Мы все знали, что скоро будет марш-бросок. Сержанты и офицеры с нескрываемым злорадством пугали нас тем, что именно марш-бросок покажет, какие мы парни. Нам всем хотелось быть настоящими мужчинами, но все же испытывали чувство тревоги перед неизведанным испытанием. Ежедневные многокилометровые пробежки выматывали, и трудно было себе представить семикилометровый марш в полной экипировке с участками по заболоченной лесистой местности. Успокаивало одно – не мы первые, не мы последние, если кто-то прошел через это, пройдем и мы.
В учебной части советской армии были созданы особые условия армейской подготовки. Если в обычной части новобранец попадал в казармы со старослужащими через две недели карантина, то в «учебках» курсанты проходили премудрости специальной подготовки почти полгода.
«Учебка» - это особый мир со своими законами. Курсант не имел никаких прав, жизнь состояла из сплошных обязанностей. Для вчерашних мальчишек это было довольно суровым испытанием, новобранцам не давали времени для адаптации и возможности привыкнуть к резким переменам в жизни. С самого первого дня, с первой минуты убеждали, что здесь ты «никто» и звать тебя «никак». Ты «дух», твое тело не принадлежит тебе, а создано, чтобы исполнять приказы командиров. Если ты считаешь, что это не так, то существует тысячи способов причинения боли и унижений. Закон «учебки» состоял из двух частей. Часть первая – командир всегда прав. Часть вторая – если командир не прав, смотри часть первую. Эту истину необходимо было принять, и только тогда можно было сохранить себя.
В командирах и сержантах «учебки» ходило немало неадекватных личностей, наслаждавшихся необъятной властью над курсантами. Ошарашенные и испуганные новобранцы в первое время напоминали стадо сбившихся в кучу баранов. Сапоги-колодки, несуразная хэбэшка делали солдата смешным, даже самый симпатичный юноша выглядел пугалом, однако, несмотря на все трудности и испытания, жить можно было и в «учебке». Сержантский состав в учебных частях специально подбирался из наиболее сильных и не очень умных парней, способных использовать грубую силу для того, чтобы держать в страхе и в подчинении новобранцев. Необъятная власть над людьми опьяняет, и искушение властью выдерживали далеко не все. Развращенный разум выдумывал различные способы издевательств, которые применялись в первые дни. Однако сержанты тоже люди и их тела тоже способны испытывать боль. Они ночевали в той же казарме, что и курсанты, а суровые испытания выявляли и среди новобранцев сильные личности, способные на поступок. Хотя курсант не имел никаких прав, он не был лишен возможности заводить друзей, а это был достаточно серьезный аргумент в условиях «учебки». Это были не те отношения, которые возникают в обыденной жизни. Здесь дружба накладывала на человека обязанности защищать интересы товарища более своих, жертвовать своим благополучием и своим спокойствием ради друга. В иных сплоченных группах формировались свои принципы и правила, курсант мог себе позволить проиграть, но курсант не мог не оказывать сопротивление, если затрагивались его честь и личное достоинство. Таких ребят в «учебках» бывало немного, но они были.
Сержанты инстинктивно чувствовали тех, кто способен дать отпор, и с первых дней усиленно стремились задавить их, подавить волю к сопротивлению и способность к адекватному мышлению. Курсант должен был стать исполнительным механизмом в руках командиров, и вся система строилась на этом. Рукоприкладство в «учебке» - явление обыденное, однако были группы землячеств, которые давали жесткий отпор даже сержантам. Конечно, несоразмерность сил приводила их к поражению, но такие проигрыши только сплачивали их, тогда как сержанты не являлись единым целым. Даже в условиях «учебки» сержанту приходилось оставаться наедине с курсантами, и такое уединение иногда оборачивалось для него плачевными последствиями. Идти жаловаться офицеру для сержанта – дело последнее. Хотя сержанты в «учебках» по сути своей доносчики информации до старших командиров, но сообщать о своем проигрыше курсантам они не спешили никогда. Это служило свидетельством их неспособности управлять и доминировать. Такого сержанта, как правило, отправляли в обычную воинскую часть, где его появление являлось необычным подарком судьбы для его бывших курсантов.
Сигнал «тревоги» зазвучал в два часа ночи. На сбор и построение были даны всего десять минут. За это время необходимо было одеться, получить оружие, боеприпасы и противогаз, закатать шинель в «скатку». В суматохе в положенное время никто не укладывался, но все же рота достаточно быстро построилась на плацу. Сержанты заставляли всех подпрыгивать, чтобы ничего не болталось и не звенело. На нерадивых воинов сержанты смотрели злым взглядом, одергивали за ремни, и требовали быстро подтянуть снаряжение. Офицеры стояли в сторонке и наблюдали, как рота готовится к выступлению. В темноте ночи раздался топот сотен сапог и, несмотря на усилия командиров, в разных местах послышался металлический звон. Сержанты с досадой сопровождали свои подразделения, злым шепотом угрожая всеми карами курсантам.
