Сантинетта была не виновата. Она как всегда протирала пыль, как вдруг Пратима рассыпался на большие куски, а голова упала на мягкие циновки у ступы и откатилась в угол. Сантинетта испугалась. В храме она была одна. Эхо от шума падающих кусков постепенно затихло под сводами. Где-то на улице пропели петухи, но солнце ещё не взошло, значит, монахи придут позже.
Сантинетта сначала бухнулась на колени, не забыв подобрать подол, прошептала молитву, чтоб святой пощадил её за непреднамеренную оплошность, чтоб не наказали монахи, чтоб не приняли нечаянный поступок за святотатство и не убили. Потом, сетуя на судьбу, она машинально продолжила уборку: смела какую-то засохшую грязь с постамента, сложила на него обломки: спину, осколки живота, руки, ноги. Потом нашла позолоченную голову и, поцеловав её в лоб, поставила её поверх черепков. Всю остальную мелочь сгребла на совок и задумалась: выбрасывать этот мусор или нет? Да и как назвать это мусором? Это ведь с давних времён было предметом поклонения сотен людей. Правда, вид у этого мусора... этих останков был иным. Но что это меняло?
Пратима был воплощением божества, защищающего их деревню от неурожая, ливней, засухи и врагов. Он загонял в силки и капканы диких зверей и предотвращал мор среди домашних. Благодаря ему в деревне рождалось правильное количество мальчиков и девочек, умирало правильное количество стариков и старух. Деревня была зажиточной благодаря ему. И в их долину редко кто мог проникнуть, хотя слава о Пратиме распространялась далеко за окружавшие долину горы, в которой спрятались люди от несчастий и бед.
Паломников пускали в храм только раз в год. А праздник, посвященный всесильному Пратиме, будет через неделю. И что скажут люди? Что Пратима не смог защитить своё воплощение от тряпки уборщицы?
Страх ещё больше охватил Сантинетту, и она, пятясь, пробралась к выходу из храма, приоткрыла дверь и проскользнула в щель.
Примос Сачердоте был сегодня Открывающим врата. Он подошёл к храму, вырубленному в скале, и с удивлением заметил, что огромные створки были неплотно прикрыты:
– Опять эта малолетняя дура забыла их закрыть! – пробурчал Примос и открыл двери. Прошёл сквозь анфиладу притворов и вышел в главный зал. И застыл от ужаса: вместо статуи Пратимы на пьедестале лежала груда черепков. Как в насмешку встающее солнце осветило позолоченную голову, кособоко возвышавшуюся среди обломков. Рядом со ступой виднелась кучка из пыли и более мелких черепков, валялись веник и совок.
Ничего более святотатственного Примос не мог себе даже представить. Он, постоянно наклоняясь почти до пола в поклонах, просеменил к священному месту и замер в страхе. Мелькнула мысль, что Пратима наказал нерадивую уборщицу Сантинетту, превратив её в груду мусора. Но Примос даже усмехнулся: бог добр и не будет делать гадостей, как демоны. А девчонка, наверное, сейчас прячется у себя в хижине под топчаном.
В любом случае нужно собрать конклав для выработки каких-то действий. Примос пробрался через узкую дверцу за ступой в комнату священников, подошёл к слуховой трубке и произнёс формулу немедленного сбора всех пятерых служителей.
Первым прибежал самый молодой Квинтос Прете. Он чуть не упал от увиденного, но Примос указал ему на приличествующее место, и тот, согнувшись и не поднимая глаз на то, что осталось от Пратимы, сел, поджав ноги, на свою циновку и начал шептать молитвы.
Сонный Секондос Сачердоте даже не взглянул в сторону Пратимы. Он просто сел и задремал. Он был самым больным из всех священников, и ему доставалась только малая толика всех забот храма. Примос подозревал, что он симулирует, но Секондос всегда был на стороне Примоса в различных вопросах веры, поэтому Примос в своё время назначил его своим заместителем. Чтоб не мешался под ногами.
Квартос Прете и прибежавший следом Терцос Сачердоте сразу увидели разбитого идола и подняли было вопли. Но Примос их остановил жестом, а потом, дождавшись, пока те усядутся, сказал:
– Братья. Я увидел это первым. И у меня было время подумать, что нам делать. Через неделю начнётся праздник Пришествия Пратимы, а наша святыня разрушена. Я осмотрел обломки и надеюсь, что из них можно собрать статую заново.
– Для этого нужен скульптор. А где у нас скульптор?
– А что написано в летописях о создании Пратимы? Я имею в виду не общепринятое явление в храм божества и его завет в виде идола.
