назад, Глава 7: Неожиданные друзья: http://www.proza.ru/2017/08/18/369
– Как по-вашему, есть там кто-нибудь? – шёпотом спросила фрекен Снорк.
– Они наверняка спаслись в шлюпках, – сказал Муми-тролль. – Пойдёмте
отсюда! Слишком всё это печально!
– Постойте, – сказал Снифф и соскочил с ходулей. – Вон там что-то
блестит. Наверное, золото...
– Мало тебе гранатов и ящера! – крикнул Снусмумрик. – Пусть лежит!
Но Снифф уже нагнулся и вытащил из песка кинжал с золотой рукояткой,
отделанной бледными опалами, от которых клинок мерцал, как от лунного света.
Снифф поднял свою находку высоко над головой и засмеялся от счастья.
Туве Янссон, «Муми-тролль и комета»
Я не знаю, как вам, а мне хочется закрыть глаза. Бывают такие моменты, когда хочется закрыть глаза, чтобы не видеть, как... Кажется, в такие моменты видится всё яснее.
Но ничего не поделаешь – если уж взялся за сказку, то... потом уже никак нельзя её оставить.
Итак, простите меня, я буду потихоньку рассказывать дальше. Впрочем, может быть, вы и так всё это видите...
...Бобрисэй сидел у реки и ревел. Вся накопившаяся боль и страх выходили теперь слезами.
– Эх!.. Юльца... – видимо, вдруг вспомнил он, и рыдания усилились.
Вот только нашёл он друзей в этом мире и снова потерял их, да ещё вот так. Маленький бобр начинал познавать жизнь.
– Нет, – вдруг сказал он, внезапно прекратив плач. – Этого не может быть. Она не может... С ней не может этого случиться. – И в голосе его звучало не отчаяние, а убеждённость.
Что ж... Мы-то с вами знаем... что это так и есть.
Бобр встал, вытер слёзы и, обернувшись, посмотрел вверх, туда, откуда он несколькими минутами раньше спустился таким необычным образом. Конечно, это было необъяснимо. И он стоял и стоял, смотрел и смотрел вверх. Ни одно дерево не преграждало пути от этого утёса вниз, ни одно из них не давало здесь опоры. Бобрисэй посмотрел на свои лапы, как будто увидел в них что-то новое, и снова сел.
Да. Всё это надо было обдумать.
Вдруг сверху, оттуда, сорвался небольшой камень и поскакал вниз по островерхим и коряжистым кручам вниз, к Бобрисэю. Тот поднял глаза. Какая-то серая тень метнулась в сторону, уходя с открытого места той площадки, откуда только что...
Маленький бобр стронулся с места и, припадая к земле и озираясь по сторонам, снова пошёл к реке, подальше с незащищённой поляны. Где-то там, вверху, наверное, всё ещё смотрели на него кловы.
– Мальта, – бобр вдруг резко остановился и опять посмотрел назад.
Где-то там, среди кловов, оставил он Мальту, который...
– Нички-и-са-а-а! – отчаянно и во весь голос закричал Бобрисэй, и эхо ответило ему, с разных сторон возвращая изменённые на разные голоса звуки. Это была пересечённая долина, где летящий звук часто изменяется до неузнаваемости.
Как бы в ответ на крик по пружинящим ветвям пышной ели прямо над ним пропрыгала белка. Он поднял глаза, но только рыжий хвост блеснул несколько раз в глубине леса, бросаясь то вправо, то влево.
Бобрисэй обернулся посмотреть, откуда она могла появиться, и... прямо перед собой увидел клисса.
Тот широко улыбался.
– Здравствуйте, молодой человек, – приветливым голосом сказал клисс. – Я ищу вас уже второй... нет, третий... а! – я сбился со счёта... В общем, я искал вас.
Бобрисэй повернулся в противоположную сторону и медленно пошёл к реке. Клисс ненавязчиво, чуть поодаль шёл за ним. Тогда Бобрисэй с разбега нырнул в воду и поплыл, куда глядел его нос. В принципе, здесь было всё равно, куда плыть.
Но когда Бобрисэй вынырнул, израсходовав весь воздух, он увидел прямо над собой вровень с ним плывущую лодку, в которой невозмутимо сидел, осторожно двигая веслом, всё тот же клисс. «Ренька Стязан» – было написано на борту.
Бобрисэй вздохнул и нырнул ещё раз. Но эффект был тот же – клисс не отставал от него ни на шаг.
