Пока Роберт не притворно наслаждался трапезой, я впал в раздумья о том, что слишком уж непредсказуемо развиваются события. Загадки нанизывались одна на другую, как бусы на нить. Правда, кое-что мне удалось прояснить. Например, кому и зачем понадобилось мое место. Тут же столкнулся с постыдным фактом дезертирства. В какой-то мере, я об этом, хоть и смутно, но догадывался. Остальное – сплошной бутерброд из сюрпризов с ребусами. Конечно, мои нынешние перспективы выглядели более предпочтительно, нежели борьба за выживание в гордом одиночестве.
Когда первые восторги от встречи с Робертом несколько притупились, передо мной снова встали реалии сурового бытия. Более всего, меня смущало его заявление о том, что он никогда не сможет покинуть стены этой станции, нашей импровизированной тюрьмы. Естественно, несмотря на категорический запрет моего коллеги, я не мог обойти вниманием вопрос, почему? Сослан в наказание за аварию на вечное поселение? Есть такое юридическое понятие, как пожизненное заключение, что полностью соответствует придуманной мною аналогии с замком Иф. До тех пор, пока владыка не соизволит сменить гнев на милость. Однако в такой интерпретации та же участь ожидает и меня! Меня тоже, наверняка, не сменят ни через полгода, ни через год, ни через два…
Раньше эта мысль, вряд ли, пришла бы мне в голову. Может быть, когда-нибудь позже. Подсознательно я был уверен, сменят. Куда им, в конце концов, деваться? Вопрос состоял лишь в том, когда? Роберт своей недосказанной тайной заронил в мою душу страшные подозрения. Меня тоже никогда не сменят. Я стал невольным свидетелем закулисного преступления. Могут они меня после этого выпустить отсюда живым? Это уже ни для кого не тайна, это суровый факт.
Придя к столь неутешительному для меня умозаключению, я в упор поглядел на Роберта и изрек:
- Ты намереваешься открыть мне местонахождение твоего бесценного клада. Какой в этом смысл?
Роберта мой вопрос нисколько не смутил.
- Стало быть, вычислил,- хладнокровно констатировал он.- Оперативно. Ты прав, бежать отсюда некуда. Прикажут тянуть второй, третий срок и так далее. Но это, не суть, главное. Им важно видеть, в какой ты будешь форме. Сумасшедшего держать на станции небезопасно. Если появятся к тому предпосылки, пришлют скоропостижно патрульный космолет. То, что и требовалось доказать.
- Веселые ты мне определил перспективы, Боб! Только, к чему сложности? Проще снять такого, как есть и прямым ходом в дурдом!
- Не скажи, сложности серьезные. Главком свою махинацию провернул самовольно. За такое по головке не погладят.
- Ерунда!- с горячностью возразил я.- Молодцы из Системы маршалов к стенке ставят, не крестясь!
- Не тот случай. Система работает по особому распоряжению свыше. Согласия Системы на то, чтобы убрать тебя с пути своего чада, главком не имел. Поэтому выход у него только один: спровоцировать сумасшествие. Намек понял?
- Нисколько!
- Ты астронавт-разведчик, Андрэ. Номенклатурный кадр.
- Ну и что из того? Министры тоже номенклатурные кадры.
- Министры связаны с политикой. Политикой управляет Хозяин, а Хозяин – личность болезненно подозрительная и жесткая.
- Будь здесь замешана политика, мы с тобой бы не сидели здесь.
- Резонно. Ведь и я о том же. Уверен, твой жизненный путь безупречен. Именно, твой. Но у всех есть родители. Возможно, главком подстраховался тем, что зацепился за компромат в отношении твоих родителей?
- Исключено по абсолютно объективной причине. Родители погибли в гражданскую, я детдомовский.
- Извини, не знал.
- Ты и не мог этого знать. Я их, почти, не помню. А твои родители живы, Боб, кто они?
- Родители?- переспросил Роберт и, мне показалось, что мой вопрос застал его врасплох.- Родители… Отец жив, мать умерла, дав жизнь другому существу – моей сестре. С первых дней освоения Марса работали в институте молекулярной биологии. Сестра – генетик. Занималась фундаментальными исследованиями в институте отца.
- Я правильно понял, ты сказал, работали?
- Правильно. Комплекс упрятал их в концлагерь за отказ сотрудничать с режимом Фюрера.
- Сотрудничать с режимом?- я насторожился. Роберт снова напускает туману, чего-то недоговаривает. Не пытается ли внушить мне ложные образы? Слишком складно все получается. Родители в войне участия не принимали, реакционный режим открыто проигнорировали. Почему, в таком случае, сбежали? В то время, когда все земляне с оружием в руках завоевывали свободу? Самого сослали на станцию по неизвестным мне причинам. Прямой намек на неприятие идей Фюрера? Тогда следовало бы не на станцию, а тоже в концлагерь! Похоже на перебор. Ни одной трещинки, катим, как по гладкому шоссе. Разыгрывает из себя приверженца Идеи?
- Какая в данном случае, складывается связь между биологией и политическим режимом?- как можно наивнее спросил я.
- Это особый разговор, Как-нибудь в другой раз, жестко сказал Роберт.
Резкость его тона усилила мои подозрения. Откровенного обмена информацией не получилось. Что-то не понравилось ему, кое-что не нравится и мне. А хотелось бы в наших отношениях проявить полную ясность. Однако…
- Интересно получается,- мой голос зазвенел металлом.- Они твоих родных в концлагерь, а ты им верно служишь?
Я умышленно опустился до бестактности. Сознавал, что моя выходка может быть воспринята, как тяжкое оскорбление. Как публичная пощечина, за которой следует дуэль. Дело грозило завершиться конфликтом. В лучшем случае, Роберт мог просто встать и уйти. На том бы и закончилась наша кратковременная дружба.
