Глава 33: http://www.proza.ru/2017/07/22/1982
И ничего не случилось.
То есть, Кастор не связал меня и не запер в подвале, не заткнул рот и не убил.
Он произнес всего два слова, и желание уйти исчезло. Мы долго говорили с ним, сидя на кухне, но уже не на полу, а за столом, пили чай, заваренный им из пахучих сухих трав, и он что-то рисовал карандашом на листе бумаги… Но я не могу вспомнить, что он говорил и что рисовал.
С того момента моя жизнь стала похожа на череду сновидений, одно другого сказочнее, перемежавшихся какой-то невнятной рутиной, не оставившей следа в памяти.
Южный остров, из нескольких, выкупленных Нашей Страной у Островного Государства для превращения в цивилизованный рай, комплекс Курорт-Парк.
Я лежу на мокром надувном матрасе, подставив спину жаркому солнцу. Мокрые волосы закрывают от него лицо: я только что плавала до одури и выбралась на пляж, шатаясь от усталости. Сквозь длинные пряди я вижу Кастора: он сидит совсем близко в плетеном кресле и медленно, маленькими глотками, что-то пьет из запотевшей бутылки. Его кожа уже не бледна, он теперь темно-золотистый. Золотистый оттенок – это солнечные блики на тонких светлых волосках, покрывающих его руки и ноги.
Я чувствую блаженство.
Откуда-то сзади, рядом с Кастором, звучит хрипловатый мужской голос:
— Кажется, теперь я знаю, почему новичкам советуют поселиться именно на этом острове, — слова на иностранном языке, но я их понимаю. Не отвечаю, потому что говорят не со мной. — Из-за аэропорта.
— Аэростанции, — лениво поправляет Кастор.
— Да, — соглашается его собеседник рассеянно, будто не слыша. — На это можно смотреть вечно.
— Первые три дня, — роняет Кастор.
Я смотрю на небо. Над верхушками пальм поднимается верхолет – бесшумно, плавно и легко, словно огромную машину только что небрежно подкинула ладошка ребенка. Сейчас, в вышине, его крылья трансформируются, он изящно перевернется, ляжет на них и за секунду скроется из виду.
— Почему до сих пор так летают только нашестранцы? Они не продают свои технологии? — с завистью, и от этого горячо восклицает голос.
— Не продаем, — акцентируя окончание, отвечает Кастор.
— Почему? — в голосе слышится догадка и азарт – его хозяин обрадовался возможности задать нашестранцу не только этот вопрос, но и многие другие.
— Ни к чему. Денег нам хватает.
— Да ладно! Денег никогда не бывает много!
— Деньги нужны, пока есть потребности, удовлетворяемые за деньги.
— А у вас их нет?
— Есть. На них нам денег хватает.
— Вам нравится быть круче других?
Пауза: Кастор хочет честно ответить на заданный вопрос и анализирует свои чувства.
— Некоторую гордость я ощущаю, — наконец, признает он. — Но не думаю, что мы принципиально круче вас, потому что знаю: если наши ученые до чего-то дошли, то и ваши дойдут. Возможно, придумают что-то еще лучше.
Ответ направляет энергию собеседника в позитивное русло. Я думаю, что Кастор использовал примитивный, но безотказный приемчик.
— Если не секрет, во что вам обошлась путевка? — задает следующий вопрос незнакомый голос.
— Ни во что, — с осторожным вздохом отвечает Кастор. — Нашестранцы раз в год две недели отдыхают здесь свободно.
Минута нехорошей тишины.
— Все нашестранцы? Или от должности зависит? — напряженно уточняет голос.
— Зависит только от желания.
— А если захочется побыть здесь дольше?
— Дольше – за деньги. В такой же сумме, какую платите вы… ну, или ваш туроператор.
— Вы только сюда приезжаете бесплатно? — это уже другой голос, женский, преисполненный иронии.
— Нет, у Нашей страны есть и другие похожие комплексы. Точно не знаю, сколько, что-то около пятидесяти. Плюс отдельные отели в разных странах.
— О-о-о! — это произносят оба голоса, и мужской, и женский, с недоверчивым уважением, но продолжает уже только женский: — Когда же вы работаете, если по две недели проводите на каждом из пятидесяти курортов?
