Детское население Николаевки было очень дружным. Мы были, примерно, одного возраста с незначительной разницей в два-три года. Поровну – девочек и мальчиков. Семьи были, как правило, многодетными и, младшие «увязываясь» за старшими, так и оставались на равных правах в общей разношерстной ватаге. Полового разделения тоже особо не наблюдалось - девочки носились с парнями по улицам, «шерстили» огороды и, даже (до определенного возраста) вместе с нами купались. Нам было без разницы: играть в казаки-разбойники, лапту или, по просьбам «слабой» половины, изобразить строгих отцов семейств в «девчачьей» игре дочки-матери. До драк доходило редко – все споры пытались решить мирным путем. Если мирно не получалось, то собирали круг, в который выходили повздорившие и, сначала толкаясь и распаляя друг друга, как молодые петушки, начинали выяснять отношения. Круг одобрительно улюлюкал, свистел и всячески выказывал интерес к происходящему. Но основная задача ребят, окружавших дерущихся – следить за честностью драки. Я ни разу не видел, чтобы кому – то было позволено пинать упавшего соперника, бить ногой в пах или наносить удары, которые могут привести к увечью. Добивать тоже было не принято. Как только у кого – то из спорщиков появлялась кровь, драка останавливалась. После драки все, довольные увиденным, до вечера обсуждали событие и наперебой кричали - «А я бы вот так ударил!», что, бывало, приводило к началу новой драки. Все было хорошо и прекрасно. А летом приезжали «городские». И драться между собой становилось не интересно.
Поселок наш изначально был организован, как участки под дачи. Со временем он, практически, превратился в место постоянного проживания для многих людей - переселенцев из других областей и ближайших деревень, и тех, кто работал на кирпичном заводе, карьере и «Дунькиной фабрике». Народ обзавелся семьями, оброс хозяйством и стал считаться «местным».
Но часть поселка продолжала использоваться, как дачи, а потом нарезали еще участков, и дач стало больше. Летом на них приезжали городские жители, выращивали овощи, отдыхали и, естественно, привозили детей. Никто уже и не помнит, с чего началась эта вражда между «местными» и «городскими» детьми, кто был зачинщиком, и почему нам не жилось мирно. Как оказалось позже - такое происходило не только у нас. По какой-то не ведомой причине, везде, где дачи соседствовали с деревнями, было то же самое. Какая-то, прямо, классовая вражда.
Интересный факт: дети, приехавшие из города на «побывку» к родне, постоянно живущей в поселке, считались «местными». Они «сражались» на нашей стороне и имели все «привилегии», доступные нам. «Командированные» могли заходить в любой (безопасный) двор, где им без проблем наливали воды или даже могли угостить молоком.
Раздел территории на «нашу» и «ихнюю» проходил по соседней улице. С одной стороны стояли дома «коренных» жителей, с другой уже шли дачи. Дорога была нейтральной территорией, по которой можно было свободно ходить всем. Клич - «Идем городских бить!» - мгновенно приводил в боевую готовность всех, кто его слышал в возрасте от 5 до 13 лет. Мы собирались на «нашей» стороне и ждали, когда с противоположной появятся достойные противники в достаточном количестве. По одному никто никого не «вылавливал» - существовал неписаный «кодекс чести», запрещавший драться толпой против одного. Вперед высылался зачинщик – самый шустрый парень, не отличавшийся бойцовскими качествами, но с очень «подвешенным» языком. Он должен был «наговорить» на повод для драки. Как только противоположная сторона находила в словах посланца повод, тот стремглав перебегал дорогу и на обочине появлялись молчаливые парни с крепкими кулаками.
Лет с пяти зачинщиком с нашей стороны всегда был Алексей – при всей своей щуплости он прекрасно дрался и мог неплохо отделать соперника, гораздо крупнее себя. Кроме всего прочего за потоком его речи не возможно было угнаться – брат тараторил, не умолкая, нес всякую чепуху, и пару раз драка начиналась после недоуменного вопроса дачников: «Чего ты сказал-то?». На что Леша делал обиженное лицо и с воплем: «Ты чего, не расслышал?!» - первым, не дожидаясь поддержки, кидался на опешивших горожан. Драки, как правило, были недолгими, беззлобными и не травмоопасными - даже нос ни разу, никому не сломали, не говоря уже о руках, ногах и ребрах. Выбитые зубы не в счет -все равно молочные. Да к тому же, обязательно с воплями прибегала чья-нибудь мамаша и мы, гогоча, разбегались.
