На календаре был 1931 год. По всей стране уже шла компания по борьбе с кулачеством, а в поселке на нижнем Амуре Больше-Михайловское было пока тихо. Но в тихом омуте черти водятся – гласит народная поговорка. Вот и накапливались в органах НКВД в Николаевске доносы от «доброжелателей», что в селе живут явно не по средствам три брата Щербаковых, один из которых даже имеет магазин. Все в их дворах есть – и лошади, и коровы, и свиньи, и домашняя птица – куры, гуси. Катаются как сыр в масле и ни чем другом не думают. Пригласили нквдешники к себе бывшего комиссара Марина и спросили, верно ли все, о чем пишут в доносах. Тот подтвердил. Очень он был зол на своего тестя, который жил и не делился своим богатством с бывшим защитником Родины. Хотя семья Михаила дала за своей дочерью Александрой большое приданное. Это было последней каплей, и вскоре всех троих братьев Щербаковых арестовали. Почему, за что – никто не говорил. С семьями вообще не разговаривали.
Через три месяца после ареста братьев первыми пришли за семьей Гавриила Щербакова. Дети Ивана наблюдали, как жена Гавриила с детьми Мишей, Гришей, Анной, Пашей и совсем маленьким Костей шли с узелками вещей на баржу, стоящую у берега под конвоем двух нквдешников с винтовками наперевес. Всех загрузили в баржу, где уже были люди, и куда-то повезли. Родственникам строгие солдаты не позволили проститься, и, стоя на берегу вместе с прибежавшей позже к реке Клавдией, они думали: «Увидимся ли когда?». Вернувшись домой, Клавдия сказала детям, что и им надо собираться, и попросила собрать в одно место все самое нужное и ценное.
В начале осени у калитки, ведущую в большой двор дома Ивана Сергеевича громко постучали. Видимо, били прикладами. Клавдия похолодела:
- Неужели за нами пришли. Гоша, иди, открой!
Сын открыл калитку и чуть не упал. Его грубо оттолкнул вошедший в калитку человек в шинели и с петлицами НКВД, а за ним еще несколько. Все холеные, откормленные, в справных суконных шинелях.
- Где мать? – спросил вошедший первым, на петлице которого была больше всех лычек.
- В избе, - сказал растерявшийся подросток.
- Веди, - приказал военный.
Они вошли в избу, где у стола стояла Клавдия, прижав к груди натруженные руки. К ней жалась Оля, испуганно глядя на непрошенных гостей.
- Клавдия Щербакова? – спросил вошедший.
- Да, я. – испуганно ответила Клавдия.
- Собирайтесь. Вас, как членов семья кулака, приговорили к выселению. Вам час на сборы. Время пошло, - военный демонстративно посмотрел на ручные часы.
Через час с узелками, в которых лежали кое-какие вещи, еда, члены семьи Ивана Щербакова под взглядами односельчан шли к стоящей у берега барже.
Кто-то из стоящих на улице соседей проговорил: « У, мироеды», но на него зашишикали. Все знали, что никакие Щербаковы не мироеды, а труженики, от зари до зари работали и в поле, и на рыбной ловле, и в лесу. Справные хозяева были, и вот всего нажитого за долгие годы имущества их лишили. И всю скотину тоже – коня, коровы, свиней и птицы. Осталось только то, что у них в узелках. И кто будет следующим за братьями Щербаковыми, никто не знал. Всех стали загружать на баржу, Гриша и Петя помогли матери поднять на борт. Помогали грузиться стоящие на борту баржи люди, во всему было видно, что это такие же горемыки, как и Щербаковы. Потом поднялись четверо военных, и командир среди них дал команду: «Пошел!». Натянулись канаты, которыми была привязана баржа к стоящему недалеко катеру. Катер медленно отошел от берега, развернулся по течению и потянул за собой баржу.
Кто-то из взрослых и детей шмыгал носом, то-то плакал. Но ребята постарше молчали, глядя на уплывающее за корму село. Никто не знал, увидят ли они когда родные места. И куда их везут, тоже никто не знал. Как не знали они и того, что дом, где оставалась жить одна жена Михаила Агафья, опечатали. Старшего сына Михаила Ивана стали искать в Благовещенске, куда он уехал из Больше-Михайловского. Александру как жену комиссара Марина, не тронули. С ней стала жить её мать, Агафья. Михаила и Гавриила, еще совсем не старых мужчин, старшему было 57 лет, а второму 50, больше никто не видел.
Когда Клавдия со своими детьми, из которых самому старшему Пете был 14 лет, а младшей Оленьке 7, устроились на барже, она разговорилась с женщиной в годах, сидевшей рядом:
- Вы откуда будете, милая?
- Да мы из Богородского, а есть люди из Мариинского, Циммермановки. Мы уже второй день плывем. На ночь пристанем к берегу, а потом дальше плывем.
- А за что вас так?
- Да мы и сами не знаем. Я поговорила с такими же горемыками, узнала, что люди они работящие, нажили себе кое-какое имущество, скотину. У кого конь был, отобрали и еще и сказали, что кулак. А какой он кулак, сам от зари до зари горбатился. Много таких. Вот и у нас мужа мово забрали по весне, куда, неизвестно. Сказывали, что в Николаевск. И вот за нами пришли, дали час на сборы и засунули в эту баржу.
- Вот, и нас также. Мой муж Иван знатным засольщиком рыбы был, мы хорошо жили, Корова, свиньи, птица. Ну и коня купили пять лет назад. На покосе, да и на огороде он нужен.
- Да как в деревне без коня. И соседям помогали, видимо?
- А как же. Мы в селе дружно жили. Были и горлопаны, пьяницы. Вот они, видимо, и написали доносы. Теперь все нажитое им достанется. У старшего брата моего мужа хорошая библиотека была. Я-то сама малограмотная, мне вот сынок Котька сказывал, что книги хорошие, он читал нам по вечерам. Так после ареста Михаила все имущество растащили, книги выбросили на улицу, а потом жечь стали. Котька мой сумел несколько книг из огня вытащить, вот и взял сейчас с собой. Грамотный он у нас, лучше всех читает из детей, хотя ему всего 9 лет.
Клавдия замолчала. Тяжело было вспоминать обо всем, что было в прошлой жизни, которая уже не вернется. Стали укладываться спать, все, кроме Оли, расположились на палубе, укрывшись тем, что захватили с собой. Хорошо, Клавдия еще в Больше-Михайловском наказала взять свою верхнюю одежду. А Олю приютила в трюме какая-то сердобольная старушка из Циммермановки.
На следующие сутки катер свернул в какую-то протоку, весьма широкую, как большинство проток на нижнем Амуре. До этого баржа приставала еще к разным деревням на берегах Амура – Тыр, Тахта, и на борт поднимались все новые и новые люди со скромными узелками и котомками. А еще через несколько часов катер и баржа зашли в какое-то озеро, очень большое, так что берега были видны плохо. Но когда баржа приближалась к берегу, видели, что озеро окружено горами, которые ниспадают к воде то небольшими утесами, то пологими мысами. На ровных и пологих подошвах гор лес смешанный, преимущественно ель и лиственница. Хребты и верхушки гор почти безлесны, с тощим кустарником и горным багульником. Стал ощущаться ветер, на озере появились небольшие волны, баржу отчетливо покачивало на волнах с боку на бок. Многие женщины стали креститься. Наконец пересекли все озеро, и на берегу показалось село, к которому и пристали катер с баржей. Место было равнинное, близко к берегу стояло несколько домов, вдалеке были видны горы. Котька, который во все глаза смотрел на это село, увидел на берегу какое-то строение из непонятно какого материала. До этого он никогда не выезжал из своего села и не знал, что здание построено из кирпича. Поэтому он спросил у стоящего рядом с ним парня, которому было лет 18, из чего построено здание. Тот ответил несмышленому 9 летнему мальчику:
- Да из кирпича. У нас в Богородском несколько таких зданий есть.
- А, из кирпича. У нас в Михайловском таких не было.
Всем приехавшим велели выходить на берег. Сходни с баржи на берег были узкими и шаткими, довольно крутыми, поэтому старшие дети поддерживали младших, а потом помогли сойти на берег матерям. НКВдешники нетерпеливо их подгоняли. Потом всех повели вглубь поселка под взглядами местных жителей. Подвели к какому-то недостроенному бараку, и старший из нквдешников сказал:
- Вот ваш барак. Здесь будете жить. Достраивайте сами. Инструмент и пиломатериалы вам дадут. Отсюда ни ногой, вы спецперелесенцы.
И дал команду всем остальным солдатам следовать на берег.
Когда нквдешники скрылись из виду, к приехавшим, стоящим кучкой у недостроенного барака, подошла пожилая женщина и спросила:
- Откуда вы, сердешные?
Клавдия с грустным лицом ответила:
- Из Больше-Михайловского мы. Раскулачили наших мужей. Какие мы кулаки, трудились от зари до зари сами. А это что за село?
- Резиденция называется. А озеро Чля.
- А где это?
- Да я не знаю, милая. Меня сюда маленькой привезли, да здесь и помру, видно. Мужики сказывают, туда, если через горы идти, Охотское море будет. А если в другую сторону – еще озеро, Орель называется.
- А чем вы тут занимаетесь?
