей, копьём и ножом. Да ещё стрелами – лучников в войске всегда куда больше огненных стрелков.
Йисхак мучился от того, что подозревал: платой со стороны прежнего императора за португальскую помощь может стать смена веры в Эфиопии. Принять латинство? Не слаще, чем обратиться в ислам.
Однако, когда дошло до дела и португальцы показали себя очень крепкими воинами. Через год после прихода в лагерь Анаса, соединённое эфиопско-португальское войско попало под прямой удар Граня, было разбито и отступило. Португальцы при этом потеряли половину своих, а командир Кристован да Гама, взятый раненным в плен, был зверски казнён мусульманами. Но португальцы не пали духом, а сохранили прежнюю воинственность.
И от них же, буквально полгода спустя, пришла смерть Граню – в самом начале сражения у горы Зэнтера пуля стрелка Жоана Галишано свалила злобного демона войны. Войско его разбежалось. И христиане, даже самые малодушные, уверовали в победу.
С той битвы начался обратный переход бывших христиан из ислама в истинную веру.
А португальцы… Их осталось треть от полка в 400 человек. Часть из них осели в Эфиопии – турки, взяв Массауа, перекрыли им путь на родину или в индийские португальские владения. Человек 80 отрядом ушли к побережью, надеясь пробиться домой. Отважные и наивные! До Португалии добрались единицы. Их подвиг пытались использовать иезуиты, но окатоличить православную страну этим рыцарям сутаны не удалось. Напротив – насколько уважали в Эфиопии португальских воинов, настолько презираемы стали португальские иезуиты.
Есть легенда, что португальцы, решившие навсегда остаться в Эфиопии, поселились одним округом, а их потомство унаследовало от них бодрость духа и крепость тела, став, разумеется, православными.
Гэлаудеуос, ныгусэ нэгэст Аснаф Сагад I выиграл тяжелейшую в истории страны войну. И остался на этой войне…
А вышло это так.
В последний год войны – а кто знал, что это последний её год? – преемник Граня Нур-ибн-Муджахид повёл войска из Огадена в Эфиопию. Император, не успевший собрать достаточно войск, быстрым маршем пошёл ему навстречу – он устал смотреть на сожжённые сёла, на поруганные церкви, на убитых жителей… Надеялся задержать врага до подхода основных сил. Но врагов оказалось слишком много…
Убитому Гэлаудеуосу отрезали голову и торжественно повезли её в Харэр – столицу мусульманской Эфиопии. Можно понять и так, что Гэлаудеуос ценою собственной жизни остановил последний поход врага.
Голову императора выставили на столбе у городских ворот.
И в Харэре начался голод. Жесточайшая засуха уничтожала мусульманский край – пока не захоронили мёртвую голову императора.
Гэлаудеуос и Грань… Два выдающихся деятеля того времени. Современники, но не сверстники. Оба преданные своему делу. Оба погибли на поле боя. Но…
Грань – имам Ахмед ибн Ибрахим, - человек огромного роста, силы и мужества, умевший вдохновлять своё воинство, рисуя им две выгоды – рай с гуриями для павших в бою и богатую добычу, женщин и рабов – для выживших победителей. Армия Граня несла с собой такое разорение, что выиграй он войну, Эфиопия осталась бы безлюдной. Это было бессмысленное завоевание – богатства, увезённые на восток, в Огаден погибли без пользы, невольники умерли с голоду. Единственным достижением полководца была бы неустойчивая исламизация края… Грань – великий человек по числу убитых и умерших по его вине. Такими «героями» переполнена история. И если за Александром Македонским или за Наполеоном историки числят хоть какие-то культурные «достижения» (первый принёс свет дикой греческой цивилизации на просвещённый персидский восток, а второй написал гражданский кодекс для всей Европы – уложив в землю несколько миллионов человек), то за Гранем нет и тени этого. Уничтожение культуры, которое он принёс в Эфиопию может сравниться только с христианским погромом в Западной Римской империи IV - V веков. Такова цена фанатизма.
Эпилог
Туристы, наезжающие нынче в Эфиопию, прежде всех красот природы и шедевров древней культуры видят грязь и нищету эфиопов. Отмечают их отторжение европейской культуры, замкнутость на самобытности своей. Это так. Европейцу в Эфиопии намного проще заболеть, чем остаться здоровым.
Вот только не все различают в «эфиопах» конгломерат из 80 с лишним народов, причём у каждого – свои обычаи. Негры юга и юго-запада страны настолько же чужды исконной Эфиопии, как японцы России в том фантастическом случае, если бы Япония вошла бы в состав Российской империи. Это не преувеличение – африканцы древностью своей культуры могут заткнуть за пояс любую цивилизацию Азии и Европы. Просто они так и остались в своей древней культуре.
Воды в большей части Эфиопии не просто мало – катастрофически мало. Эфиопское нагорье, собирая на себя дожди с океана, цветёт, более низкие места на востоке засыхают. Большая часть аксумско-эфиопских древностей – на севере, в жестоком сухом климате. Как без воды можно соблюсти европейскую гигиену? Любая лужа на африканском солнце быстро становится источником заразы, однако, зачастую брать воду иначе, как накопленную дождевую невозможно. У населения нет средств строить артезианские скважины и оплачивать добываемую воду.
От отчаяния образованные эфиопы пытаются устраивать политические эксперименты – вроде «марксистского переворота 1974 года». Но никогда ещё господа не отдавали своих привилегий без сопротивления. Что им польза народа? Государства? Собственный статус выше. И господа втянули страну в гражданскую войну, да не в одну. Добавилась ещё и огаденская война. Как выглядят страны после гражданской войны? Поезжайте в Эфиопию, посмотрите. Или в Сомали.
Но это не вина эфиопов. Это вина фанатиков «существующего строя», фанатиков «незыблемого порядка вещей», к которому для веса пришпиливают ещё и Божью волю.
Нищета, грязь, застой, неспособность к развитию – плата за фанатизм. Любой – политический, моральный, религиозный… Плата за стремление «хозяев жизни» увековечить своё положение.