Все вероятностные результаты последствий я просчитал в одно мгновенье. Да, риск был, но я считал, что в данный момент он не только оправдан, но и необходим. Более того, неизбежен. Если Роберт до конца честный человек, он должен понять: недомолвок между нами быть не может.
В личной жизни есть тайны, в которые нежелательно посвящать ни посторонних, ни даже друзей. Такое вполне естественно и потому терпимо. Однако есть вещи намного выше личных отношений. Как бы там ни было, но формально мы враги. Это должно быть определено однозначно. За Робертом маячит тень режима, который откровенно проповедует антигуманные варварские принципы. За мной стоит Идея. Концентрация самых светлых мыслей и чаяний многих поколений людей. Идея – это отражение в теории и практике основ человеколюбия и прогресса. За нее, наконец, отдали свои жизни мои родители. Вот почему я желаю полной ясности. Если только он поймет меня…
Роберт встал из-за стола.
- Пойдем!- коротко бросил он и, не глядя на меня, направился к выходу. Его голос не выражал ни обиды, ни упрека, ни раздражения. Таким тоном обычно обращаются к бестолковому щенку, которого необходимо долго и терпеливо учить всяким житейским премудростям. Обескураженный столь необычной реакцией на мой недвусмысленный вызов, я послушно последовал за ним.
Пока мы шествовали на другую половину станции, Роберт не проронил ни слова. Наконец, он привел меня в одну из кают. О ее назначении не трудно было догадаться. Что-то вроде хранилища. Несколько больших вместительных шкафов и рабочее место за столом. Роберт открыл створки шкафа, и моему взору предстали ряды аккуратно уложенных папок.
- Солидная канцелярия!- невольно вырвалось у меня.- К чему такие масштабы?
- Официально тут хранится архив станции. Неофициально, между папками архива – материалы по деятельности концлагеря, расположенного на спутнике Марса.
Я остолбенел. О наличии концлагерей на Земле и на Марсе я, конечно, слышал, но близко к сердцу такого рода информацию как-то не принимал. К тому же говорили о них, как о необходимом атрибуте любой политической власти. Там, где есть внутренние враги, существуют соответственно и карательные органы со своей структурой. Само собой, бытовало мнение о том, что те, кто заточен в концлагеря Фюрера, являются нашими друзьями. В основном, все это были пустые беспредметные разговоры. И, вдруг, я столкнулся с конкретным фактом лицом к лицу. Мне не хотелось в это верить.
- Ты, шутишь, Боб!- с отчаянием воскликнул я.- На спутнике Марса сооружен концлагерь?!
- Я случайно обнаружил его во время вынужденной посадки.
Роберт достал из шкафа одну из папок и положил на стол передо мной. Я робко перелистал несколько страниц и буквально задрожал от волнения.
- Это ведь наши, земляне!
- В концлагере содержатся также узники и с Земли. Это их свидетельские показания. Показания очевидцев о том, как творится произвол. Захочешь ознакомиться, работай в этой каюте. Выносить документы отсюда нельзя. По мере заснятия материалов на микропленку, папки я уничтожаю.
- Но каким образом эти документы попали сюда, на станцию?
- Это не моя тайна, не обессудь.
- Понимаю. Однако, как можно было доставить такое количество узников с Земли на спутник Марса?
- Кампания длится не один год. К тому же их сравнительно немного. Самые, как гласят приговоры Системы, опасные.
- В чем смысл этой акции? Существует какой-то договор между Системой и Комплексом?
- Этого я не знаю. Скорее всего, Хозяин и Фюрер стремятся заманить один другого в ловушку. Подобный концлагерь создан и на спутнике Земли. Аналогично, там есть и наши узники, марсиане. Своего рода, обмен опытом.
- Чудовищно! По логике вещей, враги Фюрера – наши друзья, соратники по борьбе. Выходит, их истязают в концлагере за то, что они наши единомышленники!?
- Изучи материалы, они многое для тебя прояснят.
- Боб, ты не имел права показывать мне эти документы!
- Я показал их тебе в качестве подтверждения к тому, как верно и преданно я Им служу…
Вот так, коротко и ясно. Ни обиды, ни упрека, ни мстительного злорадства. Если Роберт и был оскорблен моим демаршем от бдительности, сатисфакцию он получил стопроцентную. Низость моего падения я признал безоговорочно.
И все же в данной ситуации была натяжка. Создавалось впечатление, будто Роберт меня провоцировал: давай, мол, друг, спеши творить сногсшибательную карьеру! Ни одному дятлу и во сне не представлялся такой фантастический шанс! Стоит мне только отстучать на Землю о том, что здесь хранится… Медаль? Какая там, к чертям, медаль! Герой, на меньшее не тянет!
В этом и есть натяжка. Никуда и никому я стучать не собираюсь. Но почему Роберт безоговорочно уверен, что я не буду стучать? Ведь это не только его тайна. За ней стоят сотни, а, может быть, и тысячи жизней других людей! Идти на такой риск он просто не имел права. Издержки болезненного честолюбия и попытку оправдаться передо мной я начисто исключал. Не тот случай. Намек на то, что в мире разворачивается бескомпромиссная борьба, я понял, и принял к сведению. Что дальше? Не имел он права посвящать в такую тайну случайного человека. Следовательно, я не случайный? Если так, то они имеют мой полный психологический образ! Кто - Они!?
- Не надоело гладить себя против шерсти?- прервал мои размышления Роберт. – Или ты решил, что пришло время периода адаптации?
- Какой период, что ты мелешь?
- А то не знаешь. Когда списывают астронавта, он ходит злой, как черт! А ведь тебе еще и тридцати нет.