– Что вам нужно от меня? – горестно спросил Бобрисэй, держась на поверхности.
– Спасибо, – ответил клисс, и улыбка его – теперь уже не такая широкая – выглядела очень умной. – Я бы хотел с вами поговорить... Но... не здесь.
– Хорошо, – устало сказал бобрёнок и, чуть подумав, взобрался на лодку.
Они медленно и очень тихо поплыли по одной из проток в сторону от главного пути, всё глубже в лес, где под неожиданно выросшим прямо над головой прогалом виднелся массивный дом, стоявший прямо на протоке. Лодка проплыла в тонкую щель в стене, и клисс причалил внутри одной из комнат сруба, тускло освещённой гнилушками...
Но крик Бобрисэя не прошёл бесследно.
Летящая по ветвям, подобно бенгальскому огню, белка чуть остановилась, прядая пушистыми ушами, и тут же ринулась дальше, стремительно уходя от того места, где находился клисс. Но что-то уже было в ней другое.
И вот, уже далеко на восток от него летящая белка остановилась, на какое-то время совершенно слившись с изгибами и сплетениями сосновых ветвей.
– Ну что? – задал ей вопрос грустный и уже очень знакомый нам голос.
– Я видела его, – ответила белка. – Он летел...
– Да?! – воскликнул вопрошавший голос, преображая интонации в свет.
И Ничкиса появилась меж сосновых ветвей.
Да-да, это Ничкиса, хотя, знаете, я уже не думал, что увижу её. Вы, наверное, улыбаетесь этому моему заявлению – как же, как же, мол, сказочник, и не думал – но я поясню вам это. Понимаете, Ничкиса – такая птица, что, когда она исчезает, ты, конечно, знаешь, что это только на время, но, тем не менее, чувствуешь себя так, как будто это – навсегда. Точно так же, как, когда она рядом с тобой, ты знаешь, что придёт время и она скроется, но совершенно забываешь про это, как будто уже наступила вечность...
Может быть, теперь вы понимаете, как себя чувствовал Бобрисэй, уже давно не видев этой Птицы, да ещё так страшно потеряв нечаянных друзей. Но прежде чем вернуться к нему, хотя бы несколько слов надо сказать о том, где же была Птица. И так всегда и бывает: когда её нет, то всё кажется случайным, тягостно страшным и бесполезным, но, когда она вновь появляется, всё происшедшее, как и многое другое, становится ясным.
И тогда вот этот самый момент, хотя бы на какое-то время, делается началом всего – и настоящего, конечно, и будущего, но также и прошлого. И тогда уже ничто не может воспрепятствовать или удержать взгляд. И тогда мы с чистым светильником проникаем в прошлое...
Ничкиса сидела на поникших ветвях ближайшей ели и плакала. Что ж, на то они и очи, чтобы плакать. Так же, как и мы, видела она, что маленький бобрёнок, не зная, что делает, нырнул в смертельный поток с вкрадчиво тихой водой, называемый Мелкая Камнетура. Но, в отличие от нас, она уже знала, что означал вздох ужаса, который испустили его преследователи. Быра Страшная Докрокил... Ни один, встретившийся с нею в воде, не остался жив. Мало того, страшно было и слишком близко подходить к берегу – никто ведь не мог дать гарантии, что вот сейчас не выскочит она из воды, и не ухватит незадачливого мечтателя, и не утащит к себе, в скалистую глубину жемчужно-чёрной реки с обманчиво тихой водой.
Быра Страшная Докрокил, которая поспевает везде. Она хватает всех приближающихся к ней. Рассказывают, что даже бывали случаи, когда она одновременно хватала двух разных людей в совершенно разных местах.
Но это ещё не всё... Есть ещё Быра Страшная Щкуах, конечно, меньшая по размеру, но поэтому-то более опасная. Как вам сказать... Бывает так, что опасность более серьёзную и потому более заметную миновать легче, чем меньшую и потому как бы сокрытую. Такова была и эта Щкуах. Но о ней... О ней нам, к сожалению, всё-таки придётся говорить, но это будет немного позже.
– Птица, – сказала Ничкисе белка. – Если ты ещё хочешь жить, мы должны уходить... Я жду тебя ещё шестьдесят секунд, – добавила она, увидев, что первые её слова остались без внимания.
