из книги "Возвращение"
Вчера, когда первый мой гость отец-сирота Николай, обрадовавшись долгожданному снегопаду, с моей книжкой под мышкой "Американский дневник", со всех ног побежал со двора к своим детям, на мой вопрос в никуда: «Он что же, даже радио не слушает? Ведь радио-синоптики весь день предупреждали, что сегодня, во второй половине дня, во всей области ожидается обильный снегопад!?», сорока скупо ответила: «Не слушает». А сегодня утром мы с ней беседовали уже как закадычные друзья. Не о моей любви к смуглокожей девушке по имени Душистая Сирень, конечно, и не о бедственном положении вдовца-отца Николая, а - ни о чём, о пустяках.
Я расчищал дорожку от порога своего только что приобретённого сельского дома до калитки, а сорока прыгала по запорошенным веткам высокой черешни. Я внизу, с лопатой в руках, она - вверху, с весёлым настроением, в чёрно-белых перьях.
Я: Ах, ах, ах!
Она: Трр-ка-ка!
Я: Ну что, натрясла снега?
Она: Трр-ка-ка!
Я: Беззаботно живёшь, стрекотуха!
Она: Трр-ка-ка!
Я: Одинокая, что ли?
Она: Трр-ка-ка!
И так далее, так далее. Всё вперёд и вперёд, всё ближе к калитке. Не разгибая спины, не поднимая головы.
- Раз-два! Раз-два!
- Трр-ка-ка! Трр-ка-ка!
А по ту сторону калитки стоял Валера-печник. Я ещё не знал, что его так зовут. Я разогнулся и увидел невысокого крепкого человека в шапке-ушанке, в тёплой камуфляжной куртке и в сапогах. Он остро стрелял маленькими пронзительными глазками то в сороку, то в меня. Встретившись с моим взглядом, он звонко и мелко рассмеялся.
- Доброе утро! - прокричал он громко, словно мы находились по разные стороны села. - Это правда, что вы полковник?
Я воткнул лопату в снег.
- С чего ты взял?
- А прочитал!
- Где?
- В книжке, что вы подарили Николаю-сироте! В вашем «Американском дневнике»!
- Что же ты там прочитал?
- Что вы - полковник!
- И всё?
- И всё! Больше читать дорого!
- Что значит "дорого"?
- Так Николай же за каждую прочитанную страницу по три гривны берёт! У него теперь бизнес такой: хочешь что-то узнать про нового соседа - плати! А если умножить сто семьдесят пять страниц на три гривны, то сколько ж это будет на одного человека?
Я посмотрел на сороку, перелетевшую с черешни на ветки заиндевелой липы у ворот, на Валеру-печника. И не нашёлся что ответить.
- Дела! - сказал я.
- Нормальные дела! - засмеялся Валера-печник. - Каждый строит свой бизнес по-своему! - И осмотрелся вокруг. - Сруб колодца вам надо менять! - сказал он категорично. - Никудышный сруб! Забор - тоже!.. Дрянь забор! Колья сгнили давно!... Хотите, я посмотрю вашу печку? Я знаю её тыщу лет - паршивая печка! Не печка - танк!.. Дымит?
- Дымит.
- Пойдём! Я эту уродину знаю!..
Войдя в дом, он, было, решительно направился к огромной старой печке с лежанкой, но увидел прислонённую к настольной лампе фотографию и замер. Там Душистая Сирень, изогнув лебединую шею, умиротворённо улыбалась на моём плече.
Валера крякнул.
- Разве негритянки бывают такими красивыми? - спросил он.
- Бывают.
Валера ещё постоял.
- Она - кто? - спросил.
- Моя жена.
Валера перевёл взгляд на меня.
- Разыгрываете?
- Нет.
- А почему у неё белые волосы?
- Она наполовину француженка, её отец морской офицер.
Валера опустился на стул:
- Можно, я посмотрю поближе?
- Можно.
Валера взял фотографию в руки, помолчал. Снял шапку.
- Ко-не-чно! - сказал он, потирая колено. - Полковникам всё можно! Ко-не -чно!
Я тоже присел на соседний стул.
Валера разглядывал фотографию, я - его.
В моём «Американском дневнике», страницами которого теперь торговал отец-сирота Николай, о вымышленном вгорячах полковнике было написано буквально следующее:
3 ноября, Нью-Йорк.
"Схлестнулся со старшим посудомойщиком, здоровяком Юрой, из Буковины. Добрый, приветливый, ироничный, крепко пьющий Юра за время американских мытарств приспособился заискивать перед хозяевами и угодливо льстить чужому образу мыслей. И нарвался на меня.
- Знаешь, что сказал Александр Матросов, падая грудью на амбразуру? - спросил он, блестя глазами в сторону «шефа».
- Нет.