- Да пошел ты, со своей адаптацией!
- Отлично! Как раз такой партнер мне и нужен.
- Забирай свою банку и катись…
- Вот именно, нам грозят регламентные работы.
Молча, мы проследовали в шлюзовой отсек. Молча, потому что так принято. Перед выходом в открытый космос астронавт должен сосредоточиться, мысленно промоделировать то, что предстоит делать. Роберт открыл люк и пропустил меня вперед. В нише за прозрачной перегородкой стройной шеренгой стояли скафандры. Я нашел свой размер и нажал на кнопку. Загорелась лампочка - пошла контрольная проверка готовности снаряжения. До боли знакомая картина. Сердце сжалось от тоски. Никогда мне больше не бывать в командирской рубке, не прокладывать первый след на неведомой планете…Разве это работа?
Лампочка погасла, все в порядке. Привычно, одним движением, я провалился в скафандр, включил систему жизнеобеспечения. Роберт тяжелой, облаченной в жесткие доспехи рукой, обозначил направление. Мы прошли в вакуумную камеру. Сработала автоматика, гидравлические рычаги легко сдвинули бронированную плиту. Черная бездна холодным безучастным оком глянула мне в лицо.
- Не забудь включить систему объективного контроля,- напомнил Роберт.
- Как в воду смотрел,- отозвался я и нажал на рычаг камеры. Под объективным контролем подразумевается непрерывная съемка процесса работы на станции от начала до конца. Мера необходимая, глазами всего не охватишь. Анализ видеопленки при просмотре в лаборатории позволяет обнаружить то, что не попало в поле зрения в ходе профилактического осмотра. Кроме того, кадры видеопленки прилагаются к отчету. Я вспомнил дезертира и рассмеялся.
- Боб, что снимал слизняк? Твой тыл крупным планом?
- Не отвлекайся. Начинай с обхода станции. Я проверяю танкеры и стыковочные узлы.
Я закрепил кольцо страховочного фала за поручень террасы, которая кольцом огибала станцию, и неторопливо зашагал по узкой дорожке из приваренных прутьев. Биомагнитные подошвы создавали полную иллюзию естественной силы тяжести. Осветительные лампы, установленные на скафандре с четырех сторон, позволяли видеть все вокруг, не поворачивая корпуса. Я был уверен, что ничего интересного мне не грозит. Отмечу отдельные очаги коррозии, если таковые окажутся, двину с десяток раз по корпусу станции магнитной кувалдой. Как когда-то путевой обходчик на ходу постукивал молоточком по рельсам. Незавидное занятие для капитана 3-го ранга.
Мысли мои постепенно отвлеклись от прямой задачи осмотра станции, вернулись к недавнему разговору с Робертом. В первую очередь - концлагеря. Я о них практически ничего не знаю. Кого там содержат? Полагал, что врагов народа. Однако те, из списков, кого мне доводилось знать лично, никоим образом не могут быть причислены к врагам народа. Вряд ли это случайная ошибка. Люди, израненные и искалеченные гражданской войной, национальные герои. Как же так, с отчаянной решимостью они шли отдавать жизни за будущее своего народа, а народ? Безгласно и безропотно отдал героев в руки палачей? Многое, видать, мне еще предстоит понять и переосмыслить. Роберт, наверняка, знает многое. Как он поддерживает связь со своими единомышленниками? Радио не проходит, каким бы узким лучом он не работал, все равно перехватят. И самые хитроумные шифры не спасут. Получает информацию по прибытию грузовых космолетов? Теряется оперативность…
В свете прожекторов возникло темное пятно. Очаг коррозии? Это еще предстоит выяснить. Если так, то придется выжигать, а на это уйдет много времени. Пятно резко выделялось на серебристой обшивке корпуса станции. Включился датчик низких частот. Зажав кувалду двумя руками, я обстучал обшивку вокруг пятна. Металл звучал чисто, датчик коррозии не обнаружил. Значит - пыль, ее легко удалить ультразвуком. И все же нужно поторопиться, иначе знакомство с моим хозяйством затянется на целый час, предельная норма системы жизнеобеспечения. Не хватало завершить дебют аварийной ситуацией.
Ослабив биомагнитное поле, я стал передвигаться быстрее. Пятна больше не встречались. Весьма, кстати. Отсутствие остановок позволило мне преодолеть первую половину пути с опережением графика.
За поворотом в свете прожекторов я увидел фигуру Роберта. В сноровке ему было не отказать. Ни одного лишнего движения, точен, как ювелир. Специалист экстракласса.
Интересно, ограничится ли Роберт только тем, что поручит мне работать с материалами из концлагеря? Для начала вполне хватит того, что уже узнал. Почему он коснулся проблемы о периоде адаптации? Проблема серьезная. Мне приходилось сталкиваться с ней редко, лишь на примере других. Многие проходят адаптацию болезненно и, как правило, с тяжелыми последствиями. Довольно часто период завершается глубоким психологическим шоком. Кто может объяснить, почему практически здоровые, физически сильные и мужественные люди, сойдя на Землю, теряют в жизни точку опоры?
Читал всякий вздор. Вроде того, что причина подобных явлений таится в глубинах человеческой психики. Верно, но слишком заумно. Проще сказать, списанный астронавт теряет сам себя. Спрашивается, что мешает ему спокойно почивать на лаврах? Пенсии астронавта хватает и на хлеб и на многое другое. Суть в ином. Работа в космосе уникально специфична. Ей нет аналогов. Взять, к примеру, феноменального спортсмена, который утратил способность ставить рекорды и удивлять мир. Личная трагедия? В какой-то мере. Но его травмированная психика, в сравнении с периодом адаптации астронавта, детская истерика. Бывший рекордсмен может перейти на тренерскую работу и найти в своих учениках то, чего не хватает ему. У него появятся последователи. Налицо - преемственность, а это уже немало. Кроме того, нормы и правила бытовых взаимоотношений для него останутся почти теми, что и были всегда. Преодолев, психологический барьер, бывший спортсмен, обретает себя в новом качестве.
