Никифорович длинный. Он, если присмотреться, ещё и долгий. Долгота Никифоровича - 57 лет.
Он контролёр, Никифорович. Это не отчество, это фамилия.
- Это не отчество, это - фамилия: НикифорОвич.
Фамилия такая.
- Контрольный НикифорОвич. Здравия желаю, - говорит он в телефон. - Происшествий нет.
Телефон висит на стене. Ящичек полированного дерева. Ручка. Чтобы позвонить, нужно крутануть ручку и сказать в трубку: "Гексод". Это выход на коммутатор. Иные другие пользуются и звонят своим знакомым, хоть это и запрещено. Никифорович звонит по службе. У него нет знакомых. Вся родня Никифоровича - это повязка с буквами, напарник Тяпа и телефон.
- Тяпа на обходе, - говорит он. - Сработка на складе ГСМ.
Она ахает...
Ах да. Зашла на минутку и посидеть Катерина Неброски. Она в платочке. Юбка в пол и кофта в талию, фасон "ромашки спрятались". Катерина работает в цеху. Пахнет рыбой.
- Сработка, - важно говорит ей Никифорович. - Тяпа выясняет. Он на обходе.
Обход каждый час. Сорок пять минут сидишь, пятнадцать - ходишь. Территория большая. Раз - Тяпа идёт, другой раз - Никифорович. Тяпа если идёт, то слышно: он нарочно загребает ногами - пугает... Никифорович идёт - тоже слышно: он сосульки сшибает с крыш, руки длинные и сам длинный. Сосульки отросли за ночь. Март - месяц такой: днём тает, ночью морозит. Катерина вздыхает:
- Пойду...
- Ага. Тяпа подойдёт с обхода, а стульев только два. Человеку отдохнуть.
- Ну пока, Сеня.
"Сеня?!"
- Ну пока.
- Неброская приходила? - спрашивает вернувшийся Тяпа.
- Зашла на минутку и посидеть. Как там?
- Нормально. Ветер, наверное.
Тяпа садится на второй стул. Он наливает чай в кружку.
- Люблю крепкий.
Тяпа молодой. Лицо ярое, простое. Глаза ясные и какие-то отчаянные, распахнуты на всех. Как будто из больницы выписался: страдания позади, можно жить припеваючи. Откуда молодости узнать, что задние страдания ещё не раз выйдут и спереди, и боком, и отовсюду. Это вот НикифорОвич знает.
- Чтобы завтра же этой Машки духу не было на территории. Поняла? Ты у нас кто - профком? Вот и действуй, профком.
Это он, начальник Сидоров. Строгий! Нос перебит. Начальник в молодости занимался боксом. Катерина кивает: Машка, да, действительно... распоясалась. Пора меры принимать.
- Я Никифоровича подпишу. Он добрый. А другие никто не возьмётся, - говорит она.
Кто котлету кинет, кто камень. Машка уже различает работников, знает, от кого что может прилететь. Ей на вид года три. Пегая, косолапая, морда кривая и глаз косит. И что кобели находят в ней? Машка щенится по три раза на год. Пора меры принимать. А не то - убьют ведь.
- Убьют Машку, давай стерилизуем? Я деньги соберу и договорюсь с водителем Володей - отвезёт...
- Надо помочь, - Никифорович кивает. - Хоть и не мой профиль.
Еле поймали корову. Хотела на дерево залезть, со страху: решила, дура, что уже убивать хотят...
- Если она сиденье испачкает, убирать будете сами, - нервно сказал водитель Володя.
И так рванул с места, что все попадали на пол: Катерина, Машка и Никифорович. Доехали едва живые.
Машка отлёживается после операции в старом корпусе. Ходят по очереди навещать и кормить-поить. И убирать. Если идёт, ногами шаркает, то это Тяпа. Если сосульки вдруг начинают с грохотом валиться с крыши, то Никифорович.
А если не слышно и не видно, то, значит, Катя Неброских. Она уберёт, водичку сменит в миске. И сядет рядом на рогожку, юбку на колени натянет. "Ты бы, Катерина, юбку пожалела, что ли. Одна ведь юбка у тебя хорошая. - Да что жалеть... тут себя некогда пожалеть, а не то что юбку."
И - вздохнут обе...
21 августа 2017 г.