Аспирант Раджаб Иброхимов третий день пребывал в сильном волнении. Можно даже сказать, в панике. Срок обсуждения диссертации на кафедре поджимал, но представить ее рецензентам он не мог. И ведь не потому, что диссертация была не написана. Нет, нет, республиканские товарищи не подвели и прислали почтой четыре экземпляра написанного в Душанбе научного труда вовремя. Молодцы, постарались. Раджаб получил и диссертацию и автореферат. Однако, выяснилось, что тамошние умельцы превысили объем почти в два раза. Диссертация насчитывала около 400 страниц, а автореферат — более тридцати. При этом темой научных изысканий являлось «Библиотечное обслуживание чабанов в условиях высокогорья Таджикистана». Пересылать текст обратно для сокращения времени уже не было. Ничего другого, как обратиться за помощью к своим коллегам по общаге, придумать Иброхимов не мог. А как иначе? Столько выпито за три года, столько съедено совместно плова…
Вечером он пригласил к себе Жулебу, Царёва, Голодяника и Стенечкина. Никто из них к библиотечному делу не имел ни малейшего касательства, и особенно, к высокогорным условиям Таджикистана. Роман Жулеба специализировался на экологических проблемах. Григорий Самуилович Голодяник исследовал методологию науки, Саню Царёва интересовала информатика, а вот Дима Стенечкин… Дима имел репутацию неординарного, но, как бы это выразиться, странноватого человека. Вначале он занимался режиссурой, но вскоре к своей теме охладел. Причиной тому была астрология. Этим не совсем популярным в эпоху марксизма-ленинизма учением заболел Стенечкин всерьез и надолго. Главной идеей научного труда аспиранта стало обнаружение с помощью небесных светил способностей человека чуть ли не в младенческом возрасте. Проще говоря, Стенечкин задумал, без дураков, создать некий инструмент для выявления действительно умных, всесторонне одарённых людей и даже гениев. А уж как найти им применение, это дело не аспирантское. Дима был близок к завершению разработки соответствующей методики и по его словам выходило, что этим открытием заинтересовались «на самом верху». Ну, а что же тут удивительного? Умные люди нужны везде и всюду. В том числе и «на самом верху». Другое дело, куда девать тех, кто там сейчас находится? Но это в рамки Стенечкиного исследования уже не входило. Однако, научный руководитель относился к изысканиям своего подопечного, мягко говоря, отрицательно. Он всячески противодействовал смене темы и, в конце концов, предъявил аспиранту веский аргумент. Чтобы обосновать актуальность и научную значимость нового исследования Стенечкина, нужно было заручиться высказываниями по данному вопросу классиков марксизма-ленинизма, решениями партии и правительства. А что говорили классики и говорили они что-либо вообще, неизвестно. Да и партия вместе с правительством, вроде бы, тоже никаких решений не принимали. Но Диму было не переубедить. Он с маниакальным упорством взялся изучать бесчисленные тома сочинений классиков, материалы съездов и другие документы. Просиживал в библиотеках дни напролёт. В результате приобрёл неприятную болезнь геморрой. Но не отступил, работал стоя. И вроде бы даже что-то нарыл.
Раджаб изложил суть проблемы, выставил на стол три бутылки «Пшеничной» и отправился на кухню готовить плов. Группа поддержки оживилась. Жулеба нашел в тумбочке стаканы, четвертушку хлеба и банку консервов «Килька». Минут через сорок, когда Иброхимов принес казан с пловом, в комнате шло бурное обсуждение его диссертации.
— Нет, ну ты мне объясни, на хрен этим чабанам в горах на верхотуре библиотечное обслуживание? Они там пасут отары, книжки читать им некогда, и вообще, это что — наука? — горячился Роман, обращаясь к Голодянику. Тот, поправив очки и выудив из банки кильку, пожал плечами:
— Имеет право на существование. Во всём можно найти свой витамин. Чабанам библиотеки, может, и не нужны, а Раджабу кандидатская степень очень даже не помешает.
