Как это было: после цветочной революции. Фотограф Джо Самберг вспоминает, как наркотики уничтожили «сцену». «Сцена» здесь рассматривается как совокупность всех тусовок. Кстати, если слово «сцена» было неизвестно в СССР, то наше отечественное словечко «тусовка» также вызывает недоумение американцев. Статья от 8 июля 2015 г.
После «Лета любви» 1967 года «Атлантика» опубликовала статью «Цветение хиппи» о новой молодежной культуре Сан-Франциско. Автор замечал, что хиппи были до мозга костей американскими детьми из среднего класса.
«Для склонных к тревоге граждан подобное казалось безумием - ведь бунтовали не черные или иммигранты, но мальчики и девочки с белой кожей и системным образованием. Если они захотят, то могут устроиться на работу, купить хорошие дома с ванными комнатами.»
Кузен моей матери Джо Самберг вырос в престижном пригороде Лонг-Айленд Рослин Хайтс. Его отец - успешный бизнесмен, однако, исповедующий почти левые взгляды. В шестидесятых годах Джо и его братья склонялись к радикализму, двое из мальчиков Самберга в конце концов уехали на Кубу поддерживать революцию Кастро.
В 1969 году двадцатидвухлетний Джо переехал в Калифорнию. К тому времени сцена Хейт-Эшбери, описанная в статье Атлантики, в основном переселилась через залив на Телеграф-авеню Беркли: невысокая арендная плата и подходящий для бездомных климат сыграли решающую роль. Студенческое комьюнити Беркли также сочувствовало длинноволосым «детям цветов». Последние толпились на тротуарах днем и ночью, постоянно разговаривали, протестовали, танцевали, целовались, дрались и употребляли огромное количество наркотиков.
Джо оказался вовлеченным в жизнь хиппи, но он также наблюдал улицу через объектив фотокамеры. Когда много лет спустя Самберг стал успешным профессиональным фотографом, женился, вырастил троих детей, он показал мне некоторые ранние портреты с Телеграф-авеню. Реальность, которую Джо увидел, похожа на описанную в статье Атлантики: полчища детей, которых заманили в Калифорнию утопическими идеалами, погрязли в сексе, наркотиках и летаргии.
Джо отправился на запад по тем же причинам, что и Джоджо в песне «Битлз»: в поисках «какой-то калифорнийской травы». У Джо, подобно остальным «детям цветом» шестидесятых годов Сан-Франциско, были очень личные причины отказаться от прежней жизни: в 1965 году его подруга из колледжа погибла в автокатастрофе, как раз в то время, когда они начали задумываться о семье. Шесть месяцев спустя мать Джо умерла от рака.
- Я действительно начал тонуть, - говорит Джо, - не мог сосредоточиться и не хотел учиться.
Поэтому Джо бросил частный университет, Колледж Эмерсона, перебрался из Бостона в Манхэттен, где нашел работу в лаборатории в центре города. Он проводил свободное время в Гарлеме, видел Джеймса Брауна и других певцов R&B в Театре Аполлона, тусовался на улицах Ист-Виллиджа, слушал «Velvet Underground», и возвращался в полуразрушенную квартиру, где принимал метамфетамин.
- Это было неправильно, - говорит Джо сейчас, - но я был слишком молод, многое не понимал, чувствовал себя ужасно. Мой отец присылал 200 долларов в месяц, они уходили на оплату квартиры, ведь я жил в складчину с братьями. Мне удавалось почти ничего не есть. Также я знал места, где можно купить тарелку риса за доллар.
В 1969 году Джо уволили, младший брат Фрэнк предложил обосноваться в Беркли. Переезд занял три или четыре дня: они ехали через скучные поля, остановились в Вайоминге, но шериф посмотрел на них и сказал, чтобы они никогда не возвращались в город. Они пересекли Сьерры во время метели, почти не видя дороги.
-А потом, - говорит Джо, - мы внезапно оказались в пышной долине. Везде зеленые холмы, мягкие и изогнутые, как прекрасное тело молодой женщины! Голубое небо и пухлые облака! Чистые, белые и светящиеся. Я решил, что мы попали в рай.
В Беркли хиппи были повсюду, на каждом углу. Джо никогда не видел ничего подобного.
- Люди сейчас меня не понимают, но в те годы во многих странах вы не могли носить длинные волосы и не подвергаться опасности избияний, - объясняет Джо. - Так, в Бостоне какие-то ребята выпрыгнули из машины и хотели меня убить. Я спасался бегством. В Нью-Йорке, если я покидал Гринвич-Виллидж, меня постоянно преследовали, плевались в меня, швыряли какие-то предметы.
Я даже не был хиппи, но «хип»: носил сапоги, черные джинсы, черную футболку, кожаную куртку, как из «Роллинг Стоунз».
В Калифорнии стиль детей-цветов был общепризнанным.
- Люди придерживались своих взглядов и не пытались понять, кто такие хиппи, - замечает Джо, - это стимулировало, помогало мне как фотографу, хотя по любым стандартам среднего класса местные жители прозябали в полной нищете.
Джо проводил свое время на улицах, у него тоже не было никакой одежды, он почти никогда не ел.
«Всякий раз, когда у меня появлялись деньги, мои приоритеты выстраивались в следующем порядке: наркотики, фильмы, пища.»
