На экране системы внешнего обзора я видел все эволюции космолета. Он медленно отвалил от станции, развернулся по курсу и включил разгонные двигатели. Стрессы, которые терзали меня в последнее время, позади. Спешить больше некуда. Впереди миниморум полгода скучного томительного ожидания.
Я остался один на чужой безжизненной планете в гордом одиночестве. Что мне остается делать? Наивный вопрос. Выполнять свой долг. Но вначале отдают долг другим… Я достал из сумки, выполненный маслом, образ Георгия, поставил на возвышение перед пультом, извлек из коробки свечу и водрузил перед нашим, как принято считать, покровителем.
Долг, конечно, символический. Пусть в этом обряде есть что-то наивное, языческое, но лучше, пока, не придумали. И, вряд ли, придумают. Потому что он идет от корней, от наших предков. Мы верим, что пламя свечи согревает душу космонавта. Того, которого по воле судьбы уже нет среди нас. Это очень маленькая толика того, что живые могут дать мертвым. Память.. Вечная память космонавту, оператору станции транзитного обслуживания…
С минуту я глядел на пламя свечи бездумно. Сегодня вечер воспоминаний, но мне о нем нечего вспомнить. Я его не знал и никогда не видел. Пусть наше символическое рукопожатие встретится там, в космосе. Я удобно устроился в кресле и, глядя на свечу, настроил свои мысли на…смерть.
Смерть в космосе – явление сравнительно частое. Почему, сравнительно? Если принять во внимание процентное соотношение людей, которые ушли из жизни преждевременно на Земле и в космосе, то получится итог, способный повергнуть в ужас кого угодно. Приблизительно, один к трем. Это означает, что на Земле за год из ста человек умирают или погибают – десять, а в космосе – тридцать! За такую мрачную статистику человечество заслуживает быть преданным анафеме. На первый взгляд, обоснованно. Моральные, нравственные и прочие каноны, разумеется, ратуют за то, чтобы прекратить сознательное истребление рода людского. Прекратить современное варварство!
Оговорюсь сразу, я согласен во всем и со всеми. Кроме одного. Космос – передний край человеческой деятельности по освоению стихии. Той стихии, которая нужна, крайне необходима человеку в будущем. И делать это следует сейчас, потом будет поздно. Потому я уверен: нынешние жертвы, принесенные во имя будущего, оправданы.
Возможно, я чего-то не понимаю. Возможно, мое мировоззрение, моя индивидуальность грешат излишним пафосом, спорить не берусь. Позволю себе обратиться к такой аналогии: коль скоро люди миллионами уничтожали друг друга в кровопролитных и жестоких войнах, ханжески прикрываясь интересами нации, государства и будущего, могу я добровольно положить на алтарь человечества свою жизнь? Во имя истинно благих целей?
Не рискну назвать подобные проявления души романтикой. Допускаю ее приоритет на самом начальном этапе. Дальше романтика рассеивается, как утренний туман. Романтик – это всего-навсего мечтатель, который видит восход солнца и любуется им из окна своей квартиры. Предположим, романтизм повлечет его на поиски источника света. И что же? Он не достигнет края земли, не вынесет трудностей длительного пути. Не хватит сил, выдержки, умения. Романтизм, безусловно, как свойство души, является изначальным условием поиска, но этого явно мало.
Чтобы положить конец дискуссии, согласен на эксперимент. Мне потребуется шесть минут. Всего за шесть минут берусь излечить любого романтика от его наивных заблуждений. Первые две минуты – тело разрывается на части от внутреннего давления; вторые – глаза вылезают из орбит от неимоверных перегрузок; третьи – баня в собственном соку во время прогулки в тяжелом разведывательном скафандре. Вот и все. С одной лишь поправкой: такого рода романтизм астронавт испытывает не шесть минут, а добрую половину своей жизни. Много ли романтики в моей профессии?
Естественен контраргумент. Какого черта, чего ради, я терплю все эти мучения? Попытаюсь объяснить. Когда я учился в школе, в голове у меня засела такая блажь: очень сожалел, что не родился во времена Магеллана, Кука, Крузенштерна…Откуда она взялась, на какой почве произросла? Хотел, чтобы кто-нибудь из них взял меня с собой в плавание. Блажь и фантастика. Я воспринимал историческую героику соответственно уровню наивности детского романтизма. Мне хотелось стоять рядом с ними по одной общеизвестной причине: я знал конечный результат. Знал, что они станут героями, их имена сохранят для потомков легенды об их подвигах. Ими будет гордиться все человечество. Честолюбие – вот главный источник наивного романтизма. Видится то, что красиво и заманчиво, но в тени остается наиболее важная сторона: возвращались единицы, а гибли тысячи. Тонули в океане, умирали от мучительных болезней, отравленных стрел, от голода, от жажды.
Не так уж трудно понять легкомыслие молодых романтиков. Хочется погреться в лучах славы, постоять не пьедестале почета. Разве это плохо? На начальной стадии становления человека, как личности, это естественно. К счастью, со временем наивные увлечения проходят, романтизм сменяется более реальным подходом к действительности. Я это понял, когда усложнил проблему, подошел к ней в несколько иной плоскости. Меня заинтересовала пружина, силы, которые побуждают человека бросаться в неведомое. Я допускал, что при этом могут иметь место корысть, личные интересы, элементы авантюризма, честолюбивые замыслы и тому подобное. Но уже тогда стал догадываться – не это главное. Люди раньше понимали и сейчас понимают, что никакие богатства, титулы и слава не могут посмертно окупить такую ценность, как жизнь. Почему, несмотря ни на что, упорно шли на смертельный риск? Может быть, азарт первооткрывателя не дает человеку покоя?
