НЕБО давняя история
Сначала я напишу о том, что помню, а потом отыщу дневники того периода и, может быть, там что-либо интересное найдётся. А помню я, кажется, многое.
Тогда я была корректором в большом проектном институте. В нашей комнате работали, в основном, женщины. В один прекрасный день зашёл к нам сотрудник и предложил записаться в парашютный кружок. Наши дамы посмеялись и выпроводили его. Я никогда не мечтала о небе, о самолётах или парашютах, я с детства говорила, что хочу стать моряком. Потому я не принимала участия в обсуждении проблемы записи в парашютный кружок.
– Я бы прыгнула, если бы загорелся самолёт, – сказала одна из женщин.
– А я, если вдруг кто-то с ножом, – заявила другая.
– А я – вообще – ни за что!
И тут я не выдержала и спокойно сказала:
– А я бы смогла.
Ох, что тут поднялось! «Возьми запасные трусики!», «Кто только будет там твои косточки собирать?!», «Вот уж герой, так герой!».
Мне 19 лет, долго ли меня раздразнить! А ведь я почему-то всегда знала, что я смогу сделать, чего не смогу. Пошла к сотруднику, который приглашал записаться в кружок, записалась. А потом начались настоящие мытарства! Заниматься на подвесной системе – это всегда пожалуйста, а вот прыгать-то мне и нельзя. Другим можно, а мне нельзя. «Неужели я хуже других?» Пришлось общаться с врачами аэроклуба, которые проводили исследования наших ребят и я надоедала им своим «почему?». Одни говорили «физически слабенькая», тогда я бежала к подвесной системе – приспособление для наземной подготовки – тут я показывала врачам, как свободно разворачиваю на этой системе свой вес, влево-вправо. Другие врачи мотивировали свой запрет на прыжки тем, что у меня плоскостопие, а у них на этот счёт – инструкция.
Интересный способ преодолеть следующее препятствие я изобрела сама. Дело в том, что в одном глазу у меня оказалось сниженным зрение, хоть очертания букв с смутно могла рассмотреть и этим глазом. И тогда я наизусть выучила необходимые мне три строчки букв теста, таблицы в кабинете окулиста. Ш Б, Б Н К, Б Ы Н К М. Кажется, правильно до сих пор помню. Вышло отлично, при зрении 0,4 прыгать можно. А у меня было на самом деле 0,1.
Мои нарушения относились к правому глазу, я тщетно пыталась доказать, что двумя глазами вижу хорошо.
Потом оказалось, что врачей смущал мой вес («тебя же ветерком отнесёт в сторону от аэродрома!»). Интересно, сейчас мой вес далёк от тех 47 кг, которые были тогда, я давно поправилась изрядно, а ведь унесло меня чёрт знает куда – совсем в другую сторону, даже страну!
А тогда была весна. Весна в природе – апрель, весна в моей жизни – 19 лет. Я ходила по улицам, иногда останавливалась на краю тротуарной бровки, пытаясь представить себе, что вот тут – пустота, туда нужно прыгнуть. На миг замирало сердце, ведь я ещё толком не знала, что это всё такое. Мной руководило, наверное, упрямство и желание доказать, что я МОГУ. Пару раз меня брали с собой на аэродром «на всякий случай», но к прыжку не допускали. Таких, как я, было несколько человек.
Но вот настало 21 апреля 1957 года. И записи того времени: « Вот когда я поехала на аэродром, чтобы наконец-то прыгнуть! День Пасхи. Мне так не хотелось просыпаться утром. – Люба, вставай, – издевалась надо мной мама, – лётная погода, всю ночь дождь шёл. Я приподнялась, увидела в окно мокрые крыши и чуть не разревелась. «Христов Воскрес! – смеётся тётка, которая зашла к нам в гости – вставай!»
Потом я заметила, что крыши начинают подсыхать. Появилась надежда, что прыгну именно сегодня. Я поминутно выбегала на балкон. С трудом дотянула до часу дня. Встреча с подругой Нелей была назначена на углу, мы пошли в аэроклуб пешком. Проходим мимо филармонии – «Лекция-концерт для молодёжи «Рахманинов». Жаль пропускать. Но прыгнуть сегодня нужно обязательно!