А бывали случаи, когда наши встречи проходили мирно. Вокруг поселка, насколько хватало глаз, располагались поля областной станции опытного полеводства. Чего только не выращивали там! Кто бы мог подумать, что в Ленинградской области, наряду с пшеницей, картофелем и морковью, можно выращивать (ну или пытаться это делать) кукурузу, арбузы и виноград? В погоне за желанием разнообразить рацион советского человека, а иногда - просто из научного любопытства, ученые высаживали культуры, которые даже теоретически не возможно было представить растущими в наших краях. Понятное дело, что арбузы не вызревали, виноградные лозы вымерзали даже в самые теплые, по нашим меркам, зимы, а кукурузу можно было использовать только, как корм для коров - буренкам очень полюбился сочный силос из стеблей с маленькими недозревшими початками. Но ученые не унывали – каждый год они с новыми силами брались за работу - меняли сорта, высаживали уже готовую рассаду и удобряли почву какими – то, доселе не виданными веществами. На предложение деда Трофима перепахать землю с навозом, начальник станции ответил, что темные времена прошли и для выращивания современных культур требуются современные удобрения. На наших огородах, наверное, росли «темные» и «несовременные» растения. На грядках, щедро удобренных коровьим и конским навозом, все цвело, колосилось и приносило обильный урожай. Даже картофель и помидоры (скажем прямо не очень-то русские культуры) радовали нас осенью. Может, по принципу двух этих заморских культур, ставших неотъемлемой частью русского стола, ученые и пытались «одомашнить» арбузы и подобные им полезные растения? Мы даже размечтались как-то с Алексеем, что осенью, рядом с ларем под картошку, будем засыпать второй такой же ларь – доверху початками спелой кукурузы.
Именно эти поля и объединяли две враждующие стороны. Помню первую нашу встречу: решили мы с Алексеем и еще двумя ребятами из поселка полакомится арбузами. Надо сказать, что первое знакомство с этой ягодой было бурным и весьма запоминающимся – наевшись чуть порозовевшей мякоти не зрелых арбузов, мы долго обсиживали кусты, мучаясь больными животами. Вскоре экспериментальным путем, методом проб и ошибок, все-таки научились выбирать «лучшее из худшего», а наши животы смирились и лишь недовольное урчание вечером напоминало о полях станции.
Так вот, подходим мы к «бахче» и видим двух ребят, с недоумением смотрящих на вяленькие плети с полосатыми шариками.
-Ребята, подскажите, что это? - спросил один из дачников.
-А разве не ясно? Это ж арбуз! - с вызовом ответил один из наших.
Но на вызов никто не отреагировал. Поняв, что драки не будет, Андрейка (так звали ответившего мальчика) нагнулся и открутил от плети самый «крупный» арбуз.
- Есть нож?- спросил я у дачников и, не дожидаясь ответа, достал свой складишок.
Понятно, что ножа у «интеллигентов» не было, а мне просто надо было покрасоваться. Я не учел одного - арбуз в руках Андрейки ребят завораживал больше, чем мой ножик. Раскроив «полосатое чудо» пополам, мы уселись тут же на обочине и наперебой стали объяснять новичкам, как надо есть ягодку. Мы так увлеклись введением в курс «начинающего огородника», что напрочь забыли про Федотыча – сторожа, который был поставлен охранять поля станции от «злостных расхитителей» - то бишь от нас.
Жил Федотыч на окраине поселка, аккурат на границе с полями, в маленькой избушке. Скотины, если не считать небольшого злобного кобелька (пакостливое, надо сказать, было создание!), не имел, огорода не держал. Был «на содержании» станции и в поселке слыл личностью загадочной, если не сказать – темной. Прошел всю Гражданскую войну, по поводу чего не единожды вызывался в район для выяснения стороны, за которую воевал. Не знаю, чего уж там они выяснили, но в очередной раз Федотыч вернулся из района на подводе, груженной коробками с консервами (большая, кстати, редкость в то время), мешками с мукой и крупой, и, незамедлительно был определен в сторожа. Участковый выдал новоиспеченному «блюстителю порядка» двустволку и несколько коробок патронов с мелкой дробью – «воров пужать». Федотыч рассовал продукты по углам и сел на крыльце выковыривать дробь из патронов, в результате чего сразу же стал постоянным источником грузил на удочки. Переделку патронов в холостые он объяснил так: «В огород – то кто будет лазить? Пацаны – шустрята, мелочь пузатая. Нешто я мальцу в зад дробь засадить смогу? Да не в жисть! Я в животную пальнуть не могу, а тут - цельный человек!». Дед Трофим, который, кажется, знал все про всех, утверждал, что в Гражданскую Федотыч очень резво управлялся не только с винтовкой, но и вообще с любым оружием. Правда, в чью сторону направлялось это оружие, он умалчивал. Сплошные тайны.
Ну и, стало быть, сидим мы на обочине и увлеченно рассказываем дачникам, как выбрать нормальный арбуз без последствий для живота и тут – выстрел! Второй! Готов поспорить, что дачники слышали свист дроби, пролетающей у них над головой.
- Что это?! - заорал старший из ребят.
-Федотыч вышел на охоту, - меланхолично ответил Алексей. - Чешите от сюда, пока не подстрелил.
С глазами, полными ужаса, городские ребята рванули сквозь колючие заросли шиповника, а мы, заливаясь смехом, скатились в канаву и притихли - хоть патроны у Федотыча и холостые, но получить хворостиной вдоль хребта никто из нас не хотел. По полю, стараясь не наступить на предметы, подлежащие охране, прыгал Федотыч, паля в воздух из обоих стволов, на ходу перезаряжая двустволку, успевая при этом проверить – действительно ли патрон без дроби? Удивительно добрый и гуманный был сторож.