Савелия из лесного хутора мобилизовали на трудовой фронт – восстанавливать разрушенный войной Сталинград.
Тысячи женщин и мужчин разбирали полуразрушенные здания, грузили и вывозили мусор. Расчищалось место для строительства новых домов и заводов. Привыкший к тяжёлому крестьянскому труду, Савелий не замечал испепеляющей летней жары, осенней слякоти и зимней стужи. Не обращал внимания на скудную еду и на неудобные ночлеги в полуразрушенных зданиях и бараках.
Часто вспоминал Крутой Верх – так назывался его хутор. Вспоминал свою жену и дочку, которая скоро должна пойти в школу.
Будучи бригадиром, как-то ранней осенью, расставив рабочих по местам и дав и задание на день, начал ломом разбирать фундамент какого-то здания - по всей видимости, в прошлом купеческого особняка. Выворотив большой камень, увидел под ним проржавевшее ведёрко, прикрытое истлевшей мешковиной и присыпанное мусором. Смахнув мусор и откинув мешковину, Савелий обомлел: ведро было наполнено золотыми монетами с чеканным царским профилем. Такую монету он видел у отца, невесть каким образом попавшую к нему.
Савелий хотел крикнуть рабочим, трудившимся неподалёку, но одумался. Трясущимися руками закрыл ведёрко мешковиной и присыпал мусором. Успокоившись, продолжал выламывать камни, обдумывал, как забрать найденный клад и отвезти домой. На всю жизнь хватит и себе, и детям, и внукам!
К вечеру, вернувшись к подвалу, где жили рабочие, поужинал. Прихватил брезентовую торбу с морды лошади, хрумкающей насыпанное в неё зерно, и наполнил им карманы ( десяток лошадей стояли возле разрушенного здания, отдыхая, как и их измученные возчики) .
Савелий вернулся к тому месту, где нашёл клад. Переложил его в торбу, засунул её в холщёвый мешок, приладил лямки. Получившийся довольно увесистый груз закрепил на спине. Не думая о последствиях, направился на железнодорожную станцию. В составах порожняка на крышах теплушек добрался до ближайшей к его хутору станции. Добирался двое суток, дрожа от холода, кутаясь в старенькую телогрейку. Питался зерном, украденным у лошади. Грыз сырые картофелины и свеклу, найденные в пустых вагонах.
Грязный, заросший щетиной, отшагавший от станции два десятка километров, явился домой. Дома никого не было. Савелий со двора зашёл в дом, нашёл перекусить кое-чем, взвалил уже опостылевший мешок опять, взял лопату и вышел из дома. Несмотря на усталость, Савелий спешил от лишних расспросов и глаз избавиться от груза. По лесу, начинающемуся сразу за домом, он отошёл километра полтора к участку, носившему название Васильев Бок. Тот находился в стороне от деревень и лесных дорог.
Лес под осенним ветром шумел, бросаясь дождевыми каплями и сорванными листьями. Столетние дубы гудели, покачивая корявыми сучьями. Всё навевало тревогу. Душу не успокаивало и не согревало найденное золото. Он начал понимать, что в этой стране его ни продать, ни каким-то другим способом обратить в деньги невозможно.
Выкопав у приметного дуба яму, положил туда торбу, даже не поглядев и не потрогав десятирублёвые царские золотые. Засыпал, утрамбовал и замаскировал дёрном и листьями яму. Свернул махорочную цигарку, закурил. Дым самосада с добавленным в него донником успокоил .
Покурив и немного отдохнув, сказал: «Будь что будет!» - и быстрым шагом пошёл к дому. Дома встретили его жена и дочка Таня. Обрадованным, сказал, что соскучился по ним и решил навестить, не сообщив, что это сделал самовольно.
Через три дня его, выбритого, отдохнувшего, арестовали милиционеры, прибывшие из райцентра. Им из части трудовой армии предложили проверить, дома ли он. Савелия судили за дезертирство. Дали несколько лет лагерей.
Лагерь находился в тридцати километрах от дома. На берегу реки был карьер, где добывали бутовый камень. Его требовалось много для строительства разрушенного войной хозяйства. Савелий разделывал кувалдой на тонкой дубовой ручке большие глыбы известняка. Работал играючи, вращая кувалду и, попадая в клеваж – слои известняка, легко скалывая их. Грузить наколотый известняк в кузов самосвала было тяжелее, но он управлялся и с этим, перевыполняя нормы выработки. Через несколько лет освободился досрочно по так называемым «зачётам».
Жена с дочкой к этому времени жили в соседнем с хутором селе в доме, оставшемся от родителей жены. Дом в хуторе был продан на дрова. Жизнь шла своим чередом. С весны до осени Савелий работал в колхозе. Зимой катал валенки на продажу. Жена хлопотала дома по хозяйству – работать в колхозе не позволяло здоровье. Дочка ходила в школу. О зарытом кладе вспоминал редко. Если и бывал по каким-то делам у Васильева Бока, то старался обойти то место.
Дочка окончила десятилетку. В начале шестидесятых вышла замуж за односельчанина – бравого покладистого парня, отслужившего в армии. Он не хотел возвращаться в село и увёз молодую жену в город. Там пошёл работать на огромный строившийся завод. Дали им комнату в общежитии. Стали в очередь на получение квартиры. Жена Савелия болела всё сильнее. Требовались деньги на её лечение и на устройство молодых. Савелий понял: пора откапывать клад.