— Зачем столько отдыхать? — не понимает Кастор. — Я выехал впервые в этом году, и то из-за девочки – у нее каникулы, ей нужно сменить обстановку, иначе так и не перестанет учиться.
Голоса смеются.
— А зачем работать, если можно отдыхать?! Мы целый год вкалываем, чтобы заработать себе на отдых, и если бы можно было отдыхать бесплатно – мы бы не напрягались!
В это даже я не верю. Интересный разговор превращается в фарс с нотками истерики.
— Не работать – скучно, — небрежно отрезает Кастор.
Некоторое время в молчании все наблюдают за посадкой верхолета, а потом мужской голос нехотя признает:
— Так это… А ваши богачи куда ездят?
— Богачи? — недовольно переспрашивает Кастор. — Ничего о них не знаю.
— Ну да, — вдруг с легким сарказмом соглашается женский голос. — Откуда взяться богачам в Стране, где нет нуждающихся? Если где-то прибывает, то это потому, что в другом месте убывает, а если все равномерно… нет бедных, то и богатых не будет.
— Ерунда какая-то, — бубнит мужской голос. — Социализм. Да вы все просто зомби! Ненормально это – не стремиться получать больше денег, хоть трудом, хоть обманом, хоть воровством, чтобы жить еще лучше, чем сейчас! Это в природе человека разумного – желать большего, чем имеется в данный момент, больше, чем у друга или соседа. Размер моей зарплаты – это моя цена, а ценник – моя машина! Это… это основа самоуважения, если хотите: и самому себе, и другим показывать, что я круче!
— Кто же мешает? — усмехается Кастор. — У нас тоже любят показывать свою крутизну: работают больше, чем требуется, предлагают усовершенствования, сочиняют песни, пишут картины, снимают фильмы, соревнуются в спорте…
— Да я не об этом, — перебивает мужчина. — Какой толк в картине, если ее автор живет точно так же, как бесталанный сосед? За что уважать автора, за картину которого никто не дал миллион денег?
— Понятно, — роняет Кастор и ничего не возражает – просто не хочет тратить время.
— А у вас, кстати, какая машина? — не унимается собеседник.
— Да это неважно. В Нашей Стране разрешено использование только одного типа бытовых автомобилей – не требующих топлива, соответствующих нашим стандартам безопасности. Существует несколько разных моделей, но они одинаковы по комфорту, отличаются только вместимостью. У меня четырехместный. И мотоцикл.
— Хм! Ну, новая она у вас или старая?
— Это тоже неважно. Автомобили всем планово обновляются.
— Хм! Хм! Может, у вас у всех и заработки одинаковые?
— Одинаковые. Впрочем, если работать больше, чем на одном месте, то и заработок будет больше.
— Ха! Может, и вы все тогда одинаковые? Уравниловка так уравниловка!
— А дома? — вдруг интересуется женщина, не давая Кастору возможности отпустить колкость в ответ. — Одинаковые?
— Нет, — безразлично удовлетворяет он ее любопытство. — Одинаковых очень мало.
— Ы-ы-ы-ы! — предсказуемо реагирует мужчина. — Дайте угадаю: отличаются по вместимости! У вас лично четырехместный?
Кастор не отвечает.
— А я бы хотела так жить, — помолчав, вдруг мечтательно произносит женщина. — Спокойно, без всяких тревог и унижений.
— Каких унижений? — со смешком уточняет мужчина.
Женщина шумно вздыхает.
— Страх потерять работу унизителен. В смысле – работу как доход. Страх не иметь достаточно денег и опуститься на дно. Страх, что тебя уведет молодая наглая стерва – просто ты хорошо зарабатываешь, и плевать ей будет на твой мерзейший характер…
— Ерунда! — отрезает мужчина. — Тупить не надо, распускать нюни не надо, вот и всё. Я не хочу быть одинаковым и ездить на такой же машине, как у соседа! И у вас, молодой человек, в Стране, вспомните еще мои слова, мало кто хочет! До сих пор молчат – потому что запуганы или действительно зомбированы. Идеология равенства отупляет и ограничивает, это чума, вас всех спасать надо…
— Не говори глупостей, — обрывает тираду женщина. — Не всем в молодости изменила жена, и не все в связи с этим живут только ради того, чтобы доказать ей, какую глупость она сделала.