Астронавт себя в новом качестве не найдет никогда. Странно, но на Земле, на Марсе, где угодно - он духовно мертв. Тем, кто привык жить по расчету дорога в космос заказана. Свой путь к звездам астронавт прокладывает исключительно самостоятельно. Связи и протекции влиятельных родственников и друзей в данном случае роли не играют. Тот, кто под воздействием романтических порывов или из корыстных побуждений попробует ими воспользоваться, натолкнется на непреодолимый барьер - профессиональный отбор. Чем выше ступень в космической иерархии, тем жестче требования. Ступив ногой на трап космолета, астронавт теряет представление о нормальной, в общепринятой концепции, человеческой жизни.
В космосе у астронавта два главных союзника: опыт и быстрота реакции на экстремальные ситуации. Он мыслит быстрее и оригинальнее самой «сверхумной» машины. Со временем астронавт приобретает феноменальное качество - умение концентрировать духовные и физические силы до уровня, недоступного обычному человеку. На языке астронавтов этот уровень называют режимом суперсимметрии. На материке эти качества не находят применения. Не те условия, принципиально другая обстановка.
Астронавт не способен понять того, что человек может посвятить свою жизнь приобретению вещей, окружать себя роскошью и комфортом. Или, скажем, делать карьеру. Для него это, недоступная здравому смыслу, суета. Астронавт видит мир в масштабах планетных систем, галактик, а некоторые и вселенной. Он - изгой, волк-одиночка на затерянных в космосе тропах. Он не способен доживать свой век в стаде. Есть такой комплекс. Потому на материке списанные астронавты - угрюмые, нелюдимые существа. Их души разъедает тоска. Коротко и ясно, без излишних премудростей.
На Земле о списанных астронавтах в более чем десятимиллиардном сообществе людей, никто ничего не слышал и не знает. Как говорят математики, ничтожно малая величина, которой можно пренебречь. У общества свои законы. Кто не вписывается в их круговорот, тот становится изгоем. Можно ли сравнительно «малой кровью» преодолеть период адаптации? Не слыхал. По крайней мере, тех, кто ходил когда-то в дальний космос мне, по возвращению из рейсов, встречать не приходилось. Говорили, что они куда-то исчезают. Возможно, ухитряются где-то найти приют уединения. Неужели, я тоже запсиховал? Намек ведь был…
Обработав еще одно пятно, я вплотную приблизился к Роберту.
- Поздравляю,- сказал он.
- С чем?
- С первого захода уложился в график. Мне это удалось только с третьего.
- Потому и уложился, что после тебя там делать нечего.
- Ценю объективность. Мне понадобится еще две минуты. Полюбуйся, пока, на местный пейзаж.
Дельная мысль. Попробую сориентироваться на новом месте. Станция постоянно дрейфует. Сумею на глаз определить, где мы сейчас находимся? Я повернулся к станции спиной и поглядел вверх. Святой Георгий!
Мгновенно сработал сигнал внутренней тревоги. Рука машинально шаркнула по бедру в поисках лазерного облучателя. Лишь после этого я ощутил, как на голове, под шерстяной шапочкой, зашевелились волосы.
- Боб, что это!?- сдавленно, преодолевая спазму в горле, прохрипел я.
Роберт молниеносно развернулся и рукой повторил мой жест. Оружия, конечно, не оказалось. Сработал давний рефлекс. Растерянные и беспомощные, мы с Робертом оба замерли в немом холодном страхе. Чуть в стороне от станции, занимая все обозримое пространство, плыли две гигантские человеческие фигуры. Рассудок начал протестовать. Он не мог осмыслить того, что видели глаза. Невероятным усилием я вернул себе способность воспринимать мир. И тотчас отметил одну несуразность: они не плыли, они шли! Святой Георгий! Как можно путешествовать в открытом космосе пешком!? Прямое противоречие канонам живой природы!
Тем не менее, фигуры в точности повторяли эволюции, которые совершает человек, когда идет по твердому грунту. Фаза каждого их движения напоминала кадры замедленной киносъемки. Инопланетяне!? Вполне допустимо, но хотел бы я знать, где находится планета, способная создать и прокормить таких гигантов! Самое высокое здание на Земле едва ли соизмеримо с ногтем на мизинце каждого из них! Второе противоречие…
Шестое чувство подоспело вовремя. Шепнуло, опасность со стороны пришельцев нам не грозит. Рассудок полностью включился в работу, стал вертеть варианты. Получив передышку после внезапного шока, я стал видеть то, что ранее заслонял страх. Пришельцы являли собой точную копию людей. При условии, если не принимать во внимание размеры. Это были солидные мужчины, среднего возраста с аккуратно ухоженными бородой и усами. Одежда их резко отличалась. Один был одет в какое- то, допотопного покроя платье, другой, весьма приближенно, в подобие делового костюма. Шествовали они важно и величаво, гордо вскинув лобастые головы и, устремив взгляд, в пространство. Ни дать, ни взять - закадычные друзья на прогулке перед тем, как отойти ко сну. Все бы хорошо, да вот космос - среда абсолютно непригодная для такого рода прогулок! На пришельцах ни намека на какую-либо защиту!
Я мельком глянул на Роберта. Его напряженная поза свидетельствовала о том, что эмоционально он переживает, примерно, то же, что и я.
- Боб! Снимай крупным планом!- тихо, но достаточно энергично сказал я.- Снимай немедленно! Я даю всю панораму!
