Человек 42-го года. глава 3

Анатолий Половинкин
Аннотация к роману:

Действие книги происходит во время Второй Мировой Войны, в одном из сел, волею судьбы оказавшемся на самой линии фронта. Несмотря на объявленную эвакуацию, многие из жителей отказались эвакуироваться. Прошедшие через продразверстку, через раскулачивание, они утрачивают всякую надежду на спасение,им некуда уходить, у них нет другого дома, и они оказываются как бы между молотом и наковальней, где смерть ожидает как по ту, так и по другую сторону.      

Предлагаю вниманию читателей первые пять глав произведения, которые планирую выкладывать по одной из расчета один раз в неделю.


На данный момент эта книга выкладывается полностью на  ресурсах платной подписки "Целлюлоза" и "Либстейшн".



Заинтересовавшихся и желающих прочесть книгу полностью приглашаю зарегистрироваться по ссылкам:

https://zelluloza.ru/register/24914/

https://libst.ru/?ref=3994


Подробная информация об авторе и его произведениях размещена на страничке "В Контакте" по ссылке:

https://vk.com/id313146208



Глава 3. ДЕРЕВНЯ «ВРАГОВ НАРОДА»

   Деревенская улица действительно была пустынной и, похоже, местные жители, в самом деле, прятались в своих домах. Вот только от кого? Пройдя несколько домов, и свернув за поворот, майор Плетнев увидел Ивана Евдокимова. Тот рубил дрова. Майор остановился, всматриваясь в фигуру Ивана. Он никак не ожидал, что тот, кого он ищет, окажется первым встреч-ным. То, что дровосек является тем самым человеком в черном, Плетнев понял сразу же. Уж больно сильно тот подходил под описание. Остановившись метрах в двадцати, майор принялся наблюдать.
   Да нет, и не поп это вовсе – сделал он вывод примерно через минуту. Попы кресты носят, а на незнакомце креста не было. Да и выглядел он совсем не так, как представлял себе лиц духовного звания Плетнев. Образ священника ассоциировался у него исключительно с образом настоятеля, который служил в храме неподалеку от его дома. Это был толстый, откормленный поп, с лоснящимся лицом, и с узкими глазками, превратившимися в щелки.
   Человек, рубивший дрова, был, напротив, худощавым и лицо его не лоснилось, хотя и изможденным оно тоже не казалось. То, что черная длиннополая одежда на нем не является рясой, майор понял сразу. Так кем же был этот человек?
   Иван продолжал размеренно рубить дрова, и даже не смотрел в сторону Плетнева. А тот, стоя возле палисадника соседнего дома, испытывал любопытство. Этот рыжеволосый, и рыжебородый человек чем-то притягивал к себе его внимание. 
   Медленным, но уверенным шагом майор направился к нему. Иван, заметив приближающегося к нему человека в военной форме, прекратил рубить дрова, и теперь в ожидании смотрел на Плетнева.
   - Добрый день, - поприветствовал майор, сам не зная, как ему вести себя с этим человеком, но решив, что сумеет разобраться с этим по ходу действия.
   - Добрый, - отозвался Иван, сжимая в руке топор, и выглядя так, словно не знал, что ему с ним делать.
   - Вижу, хозяйством занимаетесь. – Плетнев кивнул на кладку дров, продолжая при этом внимательно изучать Евдокимова.
   - Приходится, - улыбаясь одними уголками губ, сказал Иван. – Без дров и щей не сваришь.
   - Это верно, - задумчиво согласился майор, глядя на топор, и поправляя на голове фуражку. – Вы, я вижу, местный.
   - Можно и так сказать.
   - Как это так? – не понял Плетнев.
   - Я здесь не так давно, меньше года.
   - Вот как? Откуда же вы родом?
   - Из-под Екатеринбурга я буду.
   - А в наши края как забрели?
   - Да как, - Иван, казалось, несколько смутился. – Это долгая история.
   - Угу, - понимающе кивнул майор. – А вы кто будете, часом не священник?
    В глазах Плетнева промелькнула подозрительность.
   Иван улыбнулся, и оглядел себя.
   - Что, разве похож на священника? – спросил он.
   - Похож. – И подозрительность в глазах Плетнева сменилась искорками злобы.
   Евдокимов покачал головой.
   - Да нет, я не священник.
   - А почему же на вас такая одежда?
   - Это не ряса, если вы на это намекаете.
   Майор снова оглядел Ивана с ног до головы.
   - А вы, собственно, почему не на фронте? Вроде бы здоровый крепкий мужчина.