— Болтаешь много, — обиженно отвечает мужчина. — Любой, кто чего-то стоит, доказывает это другим. Равенство устраивает только неудачников.
— У нас о ценности человека говорит его должность и сложность работы, — флегматично вставляет Кастор, но его вряд ли слышат.
— Как приехать в Нашу Страну на постоянное жительство? — интересуется женщина.
— М-м, — Кастору не хочется отвечать, — насколько я знаю, Наша Страна по общему правилу не принимает иммигрантов. Но в индивидуальном порядке такие вопросы иногда решаются положительно. Обратитесь к Президенту.
— Президенту! — паясничая, восклицает мужчина. — Вы хоть знаете, какая репутация у вашего Президента? Говорят, он сумасшедший ученый, который хочет завоевать весь мир! А начал с захвата рынка медицинских услуг.
— Хотел бы – уже бы завоевал, — недовольно отмахивается Кастор.
Он наклоняется, набрасывает мне на спину полотенце и торопливо его расправляет. Я запоздало ощущаю жжение в небольшой области выше поясницы.
— Что у нее за следы на спине? — тут же интересуется незнакомый мужчина. — Как будто долго лежала на мятой простыне?
— Хирургические шрамы, — сквозь зубы отвечает Кастор. — От операций по восстановлению позвонков.
Я настораживаюсь: что за операции? Откуда-то из глубины всплывает неясное воспоминание о больнице, операционной, врачах…
Я снова вижу море. Оно теперь везде, кроме неба. Крошечная яхта, управляемая Кастором, мчится туда, где море и небо сливаются, а я сижу на палубе, свесив за борт ноги и вцепившись руками в поручень. Встречный ветер задрал подол белого в сиреневый цветочек платья, и солнце на этот раз припекает мои бедра, и без того загорелые.
Но вот яхта меняет курс, солнечные лучи впиваются мне в плечо, и скоро я понимаю, что встреча моря и неба отменяется: на горизонте появился скалистый берег.
Спустя час мы с Кастором, пройдя по мощеной тропинке сквозь джунгли, оказываемся перед красивым белоснежным домом, отгороженным от джунглей и луга, простирающегося за ним, низеньким декоративным заборчиком. Я нерешительно останавливаюсь перед калиткой, едва достигающей моей талии, а Кастор уверенным жестом нажимает на укрытую защитным колпаком клавишу сигнала.
— Только ничему не удивляйся, — тихо произносит он.
Через минуту стеклянная дверь дома открывается, и на крыльцо выходит невысокая стройная женщина в просторном льняном сарафане. Она немолода, но выглядит прекрасно: на гладком лице лишь несколько тонких морщинок под желто-серыми, как у Кастора, глазами. Рядом с женщиной появляется абсолютно седой мужчина, значительно выше и заметно старше ее, одетый в светло-коричневые шорты и льняную рубашку-поло. Улыбаясь, они ждут, когда Кастор откроет калитку и мы подойдем к ним.
— Мама, папа, — улыбается им Кастор. — Я с невестой, как обещал.
Прохладное утро, лес.
Я выхожу из аэропоезда на станции «Конец Гор», перешнуровываю правый ботинок и иду по тропинке среди шелестящих листьями высоких деревьев по направлению к горам. Которые, на мой взгляд, здесь только начинаются.
Дальше, в пятидесяти километрах от станции, проходит северная граница Нашей Страны, единственная сухопутная из всех наших границ. Мне как раз в ту сторону. Я забрасываю за спину рюкзак и бодро шагаю к подножию ближайшей горки.
Уже через пару километров, когда солнце, поднимаясь все выше и выше, заставляет воздух сиять, я на ходу снимаю рюкзак, вынимаю из него фотокамеру и в восторге от открывающегося вида, делаю несколько снимков гор в косых солнечных лучах. Камера так и остается у меня в руках: увлеченная фотографированием, я перестаю замечать и дорогу, и усталость.
Через три часа пути первая гора оказывается за спиной, но впереди маячит другая, и я знаю, что должна пройти сегодня еще дальше. Еще через час интерес к фотографированию испаряется вместе с потом, и я понимаю, что настала пора привала. Сажусь прямо на камень, подбитый мхом, и достаю из рюкзака паек: два бутерброда с копченым мясом, пропитанное сиропом пирожное и энергетический напиток.
После обеда и силы, и оптимизм возвращаются, я легко встаю и продолжаю путь.
