НИКОЛАЙ ЛИПСКИЙ. ОТ ВЯЗЬМЫ ДО КЁНИГСБЕРГА
Когда я был молод, была уж война,
Я жизнь свою прожил – и снова война…
Илья Эренбург
1945 г.
НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ ЛИПСКИЙ. Хирург.
К сожалению, он не оставил воспоминаний. Поэтому я собирала о нём информацию из воспоминаний тех его боевых товарищей, с кем он все годы Великой Отечественной войны 1941-1945 годов служил в уникальном на ту пору госпитале – сортировочном эвакуационном госпитале (СЭГ) № 290 Западного, а позже – 3-го Белорусского фронтов.
Известно, что к началу войны он уже был немолод (по тем временам), немного моложе советского поэта, публициста и общественного деятеля Ильи Григорьевича Эренбурга (1891-1967). Получилось у них, как в приведённых выше стихах: война и снова война…
Хирургический опыт у Николая Липского был ещё с финской войны и с боевых действий в районе реки Халхин-Гол. Для тех, кто не знает о Халхин-Голе, выписываю из энциклопедического словаря: «Река в Монголии и Китае. В мае, июле и августе 1939 года в районе Халхин-Гола японские войска вторглись на территорию МНР, имевшей союзный договор с СССР, но были разгромлены советско-монгольскими войсками».
Возможно, он был добровольцем. Хотя известно, что все медицинские работники являются военнообязанными. Это медицинский резерв на случай войны и разных бедствий.
Присматриваясь в анкетах к году рождения хирургов, видишь, что в госпитале это было старшее поколение. Какая-то часть этих профессионалов имела опыт по оказанию помощи именно раненым, а не только больным.
Кто интересуется историей, тот может узнать, где и какие войны шли ещё до Второй мировой войны. А Советский Союз мог посылать в какие-то районы боевых действий не только лётчиков и других военнослужащих, но и врачей.
Первое упоминание о Николае Николаевиче есть в документальной повести «Во имя жизни», написанной военврачом, бессменным начальником СЭГа № 290 Вильямом Ефимовичем Гиллером (рассказ о нём и его воспоминания опубликованы здесь же – Л.П.- Б.).
ОПЕРИРОВАЛ С КАСКОЙ НА ГОЛОВЕ
Как Николай Липский оказался в этом госпитале, пока не известно. Но было это в первые месяцы войны. СЭГ № 290 формировался в г. Вязьме Смоленской области.
Немецкие фашисты и их союзники рвались к Москве.
В названной книге есть жуткие подробности непрерывных бомбёжек фашистских самолётов. Например, однажды бомба (триста килограммов!) упала в угол здания, где было перевязочное отделение. К счастью, не разорвалась. Приехавшие сапёры увидели, что хирург Салов и весь персонал отделения продолжали оказывать помощь раненым.
Из повести «Во имя жизни»:
«Дневные налёты вражеской авиации в конце сентября (1941 г.;в Вязьме) резко усилились. Пожары в городе не прекращались, по суткам не работал водопровод. Как-то я зашёл в операционную, под которую был приспособлен каменный сарай.
Зал был полон ранеными. Врачи, которых и так было немного, собрались у крайнего стола. Все едва сдерживали смех.
- В чём дело, почему вы смеётесь, а не работаете? – спросил я.
Пробормотав в ответ что-то невнятное и продолжая приглушённо смеяться, врачи разошлись по своим местам. Посмотрел я на сестёр; они стояли у перевязочного стола и прыскали в рукава от смеха.
Фашисты рядом утюжат землю, всё кругом содрогается от разрывов, а они заливаются смехом и повизгивают от удовольствия!
Ничего не понимаю. Подхожу к сёстрам:
- Может быть, вы мне всё же объясните, в чём дело?
А они продолжают заливаться. Наконец, одна показывает на врача, оперирующего раненого.
Тут невольно засмеялся и я.
Был он в белом стерильном халате и маске; ну, всё, как полагается. Но надетая поверх шапочки стальная каска производила комическое впечатление. Как тут было не рассмеяться!
С трудом сдерживая улыбку, я подошёл к хирургу, стараясь не привлекать его внимания.