Рота растянулась длинной «змейкой» и солдаты вереницей прошли через КПП части. Первый километр марш-броска прошел по асфальтированной дороге. Была дана команда «бегом» и рота начала растягиваться еще больше. Сержанты стали подгонять отстающих курсантов. Ночь была достаточно холодна, высокие хвойные деревья обступали дорогу с двух сторон, а свежий воздух позволял дышать полной грудью. Однако уже через пару километров пот начинал литься ручьем, пилотка промокла, и капли пота стекали по лицу. Ненавистная шинель, накинутая в скатку через плечо, в кровь растерла шею. Чтобы перекинуть ее в другую сторону, необходимо было переместить автомат на другое плечо, а это непростая задача, когда бежишь и не имеешь права отставать от взвода. Еще через пару километров курсанты начали падать. Они лежали, тяжело дыша, некоторые от нехватки воздуха хрипели, рядом валялось оружие, практически бесхозное. Сержантам хорошо, они бежали без экипировки, без оружия и шинелей. Они пинали ногами лежавших на земле курсантов, заставляя подниматься, однако не все в состоянии были это сделать. С каждым шагом падающих солдат становилось все больше, и сержанты вынуждены были дать команду перейти на быстрый шаг. Полотно асфальта было достаточно густо усеяно лежащими курсантами, остальные же шли вперед. Рота обязана была выполнить задачу, несмотря ни на что. Быстрый шаг дал возможность отдышаться, падающих воинов становилось меньше, но они еще были. Сержанты с удвоенной яростью старались их поднять, но во многих случаях окрики были бесполезны, у людей не оставалось ни сил, ни воли идти дальше. В какой-то момент возникло ощущение, что земля уходит из-под ног, воздуха становилось с каждой минутой все меньше и меньше, силы стали таять катастрофически. Ноги налились свинцом, резкая боль стала отдаваться в груди, словно легкие были изрезаны ножом. Краем глаза, идущий рядом земляк увидел, в каком плачевном состоянии я нахожусь. Дай автомат, и поправь шинель, ты уже в кровь натер шею, - скороговоркой выговорил он, стараясь не тратить сил на разговоры. Товарищ держался молодцом, он физически был намного крепче. Молча передал автомат, и как будто гора с плеч свалилась, идти стало немного легче. Снова зазвучала команда «бегом» и поредевшая рота вновь перешла на легкую трусцу, требующую неимоверных усилий. Мелькнула мысль, что оставшихся сил точно не хватит дойти до цели. Потерялось ощущение пространства и времени. Исчез стройный ряд высоких хвойных деревьев, но я и не заметил, когда это произошло. Редкий лесок из кустарников наполнил большую поляну, образовавшуюся на месте вырубленных деревьев. Резко зазвучала команда сойти с дороги, и мы уже побежали по опушке леса. Местность стала пресеченной, болотистой, и каждый шаг давался с трудом, однако дышать стало немного легче, открылось второе дыхание. Как ни странно, падающих ребят уже не было. Колонна практически рассыпалась, по такой местности сложно было бежать стройными рядами. Деревья рассекали нашу колонну, и сержанты прекратили попытки заставить нас держать строй, видя их безуспешность. Как только открылось второе дыхание и стало легче дышать, появились силы, чтобы продвигаться вперед. Протянул к товарищу руку за своим автоматом, и он с чувством облегчения передал его мне. По его лицу было видно, что помощь мне ему далась совсем нелегко. Если раньше ему приходилось сдерживать свой шаг, чтобы держаться рядом со мной, то теперь мы оба одинаково тяжело шли вперед. Чеченцам падать нельзя, это наказ, это слово, данное товарищам, это способ доказать своим командирам, что мы – мужчины, где нужно исполнить приказ – мы его исполним, несмотря ни на что. Теперь я не сомневался, что дойду до цели, там, сзади остались лежать ребята, намного крепче меня физически, и у них не оказалось рядом друга, когда стало совсем невмоготу. Второе дыхание дало возможность мыслить, цепким взглядом стал выстраивать маршрут, который требовал меньших усилий. Вот бегущим впереди приходится перепрыгивать через овраг, и я ухожу немного в сторону. Необходимость находиться в едином строю отпадает, рота разбилась на группы курсантов, упорно продвигающихся вперед. Сержанты уже не кричали на нас, им тоже приходилось нелегко, хотя и бежали они налегке. Утро вступило в свои права, и первые лучи солнца сбивали росу с зеленных трав. Неожиданно для всех зазвучала команда: Рота, разворачиваться в цепь. В атаку-у-у-у!
Эхом разносится команда по цепи, неизвестно откуда появились силы, и мы побежали вперед, автоматы из-за спины переместили в положение на грудь. Возникло ощущение победы и сильное желание соприкоснуться с ней первым, хотелось вырваться вперед и достичь цели. Деревьев становилось все больше и больше, то далеко, то рядом мелькали силуэты ребят. Мы дошли, мы доказали, что достойны уважения. Неожиданно откуда-то появились офицеры, которые раздали каждому по пять холостых патронов, а у меня в кармане солдатских галифе лежали две пачки по тридцать штук, подарок знакомого капитана. Отдал половину своему товарищу, и тут как из-под земли появились земляки из других взводов, они все дошли, они доказали, что способны пройти это испытание. Пришлось вторую пачку отдать им, и смотреть с каким ликованием они салютовали в воздух.
Белый дымок полевой кухни напомнил, о чувстве голода. Ребята с котелками выстроились в очередь, каждый чувствовал себя немного другим, нам как будто дали мерило, чтобы измерить себя, кто чего стоит, кто на что способен. Мы оценили себя, и тех, кто рядом. Мы уже не боялись сержантов, да и они оказались просто парнями, для которых марш-бросок тоже серьезное испытание. Мы с товарищами устроились на зеленой поляне и с аппетитом уплетали горячую кашу, никогда в жизни я такой вкусной ни ел. Нам дали полчаса на отдых, и мы моментально улеглись на лужайке, пригодилась и шинель, которая хоть и натерла в кровь мою шею, но тут послужила постелью. Каша и короткий сон вернули силы, молодость тем и хороша, что не требует большого времени для физического восстановления. Грузовые УРАЛы подвезли наших менее удачливых сослуживцев, они уныло спрыгивали с кузовов автомобилей и уныло плелись в сторону полевой кухни. Увы, они были лишены той радости, которую испытали мы, когда дошли до цели.