Руал Амудсен и Фритьоф Нансен готовились покорить Арктику. Суровую, неподвластную тогда человеку, стихию. Тренировали дух и тело на самых высоких уровнях напряжения. Риск и тяга к открытиям приобрели разумное начало. Чтобы покорить стихию, необходимо знать ее капризы, уметь их преодолевать и быть готовым к действиям в экстремальных условиях. И когда где-то что-то получается не так, значит, эти качества не были доведены до нужной кондиции. Я вплотную подошел к сущности понятия «профессионализм».
Луи Пастер сознательно ввел в свой организм сыворотку из микробов страшной болезни. Акт отчаяния? Глубоко осмысленный поступок, основанный на чувстве профессионального долга. Он, как медик, лучше других понимал острую необходимость обеспечения людей вакциной против неизлечимой болезни. Выплыло еще одно понятие – «долг». Все стало на свои места: азарт первооткрывателя, профессионализм, долг. Вот она, искомая пружина! Ответ, казалось, был найден. Почти, найден. Но возникло новое препятствие, очередной перечень «почему»? Почему Луи Пастер? Почему Магеллан, Нансен, Колумб, Амудсен, Крузенштерн? Почему не кто-то другой? Случайное совпадение или глупая ирония теории неопределенных событий? Ведь, в соответствии с ней, конкретный человек, личность при всем этом не играет никакой роли. Так ли на самом деле?
Когда я сформировался, как астронавт, неожиданно, понял: в человеке должно быть нечто свое, индивидуальное, данное ему от природы. Повышенное, обостренное чувство чего-либо. Это самое главное условие, это и есть та искомая пружина. Я назвал ее предназначением. Предназначение гармонично сочетает в себе все то, о чем шла речь.
При помощи найденного рецепта, я попытался построить формулу своей жизни и убедился в правомерности своего скромного открытия. В частности, применительно к моей особе, эта формула выглядит так: область риска, связанная с азартом первооткрывателя – космос; профессия – астронавт; долг – прокладывать дорогу в будущее. Все вместе – моя работа. Космос – мое предназначение и потому, приведенную статистику, считаю для себя приемлемой.
Да, смерть в космосе – явление сравнительно частое. Всеми возможными способами специалисты стремятся изменить показатели статистики в лучшую сторону. К сожалению, таких способов, пока, не так уж много. Например, самые эффективные медицинские препараты в космосе практически бесполезны. К полетам допускают людей с отменным здоровьем, прекрасными физическими данными и высокой профессиональной подготовкой. При таких условиях естественная смерть в космосе встречается исключительно редко. Редко, но все же, встречается. А вот, что касается самоубийства, то с таким фактом я столкнулся в своей практике впервые. Впрочем, впервые я столкнулся и с тем, что мне придется работать один на один с врагом. Сколько таких «впервые» мне еще предстоит преодолеть?
Свеча догорела до половины. Сегодня вечер воспоминаний. Так или иначе, я коснулся проблемы смерти в космосе. Георгий смотрит на меня с немым укором. Он предпочитает оказывать покровительство живым. Мертвые в защите от коварных сюрпризов стихии не нуждаются. Они ни в чем не нуждаются. По нравственному счету, память касается больше живых, чем мертвых. Память – это моральный долг живых перед мертвыми. Мрачные мысли, мрачная статистика… И, вряд ли, в этом повинен космос.
Дело в том, что полеты на освоенных трассах, таких как Земля-Марс и обратно, относительно безопасны. Риск есть, не без того, но он находится в прямой зависимости от уровня подготовки экипажа. Он достаточно высок. Потому на освоенных трассах за последние пять лет не было ни одного случая со смертельным исходом. Статистика свидетельствует в пользу космоса.
По-иному она выглядит на фоне полетов и высадке десантов на другие планеты. Особую сложность представляют операции по дальней разведке. Без преувеличений можно утверждать, что такие полеты с самого начала и до конца есть сплошное чрезвычайное происшествие. На автоматику и ЭВМ полагаться нельзя. Космос бесконечно щедр на всякого рода выдумки, далекие от того, что может вообразить человек. Никакая программа, составленная коллективным разумом земных мудрецов, не в состоянии охватить и миллионной доли того, на какие коварные сюрпризы способен космос.
Трудно поверить, но человеческий фактор в нестандартных ситуациях превосходит машину. Машина не способна преодолеть барьер, предписанный логическими схемами. Загадки космоса для нее, примерно, то же, что для волка красные флажки. Человеческий мозг можно научить мыслить парадоксами. Тренированный астронавт за мгновенье проанализирует то, что машине, образно говоря, покажется сущей чепухой. Правда, тестирование, как называют астронавты, на «эффект дурака», проходят немногие. Мне повезло. В прямом и в переносном смысле. Без малого четыре года я был бессменным участником операций по дальней разведке. Первый раз в качестве пилота в составе экипажа, второй – командиром группы исследователей.
Два года назад нам было приказано вылететь в район планеты Теллус на поиски экспедиции, которая, по всем признакам, пропала без вести. Обломки посадочного модуля мы обнаружили на поверхности планеты. Транспортный блок исчез неизвестно куда. Очевидно, сошел с орбиты и утонул в космической пучине. Шесть человек экипажа и девять исследователей составили полугодовую статистику за один прием.
Нам повезло, мы уцелели. Собрали, какую можно было информацию, и вернулись на Землю с отчетом. Мне, пока, везло больше других. Конечно, везло. Четыре года в операциях и ни одного срыва. Тем более, странно, что меня, вдруг, сюда, на станцию. За что скинули за борт? Теперь ясно, не было выбора. Терпи, не юродствуй перед лицом памяти товарища.