В это время один из пришельцев повернул голову в нашу сторону. Нервная дрожь холодной змеей скользнула по моей спине. Я увидел Его глаза!!! Могучая гипнотическая сила камнем сковала каждую клеточку моего существа. Выяснилось, человек может окаменеть! Стать камнем не в сказке, а наяву. Глаза!!! В них было все одновременно: и радость, и печаль; упрек и сострадание; любовь и ненависть; готовность казнить и миловать. Это были глаза не человека. Глаза Вселенной! Или Бога, если только он существует в каком-либо образе.
Пришелец отвел взгляд. Каменное оцепенение прошло.
- Боб, он заметил нас?- шепотом спросил я.
- Попробуй разглядеть амебу невооруженным глазом,- буркнул Роберт.
Он не острил. До шуток ли тут. Очевидно, нервы. Потрясенный увиденным, я едва перевел дух.
- Они уходят, Боб!
- Похоже, в сторону Земли. Заканчиваем аврал!
Не сговариваясь, с быстротой, на какую были способны, мы завершили мероприятия по переходу и, сломя голову, понеслись в лабораторию. Я оказался проворнее. Через несколько минут рассматривал уже обработанную видеопленку. Смотрел и ничего не понимал. Она была чиста. Не в том смысле - чиста, как лист бумаги. Пленка запечатлела звездные россыпи, в углу светлым диском обозначилось Солнце. На пленке не было ни намека на какие-либо следы пришельцев! Как будто съемка велась сквозь прозрачное стекло!
-Боб! Это были фантомы, призраки!- сказал я.- Они не материальны!
- Чудеса бывают только в цирке,- возразил Роберт.- Что ты…
Он споткнулся на полуслове. Его пленка тоже была чиста. Выглядел он при этом не намного лучше меня.
- Это фантомы, призраки,- продолжал бубнить я.- Они не материальны. Ты понимаешь, что это значит?
- Это значит, что мы сдвинулись! Ты это хотел сказать?
Я неопределенно пожал плечами. Что я мог ответить. Не зря меня перед полетом предупреждали, что на станции происходят странные загадочные вещи.
*
Новые факты из материалов обвинения Буров воспринял, подчеркнуто спокойно. Следствие достигло той фазы, когда он до конца осознал суть механизма Системы. Это было страшно, но такова реальность. Все, от точки до запятой, фабриковалось в этих кабинетах. Криминальные романы писались самими «врагами» народа под диктовку следователей. Муза сюда проникнуть, не смела, потому ее гнева борзописцы Системы опасались меньше всего. В литературных талантах здесь не нуждались. Другие заботы поглощали все внимание. Из этих сюжетов велели творить главных и второстепенных героев многочисленных заговоров и государственных преступлений. Производство поставлено на конвейер и тут уж приходилось полагаться не столько на достоверность, сколько на установки заказчика.
Более всего ценились заговоры. За них давали ордена и повышение по службе. Был и материальный интерес: наиболее ценные вещи репрессированных героев распределялись между авторами сюжетов. Так стимулировались творческие силы Системы. Так зародилась и достигла невиданных размахов оголтелая кампания, имя которой - Произвол.
Чего, ради? Ради примитивных потребностей? Хозяин при любой возможности демонстрирует свой скромный образ жизни: вождь имеет только один костюм; вождь питается, как все простые люди; вождь любит детей: вождь день и ночь печется о благе своего народа. Постепенно из хаоса мозаичных кусочков складывается образ вождя: скромный, заботливый, человечный.
А что же народ? Тот самый, который на жаргоне Системы снисходительно именуют "баранами"? Народ умиляется только одному костюму вождя и гневается на тех, у кого их много. Три костюма означают, что их владелец - чужак, враг! И, в порыве единодушного гнева, скандирует: "Смерть, смерть, смерть!" Почему народ слеп и безгласен, когда на каждом шагу сталкивается с нелепыми здравицами в честь вождя и портретами вождя в полный рост? В каждом учреждении, будь это академия наук или самого заурядного пошиба контора, обязательны атрибуты проявления любви и преданности вождю. Конечно, причина фанатичного поклонения не в наличии у вождя только одного костюма. Хотя, некоторым достаточно и этого аргумента. Суть, очевидно, в самом народе.
Можно ли оболванить народ, довести до уровня "баранов"? Однозначного ответа на этот вопрос не существует. Иначе, как объяснить то, что этот народ недавно совершил подвиг такой нравственной силы, которого не знала история? Но истории известны и другие явления: рабство, крепостное право, торговля людьми, фашизм, мировые войны… Закрыть глаза и слепо принять на веру, что народы непричастны к этим, далеко не безгрешным, страницам истории человечества? Причастны, как это ни печально, но причастны. Сумеют ли, в конце концов, народы всего мира преодолеть все эти явления и стать на путь цивилизованных отношений?
Каждый народ, сколь ни мал или велик он был, производит, образно говоря, особое вещество. Это лучшие его представители. Они творят культуру, нравственность, мысль, духовную силу народа. Пока народ способен производить это вещество, все невзгоды, рано или поздно, но будут преодолены. Что произошло нынче? Возврат к средневековому вождизму? В то время, когда достижения науки и техники достигли уровня практического освоения космоса? Страшно! Трудно предвидеть возможные последствия… Народ в затмении. Остается надеяться, что ненадолго.
Две силы способны временно парализовать разум народа: пропаганда и карательные органы. Пропаганда, как паутина, оплетает душу каждого персонально. Навязчиво твердит и внушает: вождь - самый последовательный борец за Идею; вождь - самый мудрый, добрый и опытный; вождь, как отец и учитель, все знает, все видит и заботится обо всех. Народ слушает, народ онемел и ослеп от восторга. Вождь лучше всех знает, куда ведет массы, народу остается лишь делать то, что ему велят, и светлое будущее не заставит долго ждать. Его вершины уже видны. Но, к сожалению, не всем. Есть такие, которые сомневаются.