На Телеграф-авеню было два типа потребителей наркотиков. Одна группа употребляла героин. Члены другой группы принимали наркотики, но считали опиаты зловещим способом не дать бедным людям выбраться из гетто. Сначала некоторые из детей цветов даже писали объявления: «Здесь не будет никаких торговцев героина». Со временем, рассказывает Джо, все больше людей начинало употреблять тяжелые наркотики. «Были отброшены прежние установки и философия. Вы видите на фотографиях, как дети цветов пьют «Southern Comfort»? Две бутылки появились и исчезли за две минуты. Хиппи тринадцать лет, может быть, четырнадцать. Хиппи просто выпивали все, что попадало им в руки.»
Рассматривая фотографии Джо, замечаешь, насколько молоды некоторые из наркоманов. Мы видим совсем юных девочек в майках с Микки Маусом.
- Я знал людей с маленькими детьми, - говорит Джо, - кое-кто считал, что детям не нужно ходить в школу. Ведь можно учиться жизни прямо на улице.
С 1964 года в Беркли многое изменилось: тогда тысячи студентов, иные в костюмах и галстуках, вышли на Sproul Plaza, чтобы защищать гражданские права и требовать свободы слова. Кампусы превратились в источники смелых контркультурных идей, в место, где молодые активисты мобилизовались для борьбы с сегрегацией и войной во Вьетнаме, где юноши и девушки изучали политическую теорию и восточную философию.
Позднее Беркли все еще оставался факелом, искрой нового общества, но уже медленно потухающей.
Выбывшие из колледжа студенты и неудачники собирались на другой стороне Сазер-Гейт. Дух возмущения оставался, но проблемы были более мрачными.
Пока Джо болтался на Телеграф-авеню, его брат Пол опубликовал антологию подпольных газет под названием «Огонь!» Среди прочего, книга высмеивала всю идею высшего образования: «Колледж - это фантазия в пригородном сознании мистера и миссис (Труд — наша жизнь, это не забава. Наш малыш получит то, что мы не имели!). Кампус - это культурное гнездо, в котором он-всегда-был-хорошим-мальчиком и о-нет-она-не-такая девочка прогуливаются рука об руку по лестнице к успеху, их нежные головы вроде бы замечали в аудиториях нежного профессора. Только дети никогда не видели профессора - он работал в своей лаборатории, разрабатывая новый улучшенный слезоточивый газ, от которого дети кашляют.
- В нашем доме всегда читали социалистические газеты и журналы, - рассказывает Джо, - я прочитал их все и все понимал. Но я никогда не доверял авторам, как и остальные члены моей семьи.
Джо слишком саркастичен, чтобы полностью купиться на радикальную повестку дня.
На улице обычные тусовщики не были политически подкованными, молодых людей заботили только наркотики, наркотики и еще раз наркотики. В основном нигилисты и гедонисты, отрицающие все созидающее. «Нет никакой интеллектуальной основы. Дух, о котором все говорили, якобы чувство любви, приход нового века и прогрессивная политика умирали жалкой смертью.»
Джо в конце концов женился, создал семью и вернулся в лоно обывательского среднего класса, но он никогда не отошел от Беркли. На Телеграф-авеню по-прежнему остаются бездомные, как указывает Джо, они сейчас «едва ли даже притворяются хиппи». Само движение мертво.
Джо наблюдал, как расширяющие сознание наркотики уступают место все большему количеству героина.
- У меня никогда не водились средства, чтобы стать полноправным наркоманом, - говорит Джо. У меня никогда не было достаточно денег. И я никогда не хотел продать свою фотокамеру. У людей нет роста, если они постоянно сидят на наркотиках. Все начиналось с разговоров о высшем духе, расширениях ума, осознании Вселенной. Но как только наркотики захватили власть, все большие идеи исчезли.
Аналогичный вывод сделал автор уже упомянутой статьи Атлантики Марк Харрис. Он был на несколько поколений старше бэби-бумеров, но как белый нью-йоркский писатель сочувствовал молодежи шестидесятых. Харрис не думал, что хиппи внесли какие-либо значимые изменения в историю США. Наркотики затормозили их эмоциональное развитие, оставив во власти иллюзий, теорий дьявола, неопытности, неправильного восприятия. Вместо того, чтобы поощрять братство и равенство, они сорвали все цветы в парке Золотые Ворота и отказались выключить громкую музыку, чтобы не мешать отдыху своих трудолюбивых соседей. Эти богатые дети попрошайничали и посещали бесплатные клиники, забирая ресурсы у бедных городских жителей, которым они больше всего нужны.
Тем не менее, хиппи повлияли на американскую культуру, даже если воздействие оказалось не совсем ожидаемым.
- Через некоторое время я начал замечать что-то, - говорит Джо. Прежде издевавшиеся надо мной из-за длинных волос люди теперь стали длинноволосыми! В середине 1970-х годов Линэрд Скинэрд пели «Милая родина — Алабама» на фоне гигантского флага Конфедерации, музыканты выглядели странно похожими на хиппи Телеграф-авеню. Наверное, революция все-таки свершилась.
Об авторе. Дженни Ротенберг Гритц бывший старший редактор The Atlantic, теперь старший редактор Smithsonian magazine.
Остальные фотки здесь https://vk.com/album17020639_247162327