Почему он застрелился? Причин может быть много. Та, которая вынудила его принять непоправимое решение, одна. Почему, одна? Не обязательно. Комплекс угнетенной личности возникает не сразу. К тому подталкивают обстоятельства. Истина общеизвестная, но конечным пределом всегда является то, что называют последней каплей. Была у него семья? Если да, то трагедия усугубляется. Просто удача, что я не удосужился связать себя семейными обязательствами. Тем более, сейчас, когда я здесь. Иначе все мысли, душа были бы там, на Земле. В большом космосе нет возможности предаваться сантиментам. Все время в напряжении. На станции я, наверное, сошел бы с ума. К счастью, меня с Землей не связывают никакие родственные узы. Звучит парадоксально. Так может рассуждать только ненормальный. При других обстоятельствах – да. А я, увы, самый нормальный человек.
Хотел бы я иметь семью? Чисто теоретически я такую возможность имел - последние три месяца просиживал штаны в управлении. Исполнял обязанности помощника начальника штаба по планированию разведывательных операций. Грешным делом, по пути на станцию в качестве пассажира, подумал, что кому-то понадобилось мое место. Для карьеры чиновника перспективы завидные. Меня они не привлекали. Каждый месяц я подавал рапорт о переводе на практическую работу. Начальник штаба мне упорно отказывал. Похоже, готовил в моем лице себе замену. Вместо перевода мне присвоили звание капитана 3-го ранга и вручили большую звезду. В армейском табеле о рангах это соответствует воинскому званию – майор.
Коллеги шутили, что я окончательно созрел, как жених. Одна только форма старшего офицера способна покорить красавицу на любой вкус. Что, правда, то, правда. Офицерская форма астронавтов ослепляет обилием золота и серебра. К слову, астронавты, находясь на Земле, надевают ее при крайней необходимости. Например, в торжественных случаях, когда не избежать официальных приемов. В остальное время предпочитают носить скромную спецодежду. Чувствовать себя павлином среди серых воробьев просто невыносимо. Начальство ворчит, но мирится с этими маленькими капризами. Да и нарушение не столь уж существенно. Астронавт на Земле долго не задерживается. Так что злоупотреблять звездными перышками на предмет покорения женских сердец астронавтам просто некогда. Хотел бы я иметь семью?
На Земле и мысли земные. Хотеть можно, но можно ли себе такое позволить? На этот счет я имею свои личные, довольно категоричные суждения. Супругам нельзя разлучаться надолго. Дети должны постоянно видеть отца, ощущать его авторитет и заботу. Единственная нить, которая связывает астронавта с семьей – денежный аттестат. Достаточно ли прочен такой сертификат любви? Вряд ли. К тому же, человек со времен Отелло и Дездемоны нисколько в этом отношении не изменился. Обратное могут утверждать только лицемер и ханжа.
Таковы очень кратко мои принципы. Следует ли из них, что астронавту вообще не следует создавать семью? Это личное дело каждого. В конце концов, астронавтов списывают в достаточно приемлемом для семейной жизни возрасте. К чему лишние разговоры. Нет семьи, нет проблемы.
Свеча догорела. Вечер воспоминаний подошел к концу. Лик Георгия потускнел. Под глазами легли синие тени, резче обозначились скорбные морщины. Все беды, горести и страдания людские приходится выносить ему на своих плечах. Покровитель астронавтов… Спасибо тебе за то, что терпеливо сносишь наши жалобы и стоны, позволяешь поплакаться себе в жилетку. Астронавты, как и все люди, тоже иногда скулят, как беспомощные щенки. Разница в том, что они предпочитают делать это тогда, когда рядом никого нет. Прости, если невольно позволил себе некую дерзость. Вечная память космонавту…
Я вышел из рубки. Теперь можно основательно заняться осмотром моего личного хозяйства. Моего? Какое оно, к черту, мое, если заперто от меня самого изнутри и снаружи! Ни войти, ни выйти. Как средневековый каторжник, прикованный к галере. Сиди, греби и ни о чем не думай. Обязанности? Они до смешного примитивны. По крайней мере, для специалиста моего уровня. Это не пустые слова. Длительное пребывание на станции грозит мне полной или частичной потерей квалификации. Отряд астронавтов-разведчиков составляют всего сто пятьдесят человек. Подготовка такого астронавта обходится государству очень и очень дорого. Это и смущало меня при попытке решить вопрос, за что списали. Сказалось трехмесячное пребывание на Земле. Я стал мыслить в рамках логических схем.
Естественно, что в первую очередь я решил начать осмотр с холодильной камеры. С места, где по моей версии, произошла трагедия. Прямое назначение холодильной камеры на станции состоит в самом ее названии: место для хранения, примерно, годового запаса продуктов. Камера была заставлена рядами ящиков, откуда виднелись этикетки с соками, мясными, рыбными и прочими консервами длительного хранения. Для меня, в данный момент, они интереса не представляли. Посредине оставался узкий коридор, в который едва можно было протиснуться боком.