Внизу под деревьями всё ещё колебалось разноцветное море клиссов, клаашей, кловов и прочих завсегдатаев «Ширнапрюххи», выскочивших ловить маленького бобрёнка и оторопело остановившихся в двух шагах от реки.
Но Ничкиса оставалась немотствующей и как бы глухой.
– Кгм, – хмыкнула тогда белка. – Если хочешь знать, это может послужить проверкой... Стал он уже лесом или ещё нет... Ну, я имею в виду, бобр. И если ещё нет, то тогда...
– Что? – обернулась к ней птица, сразу же переставши плакать.
– ...То тогда Быра его не заметит – он чужой ей, и она не может его схватить, потому что он из другого мира... – и, увидев, что Птица перестала плакать, белка запрыгала по ветвям, удаляясь от светящейся тёмными изумрудами прогалины над рекой.
– Послушай, но ты-то откуда это знаешь? – радостно восклицала Ничкиса, порхая в ветвяных закоулках вслед за белкой. На лапе у белки позвякивал огрызок цепи, перекушенной Бобрисэем, и Ничкиса легко держалась за ней.
– Я ведь белка, – беззвучно отвечала та, всё быстрее сигая среди сумрачных ветвей, – и я всё ещё умею летать, я – летяга! Ну, а кроме того...
– Что? – уже смеялась Ничкиса, пытаясь её догнать. – Что ты говоришь? Что – кроме того?
– Я ведь белка, – тоже смеясь, отвечала белка. – А мы родственники бобрам... Догоняй!
И Птица всё летела и летела вслед за ней...
Они остановились у склона горы. Это была Противоположная Сторона, где жили теперь все Белки. Что это означало, никто объяснить ей не мог, просто Ничкисе сказали, что это – Противоположная Сторона, и всё. Но я думаю, это имеет какое-то отношение к Тёмной Долине и, вероятно, как-то связано с рекой... Большего сказать пока не могу – я ещё мало об этом знаю.
Но вот что странно – когда у Бобрисэя с Тропкиными прошли только сутки, у Ничкисы с Белками прошли уже трое. Может быть, это как-то связано с важностью событий? Да, много странного в этой стране, что и говорить...
– ...Мы очень разобщены, – говорила Ничкисе Верцка. – И даже я, старшая из всех здешних белок, не могу тебе сказать ничего даже предположительно...
– Да, госпожа, – робко снова произнесла Ничкиса, – я понимаю, но... Может быть, можно послать разведчиков?
Гордая и прекрасная Верцка только улыбнулась. Летяги – кто их поймёт... Наконец она сказала, долго-долго смотревши вдаль:
– Ну, хорошо, маленькая птица... Мы пошлём разведчиков... Но ведь ты понимаешь, что для них это означает почти верную смерть? – и королева белок снова взглянула на Ничкису, а та увидела, что в глазах у Верцки слёзы.
Она не знала, что и сказать.
– Мы очень мало знаем друг о друге, – отведя взор, продолжала говорить прекрасная Верцка. – И... вот, например, зайцы – я не знаю, как живут они теперь... Мы просто скрываемся и ждём.
– И вы знаете, чего ждёте? – спросила Птица, и в этом вопросе не было ни толики иронии.
– Да... – задумчиво и как-то осторожно сказала старая белка. – Все знают это... Все хотят, чтобы вернулись те времена, когда... – она нерешительно помолчала и продолжила. – Когда была Бобритания. Знаешь ли ты, Ничкиса, что это такое?
– Да, – ответила Птица.
Не знаю, как вы, а я удивился. Ну откуда бы ей это знать? И, тем не менее, её ответ был именно таким. Что ж, этой Птице не перестаёшь удивляться.
– ...Только... – медленно продолжала Ничкиса. – Мне кажется, ты видишь, госпожа, что старое вернуть невозможно – ведь так? Я хочу сказать, что его невозможно вернуть само по себе, чтобы было только это старое, каким оно выглядело когда-то, и всё. Оно может вернуться только новым, таким, каким оно было, и таким, каким оно стало – гораздо лучшим, чем можно было бы предположить когда-то... И Бобритания...
Птица замолчала, как будто продолжая слушать звучание тающего в воздухе имени.
– Ты... Вы правы, – сказала Верцка, вдруг называя Птицу на «вы». – Я ещё немного помню, какой была та страна... Но я думаю точно так же – всё возродится гораздо лучше...
