Александр Сергеевич Суворов («Александр Суворый»)
Книга-фотохроника: «Легендарный БПК «Свирепый» ДКБФ 1971-1974».
Глава 805. ВМБ Лиепая. БПК «Свирепый». Гауптвахта ВМБ Лиепая. 24.10.1974 года.
Фотоиллюстрация из открытой сети Интернет: ВМБ Лиепая. БПК «Свирепый». Здание гауптвахты ВМБ Лиепая в военном городке Кароста на улице Инвалидов д. №4. Современный снимок, но в октябре-ноябре 1974 года оно выглядело точно также (только сторожевой вышки не было).
В предыдущем:
Теперь мне надо было поставить в канцелярии БПК «Свирепый» корабельные гербовые печати на все эти подписи и надписи в записке об арестовании, что я и сделал, сопровождаемый небольшой толпой моих друзей и годков. Все с интересом наблюдали за всеми моими действиями и хождениями, помня о том, что «от тюрьмы и сумы не зарекайся»…
А я и не зарекался, даже не заикался, не ждал и не искал этих приключений, но вот… сподобился…
Странно, до того момента, пока я не побывал в гостях у ДМБовских годков-маслопупов БЧ-5 в междудонном пространстве БПК «Свирепый» и не испил «маслопупской бражки» с вытекающими отсюда последствиями, я твёрдо знал и чувствовал, что от былого моего авторитета в экипаже корабля не осталось ничего, но как только всем стало известно, что старпом, капитан-лейтенант Ю.А. Кличугин, «застукал» Суворова «в непотребном состоянии» и арестовал на 5 суток «губы», ситуация в корне изменилась.
Теперь мне не надо было ничего и никому доказывать, показывать, объяснять и растолковывать, за меня это делала молва, флотские традиции и законы военно-морской службы. Для личного состава я стал неким «героем», настоящим военным моряком, прошедшим все испытания службы: боевую и политическую подготовку, вахты, дежурства и наряды, боевую службу, все испытания и посвящения, а вот теперь, ещё и заключение под стражу на гауптвахту.
Для «годков» всех уровней, даже для офицерского и мичманского состава экипажа БПК «Свирепый» я как бы стал ближе, «своим», подобным им, таким, как они, «как все» - пьющим, грешным, непослушным, своевольным, гордым. Только замполит, капитан-лейтенант А.В. Мерзляков неприятно изумился и в величайшем раздражении выговорил мне:
- От кого, от кого, но только не от тебя, Суворов, я ожидал такого вопиющего поведения! – сказал мне Мерзляков. – По сути, ты же нормальный парень, военный моряк, был комсоргом, помощником Бородавкина, рулевым на БС (боевая служба), визуальным разведчиком, на особом доверии у командира корабля и начальства. Ты же считался наилучшим кандидатом в партию, но теперь, Суворов, я вам рекомендацию не дам. За ваши художества вы пойдёте на «губу», а будете упрямствовать и нарушать, то в трибунал. Это я вам обещаю!
Мне уже было всё равно, я не слушал Мерзлякова, потому что он окончательно лишился того незримого авторитета и имиджа, харизмы, которая имеется или должна быть у флотского офицера, человека чести и достоинства, высочайшего профессионализма.
- Не вы ли сами, господин Мерзляков, - мысленно спросил я его, - способствовали тому, чтобы я перестал быть комсоргом корабля, вашим помощником, образцовым военмором? Не вы ли сами вместе со старпомом создали атмосферу тотального контроля и борьбы, якобы, за дисциплину, а на самом деле обездушили, лишили смысла и духа военно-морскую службу на нашем корабле? Не вы ли сами начали «закручивать гайки на годковских болтах с газовой резьбой»? Хотя, конечно, я не должен был так себя вести. Сорвался…
Я слушал гневные, злые, хлёсткие и несправедливые слова Мерзлякова, но меня сейчас беспокоили не его брызги из рта, а сведения, которые я узнал от мичманов БЧ-5 и БЧ-3 (с недавних пор я стал с ними дружен) о гарнизонной гауптвахте военно-морской базы Лиепая.
Гауптвахта Лиепаи располагалась на севере города в военном городке Кароста на улице Инвалидов д. №4 (Inval;du iela), совсем недалеко от того причала, на который мы сгружали боезапас БПК «Свирепый». Мне рассказали, что двухэтажное здание гауптвахты построено из красного обожжённого кирпича и раньше входило в состав бывшего Морского госпиталя XIX века. Этот госпиталь был построен в 1890-1894 годах по приказу российского императора Александра III.