Я застыл в недоумении: никаких признаков пребывания человека за последние несколько недель. Ни живого, ни мертвого. Астронавт, разумеется, не сыщик. Однако наметанный глаз моментально фиксирует все отклонения от нормы. Допустим, место трагедии заставлено ящиками после того, как уполномоченный запер меня в рубке. Где следы столь бурной деятельности? Повсюду лежит нетронутая пыль. В камеру никто не входил и ни к чему не прикасался. Пыль… На Земле она воспринимается буквально. Провел пальцем и на поверхности предмета остается явно видимый след. В космосе пыль особого свойства. Она не ложится слоями. Покрывает все вокруг едва видимой пленкой, подобно слегка нанесенному на мебель лаку. Это, так называемая, полимерная пыль. Пыльная пленка легко разрушается от колебаний воздуха при движении человека. В камере пыль покоилась в своем первозданном состоянии.
Вечер воспоминаний закончился, начался день новых загадок. Я обошел все каюты подряд, хотя давно убедился, что это ничего не даст. Повсюду первозданная пыль. Прямо, наваждение какое-то. Спокойно, без паники. Его могли снять со станции раньше. Кто? Рейсовый космолет обратно идет по другой трассе. Заправщик станционных танкеров? У них жилой отсек рассчитан на трех членов экипажа. Заправщик физически не может принять на борт ни одного лишнего человека.
Вся информация о полетах кораблей аварийно-спасательной службы, медицинского и других ведомств проходит через наш штаб. Кроме аппаратов военного назначения. Его мог снять патрульный космолет, который нес боевое дежурство в этом районе. У них на борту есть врач и уполномоченный со спецпропуском.
Новая версия слегка притупила мою тревогу. Честно говоря, я уже не верил ни в самоубийство оператора, ни в его мнимую болезнь. Что-то здесь не так. Интуиция подсказывала, что мои первоначальные, еще не осознанные догадки, более близки к истине, нежели логически построенные версии. Был ли оператор на станции вообще? Это можно проверить по документации.
Я мигом вернулся в рубку, внимательно осмотрел все, к чему мог прикасаться оператор. Что за чертовщина? Мне почудилось, будто Георгий виновато отвел взгляд в сторону. Словно что-то знал, но не имел реальной возможности посвятить меня в свою тайну. Началось! Для полного счастья явно не хватает, чтобы он со мной заговорил. Где журналы? Журнал донесений у меня изъяли. Черт с ним! Журнал регламентных работ? Есть!
Мои глаза полезли на лоб. Верить или не верить? Я мельком, почти с ужасом, глянул на Георгия. Его взгляд по-прежнему был устремлен в сторону. Как все это понимать? Журнал регламентных работ был заполнен вплоть до моего прибытия на станцию! Оператор-призрак?! Не зря ходили слухи, что здесь происходит нечто странное. Судя по журналу, он лично передал мне все технически исправное оборудование станции! Оператор-призрак? Как бы, не так! Вот почему уполномоченный артачился с таким усердием. Выводил меня из себя, чтобы я без проблем подмахнул акт сдачи-приема. Что я по святой наивности и сделал! Не было здесь оператора. Он удрал! Удрал на патрульном космолете, который прислал за ним его сановный родитель. Был ли он здесь вообще?
Журнал совместных профилактических работ. Есть! Выход в открытый космос с марсианином чертями не прикроешь. Так и есть. Стоят две подписи. Два месяца назад он еще был на станции, мерзавец! Фамилия? Слишком многого хочешь. Липа! Станет дезертир рисовать тебе свой автограф. Закорючка пустая, для формальности.
Я вопросительно поглядел на Георгия. Он печально смотрел мне прямо в глаза. Мы поняли друг друга без слов. Бывает, брат. Мы его отпевали, как родного, распустили слюни, а он оказался последним подонком. Сымитировал, гад себе стаж практической работы в космосе и теперь обоснуется в штабе. А там – цепляй на себя звезды, пока не надоест! Так вот кому понадобилось мое место! И такая дрянь прикроет свою грязную душу формой астронавта! Да что там, форма! Пропади она пропадом! Разве дело в ней? Дело в том, что меня пожизненно заключили в замок… Иф! Да, именно, так! И, вряд ли, моя судьба будет иметь такое продолжение, как у Эдмона Дантеса! Графа Монте-Кристо из меня не выйдет!
И что мне остается делать? Выполнять чужие обязанности? Даю сигнал общей тревоги на Землю! Пусть слетаются коршуны, а родитель этого подонка расхлебывает кашу, которую они оба заварили! Не горячись. Что толку? Прямая дорога в дурдом.
Попытаться выйти на связь с начальником штаба? Его, наверняка, уже проводили на пенсию. Они очень трогательно позаботились о том, чтобы замести все следы. Продуктов завезли на целый год. Убеждены, что за это время я непременно сдвинусь. Моя задача, лишить их такого удовольствия. Завтра приступаю к тренировкам. Не на словах, на деле.
Лик Георгия посветлел. Мое решение пришлось ему по душе. Точно, брат, слово астронавта. Хотя, погоди… Продолжая машинально смотреть в журнал, я только сейчас осмыслил дату, которая стояла перед глазами. Сегодня третье августа, а он расписался четвертого июня. Завтра день совместных профилактических работ! Вот так открытие! С корабля на бал! Выход в открытый космос с марсианином, моим врагом! Скоро автомат подключит телефон внутренней связи.
Словно прочитав мои мысли, застрекотал зуммер телефона. Я взял трубку.
- Хэлло!- раздался мягкий, чуть хрипловатый баритон.- С прибытием на станцию, коллега! Завтра аврал!
- Буду готов точно по графику,- коротко произнес я, и положил трубку на рычаг.
