назад, Глава 14. Вдаль, куда-то в горы...: http://www.proza.ru/2017/08/22/59
– На твоей планете, – сказал Маленький принц, – люди выращивают в одном саду
пять тысяч роз... и не находят того, что ищут...
– Не находят, – согласился я.
– А ведь то, чего они ищут, можно найти в одной-единственной розе, в глотке
воды...
– Да, конечно, – согласился я.
И Маленький принц сказал:
– Но глаза слепы. Искать надо сердцем.
Антуан де Сент-Экзюпери, «Маленький принц»
– Слушайте, ну как вам не стыдно?! – возмущённо говорил Бобрисэй, возвращаясь назад, а два братца виновато плелись за ним.
И в самой последней степени досады сказал он Ничкисе:
– Ничкиса, ну почему мне никак не удаётся побыть одному, а?
Но она была странно спокойна:
– Видимо, ещё не время... – а сама смотрит куда-то в сторону.
...И тут они услышали песню.
Чей-то весёлый и звонкий голос оглашал луга и окрестности, благоуханные леса и небо, и над тем местом, где он раздавался, летали стрижи. А голос составлял как бы самое пространство этих горных мест, он ликовал и радовался, но вот что странно – невозможно было разобрать слов. Они словно ускользали от слуха, и только странная и светлая радость оставалась единственно постижимой в ней...
Все четверо наших путников замерли, и слух их был там, с этим голосом, и с этой песней. Но вот как будто бы поющий стал ближе, и они неожиданно услышали, что же он поёт.
КУра БубУра,
Крин-БобатУра,
Жу-ура,
Зу-ура,
Бу-ура,
МорботА!..
– Чепуха какая-то... – прошептал Бобрисэй, но не мог оторваться, и всё слушал, а поющий продолжал:
КолбАса!
Кура МорбарАса,
Ду-уса,
Жу-уса,
КрангердА!
Но вот он, похоже, закончил куплет и, остановившись на секунду, снова запел:
Жил КолбасЫл,
МарбЫл ТурундЫл,
Журбы-ыл,
Горбы-ыл,
Буты-ыл,
ЖынбЫн касЫл...
И вдруг поющий засмеялся, словно бы над самим собой, и песня прекратилась, и осталась только странная летняя радость, расцвеченная солнцем, осенённая сияющими облаками...
Бобрисэй осторожно выглянул из-за кустов и увидел... курицу.
– Ко! – сказала она, искоса глядя на него одним глазом.
Бобр удивлённо поднял брови и вышел из-за куста. Кажется, это была сирень. Конечно, странно – откуда там взяться сирени? – но уж, видимо, иначе было нельзя – не иначе как с сиренью могло состояться это знакомство.
– Ух ты-ы!.. Бобр! – сказал кто-то, и сразу стало ясно, что пел именно он.
Все оглянулись на голос, и увидели какого-то весёленького лохматого человечка, который сидел на холмике, а чуть ниже холмика паслось несколько куриц. Впрочем, это был не человечек, а просто... просто юноша, собственно говоря, ещё мальчишка.
– Привет! – сказал он. – Ты говорить умеешь? Меня зовут Лютик.
– А... и... – издал звук Бобрисэй. Он смотрел на мальчишку с открытым ртом. – А что значат слова твоей песни? – наконец произнёс Бобр что-то внятное.
Лютик довольно улыбнулся, посмотрев по сторонам, словно там были веселящиеся зрители, и снова повернулся к Бобрисэю:
– Можешь себе представить? – ничего... Так тебя зовут-то как? – добавил он после небольшой паузы.
– Тогда зачем... – начал было говорить бобр, но нужно было наконец ответить, – а... Бобрисэй!.. так зачем тогда их петь?
– Очень приятно, – церемонно ответил мальчишка и задумался над ответом. – Видишь ли... просто... в общем, я не знаю другого способа выразить радость... Я просто пою, и всё. Можно было, конечно, говорить: «ля-а-ля-ля-ля-а...», но то, что я напеваю, – это не просто слова, это имена! Вот, их – имена. Вот это – старшая. Её зовут Кура Бубура. А это – Кура Морбота, она приходится ей тётей...