- Да здесь золото еще с прошлого века добывали. Старатели, наши мужики, китайцев много было. Не у нас, на берегу, а в горах, на речках всяких.
Но недалеко золото нашли, на Колчане, 15 километров от нас. Большое золото, добывают какими-то драгами, а у нас электростанция построена. Навезли тут вашего брата, переселенца, много.
И продолжила:
- На строительстве и наши мужики работают. А остальные кто чем занимаются, но в основном рыбу ловим, да охотимся. Места тут дикие, зверь непуганый, много его тут.
- Ну, с рыбой и охотой мы тоже связаны еще с прошлого века. А вот золото добывать не приходилось.
- Ничего, научитесь. Тебе-то зачем? Вот твоим парням надо будет познать эту науку. А ты их кормить будешь. Надобно и огород заиметь, иначе не прокормитесь. С собой-то что привезли?
- Нет, не успели. Час дали на сборы.
- Ну, ироды. Это разве люди. Везут людей на погибель. Ничего, наши вам помогут на первых порах, у нас люди добрые. Не пропадете.
К разговору Клавдии со старушкой прислушивались другие женщины, окружившие разговаривающих, но в то же время присматривали за детишками, стоящими у нехитрого скарба переселенцев. Поговорив, старушка, хромая на обе ноги, ушла, оставив всех приехавших в полном неведении о своей дальнейшей судьбе.
Кое-как устроились на ночлег, устроившись в разных комнатах барака с зияющими проемами окон, сложив туда вещи. Разожгли на улице костер, чтобы что-то сварить. Несколько без горячего на барже провели. Стали подходить местные жители и делиться с ними съестными припасами. Видно, пожилая женщина рассказала об их беде. Кое-кого из младших девочек взяли к себе на постой. Вместе с матерью Клавдией Михайловной на Чля приехала 14-летний Петр, 12-летний Гоша, 11-летняя Шура, Костя 9 лет и 7-летняя Оля. Старшая дочь Соня жила в этот время в Николаевске.
На следующий день подошел какой-то мужик и велел старшим юношам следовать за ним. Привел на склад, где выдал пилы, топоры и другой плотницкий инструмент. Потом повел на другой склад, где лежали длинные бревна. Сказал, чтобы брали отсюда пиломатериалы и достраивали свой барак. Показал, как найти конюшню и конюха, который поможет им запрягать лошадь и возить пиломатериалы к бараку.
Еще на второй день братья Петя, Гоша и Костя, которого по-прежнему домашние звали Котька, пошли посмотреть село, куда их привезли. Из дома, уже давно построенного, судя по бревнам, из которого он сложен, на них смотрел мальчишка лет 12-ти, который не сдержал любопытства и вышел к ним. Спросил:
- Вы откуда?
- Михайловские мы, - как и положено старшему, ответил Петька. И продолжил:
- Хотим село посмотреть. Ты же местный, покажи.
Мальчишка был горд оказанным доверием, все же Петя был старше его и выше ростом, и согласился показать Резиденцию.
Они пошли по дороге, рядом с которой стояло несколько домов, и строились бараки.
- А куда эта дорогая идет? – спросил любознательный Котька, показывая на дорогу, уходящую в горы за поселком, в противоположном направлении.
- Да на Колчан, там золото добывают. Папаня сказывал, там целая фабрика золота есть. Большая, на электричестве работает. Вот видишь провода на столбах. До Колчана идут. Не вздумайте трогать, убьет.
- Так они же высоко, туда не залезешь.
- Да столбы могут упасть, когда ветер сильный. Да и провода идут к некоторым домам, там низко, можно достать до проводов.
- А это у вас вечером электричество в домах горит? Я видел в окнах, это не свечки и не керосиновые лампы, - продолжал допытываться Котька.
- Да, электричество, лампочки висят под потолком. На груши похожи, - ответил мальчишка, хотя никогда настоящих груш не видел. Соседский мальчишка, который приехал с родителями издалека, рассказывал и даже картинку в книге показывал.
Котька посмотрел вдаль, куда уходила дорога на Колчан. Там высилась гора, и совсем не так далеко, километра через 2. Из-за этой горы сегодня утром показалось солнце.
Какое-то время ребята шли молча, показывать было нечего. Потом провожатый оживился:
- А вот это наш клуб.
Мальчишки остановились. Изба как изба, почему такое название?
- А что это такое? - спросил Гоша.
- Сказывали, там кино показывать будут. Но пока там только собрания проводятся, - пояснил местный мальчишка, которого звали, как узнали братья Щербаковы, Мишкой.
Напротив клуба был конный двор, как поняли ребята. Стояли привязанные к столбам кони, что-то поедая в яслях, всякие телеги, сани и еще много чего. Рядом с конным двором был дом, а вот напротив него, через дорогу, стояло добротное и большое здание. Увидев, куда смотрят ребята, Мишка сказал:
- Это контора. А с другой стороны служащие живут, - вспомнил Мишка, как папаня называл жильцов этого дома.
Ребята приближались к озеру все ближе и ближе. Рядом с конторой было здание столовой, как было написано на вывеске, а потом Мишка сказал, что в следующем здании есть лавка, где можно купить конфеты. Пройдя еще немного, мальчишки оказались на берегу. В озеро вдавался деревянный причал, а вдоль берега вправо было несколько зданий без окон. Мишка, глядя на них, пояснил:
- Это склады. Баржи разгружают на этом причале и весь груз мужики таскают в склады. А иногда возят и на подводах.
Братья были удовлетворены показом и рассказом Мишки. Но Котьку интересовало здание из кирпича. Он обратился к провожатому:
- Мишка, а что это за здание, - показывая рукой стоящее вдалеке от берега кирпичное строение.
- Так это электростанция, она ток дает. Её «американкой» зовут. Рядом с ней «бассейка», в ней даже зимой вода не замерзает. А перед электростанцией столярка, кузница. Пойдем туда?
- Сходим, но не сегодня. Нас уже маманя ждет к ужину, - сказал Петя и обратился к братьям:
- Ну что, пойдем обратно.
Все согласились и, обсуждая увиденное в поселке, пошли к своему строящемуся бараку.
Начали переселенцы достраивали свой барак. Советами и делом им помогали местные мужики. Негоже большим семьям жить под открытым небом – рассуждали селяне. Трудились от зари до зари, хотя темнело в этих краях в это время года уже рано. С большим трудом, но к зиме барак был готов. Местный печник сложил несколько печей, как правило, одну на две соседних комнаты. Туда и заселялись все семьи переселенцев. Работящих мужиков среди них не было. Была парочка престарелых дедов с окладистыми бородами. Вообще таких бараков на Чля строилось несколько, работало много людей на их строительстве и заготовке пиломатериалов. Валили лес, доставляли в село. Но больше всего леса шло на дрова для электростанции.
В начале осени Мишка показал ребятам, где можно собирать ягоду бруснику, а где растут морошка, малина, голубица. Мишка, у которого в семье был только старший брат, уже работающий, сдружился с ребятами Щербаковыми и часто гулял с ними по лесу, помогая собирать и грибы, и ягоды. Иногда по просьбе Пети он приносил и инструмент из дома, чтобы можно было забить гвоздь или постругать доску. Все инструменты пришлось оставить в Больше-Михайловске, и у соседей-переселенцев их тоже не было. Всем давали час на сборы нквдешники, когда увозили с родных мест.
Уже когда на озере по утрам появлялся первый ледок, на катере с баржой доставили Ивана вместе с еще несколькими семьями, объявив, что как кулак, он направлен на «спецпоселение» вместе со своей семьей. И что выезд со «спецпоселения» им запрещен. Переселенцы стали строить себе жилье и копать землянки, чтобы перезимовать.
Иван за полгода очень изменился. Из крепкого мужика он превратился в ходячий скелет, кожа стала дряблой и морщинистой. Клавдия прижалась к своему мужу и думала, сколько трудных минут он пережил в тюрьме. Все семьи, с которыми женщина успела сойтись за последний месяц, помогли ей собрать поесть вкусненького, чтобы накормить мужа. Дочки прижались к отцу, называя его ласково «Папаня, папочка», целуя его изможденное лицо, а сыновья крепко пожали отцу руку. На вопрос отца к Петру: «Ну, как? Помогали матери?», сын ответил: «Конечно, помогали». И мать подтвердила, что без помощи детей ей было невозможно все это пережить.
Ночью, лежа на полу рядом с уснувшими детьми, Клавдия спросила мужа:
- Вань, а что стало с Мишей и Гаврилой?
- Да мне ничего не говорили, но уголовники в камере сказывали, что им пришла «малява», будто и Мишу, и Гавриила расстреляли этим летом. Не знаю, верить им или нет. А что стало с их семьями?
- Агафья живет у Александры, дом их разграбили(При.- в в родовом доме Щербаковых годом позже была открыта начальная школа для детей народностей Севера, первая и единственная на нижнем Амуре), как только Михаила арестовали. А где Мария с детишками, нам неведомо. Их увезли раньше нас.
- Да, вот жизнь пошла. Что теперь делать, как жить? Вот малость оклемаюсь, узнаю, что да как здесь, в этой самой Резиденции.
