Форменное обмундирование заботливая Родина давала нам на такой небольшой срок, чтобы к следующей смене одежды на наших телах оставались лохмотья непонятного цвета и фасона. Шинели выдавались нам на всё время службы, на два года. Сразу же по прибытию в роту ко мне подбежал расстёгнутый дед одного роста и телосложения со мной и начал осматривать меня со всех сторон, цокая от удовольствия языком.
- Меня зовут Плотник, представился он. Или Коля Столяров, как тебе удобно. Если ты не против, то я уволюсь по осени в твоей шинельке, а тебе свою оставлю. Ты ведь весной будешь увольняться в парадке, а не в шинели, а дослужишь и в моей?
Я конечно же без колебаний согласился. Глупо пытаться качать свои права, всё равно заберут шинель, не Плотник, так кто-то другой. Мне ещё повезло, шинель досталась хорошего качества и по росту. А в других подразделениях части молодые щеголяли в таких рыжих от времени балахонах до пят, что смотреть на них без смеха нельзя было. А клеймилась шинель очень просто – на внутреннем кармане пришивалась бирка из белой ткани с написанной шариковой ручкой фамилией счастливого владельца. На смену владельца уходило от силы пять минут.
Больше всего над молодыми в нелепых длиннющих одеяниях потешались прапорщики на разводе личного состава при заступлении в наряды. Прапорщик, обычно в пожилом возрасте, подходил к вытянувшемуся в струнку новобранцу, выслушивал сбивчивый доклад, ухмылялся и спрашивал ласковым отеческим тоном:
- А чья это на тебе шинелька, родной?
- Моя, товарищ прапорщик!
- А ну-ка покажи бирку!
Солдат радостно расстёгивал воротник и предъявлял строгому проверяющему свежий клочок ткани со своей фамилией.
Прапорщик пару секунд внимательно вчитывался в бирку, потом громко орал на весь плац:
- Что ты мне пи…дишь!!! Да я в этой шинели ещё срочную служил! Вот дырка на рукаве от сигареты, которую прожёг, когда я ещё салагой в наряде по столовой заснул!
В другой раз тот же прапор пристально вглядывался в рыжую, протёртую местами до дыр шинель уже другого бойца и требовательно спрашивал:
- А что это у тебя, солдат, за полоса на шинели с левой стороны?
Молодой крутился на месте, поднимал полы шинели и высматривал дефект. Ничего не замечал и отвечал проверяющему:
- Не могу знать, товарищ прапорщик!
- А я знаю. Это у тебя след от шашки, которую красноармеец носил слева в этой шинели ещё в гражданскую войну!
Кирзовые сапоги… Вот кому доставалось по полной, так это нашим бедным сапогам на первом году службы. За восемь долгих месяцев нещадной ежедневной беготни они потеряли не только первоначальный цвет и форму, голенища и подошвы некоторых сапог протёрлись до дыр. Видимо, высокие чины в обширных кабинетах считали, что от калорийной армейской пищи сапоги вполне могут сами собой вырасти у нас на ногах.
Это на втором году службы появилась возможность усилить каблук, прибить строительными стальными дюбелями подковы. А пока разваливающиеся на глазах сапоги и в дождь, и в мороз, и в зной весело стучали по бетону на плацу или дороге.
В тот раз осенью в карауле с утра непрерывно лил дождь. Огромные лужи стояли на дорогах, по которым мы шлёпали весь день, меняя часовых на постах.
К вечеру сапоги превратились из кирзы в какой-то картон, они промокли насквозь и совсем не защищали от воды. Мне разрешили часок вздремнуть, я быстренько разделся, снял сапоги и занёс их в сушилку. На полу стояла в ряд обувь караульных.
- Не высохнут за час, - подумал я. Открыл заднюю стенку сушилки и поставил сапоги прямо на раскалённую печку.
Через час меня растолкал хохочущий разводящий и вышел из комнаты, согнувшись от приступов смеха. Я подошёл к сушилке и открыл дверь. Мои сапоги почему-то стояли на полу, а не на печке. Они за час из обычных бесформенных кирзачей превратились в казаки. Носы поднялись вертикально вверх, подошву повело в сторону, она оскалилась, обнажив гвозди, которыми была прибита к голенищам. Я попытался было одеть один сапог, но моя стопа плотно застряла на крутом подъёме.
Весь караул, хохоча, стоял за спиной и наблюдал за моими бесплодными попытками обуться. Наконец я нашёл выход, наступил на нос сапога другой ногой, распрямив его и просунул ногу дальше. Снял ногу и запрыгал от боли, сапог снова принял гордую стойку, вертикально вздыбив носок.
- Шевелись, нам давно пора часовых менять, прикрикнул начальник караула.
Я повторил эту операцию с другой ногой и так же захромал от боли. Делать нечего, под не стихающий смех я заковылял на улицу и отправился на пост. Боль отпустила только после того, как я минут десять прошлёпал по лужам и сапоги раскисли. Но к следующей смене обуви через восемь месяцев они еле дожили. Оказалось, сапоги на раскалённой печке начали гореть и караульные, почувствовав запах, сняли их на пол. Правда, немного опоздали…
Китель и брюки из хлопчатобумажной ткани нам были положены по армейским нормам на восемь месяцев. Уже после полу года интенсивных марш-бросков и летания по нарядам одежда заметно теряла первоначальную форму и цвет. Ну и естественно, постоянная стирка хэбэшки каждую неделю, через полгода делала её уже не устойчиво - зелёного, а какого-то песочного цвета и предназначалась, скорее не для службы в условиях тайги, а для пустыни.
Перед намечавшейся грандиозной общевойсковой проверкой командир роты построил нас на строевой смотр. Всех бойцов роты он лично тщательно осмотрел и выдал замечания с одним сроком исполнения – три дня. Мне он сказал покрасить робу. Я сразу же задал наивный вопрос:
- А где я в тайге краску возьму?