Так что мне придётся сидеть 5 суток в старинном здании царизма. Меня предупредили, что «в лиепайской «губе» царят ещё царские традиции и порядки и что к коменданту «губы» нужно обращаться: «Ваше превосходительство». Ничего себе! Такого я не ожидал и, естественно, не поверил…
Ещё бывалые моряки-мичмана рассказали мне и моим друзьям-годкам, которые теперь опять охотно шли ко мне в «ленкаюту» на «посиделки у Суворова», что «по территории гауптвахты разрешается ходить только по отведённым для этого дорожкам и маршрутам, обведённым на асфальте или на местности мелом или меловым порошком», причём ходить разрешается только «строевым шагом»…
Даже в туалет, который на «губе» находится на территории возле глухого высокого забора, разрешается ходить во время прогулок или строевых занятий «только строевым шагом» и «с разрешения контролёра». О том, как ходят в гальюн «сидельцы губы» - отдельный разговор…
Обращаться и разговаривать с контролёрами-охранникам или с комендантом «губы» или с кем либо из начальства разрешается только в положении «мирно» и с разрешения «начальства», а начальство там – все, кроме сидельцев-заключённых.
То, что здание гауптвахты Лиепаи было раньше госпиталем военного городка Кароста, подтверждается крестом, выложенным кирпичами на фронтоне под крышей здания «губы». В двухэтажном здании гауптвахты 69 помещений, 39 из которых это камеры для заключённых.
- Кирпичная кладка здания гауптвахты Лиепаи по-своему очень красива, хорошо бы, чтобы и сейчас так же клали кирпичи и украшали кладкой современные здания, - говорили нам мичмана, - но само здание старое, внутри всё старое, тусклое, мрачное, холодное, совсем непригодное для нормальной человеческой жизни и службы. Может быть, из-за этой мрачности в этом здании и разместили «губу»?
- Впервые это здание начали использовать в 1905 году, когда взбунтовались матросы в Лиепае, бунтовщиков сначала содержали в палата-камерах, а потом расстреляли и похоронили тут же во дворе будущей гауптвахты. С тех пор (с 1905 по 1997 год - автор) это здание использовалось как «гауптвахта» для матросов-бунтарей и военнослужащих-преступников.
- Та что, Суворов, - сказал мне один из мичманов БЧ-5, - гордись, ты теперь моряк-бунтарь, борец против всяких гнусных порядков.
Мы ещё немного вполголоса поговорили о драконовских порядках, которые солидарно устроили на корабле наши замполит и старпом…
- Гауптвахту в Лиепае сначала использовала царская русская армия Российской Империи до 1915 года, - продолжил свой рассказ один из мичманов БЧ-5. - Потом с 1915 по 1917 год пришла кайзеровская Германия, затем до 1939 года – так называемая «независимая Латвия», а с 1939 по 1941 – советская Красная армия. Во время немецкой оккупации здесь была гауптвахта вермахта, а после освобождения Латвии от фашистов – наша теперешняя «губа». Что самое интересное, при всех режимах, как душевой (помывочной) на «губе» не было, так и нет...
- Так вот почему тебе на записке написали «В бане помыт»! – воскликнул один из годков. – А чего там ещё нет?
- А ничего нет, - ответил мичман. – Голые стены, обшарпанные ступени лестницы, камеры, стальные двери, глазки, топчаны-нары, табуретка и металлическая рама с дучкой над обрезом, чтобы нужду справлять. Вот и всё.
- А ещё там есть плац для строевых прогулок, - добавил другой мичман БЧ-5. – Да две будки туалета для мужиков и для баб, если они туда приходят иногда морякам клистир поставить или температуру смерить.
- В бывших палатах высокие окна с решётками теперь камеры, в которых сидят до 4-х человек, а когда на «губу» идёт косяк из «гульбанов» (так называют тех, кто нарушает воинскую дисциплину «загулами», «гульбищами», «групповыми самоволками», «коллективными пьянками» - автор), то в такие камеры пихают до 15 человек.
- Знаете, что самое трудное в камере гауптвахты, в которой живёт четыре, особенно 15 человек? – спросил нас бывалый мичман и сам же ответил… - Пукнуть так, чтобы не было понятно, кто это сделал! Потому что если обнаружат пердуна, то ему обязательно сделают «тёмную».
- Самое неудобное в камере, - сказал мечтательно другой мичман, - это всласть посидеть на «дучке» и покакать при всех. Окно одно, наглухо закрыто, а вентиляции как 1894 году не сделали, так и не стали делать. Аромат долго не выветривается…
- Нет, гальюн в здании гауптвахты есть, - сказал первый мичман. – Общий гальюн для всех заключённых был на втором этаже и туда водили в добровольно-принудительном порядке изо всех камер. На все 20 камер и их сидельцев отводилось в день 30 минут. «Засиделся» кто в гальюне и время общее вышло, то «опоздавшие» должны были ходить в свои обрезы в камерах и ждать до завтра. Естественно «засидевшемуся в гальюне сидельцу» устраивали «тёмную» для перевоспитания по известному суворовскому завету: «Сам погибай, а товарища выручай» и «Раньше думай о друге, а потом о себе».