Начались трудные годы жизни на поселении. С большим трудом перезимовали. Особо трудно было с дровами, которые надо было заготавливать самим. Деревья валили, пилили на бревна и возили к бараку на санках, запрягаясь в них самим. Еще осенью мальчишки узнали, как называются речки, которые протекали или через село, или рядом, и впадали в озеро. Ничего мудреного в их названиях не было – ручей Ближний, Первая, Вторая, Третья речки, чуть дальше – Четвертая и Пятая. Там братья Щербаковы удили рыбу вместе с местными ребятами. А с Мишкой ходили по грибы, которые были такие же, как и в родной их поселке – маслята, грузди. Но вот заготовить грибы, как раньше, в небольших бочонках, было невозможно – не было тары. Хорошо, выручали соседи.
Приехавший Иван, человек предприимчивый и деловой, все хорошо узнал, и оказалось, что Резиденция является как-бы перевалочным пунктом и подсобным хозяйством Колчанского прииска. На самом Колчане добывали золото, а здесь организация, которую все местные жители называли «золотопродснаб». В этой организации занимались доставкой продуктов и их заготовкой на месте. Была при ней артель, которая ловила рыбу на озере и её обрабатывала. Дело знакомое и Ивана, как хорошего засольщика рыбы и икры, поставили на эту работу, но за свою работу ему платили совсем немного.
Петра, своего старшего сына, Иван определил в рыбаки, но ловить рыбу в основном можно будет с весны, когда сойдет лед, или когда он замерзнет на озере, тогда можно будет ловить щуку подо льдом. Работы Ивану хватало, рыбу надо было коптить, обрабатывать. Копченую рыбу собирались по зимникам отправлять в Николаевск. Вечерами они с Петром стали вязать рыболовные снасти и для артели, и для мужиков, которые промышляли добычей рыбы. Со временем он стал изготовлять и бочки, привлекая к помощи Петю и Гошу. Иван сразу стал своим у односельчан – трудолюбивый, рассудительный, никогда не отказывающий в помощи. И люди с охотой шли ему на встречу, если требовалось помочь.
Он скоро узнал историю села, где волею судьбы оказалась он со своей семьей. Оказалось, что золото в этих местах нашли еще в конце прошлого века. Много усилий для разработки этих месторождений вложили два купца – Артамон Степанов и Абрам Надецкий. Были у них и успехи, и банкротства. Еще в 1905 году они решили на одном из приисков, Сретенском, построить электрическую драгу, а для выработки тока для неё – электростанцию в Резиденции. И в 1910 году электростанция дала первый ток. Паровые котлы для станции привезли из Америки, строили станцию американские инженеры-строители и монтажники. Отсюда и такое название – «американка». Станцию построили хорошую, даже взрыв по приказу Тряпицина в годы гражданской войны не разрушил здание и чуть повредил оборудование. Рядом со станцией вырыли бассейн для сброса горячей воды, которая всю зиму парила и льда в «бассейке», как все её называли, не образовывалось даже в лютые морозы. Но вот станция была очень прожорливая, требовалось много дров, чтобы она работала на полную мощность. Оттого и лес вокруг села был вырублен на многие километры.
С 1917 года стала добывать золото электрическая драга на Александровском прииске, который существовал с 1897 года. Драгу, как и электростанцию, все местные называли «американкой». Но еще раньше, в 1911 году стала работать эта драга на прииске Сретенском, после выработки месторождения драгу перевели на Александровский прииск. Со временем для удобства все стали называть поселок Колчан, а прииск Колчанский. Резиденцию, в которой накапливались грузы для прииска, связывала с приисками и участками хорошая дорога, которую называли Степановской. Хорошо отсыпанная, с кюветами и гатями по низинам из добротной лиственницы, она до сих пор в хорошем состоянии. На пути к приискам пришлось преодолевать высокий горный перевал, и поэтому дорогу проложили полого по склону, чтобы лошади могли забираться с тяжелой поклажей на подводах или санях.
Для обеспечения работников приисков всем необходимым, была создана организация золотопродснаб, и при ней то и была та артель, где работал Иван, и было подсобное хозяйство, где выращивали овощи, в первую очередь турнепс, картофель, огурцы, черную смородину, и начали строить помещения, чтобы разводить свиней.
Как-то в середине зимы в помещение, где работал Иван, зашел солидный мужчина лет под 50, и громко спросил:
- Кто тут Щербаков Иван будет?
Иван оторвал взгляд от ящика, куда он упаковывал копченую рыбу для оправки в Николаевск, и взглянул на вошедшего мужчину.
- Ну, я Иван Щербаков, - негромко сказал он.
Мужчина подошел к Ивану и протянул руку.
- Будем знакомы. Иван Щербаков. Ты из каких будешь?
- Мой отец Сергей Щербаков, перебрался на берега Амура в середине прошлого века из Забайкалья.
- Ну, а моего отца Дмитрием звали. Уж не родственники мы?
- Ну, так это с кондачка не решить, время надо.
- А ты приходи в гости, вот и обмозгуем. Заодно по чарке выпьем.
- Не пью я, зарок дал.
- Что так?
- Да батя наш по пьянке все спустил, вот мы, три брата, и зареклись пить.
- А где твои братья?
- А вот этого я не знаю. Расскулачили нас, я вот попал на спецпоселение, а братьев, по слухам, расстреляли в Николаевске в прошлом годе. И где семьи их, тоже мне неведомо.
- А может, они где-то в наших краях. Сюда много вашего брата навезли. Я поспрашаю. А ты заходи, покалякаем.
Мужик крепко подал руку Ивану и вышел, небрежно бросив:
- Пока, мужики.
Когда за Иваном Дмитриевичем закрылась дверь, Иван Сергеевич задумался:
- А может, и правда семья Гавриила в этих местах. Зачем куда-то далеко её везти? Рабочие руки везде нужны.
Но собраться навестить другого Ивана Щербакова он не успел, как тот через дней десять сам нарисовался в дверях и подошел к Ивану Сергеевичу. Снова, как прошлый раз, крепко поджал руку и спросил:
- Твоего брата Гавриил зовут?
- Да, Гавриил Сергеевич.
- А жена Марья Николаевна?
- Да, она самая.
- Так вот, живет она с четырьми детьми на Колчане. Привет тебе передает. Я там днями был, нашел её.
- Ну, спасибо тебе, Иван, за такую весть.
- Так ты все же ко мне зайти, поговорим по-родственному. Нам есть что рассказать друг другу.
И, громко хлопнул дверью, Иван Дмитриевич ушел.
Вечером Иван сообщил хорошую весть своей жене. Та обрадовалась, засуетилась, вот, мол, надо бы проведать, но Иван весомо сказал:
- А что проведовать? Живы, живут, как и мы, трудно. Чем может друг друга порадовать? Про братьев моих ничего не слышно до сих пор. Нет, не поедем.
И Клавдия согласилась с мнением мужа. А Петя, Гоша и Котька, которые слышали весь разговор родителей, обрадовались. Значит, их двоюродные братья Гоша, Паша и Костя недалеко и по весне пешком к ним можно будет сходить.
Зима была довольно суровой, с морозами и метелями. Но мальчишки есть мальчишки. Каждую свободную минутку старались играть или кататься на санях с высокого берега озера, с кручи, которую все называли «печеркой». Когда Иван поинтересовался у местных, почему так называется эта часть берега, ему пояснили, что стоящий на берегу дом раньше занимал резидент перевалбазы Печорин. Отсюда и пошло название. А должность резидент означала, что это начальник Резиденции.
Весной стали достраивать барак. С Иваном дело пошло споро, он был большой специалист на все руки – и плотник, и столяр, и учил премудростям мастерства всех детей. Особо старался все узнать сын Котька, который подрастал. В середине лета Петя и Гоша, положив к котомку хлеб и пару яиц, и взяв в качестве гостинца кусок копченой рыбы, которую приготовил отец, пешком пошли на Колчан. Когда они зашли в комнату барака, где жила семья Гавриила Щербакова, радости не было предела. С Гошей и Пашей из этой семьи дети Ивана были одногодки, долгое время жили рядом и дружили в Больше-Михайловском, так что рассказать о том, что случилось с ними после расставания и как они пережили зиму, ребятам было о чем. А Мария Николаевна расспрашивала о том, как живут Иван с Клавдией, и не слышали ли чего об её муже Гаврииле. Потом вся семья Гавриила, что жила на Колчане, вышла на околицу, чтобы проводить гостей. Все долго махали им вслед рукой, а Аня даже всплакнула.
За лето отремонтировали и перестроили под школу конюшню, которую строили еще китайцы. Осенью в школу пошли первые ученики, сразу в первый и во второй класс. Отбирала учеников единственная учительница Клавдия Афанасьевна Воронова. Она беседовала с детьми, узнавала, умеют ли они читать и писать, и в зависимости от этого, направляла в первый или второй класс. Костя Щербаков впервые стал учиться в первом классе. Он к этому времени читал, писал, знал счет и таблицу умножения. Был он любознательным мальчиком, часто спрашивал учительницу обо всем, даже не входящим в школьную программу. Учебников не было, надо было внимательно слушать учителя и записывать в тетрадки основные мысли рассказанного учителем. Не хватало тетрадей, ручек, чернил, карандашей, но учебный год в школе села Резиденция начался с сентября 1932 года.
