Александр Сергеевич Суворов («Александр Суворый»)
Книга-фотохроника: «Легендарный БПК «Свирепый» ДКБФ 1971-1974».
Глава 802. ВМБ Лиепая. БПК «Свирепый». ДМБ, мать её! 20-23.10.1974 года.
Фотоиллюстрация из открытой сети Интернет: Цепной ящик и якорная цепь корабля до и после докового ремонта. Осталось только покрасить цепной ящик антикоррозийной и влагостойкой корабельной краской. Современное фото разных лет. Точно так же выглядели якорная цепь и цепной ящик на БПК «Свирепый», только глубина ящика была гораздо больше. 20-23.10.1974.
В предыдущем:
А-а-а! Всё к чёрту! Надо работать! Делать фотолетопись, это мой «ДМБовский подарок» родному кораблю!
Воскресенье 20 октября 1974 года. Днём и вечером смотрели фильм «Адъютант его превосходительства». Хороший фильм, но, сколько же можно его смотреть?!
Клеил фотографии и рисунки в фотолетопись БПК «Свирепый» и в свой ДМБовский альбом. Клеил и думал, думал, думал. Времени мало. Мало. Всего неделя осталась до ДМБ (начала процедуры ухода военнослужащих, выслуживших срочную службу на флоте – автор).
Можно, конечно, продлить дни службы, но много дней продления – это тоже нехорошо. Надо узнать точно – когда буду дома, чтобы заранее заказать все билеты на поезда или на самолёт. Надо всех заранее предупредить, что скоро приеду – маму, папу, Славку Юницына, Оленьку, хотя к Оленьке ехать на Урал, это очень далеко и странно…
Нет. Приеду неожиданно, как получится. Чего загадывать заранее? Смотрю вон на погоду и она обязательно внесёт свои поправки в ДМБ. А тут ещё поведение ребят сильно изменилось…
Ребята, «ДМБовские годки», вдруг все, как по команде, стали замкнутые, углубились в самих себя, насторожились, закрылись, стали отчуждённо-нелюдимыми, скрытными. Даже перестали по вечерам приходить ко мне в «ленкаюту» на «посиделки у Суворова», чтобы попить горячего чайку с плюшками из заводского киоска. Каждый сторожит свой «ДМБовский аттестат»…
Что-то начали пропадать из кубриков, рундуков и из шхер вещи и предметы «ДМБовских годков», годков, подгодков и молодых. Это не к добру…
Почему не пишет ответа Оленька?! Так ведь и ДМБ можно сыграть, не дождавшись ответа на важные вопросы: «Ехать или не ехать к Оленьке?»…
Понедельник, 21 октября 1974 года. Утро. Вчера и позавчера отправил домой к родителям посылки с учебниками, второй том ДМБовского фотоальбома, журналы и книги личной библиотеки, все письма, открытки и фотографии, которые не вошли в альбомы. Сегодня надо отправить остальное: вещи, сувениры, значки, записные книжки, рабочие тетради-песенники, всякие вещицы, что накопились за время службы.
Делаю альбом корабельной фотолетописи, получается настолько здорово, что сам любуюсь. Клею самые лучшие фотографии. Себе оставляю или брак, или фотки с изъяном. Когда буду сдавать командиру корабля, капитану 2 ранга Е.П. Назарову, фотолетопись БПК «Свирепый», он обязательно спросит: «А что ты, Суворов, оставил себе?» и потребует показать мой ДМБовский альбом. Пусть не завидуют…
С ужасом и восторгом смотрю на календарь – осталось 8 дней до ДМБ. 8 дней и я улечу домой. Навсегда…
У Валерки Маховика утащили ДМБовский бушлат. Переживает сильно, другой бушлат первого срока сейчас не найти. Валерка сейчас, как я когда-то, дежурит в службе корабельного наряда на посудомойке, моет котлы, драит сковородки, чистит противни, моет тарелки, кружки, посудомойку. Тяжёлая и неблагодарная работа…
Странно, почему так навалились на парня? Что он такого совершил, что ему такие кары перед ДМБ? Валерка молчит, как всегда, не «колется», не рассказывает ничего, терпит, щурится, но выдерживает все напасти, только ходит, как неприкаянный...
У Андрюшки Павлова тоже беда – отнялись руки у мамы. Надо сделать так, чтобы он ушёл (в запас – автор) в первую очередь. Сегодня пойду к замполиту просить за Андрея и Валерку. Пусть Андрюха вместо меня едет, это я уже давно решил.
Так обрывисто, скачками, с перерывами в несколько дней я писал короткие записи в своём дневнике-ежедневнике.
Дни пребывания и ремонта БПК «Свирепый» в сухом доке 29-го судоремонтного завода ВМБ Лиепая были наполнены грохотом, шумом, резкими запахами, беготнёй, тяжёлой работой, холодом, даже голодом, потому что кормили не по-флотски, не по-морскому, а по нормам сухопутной службы, плюс, конечно, от общего котла кто-то «приворовывал себе детишкам на молочишко»…
Дни спрессовались в один непрерывный круглосуточный лихорадочный день-процесс, наполненный таким количеством событий и дел, что голова идёт кругом и некогда ни сесть, ни встать, ни лечь, ни закрыть глаза, ни слова произнести без мата…
Ещё никогда я так часто и много не ругался и не говорил слов матерного языка! А что будет, когда я приеду домой? Так и буду разговаривать с родителями? Надо срочно отвыкать от того стиля общения, который возник с первого дня пребывания БПК «Свирепый» в заводском доке. Здесь так разговаривают и общаются все, даже женщины-малярши, особенно женщины-малярши…
Малярные (покрасочные) работы внутри и снаружи корабля завершают ремонт в заводе и по всему видать – скоро выход БПК «Свирепый» из дока на ходовые испытания. Все спешат, торопятся, лихорадочно несут с территории завода на корабль всё, что может пригодиться в будущем боевом походе в море. Повторяется всё то, что было когда-то в Калининграде на ПСЗ «Янтарь», тогда мы тоже несли на корабль всё, что «плохо лежало»…
Я сидел в холодной «ленкаюте», грел ноги на решётке электронагревателя под рабочим столом и печатал фотографии. За переборкой было слышно, как «с матерком» весело и энергично переговариваются матросы и женщины-малярши, которые красили трубопроводы, арматуру, оборудование, переборки. Два матроса живо им отвечали из гулкого цепного ящика, в котором они сидели на беседках и красили внутренности ящика какой-то страшно вонючей краской.