   - Разве не на фронте, - возразил тот, и посмотрел туда, откуда еще несколько часов назад была слышна канонада. – Здесь повсюду фронт.
   - Я имею в виду, почему вы не в рядах красной армии? – В голосе Плетнева появилась неприкрытая враждебность.
   - Забракован по состоянию здоровья.
   - Вот как? – Майор пристально посмотрел в чистые голубые глаза Ивана. – Вы не выглядите больным.
   - Внешность часто бывает обманчивой.
   - По какой же болезни вас забраковали?
   - Спина.
   - Спина?
   - Да, спина. Смещение позвонков и еще какая-то гадость. Может быть, даже межпозвоночная грыжа, кто его знает.
   При этих словах лицо Плетнева выразило ужас и отвращение. Он представил себе все эти болезни, и его пробрала невольная дрожь.
   - Ох, какой только напасти не сваливается на человека. Ну, ладно. – Майор, казалось, смягчился.
   - А документы у вас какие-нибудь имеются?
   - Да какие документы, - развел руками Иван. – У крестьян, в нынешние времена, и паспортов не имеется.
   - Так вы же не крестьянин. Не местный ведь.
   - Не местный, - нехотя согласился Евдокимов. – Впрочем, справка о непригодности к военной службе у меня есть. Хотите, чтобы я ее принес?
   Мгновение Плетнев размышлял.
   - Принесите.
   - Для этого, правда, идти придется едва ли не на другой конец села.
   - Как, разве вы не здесь живете? – удивился майор.
   - Нет, - рассмеялся Иван.
   - А как же… - Плетнев указал на дрова, нарубленные Иваном, и на топор в его руке.
   - Просто помогаю по хозяйству. Здесь две женщины живут: мать с дочерью. Мать совсем старая и больная. А я, вот, взялся помочь им.
   Майор бросил взгляд на покосившийся дом, и понимающе кивнул.
   - Вот просветите меня, - вдруг заговорил он. – Сколько сейчас в деревне человек живет? Вы в курсе?
   - Человек сорок, может чуть больше.
   - Угу. А чего же они все здесь остались-то? Ведь линия фронта совсем рядом. Вам же всем эвакуироваться предлагали.
   - Те, кто хотели, эвакуировались.
   - А остальные что же? Чего уперлись-то?
   В глазах Плетнева снова появились вызов и враждебность. Он не выносил таких вот людей, которые не желали эвакуироваться из опасных районов. Чего они хотели добиться – непонятно. Или же они ждут прихода немцев, чтобы работать на них? Если верно последнее, то тогда все оставшиеся являются самыми настоящими врагами и предателями, и их надо сразу к стен-ке ставить. Или же здесь кроется что-то другое?
   Иван помялся, затем кинул взгляд на деревню.
   - Видите ли, - неуверенно начал он. – Попробуйте-ка войти в их положение.
   - Да это какое же положение? – вызывающе спросил майор.
   - Все эти люди прожили всю свою жизнь здесь, в этих краях.
   - Так что же?
   - Жизнь и так обошлась с ними не ласково. А здесь их дом, другого дома у них никогда не было.
   - Подумаешь, какие обиженные нашлись, - презрительно фыркнул Плетнев. – И кто же это их обидел? Советская власть, что ли?
   Майор ощутил, как в нем вновь вспыхнула классовая ненависть.
   - Да советская власть освободила их от угнетателей и царизма. Они должны ей в ножки кланяться.
   - Освободила? – Иван испытал вспышку гнева к этому человеку в военной форме. Еще совсем недавно такие же вот «герои» ходили по деревням, и отбирали у людей хлеб, обрекая их на голодную смерть. – Освободила их от чего? От права считаться людьми? От надежды выбиться из нищеты? Да они до революции жили гораздо лучше, чем живут сейчас. До революции они и голода-то почти не знали. Да и помещики с ними так не обращались, как обращается новая власть. Отцов и братьев у них, как врагов народа, не убивали, не расстреливали. А вы говорите, освободили!
   - Ах ты, контра! – Лицо Плетнева исказилось от ненависти. Его правая рука сама собой потянулась, и взялась за рукоятку автомата. – Да тебя за одни только эти речи необходимо расстрелять на месте.
   - Что ж, стреляй. – Иван отбросил в сторону топор. – Я вижу, у тебя большой опыт в таких делах. Как только что-то не по-вашему, так сразу пуля, и в расход. Других аргументов у вас нет.
   Глаза Ивана горели гневом. Он нисколько не боялся этого офицера, направившего на него автомат.