Это было моё первое знакомство с Липским. О нём говорили, как о хорошем хирурге из школы профессора Миротворцева. Был он ещё молод – лет под сорок, не больше, но жизнь как-то рано состарила его.
Став тихонько позади, я внимательно следил за ходом операции. Движения у него были уверенные, без рывков, и ассистент попался ему опытный; поранив случайно крупный кровеносный сосуд, Липский, не торопясь, прижал его пальцем, вытер насухо рану и очень тщательно перевязал оба конца сосуда.
Перед концом операции он ещё раз осмотрел перевязанный сосуд. Ещё раз насухо протёр брюшную полость, внимательно осмотрел все её закоулки и стал зашивать послойно брюшную стенку.
Отошёл от раненого только тогда, когда сам забинтовал живот.
- Благодарю вас, - сказал он, кланяясь, операционной сестре и ассистенту. – Следующего раненого оперируйте вы, а я вам буду помогать (это ассистенту).
Увидев меня, он поздоровался и, забыв, что у него на голове каска, хотел пригладить волосы, но, почувствовав под руками холод металла, неловко улыбнулся, смутился и, стараясь скрыть смущение, сказал, глядя куда-то в сторону:
- Тяжёлая всё-таки штука, но зато предохраняет от осколков; она меня уже один раз спасла. С тех пор я без каски больше не хожу никуда и не работаю в операционной. Так что вы уж извините меня.
- Что вы, что вы! – ответил я. – Пожалуйста, даже, наоборот, это необходимо. Только я бы поверх неё надевал какой-нибудь колпачок – она не так бы бросалась в глаза и вполне бы соответствовала духу операционной.
- Да, вы, пожалуй, правы!
Заметив осколок, который он держал в руке, я спросил его:
- Это вы сейчас удалили?
- Да, да, - ответил он, поворачивая передо мной осколок, напоминающий форму грецкого ореха. – Он лежал в малом тазу, пришлось убрать около двух метров тонкого кишечника и часть толстого. Ранение свежее – решил зашить наглухо.
У меня по ранениям толстого кишечника имеется небольшой опыт ещё с Халхин-Гола.
- Так вы продолжайте накапливать материал; в литературе об этом очень мало написано. Если вам потребуется какая-нибудь помощь от меня, пожалуйста, не стесняйтесь, обращайтесь».
*********
Здесь был упомянут профессор Миротворцев. Речь об академике АМН СССР Сергее Романовиче Миротворцеве (1878-1949). Врач с большой буквы! А Хирург – с ещё более большой!
Родился в станице Усть-Медведицкая области Войска Донского. Получается, что он – донской казак; следовательно, физически и морально подготовленный к жизни. Это ему потом пригодилось.
Роман Миротворцев окончил медицинский факультет Харьковского университета. Специализировался по хирургии. Добровольцем ушёл на русско-японскую войну (1904-1905), участвовал в обороне Порт-Артура. Был в плену. Написал потом о тех событиях книгу.
Работал в Петербурге. В 1914 году переехал в г. Саратов. Со временем стал ректором Саратовского университета.
Там и похоронен.
Когда началась Великая Отечественная война 1941-1945 гг., Сергею Романовичу шёл 64-й год. К этому времени у него был уже большой опыт по оказанию помощи воинам, получившим ранения на поле боя. Он был участником и советско-финской войны.
С. Р. Миротворцев был назначен главным хирургом эвакогоспиталей Саратовской и Пензенской областей. Трудился, не покладая рук. Внёс в военно-полевую хирургию немало важных разработок.
В литературе есть информация, что многие раненые, лечившиеся в госпиталях выше упомянутых областей, вернулись на фронт.
Хирургам, не только России, но и других стран, известна «операция Миротворцева». Сергей Романович разработал и апробировал хирургический метод пересадки мочеточников в толстый кишечник. Много оперировал на уретре. Тончайшие операции!
Учёный мир знает С. Миротворцева и как прекрасного хирурга-педагога. Среди его воспитанников был и Николай Николаевич Липский.
Учитель и его ученики сознательно выбирали поприще медицины, и никогда не нарушали клятву Гиппократа.
Хороший пример для современных врачей!
ТОЛЬКО БЫ СПАСТИ ЧЕЛОВЕКА!
