Денег катастрофически не хватает. Только в кассе получку схватишь, до кармана не донесешь, а в руке уже ничего нет и в кармане пусто. Куда деньги делись? Куда-куда, сквозняком выдуло!
От того сквозняка зародилась в голове мысль. Вредная мысль, но цепкая: «Деньги нужны!» И не поспоришь с той мыслью, потому как мысль есть, а денег нет.
А где те деньги взять? Банк ограбить не могу, МММ соорудить не сумею, на паперть идти стыдно. А если, к примеру, продать что-нибудь ценное? Такое ценное, что больших денег стоит.
Только чего, если покумекать, у меня ценного есть? Получается, что и ничего нету, собственно говоря. Для меня-то оно и вовсе бесценное, а кто другой так за него и копейки ломаной в базарный день не даст.
Как же так получается, что ничего ценного, дорогой товарищ, у тебя нету? Как же ты жизнь так прожил, ценностей не накопил? Стыдно стало, вздохнул тяжело и призадумался.
Почему же нет ничего ценного, когда есть? Что каждому гражданину дорого, что для него бесценно? Правильно – Родина! От такой мысли сперва пот прошиб, потом холодом обдало, аж зубы свело и в животе противно стало. Это же все одно, что мосты сжечь, последнее отдать, самого себя заживо похоронить. Кто ты без Родины – никто. А без денег? В принципе то же самое. Трудно, тяжело, страшно.
Но мы не привыкли отступать. Подтянул живот ремнем, сжал крепко зубы и пошел объявление подавать: «Продам Родину. Дорого. Посредников и нерезидентов просьба не беспокоиться. Юридическое оформление сделки. Срочно.»
Девушка, когда бланк прочитала, чуть со стула не упала. Отказалась было принимать, но я настоял на свободе информации и конституционном праве каждого гражданина на самоопределение.
Во вторник объявление вышло, а в среду началось…
В телефоне появились странные щелчки, возле дома прочно обосновалась бригада рабочих в новеньких фуфайках, лениво взламывающих и тотчас же укладывающих обратно свежий асфальт. Почтальоны зачастили с телеграммами от давно забытых родственников. Два на два, еле в дверь проходят и по углам глазами зыркают. Кто два на два? Ну не родственники же.
Только это все народ больше посторонний, покупатель позже пошел, ближе к обеду. Первым пришел мужик в деловом костюме с кейсом прицепленном цепочкой к руке.
– Гутен морген, – говорит, – тут Родину продают?
– Тут, – отвечаю, – проходите на кухню, сейчас документы принесу!
Не успел он шагу сделать, как щелкнуло что-то, словно камушек бросили и мужик на меня повалился, а за ним уже другой вваливается и дверь за собой закрыть пытается. Кейс упавшего мужика раскрылся, из него пачки новеньких долларов посыпались, я чуть не подавился.
– Асталависта, мучачос! – говорит новенький и пинает лежачего. – Вы Родину продавайт? – интересуется деловито. – Платьим чьорным наличкой, налогом не облагается!
Не понравилось мне это, не по нашем как-то лежачего пинать. Поэтому я без лишних разговоров этому мучачосу в харю и за дверь. А у него из-за пазухи вываливается пакет пластиковый, рвется пополам и на пол баксы рекой текут. Е-мое, уже пола не видно, по деньгам хожу.
Бесчувственное тело не успело коснуться бетона, а в дверь уже баба втискивается, юбку короткую одергивает и кокетливо так прическу поправляет, давая мне время на созерцание ее прелестей в вырезе маечки.
– Бонжур, моншерами! – мурлыкает не по-нашему. – Не угостите даму папироской?
И так подмигивает, что и ежу понятно, папироской тут не отделаешься. А куда мне в мои-то годы, да на молодой козе скакать. Хотел было вежливо послать дамочку, мол, не до тебя, милая, но не успел. Откуда она пистолет достала, я так и не понял, но поверил в искренность и чистоту ее намерений однозначно. Сглотнул и молча за документами пошел – ясен пень, настоящий покупатель пришел.
В кухню возвращаюсь с папочкой, а там кавардак, баба вся белая стоит, майка порвана и прелести бесстыже так торчат. Я не сразу и заметил, что за ее спиной какой-то самурай с саблей и в черной маске мне глазки строит.
Самурай саблей взмахнул, я глаза закрыл, чтобы не видеть, как дамочку зарежут, а когда открыл, вижу прелести ее на столе валяются и в них баксы набиты туго. А дамочка так себе, ничего особенного, без тех причиндалов.
– Моя хосет купить твая Родина, музик! – говорит самурай и ненавязчиво так саблей помахивает.
– Сперва деньги покажи! – твердо заявляю я и прячу папку с документами за спину. – Знаем мы вас узкоглазых, вам палец в рот не клади!
Тот молча достает кинжал из-за спины и брюхо себе вспарывает. Ну, е-мое, нашел время харакири делать. Только кровища не хлынула, а на пол посыпались баксы, он их у себя на поясе хранил для секретности. Хорошо, что не в трусах, а то бы срамота получилась, да и промахнешься не ровен час.
– Что-же, – говорю я спокойно, вставая с пола и отряхиваясь, – отчего же не продать, если покупатель при деньгах. Только зачем оно вам?
– Нипон страна маленькая, Расия бальсой страна – несправедлива палусяетца!
Посмотрел я на него с большим сомнением, но виду не подал – плох тот продавец, что свой товар хает раньше времени. Хлопнул папку на стол, открыл и тут…
Как по команде со всех сторон набежали мужики с автоматами и в фуфайках рабочих, всех положили на пол, самурая вместе с саблей в шкаф засунули, бабу в ковер закатали, деньги ногой разгребли и кому-то дорогу дали.
Вошел еще один мужик, морда кирпичом, смотрит хмуро, неприветливо.
– Кто тут Родину продает?
– Я! – тихонько пищу из-под ботинка сорок пятого размера.
– Поднять! Посадить! Дать бумагу и ручку! Пиши!
– Чего писать-то?
– Я, такой-то и такой-то, чистосердечно признаю свою вину в том, что хотел Родину продать! Пиши, пока к стенке не поставили!
– Не буду писать! – бросил я ручку. – Вы тут при чем? Моя Родина, я ее и продаю!
– Родина – она наша, Родина – она для всех! А ты, гад, решил ее продать!
– Позво-о-о-льте, мой сад – исключительно моя Родина! И ни с кем я его делить не собираюсь! Хочешь огурчики собирать с моих грядок – бабки вперед. Только цена растет – сам видишь, какой покупатель пошел! – гордо обвел я рукой разбросанные там и сям доллары.
– Какой сад? – хором на четырех языках заорали ранешние покупатели.
– Мой сад, четыре сотки, включая колодец и сараюшку. А вы что подумали? – удивился я.
Мужик хмурый сплюнул в сердцах и ушел молча. За ним потянулись рабочие с автоматами. Покупатели молча перешагнули через деньги и удалились восвояси. Остался я с кучей денег и своей Родиной.
Правда порадоваться особо не успел. Налетел сквозняк и фьюить, вымел все деньги в открытое окошко. Ринулся я схватить, хоть что-то, но лбом в холодильник втюрился. Очнулся, в квартире пусто, в смысле денег нет.
То ли привиделось, то ли на самом деле было, но с той поры зарекся я Родиной торговать – себе дороже выходит!