Медленно падал декабрьский снег. Он кружился, падал, шелковым одеялом укрывая уставшую землю. Всё казалось таким спокойным и умиротворенным - всё вокруг белое и чистое, все изъяны и несовершенства скрыты. Я стоял перед маленьким магазинчиком, разглядывая витрину. Окраина Москвы, уставшие люди идут с работы, спешат домой. Спешат на работу и спешат домой. Я замер, запрокинув голову наверх. На нос упала снежинка и тут же растаяла, мокрой дорожкой замерев у меня на щеке. Я коснулся кончиком указательного пальца остатка мокрой лужицы. И вновь посмотрел на цветочную лавку. Ничем не примечательная, она выделялась среди горящих вывесок на любой вкус своей простотой и доступностью. Любой мог зайти в эту лавочку и взять к себе домой немного цветов - умирающих бабочек-однодневок. Красота требует жертв, и миллионы цветов гибнут ежедневно, чтобы оказаться в руках молодого человека и почувствовать на своих лепестках трепещущее прикосновение девушки, восхищенно касаясь стебельками шелковой кожи её ладони. Я задумчиво рассматривал стройные ряды роз. В этой лавочке продавали только розы. Только красные розы. Вдруг, над моей головой зажегся потухший фонарь. На мгновение ослепнув, я зажмурился и тут услышал, как мягко звякнул колокольчик.
Зайдя внутрь, я крепко вдохнул. Мои легкие и разум наполнились цветочным, диким ароматом. Аромат розы - самый женственный из всех цветов. Он пахнет одиночеством, сладким запахом встречи и щемящей тоски от стука закрывающейся двери. Он пахнет ушедшей юностью и осенью гордой старости - осенью патриарха. В то же время, каждая роза пахнет по-своему, но вместе они создают неповторимый оркестр и букет терпкого благовония, будто курительный фимиам, он успокаивает тебя, настраивает на определенный лад и вводит в сон.
- Дайте, пожалуйста, вот эту. Да, спасибо большое.
Я открыл глаза. Передо мной стояла девушка в длинном черном пальто. Её черные волосы, черные, как ночь, небрежно лежали на плечах и неровным потоком стекали на спину. Я не видел её лица, но почему-то подумал, что глаза у неё - необычного цвета. Она вытащила руку из кармана, доставая кошелек, и я мельком увидел её пальцы - тонкие, нежные, с ногтями, покрытым лаком темно-фиолетового цвета. Вся фигура её казалось точеной и хрупкой, будто дрожащая тростинка на ветру. Девушка была одета во все темное - черные туфли с небольшим каблуков, черные, полупрозрачные колготки и маленький черный флисовый шарфик. Мне пришла в голову мысль, что он, должно быть, очень мягкий и холодный на ощупь. “Ей, наверно, очень холодно, - подумал я, погружаясь в созерцательное настроение, - а глаза, наверно, фиолетового…
- Молодой человек, - произнесла она, стоя рядом со мной и протягивая цветок, - я могу вас попросить подарить мне эту розу?
Цвета…”.
***
- Знаете, я никогда не пила на брудершафт, - сокрушенно прошептала она, проговаривая слова по буквам.
Она сидела напротив меня, закинув ногу на ногу и виновато устремив взгляд в пол. Девушка держала бокал с темным вином, изящно выгнув запястье. Её рук хотелось касаться. Когда я помог снять ей пальто, она поправила такое же черное платье чуть выше колена и смущенно улыбнулась. Я не удержался и чуть коснулся пальцами изгиба её локтя, будто бы случайно задев, вещая пальто, коснулся, не сумев сдержать порыв. Я не ошибся в своих догадках. Краска бросила мне в лицо, я отшатнулся, испугавшись своей дерзости, но они лишь подняла на меня свои большие испуганные глаза лани, глаза фиолетового цвета и нагнулась снять туфли.
- Кажется, я должна, - прошептала она, отстраняясь.
Моё запястье горело от её прикосновения. Моя рука невольно дрожала после того, как её обняла её рука, несколько капель вина пролилось на пол. Когда они коснулись пола, дом пошатнулся от громового раската. Погас свет.
Шорох - и её рука обвила мою шею и я почувствовал на щеке её дыхание. Я затрепетал, тяжело вздохнув. Сущность моя вытянулась в струну, я сам был единым обнаженным нервом. Она коснулась моей щеки губами и это было подобно урагану - я был сметен, опустошен, раздавлен и беспомощен! Безумно хотелось её коснуться и я не смог противиться, рука сквозь силу коснулась её тонкого стана и я почувствовал, как она дрожит, почувствовал её животрепещущую плоть под рукой. Несомненно, я не был одинок в своих чувствах.
- Я знаю, что нам поможет, - сказала она, уверенным тоном, - я сейчас кое-что добавлю в вино, закрой глаза, пожалуйста.
