* * *
А потом пришел тысяча девятьсот девяносто первый год. Год Радости, Свободы и Надежды. В августе у нас были гастроли по Америке. Мы проехались по Западному побережью, побывали на Юге и закончили тур концертом в Нью-Йорке. В эти дни там в студии писал свой очередной альбом Джими. Узнав, что у нас концерт, он приехал к нам, и мы с ним «джеманули», как в старые добрые времена. Это был настоящий кайф! Мы все словно впали в юность, а точнее сказать, в детство. В последнее время таких моментов в жизни становится все меньше и меньше, поэтому я очень ценю их. После концерта мы сидели с Джими у меня в гостиничном номере и потягивали наш любимый виски. Зазвонил телефон. Я подошел, чтобы взять трубку. Оттуда раздался Иринкин голос:
— Тая… Тая звонила, — говорила сквозь слезы она. — Говорит, там… Светка в больнице…. — она сделала паузу, собралась с силами и сказала. — Умирает. Ждет тебя… — и снова разразилась слезами.
— Ладно, успокойся, — сдержанно сказал я. — Выпей успокоительное. Я позвоню сейчас Маэстро. Я с тобой.
Джими посмотрел на меня, когда я положил трубку.
— Что-то случилось? — спросил он.
— Да. Светка, — растерянно, перебирая мысли в голове, отвечал я. — Похоже, все очень плохо.
— Держись, Ник, — посочувствовал Джими.
— Спасибо, — ответил я, почти его не слушая.
Я позвонил Тае, и она мне сказал адрес больницы, в которой лежит Светка, и добавила, что скоро и Маэстро там будет. Я позвонил Кире, который к тому времени уже два года с Катей и двумя детьми жил на Американщине, неподалеку от Нью-Йорка. В ожидании Киры мы с Джими включили теленовости и обалдели, увидев, что творится в Москве. А по Москве в это время шли танки к Белому дому. Путч набирал обороты. Без перерыва показывали пресс-конференцию путчистов. За столом сидели испуганные первые лица и в трясущихся руках держали бумажки, по которым читали свое заявление.
— Джими… Похоже, началось, — сказал я.
— Интересно, чем это закончится? — сказал как бы в никуда Джими.
— Что с аэропортами? Мне в Москву завтра вылетать, — высказал я мысли вслух.
— Надеюсь, примут, — успокоил Джими.
Позвонил портье и сказал, что за мной приехали. Мы с Джими спустились вниз. В холле мы увидели родную фигуру. Мы все обнялись, и я сказал:
— Видишь, Кира, опять ты везешь меня к Светке. Я перед тобой в неоплатном долгу.
Мы ехали по улице, и я думал: какая странная штука! Моя Иринка рыдает из-за Светки. Та Иринка, которая называла ее шлюхой и так ревновала меня к ней… Мы подъехали к госпиталю. Кира оставил машину. Сбылась его мечта. Теперь у него был, правда, старенький, но все-таки настоящий «Ролс-ройс». Он сказал, к кому мы идем, и нас пропустили. Я шел по коридору и не мог понять, почему здесь такие странные, как будто залитые каким-то составом полы.
— А что это за покрытие? Для чего оно? — спросил я Кирилла, теперь уже как специалиста по американской жизни.
— Это от радиации, — сказал он. — Здесь делают облучение.
Сердце мое начало учащенно биться, когда я увидел дверь палаты, в которой лежала Светка. Кирилл постучал. Вышла сестра и сказала, что у меня есть пять минут. Я зашел. Светка лежала одна в просторной белоснежной и абсолютно чистой палате. Врачи нашли у нее четыре месяца назад рак крови, и было поздно что-либо делать. Как говорится, в таких случаях медицина уже бессильна. Она лежала не шевелясь, с закрытыми глазами. Ее прекрасной копны черных кудрявых волос не было и в помине после курса химиотерапии. Она была похожа на младенца. Я подошел и сел рядом, осторожно взяв ее руку, так же нежно, как и тогда по дороге из ЦДЛ. Наклонившись, поцеловал ее маленькую аккуратную ручку. Она приоткрыла глаза и, каким-то чудом поняв, что это я, улыбнулась усталой, еле заметной улыбкой. Говорить у нее уже не было сил. Она смотрела на меня. Это были все те же прекрасные незабудковые глаза, очень родные и бесконечно любимые мною. Я сидел молча, просто держа ее руку и глядя на нее, и только наши души опять вели свой, не прекращающийся никогда, диалог.
— Здравствуй, родная, — говорила моя душа.
— Привет. Я так ждала тебя. Я так боялась, что ты не успеешь… и что я умру, не повидав тебя...
— Ты не умрешь, ты просто перейдешь в немного другой мир.
— Я знаю, но все другие, кроме тебя, думают, что я умру, поэтому я так и сказала.
— Ты знаешь, а я недавно был на нашей улице.
— И как там?
— Хорошо. Только там не было тебя. А потом я прошел к нашему дому.
— И как он?
— Здорово, только ты не вышла из подъезда.
— А потом я бродил по нашей Москве.
— И как она?
— Она так же молода, прекрасна и красива, как и ты.
— Что ты говоришь... Я тут лежу страшная, вся измученная...
— Нет, ты по-прежнему красива. У тебя все те же прекрасные глаза, и в них все та же глубина и та же удивительная любовь.
