О другой жизни

 
Он ударил белку поперёк спины. Она упала, извиваясь в предсмертных судорогах. Он внимательно смотрел на неё.
Затем пошёл дальше. Он шёл среди кипарисов и камней, под палящим солнцем.
Он приехал сюда, чтобы «отсидеться» перед новой книгой. Где-то нужно было спрятать себя, пока не нарастёт новый панцирь, пока убежище работы не примет его в свои надёжные стены.
Невыносимо было видеть людей. Любой из них мог претендовать на его внимание, на часть его души. А у него не было души, и нечего было дать им. Единственное, что он мог предоставить – свои книги: маску, панцирь, защиту. В книгах – его  настоящая жизнь, там – он великодушен, благороден, любвеобилен и смел. Там он такой, каким хочет быть.
В жизни он не хочет и не может быть никем. Он несовместим с реальностью:  всё в ней ранит или тупо бьёт его. Он ничего не умеет: ни строить отношения с людьми, ни удерживать эти отношения, он умеет только прекращать их; но за эту боль люди платят ему ещё большей болью.
Он защищается. Он наращивает панцирь, и в один прекрасный день этот панцирь прирастает навсегда. Он уже не может больше ничего чувствовать, даже если бы захотел. Жизнь кончилась; осталось только то, что он когда-то знал. Ничего нового больше не будет; только удручающее повторение того, что было.
Остался лишь его разум, который помогает ему создавать вымышленные ситуации и выходить с большим или меньшим успехом из реальных.
Впечатлений больше нет. Ничего нового больше не будет. Только бесконечные вариации того, что было. Его совершенный мозг будет создавать всё более неестественные и изысканные ситуации; его книги будут издаваться всё меньшими тиражами и пользоваться всё большим успехом у двух-трёх критиков да пары сотен «интеллектуалов». Престиж будет расти, читательский успех падать.
Его имя войдёт в энциклопедии.
Да, он выбрал этот путь, он хочет такой жизни. Другой у него уже не может быть.

Перебив хребёт белке, он внимательно всматривался в её конвульсии. Смерть… Другой жизни уже не будет…

Его тело нашли среди камней охотники, когда наступила осень. Опознать его было  невозможно: поработали солнце и дикие звери. Что писатель N больше не пишет, никто практически не заметил: да мало ли их появляется и исчезает со своими парой или парой сотен мелькнувших и ненужных книг. Другой жизни у них уже не будет.