Пете, Гоше и Шуре учиться было негде, а Олю решили отвести в школу на следующий год. Петя начал работать рыбаком, а Гоша и Шура больше помогали матери по хозяйству и кое-что делали в золотопробснабе. Гоша на разгрузке приходящих барж, Шура стала помогать убирать лавку и складские помещения. Читать, писать и считать они умели, и этого на первых порах им хватало, чтобы начать самостоятельную жизнь. Костя, когда дома готовил школьные задания, много рассказывал Гоше о тех школьных уроках, что ему задавали на дом.
Все переселенцы, сдружившиеся на почве горя, старались вести свое хозяйство, как в крестьянской общине – одни помогали другим, особенно тем, у кого не было мужчин в семье. Летом они раскорчевали лес, убрав многочисленные пеньки от срубленных и пущенных в топку электростанции деревьев, раскопали огороды, стали сажать картошку и всякую мелочь из зелени - лук, чеснок, укроп. Посевным материалом с переселенцами делились местные жители. Но основными продуктами питания были картошка и рыба, и то понемногу.
Жизнь постепенно налаживалась, но сравнить эту жизнь с прежней, в Больше-Михайловском было невозможно. Но никто в семье Ивана Щербакова не опускал рук, такое не в характере настоящих русских крестьян, привыкших к труду.
Осенью 1934 года Петя, которому было 17 лет, утонул во время рыбалки, когда разыгравшийся на озере Чля шторм перевернул баркас. Тепло одетый Петя не смог выплыть. Горе всей семьи было безутешным. Труп Пети выбросило на берег почти через месяц, накануне ледостава. Долбить мерзлую землю, чтобы похоронить юношу, было уже тяжело. Первые дни после похорон Клавдия ходила на могилку сына каждый день. Ей было очень больно, что её старший сын Петенька так рано ушел из жизни. Очень переживал и Иван. Он вспоминал, как радовался рождению первого сына, когда после Сони на свет появился мальчик. Но мальчик, которого назвали Геной, родился очень слабеньким и умер еще в младенчестве. А вот второй сын Петя, был крепенький, и Иван очень гордился им. Значит, будет наследник, продолжатель рода Щербаковых, именно его, Ивана, веточки. Как учил старшего сына всему, что сам знал. И тот хорошо постигал науку отца, мастера на все руки. И вот его не стало. Очень горевали и Гоша с Костей, но плакать было негоже мальчикам. А вот Шура и Оленька заливались горючими слезами и тогда, когда пришла весть, что Петя утонул в озере, и потом, когда его хоронили. Из-за долгого нахождения реке Петя очень изменился. Стал просто неузнаваемым, и лишь по вещам, одетым на него, поняли, что это Петр Щербаков.
Как-то в начале зимы Иван Щербаков зашел к другому Ивану, Дмитриевичу. У того было три сына и три дочки, жена умерла несколько лет назад. Но старшая дочь заменяла мать по хозяйству, а все дети помогали друг другу. Иван Сергеевич уже несколько раз заходил в гости к Ивану Дмитриевичу, да и тот уже успел познакомиться с семьей своего дальнего родственника. Они уже разобрались, где могли пересечься их корни. И в этот вечер, сидя за столом, Иван Сергеевич спросил:
- Иван, ты тут местный. Расскажи мне вот о чем. Я не раз слышал фамилии Дайер и Тряпицын. Кто это такие, почему о них вспоминают?
- Ваня, я о них знаю по слухам. Дайера видел самолично, еще в 20-м году. Он был управляющим приисков. Тогда эти прииски принадлежали американцам. Когда началась революция, до наших краев советская власть не скоро добралась. Вот все добытое золото и увозили американцы к себе. А Тряпицын пришел в Николаевск со своим отрядом и хотел подмять по себя всю округу. Дайер в Николаевске попал к Тряпицыну, и тот вроде как обещал, что иностранные компании не будут национализировать. Дайер поехал в обозе на прииски, но Тряпицын послал вдогонку своих ребят, якобы для того, чтобы смотрели, как прииски готовятся к сезону. Но те в основном стали грабить, особенно склады и амбары. Ну и жителей нет-нет, да грабанут. Дайер стал жаловаться Тряпицину, тот прислал уполномоченного, но все продолжалось. Дайер пожаловался на действия этих уполномоченных. Прислали очередного, четверного по счет, по фамилии Комаров. Тот обвинил 13 наиболее свирепствующих партизан из отряда Тряпицына в мародерстве китайцев и иностранцев на наших приисках. Сколько-то расстрелял. А что потом было на самом деле, никто не знает. Вроде как была китайская канонерка, на которой удирали Дайер с иностранцами, их потопил японский военный корабль. Иностранцев спасли, на японском корабле доставили в Японию, и потом они уехали в Америку. А Тряпицын хоть и воевал под красными знаменами, но прославился тем, что сжег Николаевск и стал удирать по Амгуни в Керби, чтобы там по «колесухе» уйти в Амурскую область. Но его в Керби расстреляли. Вот такая история. Сказывали, что у Тряпицына жинка была, она его и подбивала на все эти дела. Анархистка была. Их вместе и расстреляли.
Два Ивана сидели и думали каждый о своем. Сергеевич о том, что его семью минул молох, пронесшийся по России после революции, а Дмитриевич о том, что плохо жить без своей жены, особенно на старости лет, которая вот-вот и нагрянет. Потом кликнул старшую дочь и велел накрывать на стол. Иван Сергеевич засобирался домой, но тезка не отпустил. И они еще долго разговаривали о жизни, после принятой хозяином чарочки самогона он стал разговорчивым. А Сергеевич категорически отказал от самогона – зарок есть зарок.
А в другой раз пришедший в гости к тезке Иван Сергеевич задал вопрос:
- Почему озеро Чля называют, ты знаешь? Откуда такое название?
Иван Дмитриевич задумался, и после долгого молчания произнес:
- А никто точно не скажет. Старики говорили, что на этом месте стойбище гиляков было. По-ихнему есть слово «Чилы», вроде как в переводе – туман. На озере же часто бывают туманы, верно? Было Чилы, потом Чиля и стало Чля. А кто-то говорил, что был гиляк, которого звали Чиля. Кому верить? Мне кажется, что в честь какого-то гиляка озеро не назовут его именем. Так что, скорее всего, Чля – это озеро Туманное…
Это объяснение вполне удовлетворило гостя.
В Резиденции появился свой сельский совет. Первым его председателем избрали Татаркина Ивана Логиновича. Иван знал этого солидного мужчину, которого уважали все селяне. Появилось название «Резиденция озера Чля», и сельский совет стал именно в этом населенном пункте.
С сентября этого года в школе стало 4 класса, и Костя смог учиться в третьем. Появились другие учителя, кроме Вороновой – Ударцева, Андреева, Саянова. В школе стало учиться более 100 ребят. В третьем классе, где учился Костя, учительницей была Андреева. Она однажды пришла к родителям Кости и похвалила мальчика за хорошую учебу и прилежание, примерное поведение. А Оля училась у Ударцевой.
Гоша стал работать слесарем в механической мастерской, а Шура пошла в магазин уборщицей. Смышленую, умеющую хорошо писать и считать, девушку заметили и поставили работать продавцом. Оля училась, и мать все время удивлялась – в кого пошла Ольга? Самая симпатичная из сестер, она была самая кокетливая, старалась одеваться красивее, тем более что старшая сестра Соня ей шила и присылала с оказией модные платьица. Оля очень нравилась местным мальчишкам.
Прошел год. До Резиденции доходили слухи, что на Белой Горе нашли рудное золото, и его добывают в шахтах, с каждым годом все больше, и собираются строить золотоизвлекаемую фабрику. Управляющий рудником на Белой Горе Кличман стал начальником Колчанского районного приискового управления. Он много сделал для того, чтобы была построена фабрика, и доходы прииска увеличились. Однажды в руки Ивана Щербакова попала газета «Красный маяк» от сентября еще 1933 года. Кто-то принес газету, чтобы Иван в неё завернул рыбу. Иван читал статью в этой газете Кличмана и думал, как по государственному рассуждает начальник КРПУ, пишет и о производстве, и о быте работников прииска, даже о том, что кино очень редко показывают в клубе и там лишь танцульки проводят. И о ловле рыбы тоже написал. Иван был согласен с тем, что руководство золотопродснаба не заботится об увеличение улова рыбы и его обработке.
Очень понравилась статья Ивану, и он унес газету домой. С большим сожалением Иван узнал, что через некоторое время Кличмана убили в Николаевске. Его похоронили на Белой Горе напротив фабрики, в которую он вложил столько сил. Потом Ивану рассказали, что во время похорон все механизмы и объекты, имеющие клаксоны и гудки, в течение нескольких минут давали прощальный гудок. А труженики Белогорского рудника на митинге решили назвать его именем. Все прииски Колчанского приискового управления в знак траура не работали два дня. Иван думал, что о плохом человеке так горевать люди не будут.