Разговаривать с врагом по телефону мне не приходилось ни разу. Встречаться, да. Астронавты с Марса часто бывают на Земле, как и наши на Марсе. Никуда не денешься, специфика работы. Ничего вражеского я в них не узрел. Обыкновенные симпатичные парни. Скорее всего, сказывается то, что астронавта сложно напичкать ядом пропаганды. Космос начисто отрицает ложь и лицемерие. Стихия одинаково требовательна ко всем. Самостоятельность и творчество вырабатываются у астронавтов непроизвольно, независимо от того, родились ли они под флагом Фюрера, или под знаменем Хозяина. И, если волею судеб, мы оказались по разные стороны баррикад, нашей вины в том нет. По крайней мере, любому из них я с чистым сердцем пожал бы руку. А всяким земным барбосам, особистам, уполномоченным и прочей мерзости с удовольствием проломил бы башку. По телефону этого не скажешь. Контрольная аппаратура бдит круглые сутки. На завтра тренировка отменяется. Надо хорошо подготовиться к встрече. Откуда мне знать, что он за птица? То-то же. Будь готов ко всему. Древние советовали: надейся на лучшее, готовься к худшему. Что ни день, то новый поворот. Почти, как в большом космосе. Скучать, пока, не приходится. Оружие брать? По инструкции нельзя. А кто их выполняет здесь? Особист, беседуя со мной, вслух говорил, нельзя, а сам в это время недвусмысленно подмигивал. Не про нас, мол, писано. Ты меня, надеюсь, понимаешь? Еще бы! Кому рассказать, как уполномоченный сдавал мне дела станции? Ясней ясного, инструкции писаны не про него.
Теперь понял, за что турнули? Не совсем. Не могли найти на замену обычного космонавта? Понадобился в эту обитель астронавт-разведчик? Место, вот в чем секрет. Им понадобилось место в штабе, а я там чуть не свил гнездо! Не строй из себя умника, бери оружие, вопреки инструкции, заработаешь медаль. К черту, ваше оружие! И вас вместе с ним! Я вынул из кобуры пистолет и швырнул его в дальний конец коридора.
*
Шеф Системы встретил Бурова у двери кабинета, как почетного гостя. Фамильярно полуобняв, подвел к стулу, любезно посадил и сам уселся напротив. Шеф мастерски владел искусством пускать пыль в глаза, но в настоящий момент действовал, скорее, по привычке. Показная общительность приобретала смысл после предварительной обработки. Метод контрастов, заложенный в программу, предписывал внезапную смену следователей: злого на доброго, доброго на злого и так до получения результата. У жертвы вырабатывался рефлекс: чувство ненависти к злому и желание иметь дело с добрым.
Наибольший эффект достигался после допросов с пристрастием. Измученный, доведенный побоями и пытками до отчаяния человек, с искренней радостью бросался к тому, кто хоть немного одаривал его теплом. Взахлеб торопился излить душу. И жертва оказывалась в западне. Назад возврата не было.
Допросы Бурова шеф Системы взял на себя лично. Помощников отправил подальше, как ненужных свидетелей. Тем более что ни один из его следователей до уровня Бурова не дорос. Выключение из программы приравнивалось к государственному преступлению, но у него на это была санкция Хозяина. Действие законов распространяется на всех, кроме тех, кто их устанавливает. Так было, так есть и так будет. К тому же, Хозяин прав.
Анализируя первые допросы, шеф убедился: нужен другой подход. Буров имеет солидный опыт борьбы с профессионалами Комплекса. Программа сломает его, возможно, физически. Бурова можно вывести из себя, но, ни угрозами, ни пытками его не пробить. В работе с ним необходимо творчество. Система творчества лишена, это следует признать. Программа, и впрямь, состоит из множества шаблонных тестов, рассчитанных на типовые варианты. Бурова, увы, не предусмотрели, потому из программы его целесообразно исключить. А, коль скоро так, программу нужно превзойти. Так считает Хозяин. Однажды это удалось, и он стал шефом Системы. Пока, везло. До каких пор?
Не имея конкретного плана, шеф испытывал предстартовое беспокойство. Введя свои условия игры, Хозяин поставил перед ним очень сложную задачу: насилие исключить, семью не трогать, проявлять корректность и такт. Что осталось для, так называемой, творческой работы? Общие указания: создать условия для разминки, накинуть аркан на полном скаку. Негусто. Хозяин решил поиграть в аллегории.
Вселяло надежду на успех то, что по ходу дела, как всегда, он найдет изюминку. Должен найти. Прощупать Бурова со всех сторон. Начнем с разминки, чтоб легче бежал…
- Первым делом, спешу вас успокоить, Николай Иванович,- бодро начал шеф.- Семья ваша в полном здравии, чего и вам желает. Ждут, не дождутся. На всякий случай, переселили их в другое место.
- Им грозит опасность?
- Не сказал бы. Но, сами знаете, как относятся люди к врагам народа. Не волнуйтесь, они под защитой Системы.
- Странный у нас получается разговор,- заметил Буров.- На каждом шагу лозунги «Свобода, равенство и братство», а у вас какая-то превентивная фразеология: «заключенный Буров на допрос прибыл»! Или, например, «враг народа». Не находите?
- А что в этом необычного? Прикажете обращаться к преступникам «ваша светлость»?
- Это, как вам угодно. Однако в юридической практике строгие принципы: следствие представляет материалы обвинения, суд определяет их объективность и формулирует постановление. Только после суда терминология обретает юридическую силу. Если проступок классифицируется как преступление, правонарушитель становится преступником, врагом народа и тому подобное. У вас – налицо противоправные действия. Создается впечатление, что те, кто сюда вошел, осуждены заранее, до суда, не находите?
- Нет. Отдельные нарушения имели место, ваша, правда. Тому есть причина – кадры новые, молодые, юридически не все достаточно, например, как вы, подготовлены. И все же наивно полагать, будто терминология влияет на решение суда.