Свет снова горел и я снова сидел напротив её. Я почувствовал тревогу, но тут же подавил её в себе, как подавлял всякое другое чувство этим вечером. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем она окликнула меня. Бокалы стояли на своих местах, она осторожно положила на стол маленькую ложечку, с которой капало вино.
- Выбирай, твой или мой. Я могла насыпать тебе, а себе - ничего. Или наоборот.
Я глубоко вздохнул и взял свой бокал.
- А ты действительно… Не чокаясь.
Я выпил вино и скривился от горечи.
- Да, лекарство, как и любое другое - горькое. Но ведь это лекарство, а лекарство лечит, значит, и нам… поможет.
Краски смешались.
- Арабелла… Ты украла её имя, - немного охрипшим голосом от долгого молчания сказал я.
- Украла? Ты держал её для особого случая?
- О да. Это должен был быть мой Шедевр.
- Мы же с тобой прекрасно понимаем, что это ложь, не так ведь… Михаэль?
Я вздрогнул. Осознание чего-то… страшного и неизбежного, но в то же время столь нужного и желанного подкатило к горлу.
- Откуда ты знаешь это имя? Так не называла меня даже моя жена. Только Арабелла так…
- Называла тебя.
Я посмотрел на неё. В ответ мне смотрел взгляд пронзительного фиолетового цвета.
- Не может быть…
- Почему? Почему я не могу вернуться в твой мир спустя столько лет?
- Она была нема...
Арабелла неспешно закурила, устремив взгляд больших грустных глаз в потолок.
- Могла случиться новая катастрофа, новое происшествие, от шока…
- Мог вернуться рад речи, - я закончил фразу за неё.
- Твои слова, - она качнула рукой.
- Но я похоронил её!
- Ты похоронил и свою жену.
- На моих руках умерло два самых близких мне человека!
- Но живешь ли ты сам?
Я замолчал, и в комнате надолго воцарилась тишина.
- Я хочу показать тебе кое-что, - наконец, произнес я.
Встав на трясущихся ногах, я направился в коридор. Пройдя несколько дверей, я замер в нерешительности перед одной, запертой на ключ. Оглянувшись, я увидел, что девушка стоит рядом и выжидательно смотрит на меня. Вздохнув, я решительным движением повернул ключ и толкнул дверь.
Дежавю - вот что это было. В нос снова ударил знакомый аромат. Под потолком неспешно зажглись лампы. Десятки роз, увядающих и цветущих, украшали эту комнату. Каждый вечер я возвращался в эту пустую квартиру и оставлял в комнате новый цветок. Год за годом, каждый день.
Арабелла стояла и молча смотрела на цветы.
- А так ли ты уверен в том, что похоронил её? Её и свою жену?
- Я…
- Огонь, помнишь?
Розы вдруг взорвались ярким полыхающим пламенем. Я стоял, не дрогнув, стоял и смотрел на пляшущие отблески огня в её глазах.
- У неё были серебряные волосы и зеленые глаза, - наконец, воскликнул я, отчаявшись.
Я отвернулся на минуту, закрывая за собой дверь и оставляя нас в комнате, полной горящих цветов. Отвернулся и…
Передо мной стояла Арабелла - моя Арабелла. Её серебряные волосы струились по плечам, а в зеленых глазах плясали отблески пламени. Огонь перекинулся на стены, пожирая обои и деревянные полки.
- Ты предал свою клятву, - просто сказала она.
Огонь добрался до потолка. Горели перекрытия, падали балки, куски штукатурки сыпались мне на голову и проходили сквозь меня. Я вспоминал.
Я вспоминал, как клялся умирающей жене, что напишу Шедевр, прежде чем уйду отсюда. Её рыжие волосы были красны от крови, а я всё клялся и клялся.
Обрушилась большая деревянная балка, за ней - часть стены. Арабелла стояла и молча смотрела на меня, а я вспоминал.
Я вспоминал, как, встретив свою прожитую четверть века, встретил Арабеллу. Ей было всего 16 лет. Я вспоминал, как держал на руках её умирающее тело. Я вспоминал и вспомнил, как чиркнула спичка, вспомнил отблески пламени на залитом полу.
Рухнул потолок. Щелк - и мой дом объят пламенем. Обрушилась последняя стена. Щелк - и моё тело в огне. “Ему было 27, - скажут потом на похоронах, - он был молод и полон сил”.
- Я… умер?
- Ты предал свою клятву, - просто сказала Арабелла, - ты лишь предал свою клятву. Это твой личный Ад. Каждый вечер ты встречаешь меня, и каждый вечер сгораешь, как горел в тот день. Наутро ты снова хоронишь меня и снова предаешь свою клятву. Снова сгораешь и снова тебе дается шанс всё исправить. Но ты предпочитаешь гореть. Гореть - и не держать свою клятву.