Под выходной, тёплым июньским вечером, когда село накрыли благодатная прохлада и тишина, прибыли из города на попутках молодые. Дочка первым делом сообщила матери, что беременна. Эта новость ещё больше укрепила Савелия в необходимости доставать золото..За поздним ужином он сообщил дочке и зятю о давно им зарытом кладе. Убедил Петра идти с ним в лес.
Пришли на место. Савелий не узнал его. Приметного дуба не было. Другие дубы тоже спилены. О них напоминали только пни. Место было вроде и знакомо, а вроде бы и нет. Образовавшаяся поляна заросла травой и была наполнена пряным запахом цветов, стрекотом кузнечиков, порханием бабочек. Савелий задумался: у какого пня искать? Тут или там? Пётр, ранее относившийся к рассказу тестя с недоверием, теперь, увидев его разволновавшимся, сказал: «Хватит, батя, искать наобум! В армии я служил сапёром! В городе я раздобуду миноискатель, и то, что закопано, мы мигом найдём!». Расстроенный Савелий с Петром вернулись домой.
Через несколько дней Пётр, взяв на работе отгулы, приехал к тестю. Достал из мешка городские гостинцы и какую-то конструкцию с трубкой, приборами, проводами и наушниками.
Утром, несмотря на заходившую тучу, отправились в лес. На месте Пётр настроил прибор, дал послушать тестю, как прибор реагирует на металлическую лопату. Со знанием дела начал обходить место, указанное Савелием. А тот с трепетом, обливаясь потом, наблюдал за действиями зятя. «Копай здесь!» - скомандовал тот.
От волнения Савелий никак не мог срезать дёрн, только обрывал траву. Пётр отстранил его, ловко вырезал кусок дёрна и лопатой начал осторожно вынимать землю. Через некоторое время показался полусгнивший брезент. Савелий руками обобрал землю, откинул брезент. Блеснуло золото. Под начинающиеся раскаты грома, под блистание молний и капли дождя Пётр смотрел, как Савелий пригоршнями пересыпал золотые монеты в кожаную, принесённую из дома, сумку. Петру непонятно было волнение тестя – ну, золото и золото, что с ним делать и куда его девать, его не волновало.
Переложив клад и закурив сигарету, Савелий наконец успокоился. Вспомнил пятнадцатилетнюю давность: к чему привело найденное золото? К годам, проведённым в лагере? Стал понятен ход рассуждений зятя: он полагается на себя и на свой труд, и от богатства спокойной жизни не будет.
Оставив Савелия с его кладом в селе, Пётр взял несколько золотых и уехал к своей Татьяне в город. Начались мытарства по сбыту монет. Часть пошла на взятку председателю профкома завода (с ним Пётр был знаком), его не интересовало происхождение золотых. Он с жадностью принял их. Сделал так, что Пётр получил квартиру вне очереди. их в скупку драгметаллов то у себя в городе, то в Москве. Через какое-то время нужная сумма была набрана. У того же председателя профкома, у которого была возможность покупать автомашины без очереди, были куплены «Жигули» с приличной переплатой.
Квартира, машина, родители в деревне, подрастала красавица (в отца) дочка. Сами работали – ничего больше не требовалось. Да и опасно было выпячивать своё богатство. Знакомые и так косились: почему богато живут? Да и власти вели борьбу с «нетрудовыми» доходами. Потрачена была лишь небольшая часть клада. Сам Савелий отдал только несколько золотых врачам районной больницы «на зубы». Там лежала его жена. Но лечение было тщетное – она вскоре скончалась.
Пётр отказывался пользоваться золотыми, он, как и прежде, считал, что это не приведёт ни к чему хорошему. Распоряжалась всем жена Татьяна.
Савелий жил один. Клад его совершенно не интересовал – как будто и не было кучи золотых монет, спрятанных дочерью в укромное место. Она с Петром и с дочкой Юлей часто приезжала к отцу, который очень горевал по жене.
Так прошло несколько лет. Савелий к этому времени совсем захирел и вскорости умер. Хоронили его в февральский вьюжный день. Дороги замело. На тракторе с прицепом гроб с телом привезли на кладбище и похоронили.
Его внучка Юля к этому времени по настоянию матери поступила в институт учиться на зубного врача. Окончила его и начала работать в стоматологической клинике. Вот тут-то и пригодилось золото. Деньги потекли рекой.
Юля вышла замуж за одного из городских чиновников – человека жадного и непорядочного. Купили на Юлины деньги кооперативную квартиру. Юля родила от него дочку, а он пустился во
все тяжкие. Запугал Юлю, что сообщит «куда следует» о том, что она делает зубы клиентам из неизвестно откуда берущегося золота. Юля была вынуждена уйти жить к родителям, оставив ему квартиру.
Но в стране сменилась власть. Наступили «лихие» девяностые. Теперь никого не интересовало, у кого и как появились деньги. Купили Юле квартиру в центре города, приобрели загородный дом, к которому Юля подъезжала на иномарке.
Ира (дочка Юли) училась в каком-то коммерческом вузе, приобретая специальность, которая навряд ли ей пригодиться в будущем. Начались походы в различные ночные клубы с наркотиками. Мать и бабушка не стесняли её в средствах. Да и Юля не отставала от дочки. Возле них постоянно вился рой сожителей и любовников, охочих на дармовые деньги.
У Татьяны обострилась болезнь, и она вскоре умерла.
Пётр постоянно жил в загородном доме, где был и садовником и сторожем. С горечью думал о судьбе дочери и внучки. Рано или поздно закончится золото не принёсшее ни кому счастья.