- Вы поставили мой вопрос с ног на голову. Разумеется, терминология на решение суда не влияет. Я имел в виду совсем другое. Для вас суд – пустая формальность. Решение принимается в этих кабинетах. К чему излишние церемонии!
- Те, кто допускал нарушения законности, уволены! Я позволил себе хоть раз назвать вас врагом народа! Возьму на себя труд ответить персонально: нет! Потому что, здесь вы правы, нет решения суда. С вашего разрешения, приступим к рассмотрению обвинений, которые вам предъявляются.
Буров понял, время тянуть не дадут. Начался первый этап сражения, борьбы. Борьбы, далеко не равной. Он предвидел ее и готовился. Шеф не станет кричать и стучать кулаком по столу. Его стиль – хитрая коварная схоластика. Он обладает даром убедить человека в целесообразности того, что тот, по своим убеждениям, ранее категорически отрицал. Он не догматик, не верит ни во что. Для него главный аргумент – выгодно то, что выгодно ему. Потому Хозяин предпочел гибкого и изворотливого нынешнего шефа предыдущему – грубому, прямолинейному консерватору. Вот какой противник сидит перед ним.
Буров был внутренне убежден, что выиграет этот этап. Уверенность исходила не от самонадеянности. Он критически оценил все шансы сторон. В арсенале шефа Системы обобщенный опыт сыскной и карательной практики за тысячу лет. Но он олицетворяет собою зло. Это уязвимая сторона. Добро также имеет опыт, не менее древний. Опыт добра подтверждает, что противостояние между добром и злом, в конечном счете, заканчивалось в пользу добра. Однако, вывод справедлив, если рассматривать вехи борьбы в историческом аспекте. Подтвердится ли его концепция добра в этом поединке?
- Позвольте поблагодарить вас за новости о моей семье,- сказал Буров.- В чем меня конкретно обвиняют?
- Во многом, Николай Иванович. – Первое: вы обвиняетесь в организации покушения на жизнь Старика.
Бурова словно кипятком ошпарили. Такого кощунства он не мог допустить даже с их стороны.
- Что?!- только и смог он произнести сдавленным голосом.- Вы, сударь, в своем уме?!
- Успокойтесь, Николай Иванович. Я в своем уме. Никакой ошибки нет.
- Старик был моим учителем и другом! Об этом знает весь мир!
- И я в том числе. Но следствием установлено, что у вас были к тому предпосылки, и весомые.
- Извольте, объяснить!
- Я собираюсь это сделать. Ваши эмоции тому помехой. Примите успокоительное.
- Не нуждаюсь, продолжайте…
- Преамбула выглядит весьма убедительно. В период всемирной гражданской войны с обеих сторон возникла необходимость в передышке. Старик предложил принять условия противника с тем, чтобы эффективно использовать временное перемирие. Вы возглавили группу видных политиков и заняли принципиально враждебную позицию. Более того, вы вошли в союз с террористами и, чтобы сорвать перемирие, пошли на крайнюю меру – подготовку физического уничтожения Старика. Вот как выглядит преамбула. Ознакомьтесь.
- Я хорошо помню эти события. Внешне подобие правды соблюдено, кроме главного и существенного: во-первых, позднее я и мои сторонники признали свою ошибку; во-вторых, мы категорически отклонили предложение террористов о создании союза; в-третьих, покушение на Старика террористы осуществили самостоятельно.
- Однако вы не можете отрицать того, что все это имело место: враждебная позиция, контакт с террористами и покушение на вождя?
- Я не могу также отрицать, что был всемирный потом, извержения вулканов и двадцать три тысячи крупных войн. Возможно, и к этому я имею прямое отношение?
- Позвольте, и мне сыграть в иронию, Николай Иванович. В самый критический, почти гибельный, для страны миг, вы подвергаете ее смертельному риску. Потом с легкостью признаете свои ошибки, и все в порядке – грехи отпущены, кто старое помянет, тому глаз вон! Не слишком ли все просто? Вообразите себе на минуточку: вы со своими сторонниками одержали верх. Каковы могли быть последствия? Самые трагические!
- Вам самому не смешно обвинять за последствия, которые, якобы, могли иметь место, если их на минуточку вообразить? Давайте, вообразим! И что же? С равным успехом можно предъявить обвинение спичке, которая лежит в коробке! Ибо, если вообразить, что она, вдруг, вспыхнет ненароком, то может произойти пожар!
- Не смешно, Николай Иванович! Речь идет о делах государственной важности, а вы философствуете. Что ж, ваше право. Тем не менее, пойдемте дальше. После окончания всемирной войны вы встали на путь, принципиально враждебный линии Старика. Он вас публично осудил, назвав вашу ошибку самой крупной из всех. Будете и это отрицать?
- С каких пор теоретические ошибки почитают за враждебную деятельность? В конце концов, Старик умер естественной смертью. Какое отношение к этому имеют ваши предпосылки и мои теоретические, пусть, по-вашему, заблуждения?
- Есть версия, что Старик умер не своей смертью. Его отравили. И вы были одним из тех, кто общался с ним незадолго до смерти.
- Как вы смеете! – Буров привстал.
- Сядьте, Николай Иванович! Или прикажу все-таки дать вам успокоительное. Ведете себя, как мальчишка. Я говорю вздор? Совершенно с вами согласен! У меня в руках материалы предварительного следствия. Я на ваших глазах бросаю этот вздор в мусорную корзину!- шеф взял со стола стопку листов и, с размаху, швырнул их в ящик для утилизации.- Видали?
