Не только Ольга с Натальей гадали в тот вечер.
Гадали в тот вечер девки из всей Российской Империи. Гадали на женихов, на судьбу свою, задавали вопросы картам, смотрели в зеркала. Верили они каждому гаданию.
Святки. Что ж ещё сказать…
Гадала в тот вечер и Виктория. Разложила она карты на столе, задавала им вопросы всякие. Иногда смотрела она на отца, который читал газеты, сидя на удобном диване возле окна.
За окном северная погода творила чудеса: метель смешивалась с дождём, выл ветер, принося плохие приметы и вести. Николай Степанович, чтобы хоть как-то сделать этот вечер приятным не смотря на погоду, то и дело вставлял разные пластинки в патефон. В общем, атмосфера была довольно приятной. Но все приятные атмосферы рано или поздно кто-нибудь нарушает. И эту нарушили.
Возле входной двери послышался скрежет, а после звон ключа. Послышался шум, ключ вставили и покрутили два раза. После чего дверь открылась, и послышался сильный ветер. От испуга Виктория обвернулась, а Николай Степанович крикнул:
-А ну, зараза, заходи быстрей. Заболеем ещё из-за тебя! — на пороге стоял Гавриил.
Весь он был мокрый от снега с дождём. Закрыв дверь на два замка, он уставшими глазами взглянул на Николая Степановича, снял шапку и хорошо махнул головой. Его черные мокрые волосы теперь были полностью взлохмачены, но это волновало его меньше всего. Стянув с себя верхнюю одежду, он принялся за обувь.
Из-за погоды ноги его промокли полностью, и из сапог вытекала вода, но Гавриила это не пугало. Он разулся и спокойно вошёл в комнату, хотя чувствовал он себя ужасно.
-Добрый вечер, Николай Степанович. Добрый вечер, Виктория Николаевна, — он улыбнулся и прошёл к столу, — ух, устал я как собака. Жрать хочется, и спать хочется, сил нет, — Гаврила сел за стол.
-А что, смена уже кончилась? Неужели одиннадцать уже? — Николай Степанович глянул на часы.
-Двенадцать уже, я пока дошёл… Там метель страшная, не могу понять, что творится на улице, — Гаврила положил руки на стол и посмотрел вниз.
-Я сейчас ужин принесу, — быстро сказала Виктория и убежала.
-Неси, неси, дорогая. Николай Степанович, вы отужинаете со мной?
-Да, — Николай Степанович отложил газету, — Виктория, и на меня неси, — крикнул он.
Затем немного помолчав, спросил:
-Как на заводе? Чего люди говорят?
-Много чего говорят. Жалуются на войну и голод.
-Жалобы это нынче хорошо. Это сейчас нам на пользу, — Николай Степанович погладил усы, — про власть что говорят? Чего хотят?
-Мира, прежде всего, хотят. У всех, то сыновья, то племянники на фронт ушли. Пишут им в письмах, что на фронте ерунда творится. Не знаю куда идти, за кого быть, кого бить уже не знают. Ждут конца.
-А сам ты что думаешь? — Николай Степанович сел за стол.
-Конец будет, когда ноги будут синие, — твёрдо сказал Гаврила.
-Шутишь? Ну, шути, шути. Только времени мало, сейчас мы шутим, а завтра плакать будем все вместе, а ты тем более, — в комнату вошла Виктория с подносом.
-А я уже знаю, что плакать буду. Судьба у меня такая, что плакать нужно. Но это ничего, я привык, — Гавриил всё ещё смотрел вниз и сопел носом, — спасибо Виктория Николаевна, — наконец-то поднял голову он.
Глядя на него, действительно было видно, что плакать он привык. Его мокрая от пота рубаха полностью прилипла к спине, черные штаны были тоже мокрые, но не от пота, а от снега. Единственное, что придавало ему более лучший вид — ремень. Красивый, кожаный ремень, который Гаврила купил ещё давно, когда ещё не был простым рабочим. Ремень это он носил с собой всегда, хранил его как талисман, но на самом деле этот ремень придавал ему много воспоминаний…
Уставшими карими глазами Гавриил посмотрел на Николая Степановича и взял с подноса тарелку с супом. Ел он медленно, боялся, что еда быстро закончится. Каждый раз, когда он наклонялся, то его черные волосы немного падали вниз, но он не придавал этому значения.
Николай Степанович посмотрел на него и подумал, и вспомнились ему слова Гаврилы: «Конец будет, когда ноги будут синие»
«А ведь действительно, — подумал он, — у этого паренька, то и правда, конец тогда и будет».