Капитан только досадно поморщился:
- Ты же знаешь, солдат, в армии всё должно быть безобразно, но однообразно! Приказ обязан выполнить, а потом уже можешь обжаловать.
Я приуныл. Приказ привести форму в соответствие получен, а выполнить его совершенно нет никакой возможности. Деды заметили моё состояние и поинтересовались, по какому поводу я сокрушаюсь. Поделился с ними своей тревогой. Те только рассмеялись, подумаешь, нечем робу покрасить!
- У тебя же земляк служит на продуктовом складе! Возьми у него с полкило чая, на площадке за караулкой в тайге полно брусники. Нарви листа брусничного побольше, завари с чаем и покрась хэбэшку. И самое главное - тебе сколько времени Витя дал на устранение нарушения?
- Три дня!
- Так у тебя есть отпуск на целых три дня! Всем говори, что выполняешь приказ ротного и отдыхай. Сегодня договорись по поводу чая, но сразу его со склада не бери, по любому сопрут. Завтра сходи в караул, нарви брусничника, завари с чаем и крась робу. А после обеда высушишь одежду и к вечеру приходи в роту.
Я заметно воспрял духом! Мой земляк на продуктовом складе, кладовщик Остап, без лишних вопросов отсыпал увесистый кулёк грузинского чая, который я отнёс в караул и спрятал в лесу. На следующий день нарвал полведра брусничника, заварил в ведре вместе с чаем, процедил через ткань и опустил туда свою потерявшую презентабельный вид робу.
Подержал её в чайном растворе пару часов и повесил на забор за караулкой на просушку. Сам же, пользуясь случаем, прилёг рядом вздремнуть.
После пробуждения взглянул на хэбэшку и вздрогнул. Меня ждал сюрприз. Новый цвет робы был чем-то средним между гранатовым и помидорным, ярко-коричневым с красноватым оттенком! До предела довольный, я быстро оделся и предстал перед караулом. Караульные только восхищённо зацокали языками. В роте деды тоже похвалили моё усердие, новый цвет формы всем пришёлся по душе.
На следующий день командир роты проводит построение и повторный строевой смотр.
- Все, получившие замечания, выйти из строя!
Добрая половина роты шагнула вперёд. Ротный одного за другим осматривал бойцов и, видимо довольный достигнутым результатом, бубнил:
- Стать в строй, стать в строй… Я был самым невысоким в этом ряду неуставников и ко мне командир подошёл в последнюю очередь.
Он взглянул на меня и остолбенел.
- Боец, что с тобой?
- Выполнил Ваш приказ, товарищ капитан, - бодро отрапортовал я. Покрасил форму!
- Вот, товарищи солдаты, яркий пример сообразительности! Покрасил он какой-то … свою робу, а мне-то что теперь с ним делать? Что за цвет у твоей формы? Защитный, как по Уставу? Да за его эсэсовский цвет хэбэшки мне проверяющие член на пятачки порубят! А ведь я надеялся на тебя, ты бы помог нам и на стрельбище, и на политзанятиях… И ведь наказать тебя не за что, выполнил, родной, приказ, проявил солдатскую смекалку…
- Прапорщик! Спрячь его куда-нибудь с глаз моих на время проверки!
И на целую неделю, пока мои зелёные друзья с утра до вечера под пристальными взорами проверяющих маршировали строем с песней и без, бегали, стреляли и путались в однообразных статьях Ленина на полит подготовке, я, в форме с эсэсовским оттенком, таскал вместе с отстранённым от проверки сослуживцем в караул термоса с супом и кашей.
На втором году службы нам осенью вместо привычного хлопчатобумажного обмундирования выдали полушерстяное, которое отличалось от хэбэшки большей плотностью и густым красивым тёмно-зелёным цветом.
Нас эта новость конечно порадовала, зимой морозы иногда опускались до минус сорока и в полушерстяном одеянии было гораздо теплее.
Галифе у новой формы были с огромными ушами, и ребята начали выдвигать предложения, как лучше и незаметнее их ушить.
Саня предложил мне не ушиваться, а по приколу разутюжить штаны так, чтобы уши максимально торчали в стороны. Я представил себе эту потешную картинку гибрида советского солдата и запорожского казака в необъятных штанах и со смехом согласился.
Мы с Саней вечером вооружились утюгом и обильно смазав швы в штанах клеем ПВА, принялись за изготовление шедевра. Штаны получились с огромными умопомрачительными ушами, которые нагло топорщились в разные стороны.
На следующий день намечался строевой смотр нашей роты, который традиционно проводил командир. Он особо придирчиво проверял внешний вид старослужащих, при выявлении малейших отступлений следовал приказ немедленно привести форму в соответствие с уставом.
После завтрака капитан отдал приказ строиться для строевого смотра. Мы с Саней покинули свои законные места во второй шеренге и встали в один ряд с молодыми, в первую, прямо под глаза ротного.
Капитан окинул строй взглядом, ухмыльнулся и сразу же потребовал нам выйти. Мы с Саней гордо отпечатали по три шага и развернулись.
Наш командир подождал, пока закончится громкий смех, вызванный нашими клоунскими штанами и, сдерживая улыбку, сказал:
- Этим двоим, так как они не изменили конструкцию одежды и не ушили её, как первопроходцам, разрешаю ходить в такой форме. Но если кто-то попытается пойти по их стопам и так же разутюжить, я тому душу разутюжу вот этим утюгом, - и Витя поднял вверх свой огромный кулак.
Мы с Саней так и ходили всю зиму в штанах, уши на которых топорщились шире наших плеч, вызывая смех окружающих везде, где бы мы не появлялись.