Село росло, и это было видно невооруженным глазом. Строились новые здания, переоборудовались и реконструировались старые. На берегу появились эстакады, помогающие при разгрузке тяжелых грузов. Значительно разросся конный двор и появился гараж, первая машина в котором работала на дровах, или, как их называли, газо-чурках. Одним из водителей работала женщина. Очень понравилась машина Гоше, и он пришел в гараж, чтобы его взяли на работу. Умелые руки, привыкшие к работе с металлом, и светлая голова юноши пришлись по душе завгару, и он взял Гошу на работу. Школа, гараж, пожарная, столовая располагались совсем рядом друг от друга в центре села. А вот амбулаторию построили вдалеке, за бассейкой. Все свободные площади занимали огороды, под них было распахано поле рядом с берегом. Недалеко от ручья, который вытекал из бассейки, построили баню и водокачку. Председатель сельсовета Татаркин на сельском сходе сказал, что население села выросло по сравнению с 1926 годом в 5,5 раз и составило 635 человек вместе с хутором Гиреева рядом с Резиденцией.
Шли годы. Костя после окончания начальной школы в 1936 году продолжил образование в семилетней школе на Белой Горе. Жил в интернате, приходя в свой барак в субботу вечером с такими же, как он, мальчишками из ставшего родным села. Возвращаясь домой, ребята и девчонки шли вначале до так называемой Стрелки, где дорога делает отвороты вправо на Колчан, а влево на Резиденцию, которую все чаще местные жители стали называть просто Чля. А в понедельник рано утром ребята уходили опять в школу и в интернат, захватив съестные припасы из дома. Летом пешком, а зимой ребята и девочки ходили на лыжах те 14 км, что разделяли два поселка. Годом позже в интернате школы на Белой Горе стала жить и сестра Кости Оля, и они вместе с другими односельчанами совершали еженедельные походы из одного села в другое. В дождь и снег, буран, поземку можно было видеть маленькие фигуры школьников, бредущих вдоль дороги.
В 1939 году состоялись выборы во все органы власти в СССР. Был образован и избирательный участок № 39 в их населенном пункте. Агитаторы из народа стали обходить всех жителей и вносить их в списки избирателей. А семью Ивана, как «раскулаченного», обошли. И таких семей было немало. Иван решил встретиться с председателем комиссии Макаренко Виталием Федоровичем. Он знал его как справедливого мужика, члена партии большевиков. Пришел к нему в участок и спрашивает:
- Виталий Федорович, ты знаешь меня уже много лет. Считаешь, справедливо я был поражен в правах?
Тот посмотрел тяжелый взглядом на Ивана, задумался и сказал:
- Иван, я знаю тебя уже несколько лет как работящего мужика, у которого и дети все хорошие, работящие. Но не в силах я изменить тот приговор, что тебе вынесли в 1931 году. Не в силах!
- Ну, ты же читал, что Ежов враг народа, снят с должности наркома. Что многих нквдешников посадили и даже расстреляли за превышение своих полномочий. Они и дело против нас, братьев Щербаковых, сфабриковали. Какие мы кулаки, едрена вошь? Трудились всю жизнь от зари до зари вместе со своими семьями.
- Все так, Иван! Но я не могу внести тебя и членов твоей семьи в списки избирателей. Не могу! Так что извини, Иван, и не будем больше об этом. Надо мной стоит вышестоящая комиссия и партия. Пойми меня!
Иван шел домой в тяжелых раздумьях. Что это такое в нашей стране творится? Все говорят, что советская власть для народа. Что борется с врагами народа. А какой он, Иван Щербаков, враг народа?
- Все силы отдаю, чтобы на прииске была рыба, чтобы его семья не голодала, - вот такие мысли обуревали пятидесятипятилетнего мужчину.
А Костя после окончания седьмого класса в 1939 году стал учиться дальше. На этом настаивали его родители, которые очень хотели, чтобы их сын смог вырваться из этого поселения. Стали решать, где учиться. И выбрали педагогическое училище в городе Николаевске, столице Нижне-Амурской области. К тому времени по стране вовсю реабилитировали заключенных, уже отсидел в лагере старший сын Ивана Сергеевича Иван Михайлович, поэтому Косте выдали временный паспорт, и он смог поехать учиться в Николаевск. Успешно сдал вступительные экзамены, стал заниматься, а жил у старшей сестры Сони, которая к тому времени стала уже известной в городе портнихой.
Учиться Костя любил, обладал хорошей памятью и усидчивостью, поэтому с легкостью осваивал те предметы, что ему преподавали в училище. Охотно помогал своим друзьям, которым трудно давалась учеба, понять то, что им объясняли на занятиях. К нему очень хорошо стали относиться и преподаватели училища, и все сокурсники. Немногословный, вдумчивый, он удивлял многих не по годам взрослой рассудительностью, особенно свою сестру и её мужа. А появившаяся в семье Сони дочь Лида вообще в своем дяде души не чаяла. Так, в занятиях в училище, самоподготовке и домашних делах летели дни. Костя вместе с мужем сестры Корнеем часто по вечерам и в выходные дни ремонтировали старую мебель, ездили в лес за дровами. Жили трудно, хотя и не голодали, но каждая копейка была на счету. Одежда на ставшем юношей Косте была не новой, частично перелицованной старшей сестрой из одежды его старших братьев и мужа Сони.
Жизнь в Николаевске была не такой трудной, как на Чля. Да, Косте с Корнеем надо было добывать дрова, но и Соня, и её муж получали за свой труд деньги, не большие, на жизнь им хватало. Да иногда из села им привозили картошки и рыбы, что было неплохим подспорьем к столу.
В 1940 году пришла радостная весть – Ивана Сергеевича Щербакова, отца Кости, реабилитировали, как незаслуженного пострадавшего во время раскулачивания. И теперь он сам и вся его семья обладали всеми теми правами, как все граждане РСФСР. И хорошо учившегося, дисциплинированного студента Костю Щербакова приняли в комсомол. Костя уже неплохо знал заслуги молодежи и комсомола перед нашим государством, многие великие народнохозяйственные стройки возведены с участием комсомольцев. Выше по Амуру появился город Комсомольск-на-Амуре, который все называли город юности. Костя с гордостью показал свой комсомольский билет и значок сестре Соне и её мужу Корнею. Они похвалили юношу, это был первый знак, что жизнь у него пойдет не так, как у многих детей «врагов народа», о которых они знали или слышали.
Но реабилитация не вернула семье Ивана Щербакова того имущества, которое частично было конфисковано, а большей частью растащено по дворам тех доносчиков, что писали на братьев Щербаковых в НКВД. Щербаковым было разрешено выехать со спецпоселения. Но куда ехать, где жить? Здесь, на Чля, у них есть хоть крыша над головой, какой-то огород, соседи, да и уже прижились здесь. Так решили Иван с Клавдией, и младшую свою, Олю, решили оставить с собой. А вот Гоша и Шура поехали в Николаевск-на-Амуре, там нашли работу, потом своих суженных, стали строить свои семьи.
После года обучения Костя решил помогать родителям, да и себе зарабатывать на жизнь, и перевелся на заочную форму обучения. Надо было найти работу, и он пошел в отдел народного образования Нижне-Амурской области, который найти было просто. Николаевск город небольшой, да и в училище все знали адрес этого учреждения, которого не минует ни один выпускник педагогического училища.
Зайдя в отдел, Костя шел по коридоры и смотрел на вывески кабинетов. Вот вроде подойдет. Написано ОТДЕЛ КАДРОВ. Костя постучал в дверь и спросил: «Можно войти». «Заходите», - раздался мужской голос. Костя зашел и увидел пожилого мужчину, который пригласил к столу и предложил: «Садитесь». Костя сел. «По какому вопросу пришли?» -снова спросил мужчина-кадровик. Костя достал из кармана справку из училища, что он закончил первый курс по специальности «учитель начальных классов», протянул её кадровику и сказал: «Я бы хотел работать по специальности».
Мужчина прочитал справку, поднял глаза и внимательно посмотрел на Костю. «Вам сколько лет, молодой человек?» - спросил он. «Восемнадцать, скоро будет», - чуть помедлив, уточнил Костя. «Не на что жить и учиться?» - снова спросил кадровик. Костя утвердительно кивнул головой. «Ну, давай посмотрим, что можно предложить», - снова сказал мужчина. Он несколько минут просматривал какие-то толстые книги, читал в них что-то и, наконец, сказал: «А поедешь в Ульчский район, на прииск Дид-Биран?» Костя никогда не слышал такое название, хотя Ульчский район был тот самый,
где находилась его малая родина – село Больше-Михайловское. Он согласно кивнул головой.
Потом кадровик стал печатать направление в Ульский районный отдел народного образования, ходил к начальству подписать документ. В заключении поставил печать на бумагу и протянул Косте. «Ну, успехов, молодой человек. Желаю вам удачи!» - и широко улыбнулся.
Так с июня 1940 года начался его педагогический стаж. И в это же время Костя получил постоянный паспорт.
С большим волнением шел Костя на первый урок. Ведь в классе учились одновременно ученики сразу четырех классов, учеников было мало, но еще меньше учителей. Он вспомнил, как пошел в первый класс на Чля и там так же учился в классе, где были собраны все дети села. И кто умел читать и писать, знал счет, потому что их этому учили дома, как его, Котьку Щербакова. А кто-то и азбуки не знал. Он вспомнил, как провела первый урок в жизни его первая учительница Клавдия Афанасьевна. Она сама до школы отбирала учеников и знала, кто что умеет. И поэтому на первом уроке ей на надо было выяснять это. А ему придется узнать, кто умеет читать-писать, кто – нет. И как знают арифметику его ученики.