Пропаганда упреждает события, разъясняет: все могло быть гораздо быстрее, но вождю мешают враги. Кто они?! Особое вещество, те, кто творят культуру, нравственность, мысль, духовную силу народа. Вот для чего нужны карательные органы. Не зная усталости, вычерпывают они это вещество из народных недр тысячами тонн и вывозят подальше в Богом забытые места. А там засыпают землей, чтобы скрыть следы преступлений…
В дело вступают невежество, корысть и страх. Народ раскалывается на куски, рассыпается на отдельные песчинки. Теперь его участь двигаться подобно песчаным барханам туда, куда дует ветер. Вот и все… Вот причина трагедии современной эпохи, эпохи вождей. Хозяин методично уничтожает тех, кто способен его мыслям противопоставить свои, побудить народ к сопротивлению, противодействию.
Смогут они вычерпать все вещество? Затея столь же безнадежна, как попытка заслонить Землю от Солнца. Придет время и народ проклянет вождя за содеянные злодеяния и преступления. Неужели Хозяин этого не понимает? Возможно, в какой-то мере и понимает. В чем же дело? Надеется на то, что победителей не судят? Надеется достичь вершин светлого будущего еще при жизни? Да нет никаких вершин! Маховик адской машины, который он раскрутил, сметет и те вершины и вместе с ними его самого. Только так все и будет! Вопрос в том - когда? И кому сейчас от этой мысли легче? Тем, кто терпит муки в застенках Системы? Хаос, произвол, безумие. Ни капли здравого смысла. Жестокость, паранойя…
Размышляя о трагедии своего народа, Буров листал страницы дела по обвинению. Листал, скорее, машинально. Наглая несуразица заведомой лжи больше не возмущала. Опротестовывать что-либо не имеет смысла. К чему? Сочинители сами знают, что и откуда взялось. Тем более что за каждой страницей стоит живой свидетель, подлинная подпись.
Твердо, решив ничего не подписывать, Буров поставил себя в двойственное положение. Обладая аналитическим складом ума, он давно понял: последний и решительный можно дать только на публичном процессе. Но без подписей в этом кабинете его на процесс так просто не пропустят. Как быть? Применить обходной тактический маневр, о котором, кстати, говорил Бывший? Увы! Тотчас во все концы страны понесутся стражи Системы и тюрьмы поглотят сотни и тысячи невинных людей! С циничным триумфом предъявят его подписи ученикам и соратникам. Ухмыльнется Бывший: показали свое истинное лицо, Николай Иванович? Говорил вам, возьмутся за вас по-настоящему, подпишите! А как красиво рассуждали… О психологии! По морде, извините, советовали дать. Никаких маневров! А процесс? Надежда всех честных людей не только на сегодня, но и на завтрашний день? Не будет процесса. Он - организатор заговора! Без организатора не может состояться процесс. Спровоцировать их на угрозы, побои, на что угодно! Не будет подписей, не будет процесса…
Шеф Системы тоже пребывал в глубоком раздумье. Думал он не о народе, не об особом веществе и не о вершинах светлого будущего. У него были свои, далекие от этого, проблемы. Он, наконец, понял смысл аллегорических намеков Хозяина. Сделать разминку - означало вселить Бурову надежду, что он может и должен сражаться с Системой; перевести на бег - надежду превратить в уверенность, усыпить бдительность; накинуть аркан - нанести неожиданный удар такой силы, чтобы он сломался и упал на колени.
Последнее не на шутку беспокоило шефа. Шеф догадывался, что основной шанс Бурова - процесс. И он будет стараться его использовать. Допускал также, что ради этого шанса Буров пойдет на подпись протоколов. Поэтому удар должен быть настолько чувствительным, чтобы Буров не смог выйти из морального шока в ходе самого процесса. Хозяину нужны гарантии, а этот удар никак не шел на ум. Как ударить? С какой стороны? Арестовать семью? Хозяин не разрешает. И он, пожалуй, прав, это вопрос личного характера, а Буров все личное воспринимает не так болезненно. Наверняка, с женой сговорились заранее, заупрямится еще больше. Допрос с пристрастием? С удовольствием дал бы по морде, чтоб не юродствовал, умник! Есть специалисты…
Нельзя. У Хозяина на этот счет свой резон - уничтожить Бурова морально. Из героя сделать Иуду. Выставить Бурова на процессе свеженьким, как огурчик. Для своих. Пусть видят: мы, мол, подписали, так ведь нас пытали! А Бурова, дескать, и пальцем не тронули, а он всех заложил и на себя накапал! На кого молились? В ком души не чаяли, бараны!
Хитер Хозяин. В аллегории играет, а дело - дрянь! Буров Бывшего вывел из строя. Тот рыдает, бьет себя кулаками в грудь и требует убрать его подписи под протоколами. Поговори после этого по душам. Как будто больше делать нечего!
- Бросьте, Николай Иванович, читать эту галиматью,- неожиданно прервал занятие Бурова шеф.
- Почему?- невозмутимо отозвался Буров.- Я как раз на самом интересном месте. Любопытно, знаете ли, выяснить, что ты марсианский агент. Шпион того самого Фюрера, об опасности прихода к власти которого, я, в свое время, предупреждал. Для чего, как вы думаете? В целях конспирации?
- Да будет вам. Какой из вас шпион? Давайте, поговорим серьезно.