От этого химического запаха краски, который проникал во все щели и скапливался сизым туманом в носовом тамбуре, болела голова, туманилось сознание, роились всякие то весёлые, то ужасные мысли и образы. Я ещё подумал: «А каково этим ребятам, что висят сейчас над пропастью пустого цепного ящика и красят этой краской его переборки?».
Женщины-малярши сделали своё дело и с ними увязались те, кто был снаружи на баке и контролировал тех, кто был внутри цепного ящика. Эти двое весело переговаривались друг с другом, что-то «буровили» (плохо было слышно – автор), а потом вдруг начали гомерически смеяться, орать друг другу так, как будто были далеко друг от друга, а потом и вовсе замолчали…
Когда они смеялись и орали что-то друг другу, я особо на них внимания не обращал, но когда они вдруг замолчали, что-то меня «торкнуло» изнутри и я встревожился. Шатаясь, спотыкаясь и больно натыкаясь на всякие острые углы, трубы, арматуру, ручки водонепроницаемой двери в тамбуре, я вылез наружу, на бак, чтобы подышать немного свежим воздухом.
Потом я наклонился над открытой крышкой-люком клюзов, ведущей в цепной ящик и мне в нос ударил сильный запах ядовитой краски. В сизом вонючем химическом тумане я увидел беседки на канатах и двух матросов, которые лежали на этих банках-беседках в неестественных позах. Концы, которыми они были обвязаны за монтажные пояса, были привязаны к рым-болтам якорного устройства на баке, но вокруг меня никого не было.
Поднять кого-то из ребят у меня не было сил, в голове мутилось, а ноги начали сильно дрожать от ужаса…
Потом ноги сами понесли меня обратно в «ленкаюту» и я набрал номер телефона ПЭЖ – поста энергетики и живучести корабля, там всегда во все времена круглосуточно дежурили и несли вахту офицер, мичман и старшина БЧ-5. Я коротко и сухо доложил о происшествии и в конце (мне потом рассказывали ребята – автор) начал кричать: «Скорее! Они там задохнулись!».
Через несколько минут, во время которых я уже начал от жуткого страха скулить и сжимать до судорог челюсти, прибежали, молча и тяжело топая «прогарами», командир БЧ-5, капитан-лейтенант В.Н. Силкин, старпом, капитан-лейтенант Ю.А. Кличугин, дежурный офицер по кораблю и дежурный по низам, аварийная партия матросов и старшин из службы корабельного наряда, «ДМБовские годки» из БЧ-5, работники завода, ещё кто-то, и ещё кто-то…
Последним прибежал и грубо всех растолкал наш корабельный медик, капитан медицинской службы Л.Н. Кукуруза и его помощник – старшина-военфельдшер.
На баке БПК «Свирепый» сразу же образовалась толпа людей. Быстро за канаты вытащили двоих матросов, уложили их на бушлаты, которые «поскидали с себя» матросы и «ДМБовские годки». Леонид Никитич Кукуруза вместе с фельдшером начали делать ребятам искусственное дыхание, толкать их в груди…
Старпом приказал всем лишним уйти с бака. Я стоял позади всех, поэтому первым юркнул в носовой тамбур и скрылся у себя в «ленкаюте», мне надо было срочно прибрать по шхерам свои альбомы и фотографии, чтобы никто их не увидел. Однако никто ко мне не постучался и не пришёл. Видимо, там наверху, на баке и в тамбуре были свои дела…
Ребят откачали, вернули к жизни, но затем последовала такая мощная «зубодробительная разборка», что я постарался как можно меньше высовываться и говорить. Только на второй день, в среду 23 октября 1974 года, я рассказал ребятам-друзьям-годкам, в том числе и этим горе-весельчакам из цепного ящика, как они «чуть ли не сыграли ДМБ в ящике».
Ребята слушали, хорохорились, пытались шутками и матом затмить страх и ужас от происшедшего и даже предложили мне нарисовать сатирическую газету «Ну, погоди» по этому случаю, но я ещё не совсем отошёл от того ужаса, который испытал, увидев безжизненный тела моряков, висящих над жутко холодной, мрачно и сизой от ядовитых испарений пропастью корабельного цепного ящика…
Странно, но никто из тех, кто разбирался в причинах этого ЧП, не акцентировал внимания на том, что я позвонил в ПЭЖ и вызвал аварийную партию на бак. Никто меня не опрашивал и не допрашивал. Историю эту постарались «замять» так, чтобы о ней никто не вспоминал, потому что все были живы, здоровы, а перед ДМБ и перед выходом БПК «Свирепый» из докового ремонта никто не хотел омрачать праздничное настроение. Только командир БЧ-5, капитан-лейтенант Н.В. Силкин как-то мимоходом остановил меня в столовой личного состава, при всех сказал: «Спасибо, Суворов» и пожал крепко мне руку.
Эх, ДМБ, мать её!..