Костя очень внимательно слушал, что рассказывали ему детишки, делал пометки в своем журнале и у него вырисовался план, как построить урок, с учетом его воспоминаний о первом его уроке в школе и дальнейших.
Сначала он пояснил несмышленым детишкам, для чего нужна человеку грамота, на примерах очень доходчиво дал понять, что «ученье – свет, а неученье – тьма». С удовольствием и очень обстоятельно отвечал на все вопросы своих учеников. Потом они приступили к созданию нужных учебных пособий своими руками.
Никаких прописей в те годы не было, поэтому Костя предложил своим ученикам разлиновать свои тетради. Следил, как старательно все детишки карандашом вели линии по линейке. Когда эта работа была выполнена, учитель на доске нарисовал первые буквы алфавита и все ученики стали их срисовывать в свои тетради. Возмутившимся таким ненужным делом учеников третьего и четвертого класса Костя объяснил, что есть народная пословица «повторение – мать учения», и ничего страшного в этом задании нет. Сказал:
- Вот вы своим примером покажите, как правильно писать буквы алфавита, и им станет все понятно. Можете даже сесть рядом с первоклашками, чтобы они учились у вас.
Все старательно заскрипели перьями, а Костя стал ходить по проходу между партами и смотреть, как дети выполняют его задание. Иногда просил ученика подвинуться и сам показывал в его тетради, как должна была выглядеть буква. У самого Кости к этому времени выработался каллиграфический мелкий почерк (Прим. – он не знал, что такой же почерк есть у его двоюродного брата Ивана Михайловича, который после раскулачивания попал в лагерь и там был писарем). Детишки стали очень большими темпами осваивать правописание, и это радовало учителя. Потом он примерно таким же образом стал учить арифметике, стараясь, чтобы более старшие ребята помогали ему в этом. На уроках была очень доброжелательная атмосфера, все были заняты делом.
Учить ничего не знающих детишек 7-8 лет ему, к тому времени уже 18 лет, было легко. Он быстро нашел общий язык со всеми школьникам своего класса, узнал их родителей, условия, в каких жили его ученики. И они полюбили своего учителя, который отдавал им все свое время, и в школе, и после занятий. Его каллиграфическому почерку старались подражать все ученики, и мальчики, и девочки. Костю приютила одна из сердобольных жительниц прииска, тоже из числа спецпереселенцев. Но в марте 1941 года молодого, не обремененного семьей учителя, направили учителем на прииск Агне-Афанасьевск, все того же Ульчского района. Три месяца пролетели незаметно, пришла пора сдавать выпускные экзамены в училище. Костя сдал их хорошо, получил диплом учителя начальных классов и направление заведующим начальной школы на прииск Безымянный Ульчского района. Это было сделано по заявке районного отдела народного образования, которому приглянулся безотказный учитель Костя Щербаков.
И Костя поехал к своему новому месту работы. Прииск Безымянный был не очень большой, в основном добыча золота производилась старательским методом, поэтому и доходы работников прииска были небольшие. Но Костя за эти годы привык жить аскетически, да и зарплату ему платил не прииск, а райОНО. Так что на жизнь хватало, он даже посылал немного своим родителям на Чля. Но в июле 1942 года он получил повестку. Его ждала Рабоче-Крестьянская Красная армия. Как человека грамотного, учителя, его не послали в пехоту, а взяли в артиллерию, а там стали учить на радиста. Важность радиосвязи к этому времени поняли в наших войсках. Ведь многие беды и поражения наших войск в первые годы войны были именно из-за недооценки радиосвязи. Проводная связь была ненадежной, любой лопатой можно было перерубить кабель, и многие части оставались без связи и со штабами, и с соседними соединениями. В тех же артиллерийских частях не могли корректировать огонь своих батарей, и часто стреляли просто по площадям, а не по частям противника. Вот и направили молодого и умного солдата осваивать радиосвязь, что он с успехом и сделал.
Вскоре дисциплинированного и знающего свое дело солдата заметили и присвоили звание ефрейтора. Костя просился на фронт, но ему говорили: «Ты учитель? Учитель! Вот и учи своих подчиненных, как правильно работать с рацией и поддерживать связь», и присвоили звание младшего сержанта. И он снова и снова рассказывал новобранцам, как правильно обслуживать рацию, как поддерживать связь, азбуке Морзе. Он знал, как много в современной войне зависит от связи, и особенно радио. А война приближалась к концу, а он продолжал учить все новых солдат в учебном отряде и уже не думал, что когда-то попадет на фронт. Но отгремели последние залпы артиллерии на фронтах в Европе, часть военнослужащих демобилизовали после Парада Победы в Москве, фильм о котором им показали в клубе, но чувствовалось по всему, что и с Японией мы будем воевать. По крайней мере, он это чувствовал по усилившемуся радиообмену между всякими штабами и частями Красной Армии. Да и солдаты, командиры, понюхавшие порох в боях за Варшаву, Прагу, Бухарест и Берлин, все чаще прибывали в части их 18 стрелковой дивизии.
В их части много внимание уделяли не только освоению своей военной специальности, но и боевой и физической подготовке. Костя научился метко стрелять, делать упражнения на турнике – подтягиваться, делать подъем разгибом и даже научился крутить солнце. После занятий солдаты и молодые офицеры играли в волейбол, и Костя научился очень хорошо пасовать нападающим. И хотя все дни были заняты подготовкой и занятиями, тревога в душе многих солдат оставалась. Что-то будет?
Наконец, все прояснилось. Будет война с Японией. И хотя не зачитывали никаких приказов, но по тому, как подвозили снаряды, продукты и другие необходимые во время боевых действий вещи, Костя понимал, что скоро их армия вступит в бой. Поступил приказ и части, в первую очередь танковые и пехотные, стали выдвигаться к границе с Маньчжурией. З5 армия Второго Дальневосточного фронта была в числе первых, кто обрушил на японцев всю мощь артиллерийского огня. И первые залпы артиллерии прозвучали, когда начальник отделения связи артиллерийского полка 18 дивизии 35 армии старший сержант Константин Щербаков, передал по рации приказ непосредственно на батареи – «Огонь!».
Наиболее ожесточенное сопротивление японцы оказали в первые дни войны. Японская пропаганда говорила о том, что русские солдаты недочеловеки, забывая о том, как их армия терпела поражения в боях с Красной Армией в боях у озера Ханко на Дальнем Востоке, на Халхин-Голе в степях Монголии. Наши войска за годы, прошедшие с тех пор, накопили боевой опыт, командиры научились беречь солдат и использовали всю мощь своей артиллерии и танковых соединений, чтобы прорывать оборону противника, обходить узлы сопротивления и прорываться вглубь вражеских позиций, сея там панику. И хотя японский солдат был вынослив и терпелив, но долго сопротивляться в одиночку не мог. К этому времени солдаты Квантунской Армии Японии знали, что им придется сражаться практически в одиночку, территория Японии подвергается ожесточенным бомбардировками американскими самолетами, огромные потери в живой силе в армиях, воюющих на других театрах военных действий, а также среди населения на островах Японии. И это сказывалась на боевом духе японцев, воспитанных как самураи.
Поэтому было много всего такого, о чем не расскажешь. Японцы яростно сопротивлялись, верные своей присяге и верности императору. Выкуривать их из окопов приходилось всеми способами – и артиллерийским огнем, и гранатами, и танками, и огнеметами, а доходило дело, и штыками. 35 армия победно прошла дорогами и Маньчжурии, и северной Кореи, освобождая населенные пункты и громя врага. И путь 18 стрелковой дивизии этой армии расчищала артиллерия, которая уже давно получила название «Бог войны». И немало этому способствовала образцовая связь, которую обеспечивало отделение связи под командованием Щербакова. За что и был он награжден по окончанию боевых действий медалью «За боевые заслуги». И как всякий участник боев с Японией, получил медаль «За победу над Японией» с профилем Главнокомандующего Сталина.
Война закончилась, но войска еще оставались в местах дислокации, какие достигли во время похода. Доходили слухи, что американцы, наши союзники, не хотят освобождать те территории, в которых должны быть наши оккупационные войска, и что война может продлиться. Но потом эти слухи прекратились, началась демобилизация. И одним из первых демобилизовали Костю Щербакова, учителя по образованию, потому что надо было скорее учить детей в стране, измученной четырьмя годами кровопролитной войны, в которой погибло и много учителей.
Костя на прощанье сфотографировался со своими боевым друзьями, с которым сроднился за годы службы, лишений военных лет. Взял свой вещмешок с единственным боевым трофеем – машинкой для стрижки, захваченной еще в одном из городов Маньчжурии, которой он стриг своих боевых товарищей, и отбыл в эшелон, который отправлялся в Хабаровск. Потом был перелет на самолете «Дуглас» нашего союзника по маршруту Хабаровск-Николаевск, и он оказался у дверей квартиры, куда писал письма своей старшей сестре Соне. И вот он после объятий, поцелуев с матерью, сестрой, и маленькой племянницей Лидой, слушает рассказ о том, что случилось с его родней.