Затем В.Е.Гиллер будет ещё не раз рассказывать о Николае Липском, но уже в другом варианте названной повести – в книге «И снова в бой» (Ордена Трудового Красного Знамени военное издательство Министерства обороны СССР. Москва – 1981). Она названа также документальной, но в ней все действующие лица под псевдонимами.
Почему автор это сделал?
СЭГ № 290 по своим масштабам - это был внушительный медицинский комбинат. Более тысячи персонала разного профиля, а не только медицинского.
Конечно, при всём своём желании, Вильям Гиллер не мог подробно рассказать о работе госпиталя за все годы войны, и, тем более, о всех, кто в нём служил. Вроде бы, были обиды.
Вот автор и засекретил все фамилии. Но сюжеты остались. По ним я, проштудировав обе книги, и восстановила: кто есть, кто. Николай Николаевич Липский здесь Павел Павлович Сухов.
... Начало октября 1941 года. Положение на Западном фронте тяжёлое. Армия начала отступать под натиском гитлеровцев и их союзников.
СЭГу № 290 грозит окружение. Он продолжает принимать раненых. Их скопилось очень много. Надо оказывать помощь и эвакуировать. Но нет транспорта, связь с Санитарным управлением Западного фронта прервана.
- На рассвете 4 октября, - вспоминал В.Е.Гиллер, - я шёл через двор, когда в ворота въехала забрызганная грязью машина, из которой буквально вывалился знакомый мне армейский хирург Павлов. На нём была грязная шинель, в руке кусок булки, из-под шинели выглядывал бурый подворотничок гимнастёрки.
- Вы ещё здесь? – спросил он срывающимся от волнения голосом. – Почему не уезжаете?
- А раненых куда, по-твоему девать? – спросил я, указывая на переполненные машины.
- С ума сошли! – прокричал он!.. - Дай-ка мне на дорогу поесть что-нибудь; я в пути вторые сутки. И торопитесь сами!
- Я приказания о свёртывании не получал…
И дальше начальник СЭГа № 290 рассказывает, что поток раненых не уменьшался. Но ещё работала железная дорога. На станцию Новоторжская, где находился эвакуационный пункт госпиталя (его называли рампой), приходили поезда с ранеными, которым нужна была немедленная медицинская помощь. А уходили эти санитарные «летучки», до отказа заполненные ранеными, уже прооперированными, перевязанными и накормленными.
«На погрузку и разгрузку, - читаю в книге «И снова в бой», - были брошены все свободные силы, и работа шла в таком темпе, какого мы ещё не знали.
А сквозь работу, сквозь усталость, сквозь короткий, зыбкий сон пробивался лишь один вопрос: «Устоит наш фронт или нет?»
Не устоял! И об этом вскоре узнает начальник госпиталя, а затем и весь персонал. Но они продолжают работать.
В воспоминаниях В.Е.Гиллера о начале октября 1941 года вновь встречается Николай Липский:
«Ночью наплыв раненых был так велик, что никто в нашем госпитале не ложился спать. Прибывших клали вперемежку, не считаясь с профилем палат, думая лишь о том, чтобы спасти человека, вырвать его у смерти…
Хирург Липский, тот самый Николай Николаевич, который взял себе за правило не расставаться с каской, весь в поту и пятнах крови стоял у операционного стола первой подземной операционной. Он переходил от стола к столу, как шахматист, дающий сеанс одновременной игры.
В землянке было почти тихо, звуки выстрелов доносились лишь тогда, когда открывалась дверь, хотя уже часов в пять утра артиллерийская канонада приблизилась, и к ней стали примешиваться частые залпы зениток и разрывы авиационных бомб».
Нельзя было медлить, и госпиталь, чтобы не оказаться в окружении врага, был вынужден свернуться и направиться в сторону Москвы. Надо было спасать медицинское имущество и персонал – драгоценности в годы войны.
Но прежде отправляли раненых. Можно снять фильм о том, как и какие добывали машины для этой, поистине, грандиозной операции. И это был бы фильм-вестерн, наполненный героизмом и драматизмом.
Эвакуаторы подсчитали, что требовалось более 400 машин – полуторок, если укладывать в кузове по 6-7 человек. При госпитале был свой автопарк, но не такого масштаба. К тому же, машины нужны были для госпитального имущества и персонала.