– Как же, ты ведь сказал, что вон та – старшая, а теперь говоришь, что у неё есть тётя... – подал голос Трындырын. – Ведь тётя всегда...
– Да-да, это я знаю, – сказал Лютик. – Но... ведь так бывает, правда? Просто она такая, что они её все слушаются. Так вот, а эта...
– А как вы сюда попали? – перебил его Бобрисэй.
– Я всегда тут их пасу... – со вздохом ответил Лютик. – А что?
– Так... – замялся бобрёнок. – Я уже просто думал, что все местные жители здесь не местные...
– Так и я тоже не местный! – развёл руками Лютик, а глаза его смеялись.
– Но как же... – вставил своё словечко и ЖанбердЫн.
– А хотите – я познакомлю вас со своим другом? – сказал Лютик, не обращая внимания на их недоумение. – Он здесь, за холмиком...
И они зашли за холм.
А там почти такой же лохматый мальчишка, только в отличие от белобрысого Лютика рыжий, пас коров.
– Привет! – крикнул он им. – Вы знакомиться? Хотите, чайку попьём? У меня тут костёрчик горит.
Бобрисэй хотел. А уж Жанбердын с ТрындырЫном!
И вот они сидят у костра и пьют из самодельных глиняных чашек мятный чай, а Ромашка (так его звали) рассказывал им о своих коровах...
– Вот это вон там рыжий тоже – бынька, его зовут Му-Станг, он тут всехний папа... А мама – во-он, чёрная с белым, её зовут Му-Комола. Добрая! – нет на свете её добрей... А это их тут детишки... Вон та, важная такая, это – Му-Тант, а рядом с ней не-разлей-вода, это – Му-Соёр... Вон та, вся чёрная, это – Му-Рена, а за ней дальше такая весёленькая, всё время взбрыкивает, это – Му-Рзилка... Вон та толстенькая, это – Му-Ляж, она всё опекает младших братишек, один рыжий, другой чёрный – Му-Хомор и вечно пляшущий Му-Равей... А вон тот ещё...
И они узнали имена их всех – Му-Жык, Му-Зыкант, Му-Тоцикл, Му-Лиметр, Му-Зей, Му-Мия... Они сидели у костра, пили чай и говорили о каких-то пустяках, о том, какая в этом году трава, как правильно заваривать душицу, как засушивать иван-чай, как... И было так хорошо...
– Ромашка, а ты тоже умеешь петь? – спросил вдруг Бобрисэй.
– Нет, – ответил тот. – Я не пою, я рисую.
И все почему-то засмеялись, а Бобрисэй ничего не понял.
– Понимаешь, – сказал Ромашка. – Это образ... Именно поэтому я пасу коров, а Лютик – кур...
– А что тогда означают все эти куры и коровы? – пробормотал Бобрисэй.
...Наступал вечер.
– Мы уходим, – сказали Ромашка и Лютик. – Нам нужно вернуться к пещерам... Ты знаешь, там есть пещеры, – они показали в сторону всё возвышающихся горных склонов. – Не бойся, мы ещё увидимся!
– Да, – сказал Бобрисэй.
Сколько нового произошло за эти несколько дней! А ведь ещё совсем недавно...
Отойдя уже довольно далеко, Бобрисэй оглянулся. В лучах заходящего солнца видны были две фигурки с лохматой шевелюрой, неторопливо идущие в сторону возвышающихся горных склонов. Животных рядом с ними не было... Да и были ли они вообще на самом деле?..
Всю дорогу назад Бобрисэй был задумчив и ни с кем не разговаривал. Ничкиса тихо светила им в наступающих сумерках... Как ни странно, но они очень быстро вернулись на Овечью поляну, так что успели ещё до темноты.
Но тут оказалось, что книгу братья не стащили, а мистер Шашлык сам велел передать её Бобрисэю вместе с его вещами...
– Да, – говорил он. – Я подумал, что она тебе больше может понадобиться...
– Что ж вы молчали? – шептал Бобрисэй братьям краем рта, стараясь, чтобы овечки его не услышали.
– Так ты ж нас не слушал... – уныло отвечали Жанбердын с Трындырыном.