- Кстати, - сказал второй мичман. – На «губе» никогда и никого нельзя быть по лицу, оставлять царапины, синяки и кровоподтёки, только по спине, плечам, ногам и заднице. Если что, то считается что ушибы, синяки и шишки от падения с табуретки или с нар…
- Тоже кстати, - добавил второй мичман, ободрённый задумчивым и притихшим молчанием моряков-годков. – Все так называемые «бунтари» и «преступники» выводятся в общий туалет только в определённые часы два раза в день – в 06:00 и в 21:30.
- В среднем матросов и военнослужащих на гауптвахте держали по 5-10 суток, не больше, - продолжил свой рассказ первый мичман. – Кто бузил, орал, метался, нарушал режим, тех держали суток 30, но не больше, потому что его по уставу нужно было мыть, менять ему одежду, водить к доктору и т.д. Особо буйных сидельцев – в трибунал и далее по этапу.
- Какие порядки в камерах, - спросил сам себя второй мичман. – Смотрели по телевизору «Семнадцать мгновений весны»? Помните, там показывали, как пастор Шлаг стоял на одной ноге в камере с немецкими уголовниками и те играли на него в карты? Вот точно такие же развлечения и на «губе»…
- Да, - снова мечтательно сказал второй мичман. – Стоять на одной ноге, выполнять упражнения «упал, отжался, встал», «изображать фельдфебеля» и т.д. На «губе» годковщина особая, блатная, воровская, да ещё с немецкими традициями. Там сами контролёры-охранники вас быстро всему научат…
- Я помню, - сказал торопливо первый мичман, - на строевой прогулке не смог удержать 5 минут вытянутую вперёд ногу по команде «Шагом»…», так потом караульный меня на 10 минут запер опять в душной дежурной камере, пока все остальные гуляли-шагали во дворе…
- Да, на «губе» быстро начинаешь ценить, уважать и любить нашу советскую Родину, - ревниво добавил второй мичман. – Вспоминаешь корабль, как вольную вольницу и родной дом. Готов хоть всю жизнь до ДМБ стоять смирно перед офицерами, только бы опять не на эту проклятую «губу». Никакой в ней романтики морской нет, и не было, только байки тех, кто это всё прошёл и им теперь хочется, чтобы и другие вкусили прелестей этой «губы»…
- Правду о том, что такое «губа» можно узнать, если внимательно почитать там многослойные надписи на стенах, - уже печально и серьёзно сказал первый мичман. – Там пишут на стенах все, кто там был, от революционных матросов 1905 года, до фашистов и наших моряков. Вот что там интересно, так это разбирать эти надписи, порой такие «пёрлы», что закачаешься…
- А что там написано? – спросил я мичманов.
- Сам скоро прочитаешь, - ответили вразнобой, но почти одинаково мичмана. – Тебе ждать недолго осталось. Денька три-четыре ещё побудешь на корабле, ожидая отвода на «губу», а потом придёшь и всё узнаешь сам. Главная надпись для тебя там такая: «Стой! Запретная зона. Стреляют без предупреждения. Территория МО СССР охраняется законом».
- Точно, - добавил первый мичман. – Стреляют там один раз в всё норовят по копчику, чтобы потом всю жизнь больно было за свою глупость…
- Ну, ладно, хватит о грустном, - сказал второй мичман. – Готовься, Суворов, найди себе длинную старую шинель размера этак 54-56, чтобы в неё три раза укутаться можно было. Вместо бескозырки найди старую шапку побольше размером, чтобы в неё можно было газет напихать, так теплее и можно как подушку использовать. «Прогары» тоже найди большого размера, газет напихаешь вместо носков и тепло тебе будет, так ещё немцы-фашисты делали. Зубную пасту береги как зеницу ока, всегда носи её с собой и никому не давай свою зубную щётку, а то ещё заразишься всякой гадостью. На дучку не садись, сиди в присядку, навесу. И ни с кем там особо не откровенничай, - выдадут и продадут за сигаретку…
- Главное, Саня, - тоже напутствовал меня второй мичман, - никому, Саня, не верь, даже нам. Всё будет так, как будет, допустишь в себе слабину, - пропадёшь, будешь таким, как ты был всегда и есть сейчас – сдюжишь, придёшь победителям. Главное, не бзди и помни, что ты – БПК Свирепый! Понял?!
И тут я впервые в жизни серьёзно и твёрдо ответил этим мичманам БЧ-5 БПК «Свирепый» в присутствии моих друзей-годков: «Понял! Спасибо!». Валерка Маховик, которому тоже должно было отбывать своё пятисуточное наказание на «губе», мне потом сказал:
- Ты так сказал «Понял!», что это прозвучало как клятва.