- Поясните, в таком случае, ваши метаморфозы. То вы требуете признаний, предлагаете сочинять опровержения. И когда я готов дать показания в качестве шпиона, вы меня отказываетесь слушать, называете галиматьей…
- Почему же? Я готов выслушать, если вам, извините, вдруг, приспичило. После долгих препирательств это что-то новое.
- Ничего удивительного. Прежде, к сожалению, просто не было чем порадовать. Теперь могу поделиться с вами совершенно конкретной информацией.
- Любопытно. И протокол подпишите?
- Разумеется. Я ведь даю показания добровольно.
- Слушаю вас,- шеф включил аппаратуру и уставился на Бурова.
- Вам известно, что не так давно мне довелось побывать в служебной командировке на Марсе. Как водится, меня там начали вербовать. Я, конечно, сопротивлялся, как мог. Продолжал сопротивляться и дальше, пока не сделал удивительное открытие: у нас - вождь, и у них - вождь. Наш зовется Хозяином, у них - Фюрером. У нас - карательные органы, у них - точно такие же. Наши зовутся Системой, у них - Комплексом. У нас - шеф, и у них - шеф. Дальше - полная аналогия: у нас тюрьмы, концентрационные лагеря, у них - такие же. Я и подумал, чего упираюсь? Ведь у нас так много общего, почти все! Почему бы нам не объединить усилия в достижении общей цели? С этим предложением я вернулся к вам. Уполномочен передать шефу Комплекса, что вы согласны сотрудничать с ними. Насколько мне известно, Хозяин с Фюрером давно пытаются достичь взаимопонимания. Они регулярно обмениваются информацией по средствам конфиденциальной связи. Со своей стороны настоятельно рекомендую вам сделать такой шаг.
Буров умолк и стал ждать реакции шефа Системы. От души желал услышать крики, проклятия, угрозы. К его большому удивлению, последовало совсем иное. Шеф побледнел, его едва не трясло. Судорожно сцепив пальцы, рачьими глазами тупо глядел в угол кабинета. Буров недоумевал, что могло так сразить шефа в его действительно бредовой галиматье? То, что он, Буров, шпион Комплекса? Шеф не настолько глуп, чтобы проглотить подобную чепуху. Неужели случайно вышел на то, что известно строго ограниченному кругу высоких лиц? Переговоры Хозяина с Фюрером? Вряд ли такое возможно. Все знают, что Фюрер никогда не примет Идеи, спешно готовится к войне. Хозяин предпринимает те же действия. Тогда почему уничтожает лучшие кадры? В армии, в промышленности, в науке… На их место ставит преданных ему людей. Но они неопытны, в большинстве бездарны! Впрочем, Фюрер делает то же самое. Сговорились, нашли общий язык? Оба тирана в угоду своему больному честолюбию ставят человечество на грань всемирного катаклизма? Неужели дошло до таких крайностей!
Шеф с трудом, но все же стал приходить в себя, хотя осведомленность Бурова о переговорах Хозяина с Фюрером по-прежнему держала его в состоянии непреодолимого ужаса. Такие переговоры имели место, но о них знали только двое - Хозяин и шеф. Только двое… Стало быть, Буров не просто агент комплекса, агент высшего ранга и класса, особо доверенное лицо! Иначе, откуда ему знать о переговорах?
Пребывая в паническом страхе, шеф решил, что ему пришел конец. Потом сообразил: не может быть Буров агентом, это исключено. Тогда что же? Нелепая случайность, Буров блефовал! Но как бы там, ни было, он распахнул дверь святая святых. Если сблефует подобным образом на процессе его, шефа, не просто расстреляют. Разрежут живьем на маленькие кусочки. Хозяин никогда не поверит, да и не захочет верить, что это - чистая случайность! Это будет означать, что шеф выработался. Шефа сменить не так уж сложно. Дернула нелегкая включить аппаратуру! Запись, конечно же, дублируется на контрольном пульте. Нужно срочно менять ход допроса. Какого там, к черту, допроса! Разговора по душам, будь он неладен!
- Признайтесь, Николай Иванович, вы хотели пошутить, но получилось не совсем удачно,- вкрадчиво произнес шеф.
- Увы, речь идет о настолько серьезных вещах, что, вряд ли при этом уместны шутки!
- Вы отдаете себе отчет, чем обернутся для вас эти серьезные вещи?
- Безусловно. Меня расстреляют, как врага народа.
- Не просто расстреляют. Расстрел в данной ситуации самое безобидное, что может быть. А семья? А ваше доброе имя? Вы ведь обещали поставить под протоколом вашу подпись. Пожалуйста, вот он,- шеф извлек лист из приемника автопечати и положил перед Буровым. Буров взял электронный карандаш и пробежал глазами текст. Шеф напряженно следил за ним. Подпишет, или не рискнет? Факсимиле автоматически регистрируется Системой. Стоит только нажать кончиком карандаша на бумагу. Тогда уж никак не скрыть содержание допроса и текст протокола. Еще секунда и Система хладнокровно сожрет своего создателя.
Буров решил – это удача! Выпал идеально благоприятный случай. Никто, кроме него, не пострадает. Самооговор? Выяснится на процессе. Шпиона во сто крат легче опровергнуть, нежели галиматью, скрепленную подписями лжесвидетелей. Да и соратники в шпионскую чушь никогда не поверят. Поймут, другого выхода у него не было.
Буров уверенно занес карандаш над протоколом, как вдруг, шеф молниеносно выдернул лист из-под его руки.
- Не верю!- возмущенно воскликнул он.- Зачем вы себя оговариваете, несчастный! Как вам не стыдно, Николай Иванович! Взрослый человек, а вздумали поиграть в бирюльки!
- Не думаю, чтобы в этом кабинете играли в бирюльки,- спокойно возразил Буров.- Извольте, вернуть протокол допроса. Я желаю поставить под ним свою подпись.