Через пять километров начинаю подъем на самую высокую гору. Движение замедляется и требует больше усилий. Впрочем, путь становится интереснее: под ногами я различаю давно окаменевшие потеки лавы, а между ними, по всей поверхности склона, вижу островки кустарника, мха и сочно-зеленой травки. Снова вынимаю фотокамеру.
Выше – еще лучше: появляются птичьи гнезда. Фотографирую их и птиц, беспокойно кружащих в вышине.
По пути подбираю и складываю в рюкзак любопытные находки: коричневые пакеты разного веса и размера, от которых рюкзак постепенно тяжелеет. Откуда-то знаю, что пакетов должно быть двадцать два, и что я не могу покинуть гору, пока не соберу их все. К тому времени, как стемнело, не хватает всего трех, но прогулку по горе приходится прекратить. Выбрав островок поровнее с травой помягче, я нашариваю в рюкзаке очередной паек, включаю портативный генератор климата, и лежа прямо на земле, едва успев дожевать бутерброд, засыпаю.
Оставшиеся три пакета находятся утром, и я, довольная, отправляюсь в обратный путь.
Снова камни, мох, кусты, потом – высокие лиственные деревья, станция, аэропоезд.
Выхожу за пару остановок до Краеграда и отправляюсь к заливу, но до него не дохожу. В неухоженном, изрытом карстом лесу, громоздящемся возле залива и нависающем над ним, у меня есть секретное место, о котором никто не знает. Это домик. Крошечный четырехстенный, когда-то небрежно сложенный из дешевых бетонных блоков, скорее всего выбракованных, абсолютно неподходящих друг другу по габаритам, он давно заброшен. Обвалившаяся часть крыши заменена лапником, дверь намертво приколочена к стене, стекла в единственном окне нет – через него я и попадаю внутрь. Обычно. И сегодня тоже.
Отгибаю половицу, перекладываю в скромное подпольное пространство все пакеты из рюкзака, смотрю, на месте ли то, что я складывала в тайник всю последнюю неделю: банки, веревки, мотки изоленты, стеклянные бутылки и еще какая-то ерунда. Всё здесь. Закрываю тайник, вылезаю в окно, выхожу из леса.
Наконец, возвращаюсь домой.
— Сумасшедший порыв, всех сбивающий с ног,
Перепутал пути ваших судеб.
Растворившийся в ней, ты подумать не мог,
Что она тебя просто забудет…
Песня звучит из открытых дверей странного дома-купола, очень красиво венчающего вершину скалы в компании нескольких сосен. Мы с Кастором, не торопясь, приближаемся к нему, и я разглядываю солнечные блики на секторальных стеклянных стенках.
— И ты забудь.
Хоть все надежды и желанья только с ней –
Их не вернуть!
Пускай уйдут они, исчезнув в море дней.
Продолжишь путь,
Ты, только изменив мечте своей…
Забудь о ней!
Кастор морщится, словно ему не нравятся слова песни, и вступает на порог. Мы входим в дом. Песня обрывается.
Оказывается, это довольно просторный бар: слева, вдоль глухой стены – стойка с полками, мойкой и холодильником, справа – столики с диванчиками, вдали, напротив входа – музыкальные инструменты и молодой мужчина, сидящий на высоком барном стуле в обнимку с гитарой. Кроме него, здесь еще пять человек, и сразу ясно, кто главный.
Красивый, как античный бог, мужчина, сидит за столиком в середине ряда, напротив него – двое, они только что о чем-то возбужденно рассказывали, надеясь на одобрение красавчика; возле него, скучая, томится миловидная блондинка: она явно ждет, когда гости оставят их с богом наедине; еще кто-то, высокий и худощавый, протирает бокалы за стойкой.
Когда мы входим, все замолкают и замирают. Красивый мужчина, до этой секунды заторможенный и даже как будто злой, становится растерянным. Несколько мгновений он смотрит на меня так, словно видит нечто невозможное, но очень желанное, потом резко мрачнеет и обращается к Кастору:
— Ну, полюбовался ты моим лицом, что дальше?
Кастор улыбается краешком рта и представляет мне присутствующих:
— Это Микаэль, хозяин дома. За стойкой ты видишь его друга Анри. Только что мы слышали, как поет Чимола, вот он. Остальные: Руфь, Клод и Чака. Микаэль, это Глория.