Было принято решение: укладывать в кузов по 10-12 человек и без носилок; те, кто мог сидеть, размещались по углам машин. И получилась колонна в более чем 200 машин! Конечно, их отправляли частями – иначе это была бы хорошая мишень для фашистских лётчиков.
Раненых, которые могли идти, вывели пешим ходом. Их сопровождали машины с медицинским персоналом, медикаментами, едой, матрацами, одеялами. Здесь же, на Прозе.ру, можно прочитать, как вывел одну такую большую группу раненых, по виду кроткий врач – Пётр Фёдорович Пчёлка.
«Можно написать героическую поэму, - вспоминал В.Е.Гиллер, - о выходе из горевшей Вязьмы колонны легко раненых, но, видимо, это придётся осуществить кому-нибудь другому».
ОСКОЛОК УДАЛОСЬ ВЫТАЩИТЬ
А теперь рассказ о хирурге Н. Липском москвички (жила на улице Ф. Энгельса), медицинской сестры Наталии Дмитриевой. Свои воспоминания «Работа и встречи с Николаем Николаевичем Липским» Наталия Дмитриева написала в 1985 году.
Более подробные воспоминания: о её работе в СЭГе №290, а затем - в медсанбатах и полевых госпиталях других фронтов - частично уже здесь опубликованы; публикация будет продолжена.
Вот что вспоминала Наталия Александровна Дмитриева:
«В январе 1942 года я была назначена на практику – работать медицинской сестрой во 2-е хирургическое отделение госпиталя – СЭГ № 290. Я училась на курсах медицинских сестёр при обществе «Спартак».
Сортировочный эвакогоспиталь № 290 в то время размещался в Лефортово - в здании, построенном ещё при Петре I.
Бои шли под Москвой. Заснеженная, холодная Москва, с затемнёнными окнами, остановками транспорта при налётах фашистских самолётов… Налёты врага были частыми, по нескольку раз, ночью и днём.
Раненых, обмороженных, больных бойцов поступало в госпиталь по пять-шесть тысяч в сутки. Привозили их на грузовиках, на санях, а легко раненых – на трамваях. Старое здание госпиталя было переполнено, а потому для размещения раненых приспособили и находившиеся недалеко школы.
Внутри радио не было. Мы работали под хорошо слышимые далёкие и близкие залпы наших зенитных пушек.
Мой первый день работы во 2-м хирургическом отделении…
Несколько сестёр, направленных на практику в это отделение, стояли в коридоре и разговаривали. Мы ничего ещё не умели; волнуясь, ожидали начало работы.
В 8 утра пришли медицинские сёстры отделения, открыли дверь в операционную и позвали нас. В операционной находилось три больших стола, покрытых белыми клеёнками. Всё здесь было окрашено в белый цвет. Очень чисто. Но мы снова всё тщательно протираем.
Медсестра, стоящая у стола со стерильными материалами, сердито останавливала всех, кто подходил к ней близко.
В девятом часу утра в операционную быстрой и лёгкой походкой вошёл старший хирург, военврач 2-го ранга медицинской службы Николай Николаевич Липский. Он приветливо со всеми поздоровался и внимательно-вопросительно посмотрел на нас.
Старшая медсестра Валентина Захаровна Бурдукова сказала:
- Это медицинские сёстры. Присланы к нам на практику.
Николай Николаевич расспросил, кто мы, где учились? Выслушав ответы, начал готовиться к операции. Вымыл руки, и одна из медсестёр помогла ему надеть ещё один халат.
Вошёл начальник отделения, военврач медицинской службы Николай Александрович Шост. Он со всеми поздоровался, подошёл к Николаю Николаевичу, они о чём-то поговорили. Наблюдая за врачами, я поняла, что они относятся друг к другу с уважением и симпатией. Николай Александрович скоро ушёл; ему надо было куда-то ехать.
Санитары внесли носилки с раненым. Он был накрыт простынёй. Его положили на операционный стол. Это был мужчина лет сорока, высокого роста, раненный в бедро с переломом кости. На ноге – от пятки до бедра – была наложена гипсовая повязка. Раненого везли до госпиталя несколько дней.