- Вот что, Николай Иванович,- примирительным тоном сказал шеф,- Сегодня я вам протокол не дам. Договоримся, так. У вас есть время подумать. Будете настаивать, верну вам ваш смертный приговор. Не спешите на тот свет раньше срока. При следующей нашей встрече поговорим со всей откровенностью, обещаю. Отдохните, подумайте...
Бурова увели. Шеф бессильно, как подрубленное дерево, свалился в кресло. Дело, самая, что ни на есть, дрянь. Вопрос неожиданно осложнился до такой степени, что не знаешь, как выкрутиться из этой ситуации самому. Если бы знал, где упадешь… Собирался нанести удар. Не такой, чтобы сломить его и поставить на колени, удар, который парализует его волю до конца последних дней. И что получилось? Кто на кого аркан накинул? Аллегориями, позволено мыслить Хозяину, шефу - нет. У него конкретная работа. Думай, думай, если хочешь остаться в живых…
**
Шеф Системы чувствовал себя явно не в своей тарелке. Пытался держать себя в руках, но внутри все дрожало, как заячий хвост. Хозяин являл полную противоположность. От его фигуры веяло спокойствием и уверенностью в себе.
- Что молчишь? Ты мне, или я тебе должен докладывать?
- Перевел на бег…
- Ну и как бежал, не сбивался?
- Нет, бежал хорошо, уверенно.
- Что думаешь делать дальше?
- Заарканить…
- По-моему, он тебя намертво заарканил. Шею себе не сломал?
Шефа бросило в жар: знает! Хозяину известно все до подробностей! Контрольный пульт! Это хуже, чем конец!
-Классически он тебя завербовал, по всем правилам. Давай выпьем за новоявленного шпиона. Хозяин наполнил бокалы.- Не дрожи, за такие уроки благодарить надо. Не раскройся он вовремя, знаешь, что могло бы быть? Я ему высший орден дам. За вербовку шефа Системы. Переговоры ты прохлопал, но я не в претензии. Твоей вины в том не вижу. Говорил тебе - хитрый! А ты, вместо того, чтобы на ус мотать, уши развесил.
- Он мне Бывшего из строя вывел, начисто испортил. Тот требует убрать его подписи под протоколами.
- Там некого портить. Он уже весь прогнил. Припугни хорошенько, обещай жизнь и прочее. Этот не посмеет на процессе фортеля выкручивать. Ай да, Буров! Хитер и находчив. Шефа завербовал! Что же дальше будет?
- Думаю устроить ему очную ставку с дружками.
- Брось, это лишнее. Ненужная трата времени.
Шеф покрылся липким потом. Заарканить… Как, чем? Не идет на ум и все! Снять ему штаны, да отстегать по голой… Шутки ради, вдруг, сработает? А что? Ведь бывали случаи, попадется крепкий мужик - ни туда, ни сюда. А изнасилуют при нем девку - крик, истерика, шок! Подписывает все, что не подсунут, только не делайте при нем больше ничего подобного. Шеф настолько поверил в успех нового приема, что рискнул поделиться своим открытием с Хозяином.
- На его глазах изнасилуют девку.
Хозяин внимательно, цепким взглядом, чуть дольше обычного, поглядел на шефа.
- Изверг ты,- резко сказал он,- Однако, мысль дельная. И все же этого мало. Я не зря говорил, шею сломать надо. От девки у него лишь коленки подломятся. А на процессе? Уверен, что на процессе он не сдаст тебя прокурору? Как шпиона?
Шеф совсем раскис. Не идет на ум проклятый аркан! Не идет, хоть задуши его собственными руками! Внутри зашевелилось что-то смутное, тепленькое. Интуиция подсказывала - он на верном пути. Тоненькими ниточками из памяти потянулась паутинка: девка! Девка… Шефу показалось, что он вот-вот схватится за нужное звено, но Хозяин прервал его творческие муки.
- У медведя есть одно слабое место. Какое?
Шеф беспомощно захлопал глазами. Хозяин довольно ухмыльнулся.
- Здоровенная зверюга. Корове одной лапой хребет перешибает. Очень сильный зверь.
- Не понимаю,- робко вставил шеф.- Какое отношение…
- По силе, считай, нет ему равных. А слабое место имеет. Напугай его неожиданно, исподтишка, поносом изойдет. Кишка тонка.- Хозяин прищурил глаза и с издевкой покрутил пальцем у виска.- Уразумел, наконец?
- Насчет кишки, догадываюсь, однако Буров далеко не трус...
- Я не про смелость тебе толкую. Буров кто по натуре? Интеллигентишка. В открытой борьбе - он боец. Потому что идейный. Понадобится, жизнь отдаст. Потому у тебя и не получается, что идешь напролом. Он - тот же медведь. Думаешь, медведь трус? У него нервы - веревки. На пушку пойдет, не свернет! Он неожиданности боится, натура. От натуры кишка тонка. Понял?
- Понял.
- Ничего ты не понял. Расстреляй при нем кого-нибудь.
- Это не сложно организовать.
- Не скажи. От грубой откровенности толку мало. Надо устроить со спектаклем, с творческим подходом. Чтобы все было по-настоящему, натурально. Тогда и процесс пройдет натурально.
- Будет спектакль,- твердо сказал шеф.- Натуральный!
- Дырку в мундире проделал?
- Рано еще, не заслужил.
- Правильно, переговоры ты прохлопал. Иди шпион, думай.
"Думаю!- мысленно прокричал шеф.- Да толку - шишь!"
В затею Хозяина с расстрелом он не верил. Что, Буров не знает, сколько их уже расстреляли? Потому и упрямится. А думать надо, это верно. Хорошенько подумать, до седьмого пота.