В клубе я помогла укладывать 75-й парашют. Нелка в это время беседовала с инструктором: если, мол, она убьётся, он будет отвечать?» Такой вот юмор. Я хорошо помню, что беспокоилась только о том, чтобы меня не отстранили от прыжков в последнюю минуту. Времени до прыжков было ещё много, я бегала по лесочку, который тут же на поле занимал какую-то площадь. Трава уже зелёная, трескаются сухие почки деревьев, кустов, пышны жёлтые щёточки цветущей вербы. Мне жаль их рвать – пропадут. Бегаю от дерева к дереву, от куста к кусту и пою во всё горло. Когда я набегалась и напелась, легла на ещё непросохшую землю. Заслоняя глаза от слепящего солнца, смотрела в небо. Вдруг поняла, что своим пением я заглушала целый оркестр… Тихо и сонно шуршали сосны, птицы где-то далеко еле слышно пели, перед глазами – сухая прошлогодняя ветка, что-то потрескивает на коре сосны. Потом я почувствовала, что от земли тянет влагой, больше уже не шумела, тихо ушла.
Не буду тянуть. Мы в самолёте. Лишь теперь я поверила, что прыгну, сидя на покатом сидении с тяжёлым парашютом на спине и на груди. От радости я стучу ногами в пол самолёта, явно вызывая неудовольствие соседки, которая прыгает уже в четвёртый раз.
«Встать!» – командует инструктор. Отрывисто сигналит лётчик. Пора… Вот я у выхода. Запомнилась мне только открытая дверца самолёта снаружи, а вокруг – пусто, туман, внизу – земля – зелёная карта, изрезанная квадратиками и точками. Толчок – и я уже вне самолёта. Захватило дух в тот момент, когда летишь, а парашют ещё не раскрылся.
– Пропала, – мелькнуло, но тут же я почувствовала встряску (ведь первый прыжок с «принудительным раскрытием»). По инструкции поднимаю голову вверх, проверяю, нет ли порывов, перехлёстываний строп. Всё в порядке. Вверху белый блестящий купол, составленный из квадратов. Можно удобно сесть на подвесной системе, болтаю ногами в пустоте. Кричу от восторга. Под ногами – пустота. Я не знаю, где люди, я одна во Вселенной. Не сразу сообразила, что же мне петь, почему-то запела «Орлёнок, орлёнок, лети выше солнца, собою затми белый свет…»
Но земля уже неслась мне навстречу, моё особое зрение сыграло злую шутку, я поздно поняла, куда же мне разворачиваться. Успела, кажется, но острая боль пронзила ногу, ту самую, которая у меня и раньше подворачивалась при прыжках в высоту… Зная, что ведут наблюдение, я, опять же, по инструкции, встала на ноги, выпрямилась. Тут же ко мне подбежал мой личный инструктор Миша.
«Поздравляю с первым прыжком!» – он пожал мне руку. Потом он осмотрел ногу и сказал: «Если хочешь хоть когда-нибудь прыгнуть, иди и не хромай!» Уже в автобусе нога стала увеличиваться в объёме, отекать. «Ну, кнопка, добилась своего!» - это уже старший тренер, мой любимый Кузьмич. Он всегда утешал меня, водил к «своим», настоящим врачам профессиональных лётчиков. Но и они были неумолимы. Кузьмич сказал тогда: «Закон, как телеграфный столб – перепрыгнуть нельзя, а обойти можно! Будешь прыгать, голуба!» Эх, Кузьмич, где он теперь?
Всё лето я хромала, а к врачам за помощью так и не обратилась, боялась подвести инструкторов, которые допустили меня к прыжкам, вопреки запретам врачей.
Кстати, двадцать пять лет спустя я решила сделать снимок этой злополучной «подвёрнутой щиколотки», трудно было надевать обувь на каблуках. «Да, – сказал рентгенолог, – сустав потерпевший. Скорее всего, был перелом, который сам по себе сросся. Тут и экзистоматозные наплывы, выпячивания. С тех пор, между прочим, я боюсь гипса больше, чем переломов.
Мама поняла, что я всё-таки прыгнула, хотя она была уверена, что меня не допустят к прыжкам. А после со мной случилось что-то необъснимое. Как я рвалась в небо! Как я хотела прыгать! Особенно весной я остро чувствовала, что мне хочется летать, опять испытать дивное состояние невесомости, когда мелькает мыслишка: «пропала…» А потом наступает момент счастья, полного одиночества в мире, восторга, нет, не полёта, а существования в этой среде, которая почему-то держит, не предаёт, хотелось снова смотреть на землю - качающуюся внизу карту. Ах, как я хотела тогда прыгать! Это уже не было упрямством, желанием доказать, что смогу.