Сняли гипс. Николай Николаевич посмотрел на ногу и приказал медсестре обработать рану кругом. Потом хирург осмотрел незашитую рану, тщательно её промыл, положил лекарство и сам наложил гипсовую повязку.
На соседний стол санитары положили молодого парня с огромной раной на ноге. Рана была желтоватого цвета. Раненый лежал на животе. Поднявшись на локтях, он с трудом повернул голову, взглянул на свою ногу и сказал:
- Вот от чего у меня такая страшная боль! И я его саданул!
- Газовая гангрена, - произнёс Николай Николаевич. – Не отметили в истории болезни, а потому и принесли к нам.
Хирург тщательно осмотрел рану, наложил повязку. Распорядился, чтобы этого раненого отнесли в другое отделение.
На третьем столе у стены лежал боец 20-22 лет с травматической ампутацией ноги ниже колена. Кость торчала из обрывков ткани. Когда ему сняли повязку, раненый держал ногу на весу, и нога мелко дрожала. Лицо бойца с обтянутыми скулами, бледное, выражало боль, которую он с трудом переносил.
- Необходима операция, чтобы сделать культю, - сказал Николай Николаевич, подойдя к раненому. Хирург пристально посмотрел на его искажённое болью лицо. Сквозь бледность кожи проступали веснушки. – Другого выхода нет.
В истории болезни было написано, что раненый отказывается от ампутации.
- Нет! Не согласен! – резко ответил раненый.
Николай Николаевич задумчиво смотрел на него:
- Необходима операция. Будешь ходить! Будешь жить!
Раненый молчал. Хирург понимал, что боец был в отчаянии от потери ноги.
Николай Николаевич ещё раз осмотрел ногу и сказал мне:
- Поднимите её немного.
Я осторожно дотронулась до ноги под коленом и хотела приподнять её. Раненый со злобой резко ударил меня по вытянутой руке.
- Что ты делаешь! – сказал Николай Николаевич, - мог ей руку сломать.
- Больно! – крикнул раненый.
- У тебя образовалась под коленом неврома, от этого такая боль. Необходима ампутация.
- Не согласен! – боец чуть не плакал.
- Подумай, - говорил хирург, глядя на раненого без всякого раздражения. А потом сказал санитарам: - Отнесите его в палату.
С двух первых столов раненых унесли. Столы вымыли. Внесли новых раненых.
На стол положили высокого немолодого мужчину без левой руки. Она была вылущена в суставе. У раненого была высокая температура. Когда с него сняли простыню, он медленно открыл воспалённые глаза; немного погодя снова закрыл их.
Николай Николаевич посмотрел его историю болезни.
- Как чувствуете себя? – спросил он раненого.
Боец молчал, видимо, потерял сознание.
Хирург обработал рану. Сам наложил новую повязку. Сказал, чтобы раненого отнесли в палату, снова измерили температуру и давали лекарство, какое указано в истории болезни.
Санитары внесли и положили на стол молодого солдата; у него было безусое, совсем юное лицо. Раненый был без сознания. У солдата были обморожены кисти рук и ступни ног. Кожа на них уже потемнела. Спасти его могла только ампутация кистей рук и ступней ног. Но у него было и двухстороннее воспаление лёгких.
- Никита! – звал он кого-то в бреду.
Осмотрев его, Николай Николаевич произнёс:
- Прежде лечить воспаление лёгких. Сейчас ампутировать нельзя.
Солдата унесли.
На освободившийся стол санитары положили раненого – худого, бледного, лет тридцати, с осколком в мышце шеи. Сняли повязку.
Хирург внимательно осмотрел рану. Потом снова читал его историю болезни. Наконец, приступил к операции. Осколок находился близко к артерии, позади неё и вынуть его было трудно. По артерии проходила волна – шла кровь, снабжавшая мозг.
Помню, что эта операция длилась долго. Осколок удалось вытащить.
…Было уже время обеда. Все устали; особенно от напряжения при последней операции. Николай Николаевич Липский по годам был старше всех нас; в 1941 году ему было 47 лет. Видно было, что и он устал; лицо побледнело. Он отправил нас обедать.
Мне казалось, что во рту у меня кровь и гной, и я ощущаю их вкус. Есть я не могла.