Вдруг Верцка схватила Ничкису в объятья и нырнула в узенькое дупло, возле которого они сидели, успев на ходу крикнуть сторожевым:
– Цкажчик, Луцка, тревога!
– ...Вот так бывает всегда, – докончила белка уже в дупле. – Стоит только хотя бы произнести это название, как тут же являются Клоосы – это их край. Ты заметила их? – Ничкиса печально покачала головой. Но белка продолжала, не обращая внимания на её жест. – Ночью нужно беречься не меньше – тогда заступают Воссы и Нлиифы – это больше шпионы, но они могут казнить и сами. Из дневных есть ещё Псанасы, но они летают на той стороне, откуда тебя привела Марцка... – здесь Ничкиса невольно улыбнулась. – А есть ещё Ушронки, но о них я мало знаю, только все говорят, что это ужасно. Всё это – летающие стражники. Ты должна их всех беречься... А однажды кто-то из наших видел где-то над нами даже Дорнока. Это начальник всей воздушной стражи. Только сдаётся мне, что тот бельчонок просто с перепугу принял за Начальника обыкновенного Псанаса...
Белка всё говорила и говорила, и теплота её шубки, тишина уютного дупла и ощущение безопасности так убаюкали усталую птицу, что она наконец уснула.
– Тихонечко просыпайся, – сказала Белка, и Ничкиса тут же открыла глаза. – Вернулись разведчики. Все живы!
Верцка просто светилась радостью, и Ничкиса тоже не смогла не улыбнуться.
– И Клёцка слышала его крик – он жив! – ликующе говорила Белка. – Она даже видела его! И ты представляешь – он звал тебя!.. Стой, подожди!
Но Птица уже выскочила наружу, судорожно оглядываясь по сторонам – где бы могло быть нужное ей направление.
– Постой, постой, так у тебя ничего не получится, – сказала Верцка, выбираясь за ней наружу. – Даже если ты торопишься, всё равно нужно быть осторожным... Что ты хочешь знать?
– Госпожа, ведь ты сказала, что он звал меня, – объяснила Ничкиса, продолжая вертеть головой.
– Ладно, успокойся, – сказала юной птице старая белка. – Если он позвал тебя, то можешь быть уверенной, он тебя увидит – не может быть иначе, никакой зов не остаётся без ответа. А теперь послушай...
Ничкиса перестала вертеться и послушно уселась перед Мудрой Верцкой.
– Твой бобрёнок теперь у одного клисса, все зовут его Сладкий Наречник, он промышляет добычей жемчуга и драгоценных камней из Мелкой Камнетуры. Опасный это промысел, если не сказать – смертельный, но у него как-то получается остаться в живых, и оттого его никто не трогает, даже Красомаха... – при этих словах Верцка осторожно огляделась. – Только я думаю, что не сам он вылавливает жемчуг, на то он и клисс... Ты не знаешь, но в тех краях совершенно перевелись все выхухоли и шиншиллы... Вот так. А теперь нужно ждать сумерек, когда будет смена стражи. Тогда свет ещё есть, но он зыбок и неверен, и это поможет вам... Тебя проводят Клёцка и Марцка, – и старая белка скрылась в своём дупле.
Ничкиса чуть посидела на ветке и хотела уже вернуться в дупло своей покровительницы, но оно было закрыто изнутри... Хотя нет, ей показалось.
В Тёмную долину и все её окраины медленно опускался вечер.
...Бобрисэй был настолько измотан, что тут же свалился спать, прямо в сарайчике для лодки. Клисс постоял рядом, похмыкал и, как-то странно и многозначительно улыбнувшись, вошёл в дом. Наступила ночь.
Утром клисс весело разбудил Бобрисэя:
– Ну что, малыш, очухался немножко?
Бобрисэй сел на небрежно набросанной в углу сарайчика куче камыша, на которой проспал всю ночь, и протёр глаза, недоуменно оглядываясь по сторонам.
Клисс расхохотался:
– Что, не узнаёшь места? Да, брат, задал ты вчера жару... Ну, ладно. Есть-то хочешь?
– Угу, – буркнул бобрёнок, исподлобья глядя на веселящегося рыжего субъекта.
– На вот, держи, – сказал клисс, протягивая что-то Бобрисэю. – Эта штука очень подкрепляет в таких состояниях. Моё изобретение! Я назвал его Прульский Тяник – как, красиво звучит?.. Ну ладно, ешь, я пока пойду, снаряжу лодку, – и он стал возиться с какими-то снастями.