- «Опять этот ё.. грёбанный гололёд!». И упал.
Я слышал, как у меня во рту заскрежетало.
- Значит, вы уже и до наших мальчиков-героев добрались? - как можно спокойнее спросил я.
Юра оторопел.
- А ты кто? - спросил он.
- Полковник военно-воздушных сил Советского Союза в запасе, - не раздумывая, выпалил я.
- Ов-ва! - охнул Юра. - То ж ты, конечно, коммунист? - подмигнул он окружающим.
- Конечно, - ответил я.
- А куда прячешь партбилет? В каблук какой туфли?
- Это вы все прятались, - сказал я, едва сдерживая внутреннюю дрожь. - Зато теперь - как на ладони... Мой партийный билет, как всегда, в левом нагрудном кармане. У сердца.
Мне хотелось, чтобы этот добрый, заблудившийся Юра, упал... Но он осторожно присел на стул у огромной посудомоечной машины».
Кто-то умный уже говорил о силе печатного слова. Этот кто-то был прав. Сельский Валера-печник, житель молдавского села в Украине, стал очередной жертвой этой силы.
- Она - артистка? - заёрзал он на стуле, разглядывая нашу фотографию.
- Нет. Преподаватель русского языка.
Валера усмехнулся:
- В Америке?
- В Америке.
- Преподаватель русского языка?
- Да.
Валера ещё потёр колено, покачал головой.
- Хех! - неожиданно сказал он, и мелко рассмеялся. - На что моя - не очень красивая, нигде никогда не училась, двадцать пять лет безвылазно живёт у меня за пазухой, и то уже два раза мне изменяла. А тут...
В дверь постучали.
В комнату, улыбаясь, вошли два парня.
- Миша! - протянул руку один из них. - С новосельем!
- Женя! - протянул руку другой.
У каждого в руках было по бутылке водки.
- Вот!!! - сказал Миша, указывая на фотографию в руках Валеры.
- Супер!!! - согласился Женя.
И оба глянули на меня.
- Это она? - спросил Миша.
- Кто? - спросил я.
- Та самая проститутка?
И я догадался, какую страницу из моего «Дневника» эти ребята купили у спекулянта Николая...
"18 ноября, Нью-Йорк.
Выходя после работы из ресторана «Романов», мы часто видим красивую длинноногую негритянку. В расстёгнутом нараспашку пальто-макси, в белых туфлях на высоком каблуке, она, пружиня шаг, неторопливо прохаживается по линии, разделяющей сонную авеню на две половины. Загадочная, чарующая, манящая. Она так обворожительна, так одинока и так хороша... Мы не верим, что она проститутка. Нам не хочется, чтоб это было так. Поэтому мы делаем вид, что не замечаем её, и спешим поскорее разбежаться в разные стороны. Жора, Юра, я и молодые официанты...
Сегодня в половине шестого утра шёл сильный дождь. Пока мы застёгивали куртки и поднимали их воротники, девушка подошла сама, и мы впервые услышали её голос. Точнее, музыку её нежного голоса. Высоко подняв зонт, решительно рассекая нашу стаю, загадочная девушка приблизилась ко мне.
- Сигареттэ! Сигареттэ? - ласково заулыбалась она.
Я порылся в кармане и протянул ей всю пачку, на которой был изображён верблюд. Продрогшая девушка отрицательно затрясла головой, вынула тонкими пальцами одну сигарету.
- О! - радостно пропела она. - Кэмэл? О, Кэмэл!
И, поджидая огня моей зажигалки, укрылась вместе со мной под своим зонтом.
- Ов-ва! - ревниво сказал, вдруг протрезвевший Юра. - Почему она подошла именно к тебе? А?
- Потому что ты некурящий.
- А как она узнала? Ты же тоже стоял, не курил!
- Ну... это наша тайна.
- Тайна? - обиделся Юра.
- Да.
Юра вмиг огрубел, разнуздался.
- Ты что, трахал её, а, полковник? Трахал?
- Нет, - ответил я, глядя на благодарную девушку. - Просто мы любим друг друга. Давно»...
В наступившей тишине, пока мои гости любовались Душистой Сиренью, на станции вскрикнул проходящий поезд.
Не успел я оправиться от несуразных умозаключений первых сельских читателей отдельных страниц моей поруганной отцом-сиротой книги «Американский дневник», как в комнату ввалился вдрызг пьяный человек. Большой, широкоплечий.
- Петя Урсуляк! - шумно представился он. - Мне сегодня пятьдесят! День рождения!
Его не интересовали ни мои «читатели», ни Душистая Сирень, ни сам я.
- У вас есть пистолет? - спросил Петя.
Все, они, меня просто распяли...
- Есть! - ответил я. - Именной! Подарок Маршала Советского Союза, Товарища Гречко!