- Пойдём! – звали меня медсёстры.
- С непривычки тебя тошнит; это от вида крови, - сказала мне старшая сестра Бурдукова. – Но есть надо. Иначе ослабеешь.
Но тот первый обед во время практики в госпитале съесть я так и не смогла.
Вскоре после обеда снова началась работа в операционной. При виде больших ран, крови, трагических переживаний людей, которые молча переносили все свои муки; их нескончаемый поток – всё это вызывало у меня отчаяние, и я боялась, что долго этого не выдержу. Посмотрела на других практиканток. Они выглядели не лучше меня.
Одна белокурая высокая девушка, пришедшая с нами сегодня в госпиталь, быстро вышла в коридор. Я поспешила за ней. Она сидела на скамейке.
- Не могу! – повторяла она. – Не могу! Буду проситься уйти. Я не в силах работать здесь – слишком тяжело.
- Мне тоже тяжело, - сказала я, - но надо заставить себя работать. Мы должны помогать раненым.
Постояв немного в коридоре, я вернулась в операционную.
Я подошла к столу, на который сам лёг молодой смуглый солдат.
Николай Николаевич попросил его лечь на живот. Потом спросил, как он сюда прибыл. Слушая раненого, хирург ощупывал мышцы на его лопатках и спине. Взял у медицинской сестры шприц и сам стал делать ему кругом уколы на спине.
После хирург скальпелем сделал разрез на спине, раздвинул двумя вилками рану. Взглянув на меня, передал одну вилку мне, чтобы я держала край раны. Николай Николаевич взял щипцы и старался ими захватить пулю – она на взлёте ранила солдата в мышцу спины и застряла там. Но пуля скользила в крови, и хирургу не удавалось её захватить.
Он поднял на меня глаза, и я поняла, что нужно шире раздвинуть вилкой рану. Я осторожно потянула край раны. Николай Николаевич, одной рукой держа свою вилку, другой щипцами захватил пулю и вынул её.
Мы облегчённо вздохнули. Хирург, осмотрев рану, наложил на неё швы.
После этого ободряюще взглянул на меня. Это заставило меня поверить в свои силы, в возможность работать и помогать раненым.
Санитары принесли и положили на столы танкистов с ожогами. У них были обожжены лица и кисти рук. Ожоги были залиты густым раствором марганцовки. Мы снова смазали раствором марганцовки ожоги и сделали из проволоки каркасы на руки и головы; а сверху накрыли их марлей. Санитары понесли танкистов в палату.
Девятый час вечера… Я чувствовала себя усталой: оттого, что целый день провела на ногах, от нервного напряжения, и оттого, что ничего не ела. Посмотрела на других. Все продолжали работать. Я молчала и не жаловалась.
ИХ БЫЛО ДЕВЯНОСТО…
Один из санитаров принёс и передал Николаю Николаевичу записку. Он прочёл, взглянул на свою операционную бригаду и сказал:
- Сейчас привезли обмороженных. Их девяносто. Они нуждаются в срочной ампутации. Оставлять до утра нельзя.
Я смотрела на Николая Николаевича. Он казался спокойным и ровным, как и весь день. Хирург был в два раза старше нас и, верно, устал не меньше, но этого не было заметно.
Ампутировать необходимо было фаланги пальцев на руках, а у некоторых бойцов – на ногах. Кожа на обмороженных пальцах уже почернела. Хирург обрезал ножницами почерневшие суставы и бросал их в таз возле себя. При этом, ампутируя, он диктовал, объясняя свои действия. Он попросил меня сесть за стол и заполнять истории болезни.
Боец входил. Я с его слов записывала на первой странице: фамилия, имя, отчество, возраст, адрес. А после на второй странице писала, какая произведена операция. Медсёстры бинтовали культи.
Мы закончили работу в час ночи. Хирургу предстояло ещё просмотреть девяносто историй болезни, проверить записи и подписать всё. Когда же он закончит работу?
Вспоминаю первые дни той практики. Стоит только лечь, и мгновенно засыпаешь! Подъём в шесть утра; кажется, что сон длился минуты. Вначале чувствуешь себя не отдохнувшей, но быстро расходишься. Времени на раскачку нет.
На другой день моей практики в госпитале в операционной умер боец.