Сидящие напротив хозяина молодые люди удивлены: они знают Кастора, но для них сюрприз, что и Кастор их знает.
Микаэль резко встает и очень пристально вглядывается в мои глаза. Руфь вздыхает и отворачивается. Я вежливо улыбаюсь, хотя поведение красавца кажется мне странным.
— Начёрта ты это сделал? — спрашивает Микаэль. Его голос мрачен, но в нем ясно слышится одобрение.
Кастор тоже его слышит и спокойно возражает:
— Я думаю, ты не захочешь жаловаться. У Глории нет Лориного опыта – вот тебе вторая попытка.
Микаэль прикрывает глаза, подходит, берет меня за локоть, отводит в сторону на несколько шагов и становится передо мной, частично заслоняя от Кастора. Возмущенная такой вольностью, я хочу вырваться, но меня вдруг охватывает странное и чрезвычайно сильное ощущение… покоя. За спиной Микаэля я чувствую себя абсолютно защищенной и потрясающе ясно осознаю, что этот мужчина – лучший из всех, кого может подарить мне судьба, что именно в нем заключен источник самого яркого и мощного, что мне суждено испытать.
Это ново. Это захватывает. Я остаюсь рядом с Микаэлем.
— Что тебе нужно? — деловым тоном спрашивает он.
— Силовая поддержка, — сразу отвечает Кастор, — в рамках компетенции твоего подразделения.
Больше они оба не произносят ни слова. Молча смотрят друг на друга так, словно взглядом можно передать все подробности и договориться, а потом Кастор кивает мне и уходит.
Микаэль оборачивается.
— Глория, — произносит он, приучая собственный язык к этому слову.
Зеленые глаза впиваются в мои, и я понимаю, что да – взгляд имеет почти физическую силу. Под его действием во мне происходит внутреннее движение, словно просыпается и расцветает и начинает испускать сияние что-то важное, до этого мига скрытое.
Микаэль ведет меня к едва заметной двери слева от входа, распахивает ее, и мы оказываемся в просторной комнате с огромной кроватью в центре. Больше я ничего не успеваю рассмотреть – Микаэль поворачивается, едва закрыв дверь, подступает ко мне вплотную (я автоматически делаю шаг назад и прижимаюсь спиной к стене), обеими ладонями обхватывает мое лицо, и теперь я вижу только его глаза, немного безумные, и нервно вздрагивающие ноздри.
Его горячее дыхание действует одурманивающе: ноги слабеют, я судорожно вцепляюсь в гладкую поверхность стены, а внутри меня медленно разливается мягкое, ласкающее тепло.
Микаэль порывисто наклоняется и целует меня в висок, шумно вдыхая воздух сквозь мои волосы. Звук его дыхания и упругие, сильные толчки сердца заводят еще сильнее: я перестаю соображать. Руки Микаэля нерешительно двигаются вниз, к груди, его взгляд на пару секунд становится ожидающим, а потом нерешительность исчезает, он вдруг улыбается и с удовольствием, медленно, обдавая вибрирующим жаром, целует шею, не отрывая своих губ от моей кожи, расстегивает пуговицы легкой рубашки, опускается ниже, стягивает вниз юбку (она падает, окутывая мне ноги), быстро выныривает из футболки, наше белье тонет в складках юбки, и мы уже лежим на шелковистом пледе, а он играет с моим телом, излишне чутко отвечающим на его ласки.
«Это всего лишь сон», — говорю я себе и прекращаю контролировать происходящее. Я хочу только испытывать эти новые, острые, приятно расслабляющие ощущения и позволяю Микаэлю целовать меня и двигаться во мне так, как ему угодно. Ему угодно по-разному. Он меняет ритм, положение наших тел и глубину – мне нравится всё, что он со мной делает, всё доставляет удовольствие, которое постепенно усиливается и, наконец, становится невыносимым, оглушающим.
Я вскрикиваю, и почти сразу, догнав последним толчком, стонет Микаэль. Он смотрит на меня теперь уже не «немного», а совершенно безумными глазами, и падает рядом, жадно прижимая меня к себе рукой и ногой. Он весь покрыт испариной, и мои пальцы тонут в его мокрых волосах.
— Ты волшебная, — нежно и подавленно произносит Микаэль.