А ведь был и второй прыжок – 12 октября 1958 года. До этого момента я не могла даже близко подойти к аэроклубу, врач орала на меня, будто бы её из-за того, что я прыгнула без разрешения, чуть не уволили с работы. Я оказалась в списке прыгавших! Кроме того, я довольно долго хромала, сама старалась, чтобы меня не видели в клубе.
Опять обращусь к дневнику того времени, хотя, мне кажется, что я всё помню.
Это было воскресенье Началась «парашютная эпопея. Беготня, азарт, волнение, комиссия. Учтя опыт прошлого, я вызубрила таблицу для проверки зрения, уже 5 строчек. И против ожидания это помогло. Врач записал 0,4 в правом глазу (а у меня 0,1) и единицу – в левом. Но за проверкой зрения шла проверка давления Я давила всей своей волей, заставляя себя нервничать, пыхтела – так хотелось «повысить давление». Врач спросил меня: – вы что, зябнете?
– Нет – ответила я, мне стало смешно. А давление оказалось пониженным.
(сейчас мне ещё смешнее! Месяц тому назад у меня зашкаливало давление до 240!).
Врач измерил мой рост – 156, потом спросил, сколько я вешу, я немного приврала: от 48 до 50 кг. «Ставай на весы!» Он отнял вес обуви и одежды и заявил. Что более чем 47кг. 800г. Во мне не будет. Такой вес для прыжка с парашютом десантным ПД-47 не годится, минимум – 50кг. Я в очередной раз не сдержала слёз. Потом дождалась своего спасители Кузьмича. Милый мой! Он нашёл прошлогоднюю ведомость, где я фигурировала как прыгавшая и сам пошёл к врачу просить за меня, но и это не спасло: «Я хотел тебе помочь», – сказал Кузьмич…
Потом я договорилась с моим личным инструктором Мишей, что меня, скорее всего, возьмут на прыжки в пригород Киева, там врачи меня не знают, скорее всего, удастся мне прыгнуть. На всякий случай я поехала на аэродром.
«Приехали мы рано. Я чувствовала, что ничего не выйдет, но всё же ждала чего-то. С Леночкой, новенькой, мы пошли в лиственную рощицу, где я вдыхала аромат и пыль опавших листьев. Есть я не могла, отдала кому-то свой завтрак. Начались прыжки. Тут был и отец парашютиста рекордсмена мира Митина, погибшего при прыжке. У него стропа перехлестнула купол, он раскрыл запасной парашют, как требовала инструкция (лучше бы как-то опустился на основном), пусть с меньшим куполом… но в основном парашюте был пустой сегмент – «щелевой парашют», вот запасной и втянуло в эту щель. Оба купола погасли…
Отец Митина ездит на аэродром каждый день, на него больно смотреть. Сгорбленный, маленький, он как быдто кого-то ищет, глядя в небо, отнявшее у него сына. С ним никто не говорит… Когда на нас, непрыгающих, прикрикнули, чтобы шли в специальный квадрат, дед тоже послушно подался туда, но ему сказали: «Да вы стойте, папаша».
Была противная врачиха, она опять ругала меня за прошлогодний прыжок. Я расстроилась, но Миша подмигнул мне, обещал, что как только будут прыгать в Дымере (пригород Киева), он направит ко мне гонца или сам найдёт меня. Там врача не будет, мол, обязательно прыгнешь. Кузьмич меня утешал, он такой милый и простой, а у него уже 800 прыжков. Я пожаловалась на свой вес, а он говорит мне: «Ничего, голуба, я тоже худой». Я спросила, сколько он весит. «60 кг. Мне хватает", – был ответ. Миша, мой личный инструктор, нашёл меня на работе.
– Завтра хочешь в Дымере прыгать?
– Что за вопрос?!
Мама была в командировке, а бабушка моя что-то чувствовала, всё время просила меня никуда не ехать, твердила: «тебя убьёт». На листке календаря 12 октября 1958 года была изображена какая-то шутка, где на четырёх картинках была нарисованы четыре чёрные кошки. Какие-то дурацкие приметы преследовали меня в этот день. Нужно было встать рано, чтобы успеть добраться до аэродрома в Дымере к восьми утра.