В операционную вбежала палатная медсестра и прокричала, что у одного раненого открылось кровотечение.
- Скорее несите! – распорядился Николай Николаевич.
Санитары внесли мужчину лет сорока, прикрытого простынёй. У бойца была осколочная рана в грудную клетку. Он был бледен, но в сознании. У него началось внутреннее кровотечение. Чтобы его переложить на операционный стол, один санитар взял его за плечи, а другой – под ноги. Я стала поддерживать его голову, чтобы не отвисала. Раненый даже хотел нам помочь: он поднял руку, чтобы обхватить меня за шею.
Когда мы положили его на стол, он был мёртв.
Я стояла и смотрела на лицо скончавшегося раненого. Только что он говорил, даже хотел помочь нам, когда его перекладывали на стол… И вот его уже нет! Лицо его быстро менялось: из бледного, но живого, оно становилось желтоватым, неподвижным, как маска.
Николай Николаевич заметил, какое впечатление произвела на меня смерть только что внесённого раненого. Он подошёл, локтем отодвинул меня от стола и сказал:
- Если так переживать, то нельзя будет работать!
СЁСТРЫ ТЕБЯ, ЛЕЙТЕНАНТ, НЕ СГЛАЗЯТ
Н. Н. Липский с первых дней работы учил нас мужеству. Сам он работал самоотверженно, спокойно, никогда ни на кого не кричал. Но его молчаливый взгляд, если он был чем-то недоволен, значил для нас, медсестёр, очень много.
Все помещения в госпитале хорошо отапливались; в операционной было жарко. Раны у всех бойцов были гнойными, и скоро в помещении устанавливается гнойный запах. В первые дни, когда мы только пришли на практику, этот запах чувствовался всё время; несмотря на голод, есть не хотелось. Нередко я пропускала обед.
Помню, я вышла в коридор и села на скамейку. Мне нужна была передышка.
Николай Николаевич не делал мне замечаний, он хорошо понимал этот мой первый нервный шок.
- Пусть посидит, - сказал он старшей сестре Бурдуковой. – Потом дайте ей порошок камфары. Он отбивает своим резким вкусом запах во рту. Она пообедает и сможет работать.
… Внесли и положили на стол молодого лейтенанта. Одна из сестёр сняла с него простыню. Он был ранен пулей в живот. Пуля вскользь задела печень. Раненый стесняется, что лежит обнажённым. В операционной, кроме хирурга, одни женщины: медсёстры, врач-ассистент… Лейтенант тянет за конец простыни, чтобы себя немного прикрыть.
Николай Николаевич, улыбаясь, снимает повязку с раны и говорит:
- Ничего, лейтенант, не тушуйся! Сёстры тебя не сглазят. Сколько ты у нас? Пятый день? Печень задета, но немного, заживёт. Редкий случай! Будешь жить. Теперь ты транспортабелен. Отправим тебя на лечение в тыл.
Быстро вошла палатная медсестра. У её раненого открылось кровотечение.
- Срочно несите его! - приказал хирург.
Санитары на носилках принесли и положили на стол бойца с открывшимся кровотечением из раны ниже колена. Ранение осколочное, рана большая, порваны артерия и мелкие кровеносные сосуды.
Бледное лицо раненого взволновано, он боится потерять ногу. Врач его успокоил.
Повреждённое осколком место уже несколько раз зашивали. Николай Николаевич, низко наклонившись, внимательно изучает рану, вытянутые сосуды и артерию. Потом осторожно зашивает сосуды. Хирург не только делает операцию, облегчает страдания бойца, но и морально его поддерживает.
Николай Николаевич, несмотря на загруженность работой, находил время и силы, чтобы сказать несколько ободряющих слов всем раненым, которые оказывались в операционной.
Для меня это было хорошим уроком».
РОДОМ ИЗ КУРСКА
К сожалению, и В.Е.Гиллер, и Наталия Дмитриева не написали никаких подробностей о довоенной и послевоенной жизни Николая Николаевича Липского. Можно предположить, что в периоды затишья фронтовики вспоминали родной дом, семью, годы учёбы; делились планами на будущее - после победы.
Из книг Вильяма Гиллера я выяснила, что хирург Липский прошёл с госпиталем весь его путь – от Вязьмы до Кёнигсберга.