Многие из веточек Щербаковых были сосланы, Но некоторые потомки избежали раскулачивания в той или иной степени. Его двоюродная сестра Александра вышла замуж за присланного из города для борьбы с кулачеством, комиссара Ивана Марина и нарожала ему 10-х детей, имена не которых были с политической подоплёкой: Вилен, Эдуард(умер маленьким) , Идея, Борис, Виктор, Валентин, Володар, Василий, Алла, Людмила.
Иван Михайлович Щербаков, чтобы избежать раскулачивания, ночью пригнал катер, погрузил на него детей и вещи, которые в спешке сумела собрать его жена Людмила, корову бросили в стаде и спешно сбежали в Хабаровск. Но, тем не менее, хоть раскулачивания и ссылки на неосвоенные земли семья избежала, хотя сам Иван был
осуждён на 5 лет, работал в лагере писарем. У него был красивый, просто бисерный почерк. Потом, живя в Хабаровске, работал ревизором, был очень честен, чему учил и детей: "Ни копейки чужой - себе".
А вот что случилось с Михаилом и Гавриилом, никто не знает. Их родные ничего не получили, никаких известий о них. Видимо, сгинули в застенках НКВД. Во время рассказа сестры подходили остальные родственники – брат Гоша, сестры Шура и Оля, которая лишь недавно, вместе с матерью, уже после смерти отца на Чля, приехала в Николаевск. Вот такой нелегкий разговор получился при встрече с братом, который воевал с японцами, но пришел с войны живой. А вот муж Сони, Корней Хомович, погиб в 1944 году.
Через десять дней гражданской жизни, прошедшей с тех пор, как он, споров с шинели и гимнастки погоны, получив необходимые документы и довольствие, сел в воинский эшелон и добрался до столицы Нижне-Амурской области Хабаровского края города Николаевск-на-Амуре, он стоял перед знакомой ему дверью с табличкой ОТДЕЛ КАДРОВ областного отдела народного образования. Постучал и знакомый голос сказал: «Войдите». Все тот же кадровик, только постаревший и осунувшийся за те пять лет, что прошли после их последней встречи, взглянув на солдата в шинели, но без знаков погон, приветливо пригласил к столу. Костя подошел и по-военному отрапортовал: Учитель начальных классов Щербаков прибыл для получения направления на работу после увольнения в запас из рядов Красной Армии!». Мужчина приветливо улыбнулся и протянул Косте руку. «Ну, здравствуй, учитель Щербаков. Живой вернулся. Молодец! Нам нужны учителя, особенно мужчины. Тебя, по-моему, Костей зовут? Да ты садись, не стесняйся», - добродушно сказал этот человек, знавший по имени многих учителей в своей области и болеющий за образование.
Костя сел на стул. Кадровик спросил: «Где воевал, Костя? Есть ранения, награды?». И, проникнувшись доверием к этому человеку, Костя рассказал, где воевал, что очень соскучился по работе, что готов ехать куда угодно, где он больше всего может пригодиться. Мужчина внимательно слушал рассказ Кости и думал: «Ну как мог рассчитывать Гитлер победить таких людей? Только что пришел с одного фронта и рвется на другой. Ведь столько погибло наших людей, и учителей тоже. Дети в западных областях страны без школ, без учителей, всю войну не учились, и вот такие парни, только что защитившие Родины, будут возрождать образование в нашей стране. Но и у нас в области не хватает учителей, так что направлю его в Тахтинский район, там туго с учителями начальных классов».
Когда Костя закончил свое повествование о прожитых годах, кадровик спросил: «Костя, как ты смотришь на то, чтобы поехать в Тахтинский район. Там сейчас не хватает учителей начальных классов? Поедешь?» Костя попросил: «Расскажите немного о районе, какие там школы, где, чтобы мне ориентироваться. Ведь направление мне районо даст, как я понимаю?». И кадровик поделился своими знаниями о районе, о том, чем в районе занимаются люди, основные отрасли народного хозяйства, о наличии в районе населенных пунктов и школ. Все знал о своей области этот уже долго работающий в этой должности человек. И Косте все стало ясно и понятно. Куда он может попасть, в какую школу. И он согласился на предложение кадровика, получил направление в районо Тахтинского района.
Вечером он стал собираться в дорогу. Приехал он со своим вещмешком, или как его называли, сидором. Там было все его имущество, которым он разжился за годы службы. Пара чистого нательного белья, еще одна гимнастерка, галифе, сапоги. Ну и всякая мелочь – носки, портянки, носовые платки. Соня принесла почти новый костюм мужа. Теперь, после гибели его на войне, он никому не нужен. «Примерь, Костя. Не побрезгуй, тебе он больше нужен. А у меня его моль сожрет». За время службы Костя возмужал, окреп, превратился в крепкого молодого человека, и поэтому костюм Корнея сидел на нем, как будто был куплен на него. Так же подошли две рубашки и ботинки, оставшиеся после мужа у Сони. Она дала брату еще и нижнее белье, выстиранное и отутюженное. Всю войну ждало оно своего хозяина и вот, не пришлось Корнею одеть его.
На следующее утро Костя на попутной машине, американском «Студебеккере», выехал в Тахту по зимнику. К этому времени зимняя дорога по Амуру была хорошо наезжена, укатана, и была единственной возможностью попасть в населенные пункты нижнего Амура. Машины ездили часто, и Косте не составило труда сесть на одну из них. Тем более в солдатской шинели его рады были подвести многие водители. Но он выбрал американский вездеход, возможности которого он хорошо узнал во время службы в армии. Много таких машин доставили американцы на Дальний Восток, чтобы войска Красной Армии помогли им разбить японцев. И вот теперь эти автомобили будут служить на гражданке.
Автомобиль бойко катил по укатанному зимнику. В кабине было тепло, разговорчивый водитель, тоже бывший солдат, постарше Кости лет на десять, рассказывал, как воевал в Подмосковье, как был ранен, потом вернулся в строй как раз к началу боев за Сталинград и вот дошел до Бухареста, а потом его снова по ранению демобилизовали. И как на войне, он стал крутить баранку автомобиля, вернувшись в родные края. Узнав, что Костя родился в Больше-Михайловском, шофер сказал: «Видел я твою родину неделю назад. Я ведь в Комсомольск езжу. Сейчас порожняком, а вот обратно все вожу, продукты в основном. Так что проезжал мимо твоего села. Мимо часто езжу, а вот в селе ни разу не был». И у Кости возникло желание побывать в родном селе. Увидеть родительский дом, где он родился. Но ничего такого он сделать не мог. Да и не знал, стоит ли дом на берегу Амура сейчас.
В Тахте он распрощался с водителем, поблагодарил его, на что тот сказал: «Даст Бог, свидимся». Они крепко пожали друг другу руки и Костя, узнав у проходящего местного жителя, где райисполком, пошел к нему.
Райисполком располагался в длинном деревянном здании, в середине которого был вход. Зайдя внутрь здания, Костя оказался в коридоре, который шел вправо и влево. «Куда идти?» подумал он, но спросить не у кого было. Наконец, из одного кабинета вышла пожилая женщина, и Костя спросил её, как найти отдел образования. Та указала вдоль коридора и назвала: «Третья дверь справа», и открыв дверь, зашла в другой кабинет. Костя подошел к указанной двери и прочитал вывеску «Заведующий отделом образования». Он постучал и, не услышав ответа, толкнул и зашел. В кабинете было две женщины, которые о чем-то громко спорили. Одна из них, та, что была старше, спросила:
- Вы по какому вопросу, товарищ?
Костя, глядя ей в глаза, ответил:
- У меня направление из облОНО, я учитель.
Та женщина, что спросила его, обратилась к другой:
- Хорошо, Анна Михайловна, потом поговорим.
И обращаясь к Косте, сказала:
- Проходите, давайте ваше направление. И разденьтесь, у нас жарко.
Женщина, которую назвали Анной Михайловной, вышла из кабинета, попрощавшись и с начальницей, и с Костей.
Пока Костя снимал свою шинель и ставил свои вещи, она посмотрела его документы – диплом и направление, выписанное в областном отделе образования. И когда Костя сел на стул рядом с небольшим приставным столиком, сказала:
- Так вы учитель начальных классов, так я поняла. Работали до этого в школе?
И Костя в который раз рассказал о своей прошлой работе, о службе в армии. Женщина внимательно его выслушала и спросила:
- Вы холостой? Можете поехать в любое место?
- Да, я холостой. Могу поехать в любую школу.
- Видимо, вы немного забыли то, чему вас учили в училище. Думаю, лучше вам поработать там, где можно поучиться у более старших товарищей. Как вы смотрите, если направим вас в Херпучи, там средняя школа, работает двое хороших, опытных учителей начальных классов, у них можете поучиться на первых порах. Не стесняйтесь, они вам много что могут подсказать. Походите к ним на уроки. Договорились?
- Я согласен. Я действительно кое-что позабыл за 3 года службы. Посмотреть, как ведут уроки опытные учителя, для меня будет полезным.
- Ну, вот и хорошо? Вы где остановились? Транспорт в Херпучи должен быть завтра, так что переночевать придется в Тахте.
Узнав, что Костя пришел в райисполком прямо с машины, она подсказала, где гостиница, и набрала телефон:
- Мария Михайловна, у вас места в гостинице есть? К нам приехал новый учитель, ему надо переночевать.