– Что? – сказала Шашлыня...
Она принесла им обычной овсянки.
...А утро было сумрачным. Небо было тёмным, и на фоне страшных фиолетовых туч ажурными очертаниями вырисовывались вчерашние лёгкие облака... Что-то было в этом возвышенное и печальное.
– Привет, Шетскрут, – сказал Бобрисэй кошке, мягко спустившейся к нему с дерева на чердак овечьего дома.
Он задумчиво смотрел на небо и не проявил обычной радости. Но Шетскрут его поняла.
– Здравствуй, – ровно отвечала она. Круам Оакш была очень выдержанна. – Я здесь не случайно.
– Я знаю, – отозвался Бобрисэй. – И так уже видно, – кивнул он на небо.
– Да, – сказала она. – Дорнок собирает силы. А клиссы... В общем, что-то готовится. Я слышала... что у них решено уничтожить Плато ежей... Ты ведь ещё не знаешь – туда пришли и Тропкины, да, в общем, уже почти все ещё не... ещё не ставшие ими – собрались там...
Лицо Бобрисэя озарилось улыбкой, но тут же она погасла:
– Тропкины... Мне даже страшно встречаться с ними... Так я хотя бы ещё думаю, что Мальта...
– И напрасно, – вдруг сказала Шетскрут и стала подниматься назад на дерево.
– Что ты хочешь сказать? – выскочил Бобрисэй вслед за ней на крышу.
– Ничего... – загадочно улыбнулась она.
Это была маленькая месть за то, что он так легкомысленно и невнимательно её слушал. Но так близка ещё была вчерашняя радость!
Что ж, нужно было возвращаться. Нужно было возвращаться, чтобы сказать... чтобы сказать о чём? Чтобы что?.. Ничего не было ясно. Он взобрался наверх к кошкам, но Шетскрут уже ушла. Как всегда, она была неуловима.
Стало темно, как ночью. Даже темнее. Это была какая-то необычная тьма – ведь и ночью Бобрисэй мог хорошо видеть, а теперь...
– Фонарь, – сказала Ничкиса.
И они зажгли фонарь. И шли, осторожно продвигаясь среди леса во всё сгущающейся тьме. Ничкиса сидела у него на плече, и в этой руке он держал ПН, которой ощупывал дорогу, а в левой руке держал фонарь...
Тьма стала такой, что было трудно дышать. Тогда Бобрисэй, словно уже не зная, что ещё делать, стал рассекать эту тьму перед собой палкой. Стало как-то легче.
– А-а! Смотри-ка! ПН-то действует! – сказал он.
...Трудно сказать, где они находились в тот момент, когда тьма стала концентрироваться. Она, подобно огромному спруту, распластавшемуся в небе, подбирала к себе щупальца. Эпицентр её находился где-то позади. Здесь, вокруг них, становилось всё светлее, а дышать было всё легче. Зато там, где-то за горами, за теми пещерами, в которых Лютик и Ромашка...
– Как они там сейчас? – прошептал Бобрисэй, глядя на страшную, непостижимую тьму, зиявшую над неизвестным пространством за горами. Она была похожа на огромный нарыв, который вот-вот прорвётся.
– Знаешь что, пойдём-ка побыстрее, – сказала Ничкиса.
– Ага... – потерянно пробормотал Бобрисэй.
Он зачарованно смотрел на дикую звериную мощь разверзавшейся за горами темноты. Что-то там сейчас будет?
– Идём! – ещё раз сказала Ничкиса и в виде воспитательной меры дёрнула бобрёнка за ухо.
– Ой!.. Да-да, идём, идём! – и он торопливо зашагал в направлении, которое невольно выбиралось, потому что туда светил фонарь, и туда всё время соскальзывала, словно тянула, ПН.
Они прошли уже довольно много, когда показалась река. Изумрудные её воды сияли и переливались светом в открывшемся снова солнце.
И тут раздался удар.
Бобрисэй упал на землю, закрыв лапами уши. Земля страшно содрогнулась, потом ещё раз. Ещё. И после этого раздался такой удар, что Бобрисэя подбросило от земли на высоту нескольких его ростов... И стало тихо. Только там, вдалеке за горами что-то продолжалось. Там что-то происходило, клокотало, содрогалось и звенело, как звенит ткань паруса или воздушного шара, всё туже наполняясь воздухом...