– Я помню смутно эти записи. Кажется, статую создал знаменитый скульптор Сангатараш...
– Разве это не легенда?
– Да какая разница! – возмутился Примос. – Главное не в том, кто его изваял, а кто его восстановит. И восстановит быстро. Были ли потомки у Сангатараша? Такие, кто продолжает заниматься архитектурой и скульптурой?
– У нас в деревне таких нет. И откуда им взяться?
– Мне вспомнилось, что его каким-то очень отдалённым родственником является Кумхар... – начал было Квинтос.
– Что? Горшечник? Не говори ереси!
– Сейчас нужны любые сумасбродные предложения, – одёрнул Примос Квартоса. – Оттолкнув хотя бы одно их них, мы рискуем остаться с грудой черепков! Это будущее мне не нравится. Предлагайте своё. Чужое успеем обсудить.
…Как оказалось, идея позвать горшечника была самой многообещающей. Можно, конечно, вызвать столичного скульптора или даже нарисовать икону, наподобие христианских. Можно просто насадить голову идола на крест и искусно задрапировать отсутствующее тело богатыми тканями. Но это требовало времени или отказа от традиций. Тем более, что подмену священного изваяния можно было легко обнаружить. В конце концов и разбитый Пратима был создан из простой глины. Просто позолочен и раскрашен иначе, чем горшки. И за Кумхаром послали автора идеи – Квинтоса. Тем более что он был ещё и самым молодым. Терцоса послали отыскать Сантинетту, успокоить её, пригрозить и заставить держать язык на привязи.
Примос встретил Кумхара в первом притворе и поведал о страшной тайне, которую доверят горшечнику. И если он кому-то о ней проболтается, то Пратима накажет его семью и потомков до седьмого колена всевозможными бедствиями
Гончар, когда вошёл в главный зал и увидел на ступе непотребство, только присвистнул и произнёс молитву типа «Помилуй меня и оставь зрячим!»
– Да, – горестно произнёс Примос, – случилось страшное несчастье. И если мы не сможем восстановить изваяние, нашу деревню постигнет страшная кара. И спасение деревни, а значит, её жителей, твоей семьи и самого храма теперь в руках твоих, Кумхар. Ты знаешь, что твои руки не достойны касаться даже ступы, на которой стояло наше божество. Но сейчас важно, чтоб воплощение бога было восстановлено. А мы, священники, возьмём на себя этот твой грех!
Сидевшие на циновках монахи закивали головами и произнесли прискорбными голосами «Да! И спаси нас Пратима!» Только Секондос не поднял головы и только похрапывал.
Гончар осторожно снял обломки со ступы, разложил их на полу в особом порядке. Покрутил в руках и голову. А потом заявил, что может восстановить изваяние. Это можно сделать быстрее, чем лепить нового идола. По счастью, обломки были крупными, и их легко склеить. А вместо недостающих частей можно вставить осколки от горшков.
– Ты не особенно тут зарывайся. Эти горшечные осколки сначала мы должны осветить. Иначе Пратима обидится и пошлёт на нас беды.
– Не волнуйся, досточтимый Примос! – заверил Кумхар. – Все инструменты и клей, и глину я сначала принесу сюда, и вы это освятите. Возможно, остались ещё и мелкие части?
– Посмотри на эту кучку мусора. Это всё, что осталось от Сантинетты, которая, как мы полагаем, и совершила это преступление против бога, и была наказана.
Гончар покопался в мусоре, достал несколько мелких обломков. Потом удивился чему-то, увиденному среди пыли.
– Похоже, что Сантинетта во время наказания опорожнила кишку. Но это произошло очень давно.
– С чего ты это взял?
– В этой кучке – окаменевшие человеческие экскременты. И в них что-то напоминающее овсяные зёрна и вишнёвые косточки...
Монахи опешили, переглянулись, но виду не подали.
– Займись своим делом. Сам знаешь, что праздник будет через неделю. И к этому времени идол должен быть восстановлен. Иначе ты сам станешь идолом!
– Не волнуйся, досточтимый Примос. Я всё сделаю сегодня же. Клей будет сохнуть два дня. После этого я посажу голову на плечи статуи. И через два дня можно будет закрасить места склеек. Нужны краски. У вас они есть? Такие же? Хорошо, что голова почти не повреждена, – Кумхар заглянул в неё и присвистнул. – А там лежит свиток...
– Где? – разволновался Примос. – Не лезь в святую голову Пратимы своими грешными лапами! А то мы и впятером не сможем замолить твой грех! Отдай!