Стенечкин что-то искал в своей картотеке, он всегда носил её с собой. Саня задумчиво смотрел на непомерно объемную, в твердом переплете диссертацию Иброхимова, написанную таджикскими специалистами. Он имел уже довольно богатый опыт общения с представителями национальных республик: в армии, в Сибири на «стройках коммунизма», на автозаводе им. Ленинского комсомола, в институте. Получалось, что плохих наций не бывает, в любой нации есть, как вполне приличные люди, так и вполне законченные отморозки. Вспомнилось совсем недавнее. На первом курсе в институте Царев жил в комнате с двумя туркменами и казахом. Казах Жильбай был без руки, тихий, скромный парень, хорошо говорил по-русски и даже самостоятельно и неплохо сдавал сессии. «Цивилизованный» туркмен Аллаберды, или просто Алик, из Ашхабада, чье полное имя и фамилия занимали пол-листа, довольно быстро вписался в жизнь института и общаги. Он ездил на картошку, работал в стройотряде и в студенческом отряде проводников вместе с Царевым. На третьем курсе уже ел сало и серьезно встречался с гарной хохлушкой Олесей. Туркменская родня, конечно, не признала такой выбор Алика, тем более, что ему на родине уже давно была найдена невеста. В конце концов, они поженились здесь, в Москве, и уехали к Олесе в Житомир.
Второй туркмен, Шамурад, был мелкий, злобный, почти совсем не говорил по-русски, почти совсем не ходил в институт. Как говорил Алик, тот спустился с гор по нужде, а его сцапали и отправили в Москву учиться. Целыми днями он шумно пил чай из пиалы и покуривал травку. Несколько раз случались у Сани с ним конфликты, один раз тот бросился с ножом, за что был бит беспощадно. Уроженцы нацреспублик приезжали учиться по целевому набору и жилось им здесь вполне вольготно. Деканат закрывал глаза на пропуски занятий, преподаватели относились лояльно, ставя в зачетки незаслуженные оценки и зачеты. А попробуй не поставь, тут же жалоба в постпредство. Кому захочется иметь неприятности на пустом месте? Анашу курили многие. Алик, просвещая Саню в этом вопросе, рассказывал, что у них покуривать начинают с пятилетнего возраста. Иногда земляки собирались в их комнате и пускали косячок по кругу, запивая вином. Однажды попробовал и Царёв. После решил: первый и последний раз. К четвертому курсу отношения со зловредным туркменом более-менее наладились. Как-то, улучив момент, тот стал выяснять у Сани, куда он намеревается ехать работать после института.
— Пока не знаю, — пожал плечами Царёв.
— Поехал ки нам, Тюркмения.
— Зачем?
— На работ. Я буду министра култур. Ты — мой заместитела.
Воспоминания Сани прервал жизнерадостный голос Жулебы.
— Слушай, Раджа, а на фига тебе целых десять положений, выносимых на заащиту? Насколько я понимаю, главное положение заключается в том, что особо ценную литературу чабанам в горы следует доставлять вертолетами. Так?
— Так. И что? — Раджаб тупо смотрел в свой автореферат.
— Ну вот, — оживился Жулеба, — предлагаю выкинуть все положения и оставить одно.
— Какое?
— Вот это, главное. Только в другой формулировке. Пиши: особо ценную литературу следует доставлять чабанам ПТУРСами.
— А что это? — Иброхимов ошарашено воззрился на Романа.
— Ну, ракета такая реактивная. Представь, сколько надо лететь вертолёту в горы, да и сесть там, наверно, сложно. А тут, вжик, и книжки на месте, точно по адресу.
Раджаб старательно записал главное научное положение в формулировке Жулебы.
— Ну, ты, Раджа, шуток совсем не понимаешь. Это я так, для разрядки напряженности. Давай, наливай допинга, сейчас работать начнем.
Спустя некоторое время приступили к редактуре. Во введении на треть сократили «высказывания классиков», вместе с «решениями партии и правительства», по библиотечному обслуживанию чабанов. Они занимали половину объёма вводной части. Из десяти положений оставили четыре, хорошенько прошлись по тексту, безжалостно вычеркивая целые куски.
К утру научный труд Иброхимова сократился почти вдвое. Он отвёз исправленный текст машинистке, а спустя несколько дней представил диссертацию на кафедру. Обсуждение прошло, как по маслу. Через полгода Раджаб, один из первых, успешно защитился, не получив ни одного «чёрного шара». Остальные, кроме Стенечкина, стали кандидатами наук гораздо позже. Дима же так и не смог защитить свою уникальную методику. То ли что-то не доработал, то ли вышестоящие начальники усмотрели в задумках молодого ученого слишком нерациональное для себя зерно. Так или иначе, соискателя «прокатили». Стенечкин пытался применять свои научные достижения на практике, тестируя людей с различным уровнем интеллекта и разным социальным статусом. При этом многие обижались и вымещали обиду на незадачливом исследователе. В результате Дима сильно запил. Позже прошел слух, что он слегка повредился рассудком и, в конце концов, очутился в «психушке».
Спустя год после защиты Иброхимова Саня встретил его в институте. Раджа приехал поступать в докторантуру.