Паучок родился на рассвете. Просто проснулся, проткнул оболочку яйцевым зубом и высунул наружу мордочку с пока слепыми глазами. Почувствовав холод, спрятался обратно, припал к остаткам желтка и заснул. Он был ещё слишком маленьким.
Паучок проспал весь день и следующую ночь, изредка просыпаясь, чтобы поесть. Но к новому утру запасы желтка, запасённого матерью истощились, да и что-то стало стеснять тело. Паучок вылез из ненужной уже оболочки яйца и внезапно увидел… Это был просто свет. Значит, то, что он видел раньше было тьмой. Паучок обернулся – глаза различили что-то сморщенное, нелепое, пустое – оболочка его бывшего яйца, его первого дома.
Голода паучок не чувствовал – он чувствовал другое. Будто его собственная плоть разрывается и из её глубины… Вот лопнул панцирь у челюстей… Паучок стал выбираться из младенческой голой шкурки – быстрей, быстрей! Время дорого! Почему дорого – он не знал.
Он стоял на всех восьми лапах у сброшенного панциря и стремительно рос. Быстрей, быстрей, пока новая молодая кожа не затвердела – почему она должна затвердеть, паучок не знал, просто так должно быть. И вот… Упругий покров остановил рост головы и ног, лишь брюшко ещё немного растянулось – и паучок перестал расти. Он пошевелил лапками, поднял передние над головой – как хорошо жить! Воздух уже не казался ему холодным – простор искупал все опасности и неудобства открытого существования.
И вдруг… Впереди загорелось яркое красное пятно, стремительно разрастаясь, оно словно выбиралось из своей младенческой скорлупы. Травинки застилали вид и паучок побежал по бугристой стене вверх. Бежал он долго – пока нашёл место, откуда всё было видно и ничто не загораживало, красное пятно успело стать жёлтым и налиться ощутимым теплом. А скоро на него стало больно смотреть.
Паучок выпустил из тела ниточку паутинки… Солнце протянуло ему ласковый луч и на сплетении солнечного луча и собственной паутинки он полетел.
Все восемь глаз его с восторгом смотрели вокруг, паучок вертелся на летучем снаряде, стараясь всё-всё рассмотреть. Два леса – один большой, другой стелется у ног первого – трава. Небо – какое оно бездонное и синее! Даль уходит к неровно очерченному горизонту… Поле внизу, по нему ходят какие-то странные толстые существа… Нить – как его паутинка, только брошенная на землю, а по этой нити движутся блестящие, как жуки, разноцветные коробки. Или это яйца, откуда должны вылупиться – кто? Вот, из одного, неподвижного, точно выбрались какие-то существа. Паучок хотел было что-то прокричать новорождённым, поздравить, но пауки не могут издавать звуки. У них есть лёгкие – но только для дыхания.
Он летел на солнечном луче – паутинка его так сияла и переливалась, конец её терялся в солнечном горячем свете, что паучок твёрдо уверился – солнце несло его по воздуху. Восхищение и гордость переполняли маленькое существо, он бы запел, но – увы – пауки петь не приспособлены. Может быть, когда-нибудь, через миллионы лет эволюции… А пока…
И вдруг… Он захотел есть. Так захотел, что радость полёта медленно угасла в нём, сменившись известным нетерпением. Он взглянул вверх – солнце поняло паучка, улыбнулось и отпустило его паутинку. Сияющий луч скользнул вдаль, а паучок быстро стал опускаться вниз. Хотя можно сказать, что от нетерпения кушать, наш герой выпустил нить толстой паутины, потянувшей его к земле.
Здесь мы и оставим паучка с любопытными глазами. Почему?
Вы же знаете, чем пауки питаются. Кем. Конечно, я мог бы изобразить злобную, настырную, уродливую муху, съесть которую было бы заслугой перед миром. И это было бы военным романтизмом, или справедливым детективом. Но это не так.
Муха будет самая обычная, ничем не выделяющаяся из крылатой толпы своих товарок, ни в чём не виновная.
Тогда бы я смог описать паучка, как морально разложившегося злодея, готового поубивать окружающих ради просто пожрать. И это был бы чернушный триллер – с детальным описанием всех ловчих и пищеварительных процедур. Но я не буду этого делать – не люблю триллеры. Мне кажется, те, кто их пишет и те, кто ими увлекаются – ущербные люди.
Я мог бы описать событие с холодной натуралистической позиции, без эмоций и нравственных оценок. И это был бы реализм.
Я не против реализма, пусть и холодного, но паучок, летящий на солнечном луче, с любопытством вглядывающийся в мир, мне дороже грустной правды этого мира.
И поэтому я оставляю его в небе. Пусть летит!