Бобрисэй осторожно надкусил сладко пахнущую пастилку и... тут же умолотил её всю. Клисс, искоса поглядывавший за бобрёнком, опять развеселился:
– Ну что, понравилось моё кушанье? Да! Оно, действительно, уникально!
Бобрисэй неуверенно улыбнулся вслед за ним, а потом вдруг тоже расхохотался. Насмеявшись вволю вместе с задорно вторившим ему маленьким бобром, клисс остановился и задумчиво сказал:
– Что ж... Поедем немножко потрудимся, и потом опять можно будет закусить Прульским Тяником... Хорошо?
– Да, – весело сказал бобрёнок.
И они медленно поплыли по отводной протоке назад к Мелкой Камнетуре. Туда, где водился жемчуг и драгоценные камни.
– Ты знаешь, – сказал Бобрисэю клисс, когда они добрались до места, – я тебе очень благодарен... За Курносого Красавца. Ведь у меня с ним были давние счёты... И ты не смотри на меня, что я тоже клисс... Не всё так просто, понимаешь, малыш, не всё так просто...
Бобрисэй только пожал плечами и развёл лапами – а что он мог сказать? Разве такое уж сложное это дело для настоящего Бобриана?
– Ну ладно, – сказал Наречник. – Вот мы и на месте. Работа у нас такая... Внизу, в глубине, ты увидишь ракушки – их надо доставать наверх и складывать в лодку... Да, я забыл, сначала ты наденешь вот эти очки, – и он показал Бобрисэю странного вида сооруженьице. – Это конструкция моего брата... А иначе ты ничего не увидишь на дне – там слишком темно. Ну вот, пока это всё... Да, ещё одно – я закреплю тебя к лодке страховкой, так что... Ну, это ладно. И ещё одно: увидишь длинную тень – не пугайся и не мечись, а спокойно поднимайся к лодке. Ну как, понял?
– Да, – опять весело ответил бобрёнок. – Я всё понял.
Он не заметил чуть тронувшей загадочную физиономию клисса улыбки.
Чёрная вода охотно приняла его в свои недра. Сначала действительно не было ничего видно. Но чем больше он опускался в холодные и мрачные глубины, тем больше действовали очки, надетые на него Наречником. Конструкция его брата...
Вернулись они поздно вечером. Бобрисэй нашёл восемь ракушек, и во всех них были жемчужины, а в одной даже очень большая. Пока Наречник тихонько двигал вёслами, маленький бобрёнок созерцал их удивительный мерцающий и переливающийся свет. Казалось, что от их сияния стало чуть светлее в этой подлесной полутьме.
– Что это? – восхищённо спросил он клисса, когда они пристали в его сарайчике.
– О-о-о... – протянул тот, привязывая лодку. – Это остатки Древних Даров, малыш... Когда-то их было много. Конечно, они бесценны, но теперь, здесь, их оценили, и все за ними гоняются, но только мы с тобой можем добыть их... Ну пойдём, теперь ужин.
Бобрисэй неохотно отрывался от их созерцания, но воспоминание о Прульском Тянике легко привело его в дом. Там их встретил задумчивый рыжевато-бурый субъект в очках, с взъерошенной на голове и загривке шевелюрой. Он смотрел на вошедших, и видя их, и как бы не видя.
– Познакомься, Бобрисэй, это мой брат, Игорь Непогод, он изобретатель...
– А! – вдруг вскрикнул субъект и, резко отвернувшись, обратился к чертежам, которые лежали перед ним на столе. Он что-то бормотал себе под нос, видимо проводя вычисления.
Наречник пожал плечами и поднялся на второй этаж дома. Жемчужины он унёс с собой. Когда он скрылся из виду, Непогод, чуть обернувшись к Бобрисэю, прошептал:
– Как жаль...
Удивительно было видеть такой взгляд у клисса. Глаза его были полны слёз, и он не утирал их.
– Как жаль, малыш... – ещё раз сказал Непогод и хотел что-то прибавить, но на лестнице показался Наречник, и он опять отвернулся к своим чертежам.
Наречник принёс ещё своих пахучих пастилок. Бобрисэй так был голоден, что умолотил их все, а клисс только улыбался, что-то попивая из кувшинчика. Бобрёнок даже не заметил, что клисс не съел ни одной.
дальше, Глава 9. Жемчуг: http://www.proza.ru/2017/08/19/18