Но Бобрисэй уже не стал смотреть. Он вскочил и со всех ног, перемежая дыхание всхлипами и бессвязными репликами, пустился бежать вдоль реки к Плато ежей. Ничкиса летела впереди него. Он нёсся, спотыкался, падал, опять вставал, наконец махнул на всё это лапой и прыгнул в реку. Ласковые волны несли его вниз. ПН он держал в зубах, а сумка лежала на затылке. Ни в коем случае нельзя было замочить книгу.
Так он плыл, плыл... и вдруг встал посредине реки. Река стала такой мелкой, что по ней уже нельзя было плыть!
– Ничкиса! Что это значит? – крикнул он. Птица летела чуть впереди него. Она вернулась, сделала круг над ним...
– Так или иначе, нужно идти! – заключила она, и Бобрисэй пошлёпал по обмелевшей реке, поднимая вокруг себя кустики брызг.
Так идти было труднее. Он выбрался на берег и хорошо сделал. Река внезапно вернулась, зелёный вал её метнулся вверх по руслу, потом медленно стал откатываться вниз... Наконец она стала прежней... как будто бы прежней рекой.
Бобрисэй вздохнул и двинулся дальше, всё так же по берегу, – кто знает, что ещё можно ожидать теперь...
Как долог оказался путь!
Но вот уже стали слышны голоса, как будто бы даже смех и пение... Что там такое? Бобрисэй прибавил шаг.
Как это было ни странно, но им никто не встретился, когда они подходили к Плато ежей, хотя все овражки и кустарники здесь уже давно стали приютом для ежиных семей. Но когда они вышли на главную поляну, всё стало ясно.
Всё ежиное население собралось здесь. Они ликовали и веселились. Они плясали! Они даже пели! Ёжики плясали и пели! Плясали вприпрыжку, держась за руки, и пели чуть дребезжащими сухими голосами, но с такой радостью и задором, что Бобрисэй рассмеялся. Ничкиса тоже улыбалась, сидя у него на плече и глядя на всё это. Никто их как будто не замечал.
– Ну что, Бобрисэй, как тебе наше празднество? – спросил его старческий голос. Чувствовалось, что вопрошавший улыбался, а даже более того – его голос дрожал.
Это был Чудешнов.
– Здравствуй, деда, – тихонько ответил Бобрисэй.
– Что, разве ты не рад? – с некоторой укоризной спросил Чудешнов. – Ведь это твой друг Храпин женится... Или, может быть, ты никогда не видел свадьбы?
– Да, странно как-то выглядит, – уклончиво ответил Бобрисэй. Похоже было, что он не знает, куда себя деть.
– А нужно радоваться, – назидательно произносил Чудешнов. – Ведь это начало! А потом, это и прообраз... Ты понимаешь, когда мы совершаем свадьбу, мы радуемся и видим, уже как бы участвуем в том, что совершит для нас когда-то Человек...
– Человек?! – быстро сказал Бобрисэй, оглядываясь на деда. Тот стоял, опершись на посох, и глядел на бобрёнка своими выцветшими до бесцветности глазами. – Ты знаешь Человека?!
– Всякий, кто не стал частью Тёмной долины, в большей или меньшей степени, но знает Его, – тихо сказал Чудешнов. – Чтобы ты знал, Бобрисэй... Не ты один такой.
И дед отвернулся в сторону. Однако он не уходил, а бездвижно стоял рядом, своим прозрачным взглядом обозревая веселье и ликованье своего племени, как какая-нибудь кошка, лёжа где-нибудь неподалёку, сторожко смотрит на игры своих котят.
Да... Столько событий, столько всего нового!
Бобрисэй пытался улыбаться. Но всё равно было заметно, что какая-то непонятная растерянность у него не проходила.
– А кто невеста? – спросил он Чудешнова.
– Хлопинская, – совершенно спокойным голосом ответил дед. – Ты знаешь её. Ведь ты...
Да, конечно, он ведь учил их.