Горшечник осторожно передал голову идола в руки монаха. Тот заглянул во внутрь и увидел футляр, в который обычно вкладывают свитки. Трое из четверых священников тут же вскочили и окружили Примоса. Только Секондосу до этого не было дела: он посапывал на свой циновке.
Священник достал футляр, открыл крышку и вынул свиток. Он был изготовлен из пальмового папируса и хорошо сохранился. Видно, атмосфера в голове Пратимы была щадящей для хранящихся в ней рукописей.
Примос осторожно развернул свиток и прочёл те несколько строк, начертанных на папирусе. Язык был понятным, священник с лёгкостью перевёл:
«Во славу Пратимы всемогущего сию статую создал раб Сангатараш. Да пусть это изваяние будет стоять века. Да пусть ему и тому, что внутри, молятся истово. Да пусть всем Пратима пошлёт удачу и благоденствие!»
– Значит, летописи не врали! Скульптором, который создал это великое произведение искусства, воплотившее в себя Пратиму, был великий Сангатараш, построивший и наш храм! – воскликнул Квартос Прете.
Но Примос почесал голову и произнёс: – Как он посмел поместить в голову божества это возмутительное письмо?
– А почему возмутительное? Оно ведь полно самых хороших пожеланий! – но Примос зло взглянул на глупого Квинтоса и промолвил:
– Горшечник! Я думаю, что тебе нужно немедленно идти за инструментами и материалами!
Кумхар был догадливым человеком. Он чуть ли не бегом побежал вон из храма. А Примусу показалось, что совсем не рвение гнало гончара. Он заметил, что горшечник еле сдерживался от смеха.
Как только шаги Кумхара затихли, Примос указал монахам на циновки.
– Мы должны обсудить одну вещь, – сказал он, когда четверо уселись, а сидящий Секондос открыл глаз. – Я понял тайный смысл послания Сангатараша. В летописи нет ничего о том, как был вознаграждён зодчий за свои труды?
– В летописи написано, что он нарушил какой-то обет. Скульптор понёс епитимью и создал эту скульптуру. И после этого, вполне награждённый осознанием приобщения к священному, удалился из наших краёв. Он создал за пределами нашей долины несколько храмов и дворцов, множество скульптур, но в нашу обитель больше не возвращался.
Примос надолго задумался. Он вертел футляр со свитком в руках, как бы не зная, что с ним делать.
– Это послание нужно вложить обратно в голову, – вдруг произнёс Секондос и закрыл глаз.
– Конечно, – поддержал его Терцос. – Послание столько времени лежало в священном месте, что пропиталось святостью и молитвами.
– Точно! А я об этом и не подумал! – рассмеялся Квинтос.
– Может быть, – задумчиво произнёс Примос. – Но тогда получается, что экскременты, которые лежали внутри статуи, тоже стали священными. Сколько людей за эти два столетия молились... – Примос поперхнулся.
Монахи испуганно молчали.
– Но главное: эти мольбы нам помогали! Значит, всё то, что было внутри статуи, вложено туда самим Пратимой и имеет свой сакральный смысл!
Гончар справился с работой прекрасно. Статуя была склеена так искусно, что даже трещин не видно. Особенно когда тело идола вновь покрыли красками. Перед тем, как ставить на место голову, к Кумхару подошёл Примос и отдал горшечнику футляр с посланием великого Сангатараша и ещё что-то в особой красивой полированной коробочке сандалового дерева. И приказал всё это положить в чрево идола. Потом, чтоб не мешать горшечнику завершить работу, удалился в келью монахов, потому что настало время молитв.
Кумхар через отверстие на месте головы осторожно опустил на дно полой статуи коробочку, а футляр с посланием Сангатараша, куда добавил и своё, вложил в голову идола. Перед тем, как начать прилаживать вместилище благих мыслей Пратимы на плечи, гончар сделал и свой вклад в работу знаменитого своего предка. Семейные легенды говорили о том, что зачинателем их рода горшечников был сам Сангатараш, который переспал с одной из девушек деревни...
Голова удачно стала на своё место. Клей взялся намертво.
Паломники и жители деревни, которым запрещалось под предлогом подготовки к празднику появляться в храме до святого дня, отметили во время празднования, что лик Пратимы в этот раз выглядел очень довольным, что обещало счастье и благоденствие. Праздник продолжался три дня; было произнесено такое количество молитв, что Примос даже засомневался: не будут ли они назойливыми для святых ушей Пратима?
Да. Ещё Квинтос, который красил шею идола, пожаловался, что от статуи какое-то время шёл странный неприличный запах. Но к началу праздника всё выветрилось.
Август 2017