В книге «И снова в бой» Николай Николаевич упоминается ещё во время операции, которую проводила хирург Дина Лазаревна Цирлина (здесь же есть рассказ о ней – Л. П.-Б.). Предстояло вытащить из сердца автоматную пулю.
Раненому дали наркоз, а Н. Липский «подготовился снимать во время операции электрокардиограммы; быстрым движением он укрепил на руке раненого манжетку для измерения кровяного давления, ввёл в локтевую вену иглу и присоединил её к аппарату для капельного переливания крови».
Ещё одно упоминание: «8 февраля (1943 г.) освободили Курск – родину Николая Николаевича Липского. Он давно уже расстался со своей каской и вспоминает о ней с лёгкой застенчивой улыбкой».
Июль 1944 года. СЭГ № 290 прибывает в Минск.
Город разрушен. Света нет – фашисты взорвали электростанцию. Людей мало. Немцы продолжают бомбить город; «и так от города ничего не осталось, а они знай себе бомбят».
На уцелевших стенах домов расклеены приказы о призыве в армию.
Начальник госпиталя получил распоряжение отправить на призывной пункт врачей и медицинских сестёр – для освидетельствования новобранцев. Был в этой бригаде и Николай Липский.
Вернувшись, он взволнованно рассказал:
- Насмотрелся я там! Здоровяков - хоть отбавляй. Среди них немало бывших военнослужащих. По разным обстоятельствам они оказались на оккупированной территории. Есть и зятьки…
- Зятьки? – переспросил В.Е.Гиллер.
- Да, зятьки! Поселились у солдаток. Некоторые из них успели обзавестись детьми.
- Неплохо устроились!
Николай Николаевич был ассистентом уже упомянутого хирурга Д. Л. Цирлиной во время ещё одной сложной операции. В госпиталь привезли известную на всех фронтах своей храбростью санитарного инструктора Марину Ситникову. Она была ранена в живот.
Не было возможности привезти её в госпиталь раньше. Время было упущено. Несмотря на все усилия хирургов, раненая умерла.
Где жил и работал Николай Николаевич Липский после демобилизации пока не известно. Когда я готовила этот рассказ о хирурге, ещё была жива Анна Павловна Медведева (1920-2019), третий и последний председатель Совета ветеранов СЭГа № 290, врач, капитан медицинской службы; работала в этом фронтовом госпитале с февраля 1942 по 1946 гг.
Анна Павловна не знала, бывал ли он на встречах ветеранов – «сэговцев» в Москве. Приезжал из г. Харькова его сын – Игорь Липский.
Я уверена, что ещё найду в архиве воспоминаний «сэговцев» что-то о Н. Липском. Уже по тому, что о нём известно сейчас, видно, что это был яркий, интеллигентный человек. И не просто хирург, а Богом одарённый хирург.
Как музыканты, писатели, сталевары, лётчики, архитекторы, учёные (кто захочет, может продолжить список), так и медицинские работники, бывают асами, виртуозами, особо талантливыми в своём деле. Для подобного таланта мало лишь обучения и практики; нужны ещё особые природные данные – это я и называю Божьим даром.
Возможно, Николай Николаевич после войны защитил диссертацию (или – диссертации) о ранениях в брюшную полость; вспомним разговор выше с начальником госпиталя о том, что у хирурга Липского был опыт подобных операций ещё с Халхин-Гола.
Не известно пока ничего о его боевых наградах.
Было бы замечательно, если бы отозвался его сын Юрий или внуки, если они есть.
О фронтовиках – медицинских работниках разных рангов и профиля рассказано, написано и снято фильмов очень мало. На сто процентов не оценён их вклад в Великую Победу над фашистской Германией и её союзниками.
Они боролись с врагом не винтовками, снарядами, взрывчаткой.
Они подрывали наглость и уверенность фашистов в скорой победе над русскими(для немцев все советские люди были русскими) другими средствами: скальпелем, гипсом, бинтами, донорской кровью, самоотверженным уходом за раненными советскими воинами. Они били немцев и их союзников тем, что вернули в строй более 70 процентов выздоровевших раненых.
Истинные патриоты Отечества! Истинные патриоты своей профессии!