Ничкиса вдруг вспорхнула с плеча Бобрисэя, он посмотрел на неё – что случилось? – и тут же...
– Обри-Бобри!.. Бобрисэйчик!.. Как же я рад! – какой-то серый радостный вихрь налетел на Бобриана, никак не могущего понять, кто это и что.
Наконец он смог чуть отслониться и глянуть в лицо этому вихрю...
– Мальта! Мальтэус! – завопил Бобрисэй так, что веселящиеся ёжики все, как один, посмотрели в их сторону. – Ой, какой же ты мальтущий! Здоровенный-то какой Мальтуил! Ты уже не Тропкин, а Шоссеев какой-то!
– Да ты и сам-то! На себя посмотри! – верещал в ответ Мальта. – Сам – здоровый, как слон! Под тобой теперь, небось, когда ты летаешь, можно от дождика прятаться... Посмотри на себя! Бегемот летающий!.. Ты и не заметил, как стал уже взрослым Бобром! – укоризненно-назидательно заключил Мальта.
– ...Скажи, а как это происходит? – спросил Бобрисэй минуту спустя, когда они чуть отдышались от первой радости.
– Просто здесь неделя идёт за месяц, – весело отвечал Мальта, – а иногда и за год – смотря, что происходит...
И тут Бобрисэй вспомнил...
– Мальта, а скажи мне... где Юльца?
По лицу Тропкина пробежала тень.
– Она... – он замялся, – она ушла. Но ничего, Бобрисэй, ты знай, мы увидимся с ней! Обязательно!
– Я знаю... – тихо сказал Бобрисэй, и они замолчали, задумчиво глядя на беззаботно веселящихся ёжиков, на изумрудные воды сказочной реки, радостно скачущие с высоких гор к ним, на Плато ежей, и затем – в долину... Всё было таким прекрасным! И солнце словно застыло в зените, и лёгкие сияющие облака прохлаждали землю... И всё-таки что-то было в этом не так, как прежде.
Бобрисэй обернулся к Чудешнову.
– Деда, а скажи, вы не заметили... Река... она...
Чудешнов пожал иголками:
– А что? Заметили. Вначале она обмелела, словно три месяца не было дождей, а потом стала прежней. А что в этом...
– А как воды возвращались снизу, вы видели? – отчего-то шёпотом и как-то вдруг сердито произнёс Бобриан. – А грозу за горами? А...
– Погоди, погоди, – остановил его старый ёж. – Ты не шуми. Ты скажи по порядку. Что ты знаешь?
– Ничего, – буркнул Бобрисэй и отвернулся.
Но через секунду снова обратился к Чудешнову, который всё смотрел на него, терпеливо ожидая объяснений.
– Неужели вы не понимаете, что что-то происходит? – горячо продекламировал он.
Мальта сидел рядом и с большим вниманием слушал их разговор.
– Это-то мы понимаем, – сказал дед. – Но мы не знаем ещё – что именно происходит... Может быть, ты можешь это сказать? – в последних словах звучала ирония.
– А что? – в интонации Бобриана прозвучали нотки вызова. – Может, и смогу... Я. Видел. Шетскрут.
Бобрисэй торжествующе смотрел на Чудешнова. Тот опять пожал иголками:
– Шетскрут? Ну и что? И я тоже её видел.
– Когда? – Бобриан, похоже, удивился.
– Да вот... – Чудешнов посмотрел на небо, вспоминая, – совсем недавно.
– И что же она сказала? – Бобрисэй во все глаза смотрел на деда.
– Ничего, – ответил тот. – Походила тут везде. Понюхала, посмотрела... Сказала: «Угу», – и пошла дальше... В горы, наверное... – и осторожно так добавил: – А тебе... она что сказала?
Бобрисэй пересказал деду всю их встречу с Шетскрут и замолчал, вопросительно глядя на старого опытного Чудешнова. Но тот молчал, долго-долго со странным прищуром глядел на ту сторону реки и... наконец произнёс:
– Ну и что? Ведь ничего же ещё не ясно.
– А что нужно, чтобы произошло, чтоб тебе стало что-то ясно? – обиженно бросил Бобрисэй.