Специальный автомат тут же перемолол бумагу в однородную массу и вытолкнул в приемник для макулатуры. Буров, округлив глаза, не мигая с изумлением, глядел на шефа. Он ни секунды не усомнился в его неискренности и лицемерии, но то, что шеф проделал в данный момент было за пределами его понимания. Он лишь интуитивно догадывался, что за виртуозным фиглярством шефа Системы последует пакость, похлеще предыдущих.
Шеф был доволен произведенным эффектом. Реакция Бурова подтверждала высокий накал допроса. Еще немного нажать и он будет смят, раздавлен, поставлен на колени.
- Ставлю на этом крест!- торжественно произнес шеф.- Больше этот вздор никогда не увидит света. Клянусь вам!
Шеф Системы умолк и стал перебирать какие-то бумаги. Затем трагически воздел руки ввысь. Лицо его выражало скорбь.
- Что делать? Что делать?- патетически воскликнул он.- Я всего лишь государственный чиновник! Посоветуйте, Николай Иванович, что мне делать с этим?- шеф потряс в руках бумаги, которые перед этим перебирал.- Это показания свидетелей. Я не могу эти бумаги, вот так запросто, выбросить в ящик. Не имею права! Будь здесь мои родные отец и мать, я ровным счетом, ничего не смог бы для них сделать! Вы меня понимаете? Самое отвратительное, Николай Иванович – среди свидетелей ваши соратники и близкие друзья! Ознакомьтесь.
Буров принялся читать протоколы допросов. Да, это была пакость похлеще других. Он узнавал почерк одного, другого… Подписи подлинные, в этом не было сомнения. Обвинения, которые предъявлял шеф, приобретали юридическую силу. Они находили подтверждение у конкретных свидетелей. Происхождение этих подписей очевидно – вырваны угрозами, пытками…
К большому разочарованию шефа, Буров не проявил ожидаемых от него эмоций. Шеф решил, что чересчур увлекся артистизмом и переиграл. Бывает. На всех не угодишь. Все равно, хозяином положения сегодня остается он.
- Обратите внимание, Николай Иванович. Ваш бывший дружок обзывает вас мерзавцем, почем зря! Нашли с кем дружить. Что скажете?
- Скажу. Представьте, вас ни с того, ни с сего, обозвали дураком. Вы, естественно, обижаетесь, в недоумении: может оно и так, но за что? Какие к тому основания? Ну, как же, говорят вам, ваш бывший друг так утверждает. Что скажете на это вы?
- Остроумно. Но речь идет, к сожалению, о вещах более серьезных, чем притча о дураке.
- Эта притча, к сожалению, не о дураке.
- О ком же, уточните.
- О стране дураков!
- Не перегибайте палку, Николай Иванович! Всему, как известно, есть свой предел.
- Суть вашего обвинения настолько нелепа, что нет смысла прибавлять еще что-либо. Полагаю, это и есть тот предел.
- Понимаю, вы устали. Даю вам время поразмышлять. Подумайте, как опровергнуть обвинения преамбулы и показания свидетелей. Буду рад, если вам удастся это сделать. Со своей стороны приложу все усилия, чтобы оказать вам помощь. Никаких бумаг подписывать не предлагаю. Как вы убедились, принцип добровольности признания мы соблюдаем неукоснительно.
- Вы, наверное, запамятовали, что существует принцип презумпции невиновности,- парировал Буров.- Или вы вообще не подозревали о наличии оного?
Шефа передернуло, но он сдержался и махнул рукой. Бурова увели. Шеф устало опустился в кресло. Он считал, что разминка прошла плодотворно. Отдохнуть бы хорошенько, да разве с этими Буровыми такое возможно? Как он благородно возмутился: суть обвинения нелепа, к тому нечего прибавить! Конечно, нелепа. Но прибавить можно. Нужно прибавить! Такое прибавить, что превратит вас в лепешечку, Николай Иванович, тезка уважаемый!
**
Впервые, за весь период совместной работы, шеф увидел Хозяина без маскировки. В глазах горел неподдельный интерес, вся его стать едва сдерживала азарт и порыв к действию.
- Как прошла разминка? – с нетерпением спросил Хозяин.
- Нервничал, философствовал, но позу держал. За Старика возмущался натурально. Чувствуется, проняло.
- Продолжай в том же духе. Вколачивай гвозди, доказывай. По мелочам иди на уступки, но борись. Справедливо борись, грубо не жми. Он, мол, отстаивает свой интерес, а ты – свой. Дай понять, что вы не враги, партнеры по игре. Не упусти момент, когда начнет сомневаться. Он должен сам убедиться, что дыма без огня не бывает.
- Разминка прошла успешно, но он этого не сделает.
- Кусается?
- Иронизирует, ставит ловушки. Иногда остроумные.
- Хитрый! Держи с ним ухо востро! Ты его сомнениями ломай. Основной упор делай на сознательность, он идейный.
- Необходимо время. Времени маловато.
- Это твои проблемы.- Хозяин подошел к столу и заглянул в календарь.- Можно ускорить. Подсади к нему Бывшего. Возможно, повлияет. Как-никак, профессионал. Имеет большой опыт убеждения. Пообещай жизнь и прочее. Шеф согласно кивнул головой.
-Да, еще одна деталь. Сегодня банкет. В двенадцать ноль-ноль. Обеспечь все необходимое.
«А когда мне спать!- в отчаянии мысленно воскликнул шеф.- Сколько можно выдержать в таком режиме!»