— Нет, это ты – гений, — инстинктивно вру я.
На самом деле я не считаю свой разрушительный внутренний фейерверк его заслугой, но он этого не видит, ему очень важны мои слова, и он доволен.
— Тебе не было больно? — с тревогой спрашивает он, и я вспоминаю, что было – в самом начале – но это неважно.
Вокруг темно. Единственное окно домика заслоняет здоровенный облезлый шкаф, и единственное, что я вижу – шесть светящихся красных цифр. Они мигают и меняются. А, это часы. Небольшие совсем.
Я сижу перед ними на полу и жду чего-то хорошего.
— Глория! — доносится снаружи тревожный до истерики женский вопль.
— Тут, — сонно отвечаю я.
— Жива! — радуются за стеной и сразу спрашивают: — Что у тебя там?
— Дверь заколочена изнутри, окно чем-то задвинуто, — деловито констатирует другой женский голос, почти неотличимый от первого. — Как они вышли?
— Часики, — отвечаю я.
— Через крышу, — нервно определяет первый голос, — видишь, там лапник, под ним дырка… Наверняка лестница где-то есть, только ее спрятали. Что?! Глория, сколько времени на часах?!
— Ноль пять ноль семь двадцать три… двадцать два, — охотно отзываюсь я.
— Выходи оттуда, быстро!!! — вопят голоса дуэтом.
У меня планы другие.
— Нет, — возражаю я. — Я не могу уйти. Я жду маму.
Молчание на несколько секунд.
— Глория, послушай, — голос становится спокойнее и гораздо сильнее. — Это Марина и Марианна, ты ведь нас помнишь? Помнишь. Давай сделаем так: ты освобождаешь окно и вылезаешь к нам. Подождем твою маму вместе.
— Мы с ней можем разминуться, — не соглашаюсь я. — Мне сказали ждать в доме.
За стенкой чертыхаются.
— Тогда освободи окно, мы сами к тебе влезем!
Поднимаюсь с пола, делаю два шага туда, где должно быть окно, пытаюсь подвинуть шкаф. Не получается: он задвинут в угол и тяжелый настолько, что моя попытка хоть сколько-то его пошевелить оказывается бесплодной.
— Давай, Глория! — подбадривают голоса. — Если не освободишь проход, мама не сможет войти в дом.
— Сможет! — спорю я. — Мне сказали, у нее есть ключ от двери.
Опять молчание. Потом женский голос сообщает:
— Дверь не на ключ закрыта.
— Мне сказали – на ключ, — твердо заявляю я и теряю доверие к голосам. — Уходите.
— Глория, послушай, — не сдаются они. — Тебя обманули, мама не придет. Часы – это бомба, и она взорвется, как только все цифры превратятся в нули. Вспомни, как ушел человек, который оставил бомбу – скорее всего, там есть стол или табурет, с нее на шкаф, со шкафа на крышу – лезь так же. Только быстро!
— Нет, — обиженно отвечаю я и снова сажусь на пол.
— Бесполезно, — говорит одна девушка другой. — Это Глория, у нее интеллект восьмилетнего ребенка и ноль воли – что сказал человек, назвавшийся братом мамы, то она и будет делать. Твой Кастор перестарался.
— Да, это он не предусмотрел…
— Хотя должен был.
— Марина, не о том думать надо. Надо ее спасать.
— А заодно репутацию Кастора?
— Да не злобься ты…
— Окно загораживает шкаф? Отпихнуть его…
— Слишком высоко. Не представляю, как подпрыгнуть.
— Да, не получится. А если через верх?
— И через верх ее вытащить? Как? Она же не котенок, чтобы взять ее за шкирку и подбросить.
— Надо будить Лору.
— Слишком мало времени.
— Ядрить… Я полезла.
— Марина, полезу я. Мой мужчина накосячил, мне и рисковать. Руки замком и подбрасывай!
— Не рядиться же с тобой… Давай!
На часах почти все цифры – нули.
С легким шумом через крышу пробивается свет, и одновременно сверху падает что-то большое и очень энергичное. Оно хватает несуразное сооружение из проводов и банок, к которому, оказывается, присоединены часы, и с силой кидает его вверх.
А через секунду домик озаряется яркой вспышкой.
Последняя глава: http://www.proza.ru/2017/09/04/2089