Костя не слышал, что ответили ей, потому что заведующая районо снова сказала в трубку:
- Очень надо. Найдите место, сейчас он к вам подойдет Его фамилия Щербаков. И положила трубку телефона. Потом продолжила разговор с молодым учителем:
- Вы сейчас устраивайтесь, сходите в столовую, пока она еще работает, и часов в 5 вечера приходите ко мне. К этому времени ваши документы будет готовы. Я не прощаюсь с вами. Всего хорошего.
Костя вышел из кабинета, вполне удовлетворенный и приемом, и направлением в большой Херпучинский прииск, о котором ему рассказал кадровик в Николаевске. Он устроился в гостинице, для него поставили дополнительную раскладушку в одной из комнат, потом сходил в столовую, которую ему подсказала администратор гостиницы, и в назначенное время был в кабинете заведующей районо. Та по-доброму посмотрела на молодого человека, который был ей годен в сыновья, и ей стало горько. Её сынок сложил свою голову еще в 1944 году, пропал без вести в западных областях Белоруссии. Увидеть его она уже не чаяла, и этот молодой учитель наполнил ей сына Сергея.
Снова она попросила его раздеться, и предложила ему выпить с ней чаю и поговорить. Костя охотно согласился, эта женщина напоминала его старшую сестру Соню. Женщина попросила его рассказать, как он воевал и где. Потом сказала о своем горе, о том, что сын пропал без вести и если он убит, она не знает, где его могилка. На глазах женщины блеснули слезы, и она достала платок.
- Ничего, Константин Иванович, пройдет, я расчувствовалась от воспоминаний. Сергею было всего 20 лет, когда он пропал. Вам повезло, вы живой, а вашей маме это приятно ощущать. Не забывайте мать, она очень переживала, когда были на войне. По себе знаю. А сейчас надо будет много сделать, чтобы восстановить все порушенное войной. У нас войны не было, но людей много убило и ранило на войне, для их замены требуется воспитать молодежь. Вот вы и будете этим заниматься, начиная с самых малых и податливых, как глина. Что вы слепите, то из них и получится в дальнейшем. Не забывайте об этом, Костя.
Она так по-матерински, неожиданно даже для себя, назвала Костю только по имени. И какая-то неуловимо теплая связь установилась между заведующий районным отделом народного образования и молодым учителем начальных классов одной из школ района.
Утром Костя нашел, откуда отправляются автомобили с грузами в Херпучи и Оглонги, и вот опять он сидит в кабине такой же машины – Студабеккера, и водитель, уже совсем пожилой мужчина, которого он накануне вечером видел в гостинице, рассказывал о поселке Херпучи, почему-то называя его прииском. Там он живет уже больше 10 лет, из так называемых вербованных, т.е. приехавших на заработки в погоне за «длинным рублем», как он сам выразился. Сейчас работает в золотопробснабе, т.е. системе торговли, которая и осуществляет снабжение населения всеми необходимыми товарами. Вот и сейчас он везет на склады этой снабженческой организации скоропортящиеся продукты.
Выехали они утром, когда еще было темно, но хорошо укатанная дорога (снег выпал уже давно), выхватываемая в свете фар, стелилась под колеса этого высоко-проходимого автомобиля, имеющего три оси с колесами высокого профиля. Водитель хорошо отозвался о качестве американской машины, особенно по сравнению с нашей «полуторкой», или ГАЗ-АА, на которой он работал до этого. Костя слушал речь водителя и иногда задавал вопросы. Его интересовало, как живут и работают в поселке учителя, и водитель, у которого младшая дочь еще училась в школе, охотно делился в основном слухами, так как сам в школе бывал редко. Не до этого, в основном в поездках, особенно когда встанут реки и проложат зимние дороги. Но слухи это были очень позитивные. Многие учителя работают еще с довоенных лет, а одна маленькая ростом, учительница русского языка и литературы, с самого открытия школы, т.е. с 1933 года. Костя слушал и мотал на ус. Особенно его заинтересовало, когда водитель произнес странную фамилию учительницы начальных классов – Странд, которая учила его дочку. До сих та вспоминает, как учительница во время урока делала перерыв для первоклашек и они разминали свои пальцы, приговаривая «Мы писали, мы писали, наши пальчики устали. Мы немного отдохнем, и опять писать начнем». Его дочь так часто делала и дома, что даже он запомнил эту нехитрую речевку. «Так, - подумал Костя – и мне можно так делать во время уроков, когда буду вести их в первом классе».
Когда посветлело, они въехали на дорогу, которая шла уже по Амгуни, по сравнению с широким Амуром намного уже. Деревья на берегах реки были ближе и создавали иллюзию, что машина поехала быстрее. Проехали деревню Князево, как назвал её водитель, расположенную на берегах реки вдоль невысокой сопки и большого озера. Потом была еще одна деревня, Серго-Михайловское, и Костя подумал, что очень много Михайловских на нижнем Амуре. Его родная деревня – Больше-Михайловское, есть Средне и Мало-Михайловские, вот Серго-Михайловское и наверняка есть еще с какой-то другой приставкой.
Наконец показались довольно высокие сопки справа по ходу движения машины, и водитель сказал: «Ну вот, уже почти приехали. Скоро будут Оглонги». И действительно, скоро под сопками у реки, по которой они ехали, показались домишки, но вначале он увидел длинное и высокое здание с трубами, из которых валил черный дым. Водитель, обратив внимание, куда Костя смотрит, сказал:
- Наша электростанция. Ух и прожорливая. Не успевают дрова заготавливать. Действительно, рядом с электростанцией были огромные поленницы дров. Но не поленьев, как Костя привык видеть, а больших бревен, лишь распиленных на толстые чурки с обрубленными ветками.
Студебеккер, натужно ревя, выбрался на берег, на деревенскую дорогу, и покатил по длинной улице. Костя уже знал, что ночь он проведет в доме водителя, тот сам предложил бывшему воину-защитнику кров на ближайшую ночь, поэтому не волновался и не суетился. Он прогулялся недалеко от склада, куда выгружали привезенные ящики с продуктами. Солнце уже шло к закату, и скоро собиралось спрятаться за сопку.
Машину разгрузили, и водитель позвал разминавшего ноги Костю в кабину. Взревел мотор, автомобиль, без груза в кузове, легко покатил по дороге, хорошо укатанной. Промелькнули в заиндевевшем окне кабины последние домики Оглонгов, и машина покатила по лесной дороге, между высокими деревьями, как сказал бы учитель ботаники, смешанного леса, где среди стволов и веток лиственных деревьев были и хвойные. Через какое-то время автомобиль поехал в гору, видимо, для облегчения подъема, дорога была проложена вокруг горы. Мелькнули за окном кресты на засыпанных снегом могилках, водитель пояснил, что это кладбище Оглонгов, в Херпучах есть свое кладбище. Обогнув сопку, машина заехала на перевал, и впереди оказался спуск, а где-то вдалеке одинокие огоньки. «Вот и Херпучи видать», - сказал водитель и улыбнулся. «Считай, дома» - довольным голосом произнес он.
Минут через пятнадцать-двадцать они подъехали к дому. Видимо, увидев фары подъезжающего автомобиля, ка крыльцо вышла жена водителя в наброшенной на плечи старенькой шубейке. Она открыла ворота, и Стубедеккер въехал во двор. Водитель вышел из кабины, поцеловал жену в щеку и сказал:
- Принимай гостя, Ульяна, у нас переночует новый учитель.
Женщина, увидев вылезшего из кабины Костю с солдатской шинели, с сидором и чемоданом, засуетилась и пригласила гостя в дом. Костя зашел и увидел девочку лет 12, которая, видимо, вышла встречать отца и немного растерялась, увидев незнакомого молодого человека.
- Это наша дочь Нина. Школьница, - почему-то добавила женщина, как будто в таком возрасте девочка может заниматься не тем, как учиться в школе. Костя поздоровался.
- Проходите, не стесняйтесь. Раздевайтесь, ставьте свои вещи в комнату, - приветливо щебетала женщина.
Минут через пять в дом зашел водитель.
- Сливал воду в системе охлаждения, а то за ночь замерзнет, - пояснил свою задержку мужчина.
Потом они ужинали, Костя рассказал о своей службе, о войне с японцами. Девочка не сводила с него глаз. Молодой учитель, но уже такой степенный, красивый, черноволосый, рассказывал о том, о чем она никогда не слышала. Как тут не заслушаешься и не залюбуешься. Уже давно хозяйка убрала со стола, но мужчина и его дочь все спрашивали и спрашивали гостя о войне. Им еще не доводилось вот так близко видеть человека, который пришел с войны. Уже несколько бывших защитников Родины вернулись в поселок. Кто-то раненый, а кто-то невредимый, но вот пообщаться с ними ни отцу, ни дочери, не доводилось. И тут такой случай. Вот и засиделись они на кухне за разговорами, пока мать не сказала:
- Утомили своим расспросами гостя, пора ложиться спать. И обращаясь к Косте, сказала:
- Я вам постелила в комнате, ложитесь.
Так закончился день, первый, который он провел в поселке со странным названием Херпучи. И впереди его ждала неизвестность.