Жил на свете мяч: беленький, лакированный, без единой трещинки. Как и многие качественные мячи, состоял он из двух слоёв: внешнего – кожаного и внутреннего – резинового. За счёт такого изумительного сочетания в разы повышалась его жизнеспособность: ускоренная адаптация к различным механическим воздействиям, внешнему давлению.
Его формы были настолько идеальны, что подстраивались под изгибы ноги как ключ к замку. Все игроки его безумно любили. А как же иначе? Им очень удобно забивать голы, всякий раз забрасывать мяч в сетку.
За счёт своих характеристик он также быстро скользил по траве, в отличие от более примитивных дерматиновых мячей, которые и перемещались достаточно медленно, и тяжело переносили удары о штангу.
Мяч очень любил кручёные удары: блеск в нежном сочетании с солнечными лучами подчёркивали его стать, величие, индивидуальность. А ещё ему импонировали большие скопления людей, в особенности решающие судьбу целой команды матчи, когда состязались оппоненты с солидными бюджетами. В такие дни могли присутствовать президенты клубов, чуткие фанаты и, следовательно, войска блюстителей порядка, а если начиналось противостояние в Лиге чемпионов, то, кроме всего прочего, полмира не отрывало глаз от телеэкранов, чтобы насладиться каждой секундой состязания. Кто-нибудь да скажет: «Смотри, какой мяч! Мне бы такой!»
Каждый уважающий себя мяч знал, что, возможно, ход игры изменится незначительно, но мастерство игроков, их физподготовку и любовь к ремеслу невозможно продемонстрировать на низкосортном снаряде.
Во время розыгрышей мяч принадлежал то одной команде, то другой, но, если быть менее субъективным, он не являлся собственностью ни отдельно взятого игрока, ни всего сообщества наблюдателей.
Однажды, в какой-то ничем не примечательный день, когда солнечного света уже недоставало для самореализации, а микротрещины доставляли мучительнейшую боль, мяч задумался: «А к чему весь этот бег? Зачем верчусь, преломляюсь? Неужели какой-либо мяч выйдет из игры победителем? Нет же. После очередного матча меня отнесут в тёмный шкафчик, и так до того момента, пока коже не сползёт, а беззащитная камера не лопнет от неожиданного удара». Тогда мяч испустит дух, но перед этим неминуемым мгновением забредёт мысль: «Вот-вот я стану неотъемлемой частью неуловимого глазом пространства. Мне ничуть не совестно, не страшно. Для меня было бы честью вновь стать частью мирового сообщества, а всё для того, чтобы, будучи в центре всех ударов жизни, рассказать каждому о незыблемости и важности искусства. Пройдёт огромное множество матчей, но будут помнить тот, когда на последней минуте встречи мяч после сильного дальнего удара залетел точь-в-точь в верхний угол…»
Мяч знал о своём конце, был уверен в том, что совсем скоро его выбросят за ненадобностью. Именно поэтому в один из важных дней он рассчитал траекторию своего полёта таким образом, чтобы повреждённой частью тела соприкоснуться с крестовиной.
Так мяч утратил целостность, дабы сохранить аутентичность.