Я боялась проспать, (опять цитата из дневника) «вдруг взгляд мой упал на окно, где чернела традесканция на фоне густо-синего неба. Вспомнилось, как Дина Александровна, моя сотрудница, говорила, что не любит держать в доме плетущиеся растения, т.к. это к смерти.
И всё время в голове звучал романс «Титулярный советник». Я подумала, что «Ласточкино гнездо» я видела, море – тоже, с Ленинградскими братьями говорила по телефону, маме в командировку написала. Короче – прочь суеверия. Никакого талисмана не возьму принципиально!
Я заснула, потом проснулась, включила свет, только половина первого ночи. Неужели я так мало спала? Опять погасила свет, а в половине второго будильник опять был у меня в руке. А мне же в 5 часов утра вставать! Просыпалась я каждые полчаса. В половине пятого я по-настоящему захотела спать, но не стала засыпать, решила подняться. Было тихо и темно, бабушка спрашивала, не страшно ли мне идти в темноте. Я сварила картошку, заплела косички, сказала бабушке, что буду выходить, когда посветлеет. Потом я увидела своё чёрное отражение, тень, когда пошла на кухню…
В 6 утра я выключила свет и вышла. Бабушка заснула. Пошла я быстро. Небо было всё ещё чёрным, в звёздах, только на Востоке оно было уже густо-синим. Дворники мели улицы, кошка перебежала мне дорогу. Где-то закричал петух. Вот кто развеселил меня своей утренней, голосистой песней. Подошла я к трамваю, там курила какая-то старуха. Дожидаясь трамвая, я успела немного замёрзнуть. Небо, всё ещё в звёздах, начало голубеть. Полчаса плёлся трамвай, всё посерело, но ночной лиловый оттенок на небе ещё не исчез. Я сосала конфеты. Вышла к автобусу. Опоздала на две минуты, ушёл автобус, теперь нужно ждать полчаса.
Стало светло, но солнце ещё не взошло. Неужели я опоздаю? Выйдя в Дымере, я стала искать, где же аэродром. Потом увидела вдали поле, а над ним сверху купола парашютов. Уже 9 часов утра. Опоздала? Слева, как мне показалось, стояли какие-то люди, оказалось, что это кладбищенские кресты, памятники… Потом я увидела самолёт, он летел, а я внизу бежала за ним по земле, потом от самолёта отделилось восемь куполов. Я выбилась из сил, так как оказалась на пахоте, земля налипла на ботинки. Я продолжала с трудом бежать. Вышла на луг, весь мокрый от росы, затем дорогу мне пересёк огромный овраг, ров. Поняла, что мне его не обойти, только заблужусь. Оглянулась – широкое зелёное поле без конца и края.
«В ров"! – скомандовала я себе. Прыжок, один, потом второй, внизу цветы, усыпанные росой, клевер, маленькие голубые колокольчики… Но нет времени. Я мысленно пообещала себе букет после прыжка. Скорее – вперёд! Небольшая насыть. Ура! Вон они. У копны чернели точки – люди. Где же Миша? Есть!
– Миша, я не опоздала?
– Нет, всё в порядке. Будешь прыгать.
У меня щёки горят, я задыхаюсь после бега. Пошла за машину, чтобы надеть какие-то брюки, вернее шаровары, вскоре услыхала, что меня зовут.
– Вот она, – представил меня Миша лётчику.
– Нет, не будет, – начал он.
– Ей разрешил Кузьмич, – сказал Миша. – Он обещал.
– И что она из Киева приехала?
– Ну да!
– А ты не врёшь, что Кузьмич?
– Зачем же я буду обманывать? Видите, какие у нас энтузиасты!
– Ладно… Раз из Киева приехала. Прыгнешь, – сдерживая улыбку, сказал лётчик. Фамилия?
– Розенфельд Любовь Михайловна, – сказали мы вместе с Мишей.
– Который раз?
– Второй!
– Ну, давай скорее. Самолёт уже садится!
Все стали мне помогать. Помня о ноге, которую, как я думала, я подвернула, я хорошо туго перевязала щиколотку эластичным бинтом, кто-то уже шнуровал мне ботинки. На меня надели парашют, на голову – чей-то шлем. Вдруг подошёл военный с крупными звёздами на погонах.
– А это что за девочка?
– Из Киева приехала. Со своей группой не прыгнула, приехала сюда.