– Не знаю... – задумчиво ответил дед. – А что ты предлагаешь?
Но Бобрисэй молчал.
– Ну вот так-то вот, – сказал дед. – А ещё...
Неизвестно, что он ещё хотел сказать, потому что раздался чей-то оглушительный визг, потом превратившийся во всеобщий. Через секунду на большой поляне не было ни одного ежа.
Бобрисэй, Чудешнов и Мальта лежали внутри можжевелового куста. Через минут пять дед осторожно посмотрел в щёлочку.
– Никого! – тихо сказал он и неторопливо выбрался наружу.
– А что это было? – спросил Мальта, не успевший заметить причины визга.
Ёжики, заметившие, что Чудешнов вышел из укрытия, потихоньку тоже выбирались наружу.
– Ну что? – вызывающе спросил деда Бобрисэй. – Что ещё тебе нужно?
– Ничего, – спокойно ответил тот. – Это всего-навсего клоос. Они здесь появляются примерно раз в месяц. Пролетят – и исчезнут. И что?
Бобрисэй озадаченно молчал, глядя из-под поднятых бровей на Чудешнова.
– Так вот, молодой человек, – сказал дед, – героизм, конечно, нужно проявлять, но нужно проявлять его вовремя! – и медленно пошёл восвояси. А жил он чуть ниже поляны.
День подходил к концу...
Что будет завтра?
– Постой, а где Ничкиса? – встревоженно спросил Бобрисэй Мальту.
Но они ещё не успели испугаться, как она появилась. Она села на ветку, тяжело дыша. Бобрисэй и Мальта терпеливо ждали: было ясно, что что-то она сейчас скажет. Ей просто нужно было отдышаться.
– Ниже по течению, – наконец молвила она, – клиссы, кловы и клааши строят плотину, а клоосы, псанасы и ушронки носят им камни... Ночью эту работу делают воссы и нлиифы. Дорнок... да, там руководит всем сам Дорнок. Скоро вода в реке станет подниматься... Но это ещё не всё, – Птица ещё вздохнула несколько раз, переводя дыхание. – Наверху после грозы образовался сель. Но он остановлен большой запрудой из камней... камни эти – небольшие, и, я думаю, завтра или послезавтра её прорвёт, потому что река напирает. Там постоянно идёт дождь, он смывает с гор мелкие камни, всякую грязь... Гроза тоже была не случайно, но об этом я пока ничего определённого сказать не могу... Через день или два Плато ежей перестанет существовать.
Она замолчала.
– Ты нигде не видела Митька? – спросил её Бобрисэй.
– Нет, – она больше ничего не добавила.
– Значит, у нас есть в запасе два дня, – сказал Мальта. – Я думаю, надо хорошенько выспаться, потому что, судя по всему, нам предстоит много и долго бежать...
Птица молчала.
Бобрисэй почесал в затылке...
– Ну ладно, – наконец сказал он.
Мальта устроил себе гнездо недалеко от бобрисэева куста, так что они могли тихонько переговариваться.
– Мальта, – прошептал Бобрисэй, – а как ты спасся-то тогда?
– Я спрятался... среди камней, – тоже шёпотом отвечал тот, – притворился камнем.
– А почему никто не знал, где ты? – продолжал спрашивать Бобрисэй.
– Я думал, что наши все погибли... А потом, я видел, как ты летел... И я тебя искал.
– Мальтэус! – благодарно воскликнул шёпотом Бобриан.
Заяц смущённо молчал. Бобрисэй тоже замолчал. Они смотрели на звёзды. Надо же – может быть, уже завтра Плато ежей перестанет существовать, а сегодня здесь были такие звёзды...
– А правда, красивое имя – Бобрилиана? – спросил вдруг Бобриан.
– Да-а... – задумчиво протянул заяц. Оказывается, он тоже ещё не спал. – В нём есть что-то одновременно и блистающее, как солнце, и мягкое, как пух вербы, и твёрдое, как алмаз...
– Так оно и есть! – сказал Бобриан.
И через секунду два юных поэта уже дрыхли без задних ног. Что делать – на Плато ежей не спят по-другому...
дальше, Глава 16. Спасение: http://www.proza.ru/2017/08/23/533