Тем не менее, он послушно щелкнул каблуками и, выходя из кабинета, подумал: «Сам то он, стальной что ли?» Никто из окружения не мог сказать определенно, когда спит Хозяин. Он любил окружать себя тайнами.
***
Странник затаился, замер и Концио показалось, что он чуть ли не физически испытывает то напряжение, в котором сейчас находится космический аргонавт. Мысленно он пожелал ему удачи и в тот же миг понял, почему относился к Странникам с некоторой долей предубеждения. До сих пор он как-то не задумывался об этом, был увлечен более яркими и масштабными делами. Теперь, когда в его присутствии и почти на его глазах зачиналось таинство рождения нового творца, он ясно осознал причину своей неприязни. Странники воспринимались им, как агенты из похоронного бюро, которые навязывают клиенту свои услуги еще при его жизни. Сравнение лишено поэзии, но такова была ассоциация. И она произросла на довольно веском основании: каждому появлению Странника вблизи планетных систем предшествовала смерть человека. Отсюда и сложилось мнение, будто Странники охотятся за трупами...
Так ли это на самом деле? Разве Странники повинны в том, что умирают люди? Конечно, нет, и он в корне не прав! Нельзя отождествлять Странника с мифическим посланником ангела смерти. Скорее, наоборот. Гораздо справедливее отождествить его с ангелом хранителем Мысли. Странник наподобие камертона настроен на мысль. Именно в этом состоят сущность и таинство процесса.
Если Странника условно можно представить как некую стабильную систему с заранее известными параметрами, то мысль… Мысль не следует понимать буквально. Одни «мысли» пишутся с Большой буквы, другие – с маленькой, а третьи и вовсе ни на что не претендуют, их как бы и нет. Из этих корней и образуется чисто человеческое представление о смысле жизни. Каков ее смысл, такова и «мысль».
Если человек видел смысл своей жизни в удовлетворении собственных эгоистических потребностей в ущерб другим людям, то не трудно представить, сколь далеко и масштабно витала его мысль. Ясное дело – ей едва хватало сил и творческой энергии на то, чтобы выйти за пределы стен жилища ее хозяина.
Другое дело, когда человек находит свое предназначение в служении другим людям, обществу, всему человечеству. При этом не столь уж важно, какое место он занимает в социальной иерархии. Главное, чтобы это была личность, готовая отдать свой труд и способности на благо общего дела. Совершенно справедливо предположить, что мысли рождаются в соответствии с избранным предназначением. Получается, что «мысль» это, прежде всего, концентрированное выражение качеств человека, своего рода проба на его человеческую ценность. В принципе ведь и металлы подразделяются на благородные, цветные и черные. Резюме сих бесхитростных рассуждений столь же бесхистростно: сам себя не обманешь, по заслугам и награды.
Однако, судьи, кто? В том и состоит парадокс бытия, что Никто! Человек- сам себе судья. Кем бы ты ни был, и что бы ты ни делал важно, на что были направлены твои мысль, мечта и смысл жизни. Коль жил красиво, безбедно и беззаботно, ни в чем себе не отказывал, естественно думал, что и в загробном мире тебя ожидает нечто подобное. Вот и спроси сам себя, а кому ты за все это обязан? Самому себе?
А ты горел на костре за свои убеждения? Жил впроголодь, пытаясь убедить непреклонных стражей от лженауки в правомерности своего открытия? Хоть раз в жизни вспахал поле и накормил голодных? Отдал свою жизнь на поле брани за народ и Отечество?
Не будет тебе красивой загробной жизни по одной самой элементарной причине: твоя серенькая мысль никогда не привлечет внимания Странника. Странник настроен на Мысль, которая по справедливости заслуживает бессмертия…
Закончив свой мысленный диалог, Концио невольно улыбнулся. В свое время они немало дискутировали с местным преподобным отцом о наличии души и, о ее возможном местонахождении в загробном мире, когда созерцали в ночном небе бесчисленные звезды, наблюдая за ними в самодельный телескоп. Да, преподобный грешил оригинальностью и иногда делал вид, что интересуется достижениями науки. Подобные созерцания нисколько не способствовали повышению его интеллекта. И надо же, воистину ирония судьбы! Он – убежденный атеист удостоился чести стать бессмертным, а прах преподобного, фанатичного служителя культа, смешался с землей и закономерно количественно пополнил число элементов Периодической таблицы. В данном случае, такой пример, как нельзя более, кстати.
Концио нисколько не осудил себя за небольшое лирическое отступление, творец обладает способностью мыслить одновременно в различных направлениях, не ослабляя внимания и не теряя из поля зрения главную проблему. Его маленькое открытие принесло ему, тем не менее, глубокое удовлетворение. Странники, наконец, были реабилитированы в его глазах окончательно и бесповоротно. Однако главная проблема, ради которой он сейчас находился здесь, по-прежнему оставалась неопределенной. В тревожное звучание струн, кроме диссонанса, естественного для стихийных сил, примешивалось что-то злое и трудно постижимое. Впрочем, он смутно догадывался о причине этого не столь уж редкого явления. С подобным ему приходилось сталкиваться в планетных системах, расположенных в отдаленных точках вселенной. Однако раз на раз не приходится, каждый случай по-своему индивидуален.
- Микандж,- обратился Концио к партнеру,- Нужен твой совет здесь, на месте. Через долю секунды Микандж был рядом с Концио.
- Слушай, внимательно. Ничего не находишь странного?
- Паутина…Помехи со всех сторон…
Творцы, молча, обменялись взглядами, полными тревоги и смятения.
- Ты думаешь…?
- То же, что и ты. Нужны точные пеленги.
- Этим мы и займемся, немедленно!