Продолжение.
Начало: САГА О МАЦКЕВИЧАХ Часть 1 Сиреневый туман
Часть II
ЛЮБОВЬ НА РУИНАХ
Глава первая
В земской управе города Овруча назревал скандал. Молоденькая фельдшерица, прибывшая на практику из Житомира, требовала лошадей до Словечно. Толстый дежурный секретарь пыхтел, как самовар, доказывая девице, что в такую даль никакой возможности достать лошадей нет. И потом, еще не кончилась пасхальная неделя, православные люди отдыхали, а не шастали на лошадях…
Да разве ж молодые кого послушают? Тем паче сейчас, после того, как в феврале царя скинули. Будет после такого порядок? Слава Богу, в управе оказался фельдшер из Покалева и согласился прихватить с собой упрямую девицу, туда же ревизор из волостного правления к теще христосоваться направлялся.
– Прекратите шуметь, барышня! – уговаривал студентку чиновник. – Вот, можно сказать, лично для вас лошадей вытребовали. Идите в возок и устраивайтесь…
Девушка защебетала благодарственные слова, не подозревая подвох толстого обманщика. «Пусть передохнет пару дней в Покалеве, – решил лукавый секретарь, – на Пасху сам Бог хранит православных, без лекарки обойдутся, и мне мороки не будет».
Возок с виду был крепеньким, с деревянными скамьями по бокам; ревизор, не протрезвев еще с крестного хода, храпел в углу, а другой попутчик представился житомирской барышне как Лука Васильевич и сел напротив…
Итак, студентка третьего курса Житомирского медицинского училища Мария Мацкевич на перекладных добиралась на практику. Но вернемся к началу года, принесшего столько перемен…
«Начался 1917 год печально, заболел инфлюенцией мой дедушка, мы все ухаживали за ним с большой любовью, но он будто не имел сил больше жить и умер. Большое горе нас всех настигло. Было очень холодно, суровая зима стояла, снежная. Хоронили мы нашего родного дедушку скромно. Людей было мало. Я очень плакала, так как привязалась к нему и чувствовала, что он меня всей душой полюбил…» – записала Манечка в своем дневнике и отложила заветную тетрадь в стол.
Только спустя несколько недель появилась следующая запись: «Свершилось! Произошел февральский переворот. Царь удален. Власть перешла к Временному правительству. Мы ожидали с надеждой выборов в Учредительное собрание и стали носить красные значки. Везде чувствуется приподнятость и вдохновение. Но занятия не прекращаются, наоборот, еще с большим подъемом мы стали учиться, успеваем на собрания и на митинги, на все хватает времени. Правда, деньги стали ходить в обращении «керенские», и родители очень переживают, поскольку пропали все их сбережения…»
Маня не любила длинных записей. Да и потом слишком много произошло с тех пор разных событий… Можно ли все успевать записывать? Милая, славная Манечка вот уже три года училась запоем, она любила медицину и благословляла день, когда стала студенткой. У нее было много студенческих забот, и об истинных переживаниях родителей, она, естественно, не догадывалась…
Тогда, в феврале, после смерти отца, весь непередаваемый кошмар, в котором пребывал глава семейства Мацкевичей, предчувствуя небывалый, невиданный крах державы, стал вырисовываться реально и обретать свои физические формы. Свершилось. Царь, помазанник Божий, отрекся от престола... Какие-то кукольники – Временное правительство! – правили бал.
Само по себе свержение царя было трагичным, но не более. Жутким и непредсказуемым оказалось крушение государственного устроения. Будущее, обещанное болтливыми либералами, эсерами, кадетами, меньшевиками и прочими распоясавшимися политиканами, таяло, как мираж, а впереди маячил жилистый и мосластый большевистский кулак, взраставший, как гигантский гриб, на плодородной русской ниве.
Это был перст Божий, и теперь никто не мог ничего предвидеть или предсказать.
Апокалипсис. Конец всему.
Владимир Матвеевич понимал, что семерым его детям предстоит продираться в дебрях дикого хаоса и выживать. Что из этого получится – сам Господь, вероятно, пока не знал…
Ему же, отметившему свое шестидесятилетие, тоже предстояла борьба за выживание в самом прямом физическом смысле. Все семейные сбережения – в облигациях и ценных бумагах – «сгорели» в один день. В один день он сделался совершенно нищим, и призрак голодной смердящей старости отчетливо замаячил перед глазами.
Со службы Владимира Матвеевича рассчитали по выходу на пенсию. Однако назначенное пенсионное содержание бывший волостной инспектор успел получить только один единственный раз: в начале февраля 1917 года. Как жить дальше, он не знал. И как содержать семью тоже. Более того, он не представлял, где жить. С выходом на пенсию, глава семьи предполагал покупку дома, о котором мечтал всю жизнь. Дом приглянулся на набережной реки Каменки, за него уже был внесен десятипроцентный залог… И что же? Все пошло прахом.
До самого последнего времени Мацкевичи снимали дешевую квартирку и в строжайшей экономии доучивали дочерей. Елена, круглая отличница, получала в гимназии Мариинскую стипендию. Юлия учебу на экономических курсах оставила и поступила на службу в строительный департамент. Скромный доход юной секретарши испарился вместе с охотниками что-либо построить в их городе. Одна только Маня не падала духом и корпела над своей латынью денно и нощно. Но и ее отъезд на практику заставлял родителей волноваться и остро переживать разлуку.
Владимир Матвеевич понимал, что в разломе старого мира сгинут сонмы людей, выживут только молодые и сильные. Даже богатство спасет не всех. Даже власть… Обретенная временно власть, конечно. Как еще иначе можно было относиться потомственному русскому дворянину к Центральной раде, засевшей в Киеве? Но чтобы выжить, нужно было налаживать свои отношения с этой новой, временной властью, а кому нужен был он? Старик с четырьмя иждивенцами…
Впрочем, опытному специалисту неожиданно предложили вернуться на службу: новой власти понадобился хороший спирт. Правда, взяли на должность простого контролера, зарплаты едва хватало на оплату жилья и плохонькую еду, но все же это было лучше, чем идти по миру…
Самым трагичным оказалось то, что в судьбе собственных детей Владимир Матвеевич не мог принимать больше никакого участия. Если Лиза, старшая дочь, еще как-то была устроена в Киеве, благодаря пройдохе Миховскому, то о судьбах троих сыновей – Евгения, Виктора и Павла – оставалось только молиться. Его семейный корабль разнесло в щепы, и лишь куцый обломок еще держался пока на плаву.
********************
Продолжение следует