   - Ты, майор, спрашивал, почему эти люди не пожелали эвакуироваться вместе со всеми. Так вот послушай ответ. Им просто некуда уходить. Смерть по обе стороны. Здесь смерть от немцев, а в тылу их ждет смерть от таких, как ты. Их лишили всего, имущества, близких, родины. Это же надо было додуматься до такого, чтобы объявить население врагами народа. Да людям теперь терять нечего. Ты вот здесь размахиваешь своим автоматом, и строишь из себя героя. Но перед кем? Перед безоружными крестьянами. Перед теми, кто вас кормил, и продолжает кормить, перед теми, кого вы ограбили, и кто выжил, несмотря на все ваши старания их уничтожить. Да неужели ты думаешь, что они тебя боятся? Тот, кому нечего терять, того нельзя напугать смертью. Ну, так стреляй же. Но помни, что придет время, и с тобой поступят точно так же, как ты поступал с другими. История это уже неоднократно доказывала. Стреляй же!
   В глазах майора на мгновение промелькнула нерешительность. Нет, разумеется, он не боялся этого человека в черном. Думать так было бы просто смешно. Нельзя было так же сказать, что слова Ивана что-то пробудили в душе Плетнева. И, тем не менее, он, держа палец на спусковом крючке, не решался нажать на него. Может быть, его останавливали глаза Ивана – в них действительно не было страха. Это были глаза человека, которому, и в самом деле, нечего было терять.
   На шум из дома выскочила Полина. Увидев офицера, стоявшего с перекошенным от ненависти лицом, и направившим автомат на Ивана, она вскрикнула, и схватилась руками за сердце.
   Майор на мгновение метнул взгляд на женщину, затем снова перевел его на Ивана. В следующую секунду Полина бросилась к топору, брошенному Евдокимовым, и, схватив его, замахнулась на офицера.
   - Нет, Полина, нет! – закричал Иван, делая шаг к ней, и хватая ее за руку, чтобы отобрать топор.
   Дуло автомата переместилось, и теперь смотрело на Полину.
   Евдокимов шагнул вперед, и загородил собой женщину.
   - Что же ты творишь, майор! Ты готов убивать всех подряд, и женщин и детей! Всех выстроил по другую сторону баррикады.
   Плетнев замер, его палец застыл на курке. Образ женщины, бросавшейся на него с топором, чтобы защитить мужчину от автомата, и мужчина, загородивший ее своим телом, на мгновение парализовал его. Эти люди защищали друг друга, и они готовы отдать жизнь каждый за другого. Их решительность, самопожертвование и ярость говорили о том, что они пойдут на все, чтобы только спасти друг друга. Собственно, именно так и должны по-ступать все люди, когда защищают своих близких от бандитов и убийц. Но в данном-то случае, в роли бандита и убийцы выступал он, майор Филипп Плетнев. По крайней мере, именно так он выглядел в глазах этих двоих. И именно это и остановило его. Это было неправильно. Он всегда выступал на стороне добра и справедливости. Во всяком случае, как он понимал эти определения. Но теперь его врагами выступали безоружный мужчина, с поврежденной спиной, и женщина, в отчаянии хватающаяся за топор, чтобы защитить его и свою больную мать, лежащую в доме.
   Были ли он действительно врагами советской власти? Если да, то вся их вина сводилась к тому, что они не желали эвакуироваться, предпочитая погибнуть под фашистскими снарядами. На лице, и в  глазах женщины было такое страдание, что это заставило опешить майора.
   Но больше всего его останавливало осознание того, что он не имеет права стрелять в жителей, даже если они, по его мнению, являлись врагами народа. Он не был уполномочен для такого рода дел. Если он их расстреляет, то его могли ожидать большие проблемы, потому как если вышестоящие органы не признают их врагами народа, то самым вероятным исходом будет то, что он сам разделит участь своих жертв. Он сам будет признан врагом народа. Тогда сбылось бы пророчество этого ненавистного рыжего Ивана.
   Плетнев медленно убрал палец с курка, и передвинул автомат за спину. Оба, и мужчина, и женщина продолжали неподвижно стоять, сохраняя напряжение, причем рука женщины все еще сжимала топор. Майор отступил на шаг назад, минуту поразмыслил, затем презрительно плюнул в их сторону, и пошел прочь, что-то бормоча себе под нос.