– Из Киева? Ну, ну. Пусть прыгает, – улыбнулся он.
Я пошла к приземлившемуся самолёту, отвернулась от Берзина, чтобы он меня не узнал, именно он был в тот день инструктором, а за штурвалом – мой любимый Кузьмич. Я всё ещё не верила, что меня не вышвырнут из самолёта. Была заминка, когда кто-то обнаружил неполадку в закреплении вытяжного парашютика. Меня вытащили из шеренги, исправили что-то там у меня на затылке. И вдруг Берзин меня узнал:
– А ты как сюда попала? – грозно закричал он. Но Кузьмич, который был за штурвалом, сказал, что это он разрешил мне прыгнуть здесь.
Какой-то паренёк из парашютистов, видя мои растрёпанные чувства, спросил меня: «в первый раз?»
– Нет, я боюсь, что меня отстранят, понимаете.
Наконец-то гудок – сигнал к прыжкам. Та самая дверь, открытая наружу. Долг. Я сама отталкиваюсь, не дожидаясь «помощи» инструктора, я ведь видела, как тот ногой «помогал» тем, кто замешкался в двери! Я – самая последняя, так как вес маленький, а тяжёлый парашютист может просто и легко сесть на мой купол, если буду прыгать раньше его. Потому и прыгала восьмой, последней. Забыла сказать, что самолёт наш был АН-2 «кукурузник», высота 950 метров, а парашют пд-47 (Парашют десантный-47), рассчитан на вес от 50 до 80 кг. Вот почему и были претензии к моему весу. «Унесёт тебя в чертям!»
Но вот и прыжок. Хочу посмотреть вверх на купол, но мешает чужой, большой для моей головы шлем, сползает на глаза, когда пытаюсь по инструкции посмотреть вверх – нет ли порывов или перехлёстываний стропы. Кое-как придержала рукой. Порядок! Теперь можно сесть. Ура! Качаются внизу квадратики земли, огороды, пашни, дорога. Я выполняю то, что положено, разворачиваюсь вправо-влево на подвесной системе. Но кажется, лечу на дорогу, обсаженную с двух сторон деревьями, тополями. На дорогу или на дерево мне предстоит сесть? Потом узнала, что пилот кричал мне в мегафон, чтобы уходила от дороги, но не слышала я ничего.
Как я близко к шоссе, булыжная отмостка. Едут машины, остановился грузовик, а я как закричу: – «Проезжай, чего стал!». Он рванулся, ему тоже казалось, видимо, что я сяду на его кабину, описал круг и помчался вперёд. Но тут ветерок смилостивился, меня понесло на деревья, ещё чуть-чуть и вот – под ногами пахота. Это и есть мягкая посадка! Погасила я купол, меня окружили дети, парни, один паренёк помог мне сложить парашют. Шатаясь под тяжестью мешка с двумя парашютами – основным и запасным, я пошла, а парень предложил подвезти меня на мотоцикле к аэродрому.
Я согласилась, и это смешно, впервые ехала на мотоцикле. Ветер в лицо, раскачивается моя поклажа за спиной. «Подвёз. Спасибо тебе», – сказали моему пареньку с мотоциклом, – «а теперь тикай, тут нельзя стоять!» Он уехал, я отдала свой завтрак Мише и, счастливая, пошла к тому самому рву, где много цветов. Там, в копне, сидели дети, девочка съехала сверху копны вниз, за ней – мальчик, а потом и собака. Прелесть. Потом слышу звук мотоцикла. Тот же парень.
– В Дымер?
– А разве туда далеко? – спрашиваю.
– Значит, когда я бежала за самолётом по земле, то пробежала 5 км.
Потом кто-то позвал: «Саша!»
Я села в мотоцикл, Саша, теперь я знала, как его зовут, довез меня до автобусной станции. Саша сказал, что отвезёт мотоцикл и вернётся ко мне. Он ушёл, но тут подъехал автобус на Киев, я уехала, решив, что так будет лучше. Я тогда стеснялась и бегала от парней… Смотрела в окно. Иногда проезжали канавки с голубой водой, в них отражались деревья. А я вспомнила, как Саша смотрел на меня, свалившуюся с неба…
Левитановская осень. Листья осин как бледно-жёлтые монетки, лимонные, золотые листья клёнов… Я приехала домой в 1 час дня. Вспоминала утренний крик петуха. Спала до 18 час. Но осознавала, что победила…