— Спасибо тебе, — говорила она. — Нет, правда, просто спасибо за все. Я тебе ни разу не сказала спасибо за ВСЕ.
— И тебе тоже спасибо, родная.
Она прикрыла глаза. Ей уже было совсем тяжело.
— Как там Иринка и Игорь?
— Все хорошо.
— Как он учится?
— Отличник. Физика, математика. Не то что отец.
— Ты бережешь горло? Оно у тебя совсем слабое. Носи, пожалуйста, шарф.
— Хорошо, дорогая.
— И пиши музыку. Это настоящий, великолепный джаз. Поверь мне, я не…
Отворилась дверь. Сестра показала, что пять минут истекли. Я привстал, наклонился над Светкой и в последний раз поцеловал ее.
— Я буду всегда любить тебя, — прошептал я ей на ушко, но она уже не слышала меня. Ее душа уже начала движение к тому пространству, из которого она и пришла в наш бренный мир.
Я вышел в коридор и вдруг в конце его увидел маленькую девочку. Это была точная копия Светки, только в миниатюре. Я понял, что это Соня. Она стояла и смотрела прямо на меня. Рядом на скамейке сидели отец Светки и Кирк. У Сони были такие же волосы, того же смоляного цвета, что и у Светки, были те же губы, носик, ротик и даже очертание ног было такое же, как у ее мамы. И я вспомнил, как мне нравилось, когда Светка надевала юбку. Я всегда любовался ее ногами и всегда вспоминал наставление отца Тимутжину:
— Когда будешь выбирать жену, смотри на ноги. Они должны быть крепкие, тогда эта женщина сможет родить тебе сильных сыновей и сможет содержать дом в порядке.
Я подошел к Соне и сел на корточки.
— А я вас знаю. Вы дядя Сергей, — на ломаном русском сказала она. —Мама сказала, что вы будете меня любить всегда, как любили ее.
Я улыбнулся и, прижав ее к себе, сказал:
— Конечно. Не сомневайся в этом.
Ее детское сердечко билось часто-часто. Я встал и взял ее за руку. Было так странно, что ребенок, который видел меня впервые, так легко и уверенно, абсолютно ничего не боясь, дал мне свою крохотную ручонку. Подошел Светкин отец.
— Здравствуйте, Сергей, — сказал он. — Простите меня, если сможете. Я не знал, не догадывался, что вы так много значили для моей дочери.
— Ничего, — ответил я. Соня подошла к деду и взяла его за руку. — Что было, то было.
— Она просила вам передать письмо, — сказал он. — Вот, возьмите.
Я взял письмо и, не распечатывая его, положил во внутренний карман пиджака. К нам подошел Кирк.
— Пойдем, Соня. Дядям надо поговорить, — сказал дедушка, и она, все понимая, пошла с ним.
— Я не ожидал, что вы для Светланы столько значили, — начал Кирк спокойным и доброжелательным голосом по-русски. — Она очень часто вас вспоминала, и так искренне, что я даже не мог ее к вам ревновать. Она, наверное, и меня любила как мужчину, но вы для нее были, как какой то… Нет, поверьте, мне не в чем ее упрекнуть. Она прекрасная мать и великолепная жена, о такой только можно мечтать. Она говорила, что вы были для нее не просто мужчина, а… я не совсем понимаю эти слова по-русски, — а… вот, — вы были «ее брат во Христе», если я правильно говорю.
— Да, вы все правильно говорите, — сказал, улыбнувшись, я. — Мне очень приятно, что у нас нет обид друг на друга, ведь мы с вами, хоть и в разное время, но любили одну и ту же женщину, и мы-то с вами знаем, как нам повезло.
Кирк стоял совершенно обалдевший. Он, наверное, не ожидал такого откровенного разговора.
— Мы любили ее, — продолжал я. — Она нас, и это, наверное, даже важнее. Все-таки важнее, что она любила нас, ведь ее любовь давала нам силы и доставляла столько радости.
— Yes, — ответил Кирк и одобрительно кивнул головой.
И мы с ним обнялись — двое мужчин, которые очень скоро осиротеют и потеряют по частичке себя. Когда мы стояли, обнявшись, подошли запыхавшиеся Маэстро и Тая.
— Как она? — спросила Тая. — Мы не знали, что ты в Нью-Йорке. Только вчера прилетели с конференции…
Вдруг открылась дверь палаты, и из нее вышла медсестра. Она стояла молча, опустив руки, и просто смотрела на нас своими американскими глазами: все было ясно без слов. Тая закрыла лицо руками и тихо, беззвучно заплакала. Отец Светы подвел Соню к Кирку и отошел от нас. Было видно, как содрогались его старческие плечи, когда он стоял у окна, отвернувшись от нас и плача уже очень уставшими от слез глазами. Я плакать не мог. Похоже, все слезы в своей жизни я уже выплакал. Мы опять были вместе — я, Кира, Джими, Василий Павлович и Тая. Судьба в очередной раз, по какой-то неведомой нам программе, собрала нас всех вместе в этот тяжелый момент нашей «общей Жизни».
Василий Павлович постучал меня по плечу и сказал:
— Сереж, мы уже взрослые люди и понимаем, что никто не умирает. Мы просто становимся немного другими.
— Я в этом уверен на все сто, — ответил я.
— И хорошо, — добавил он. — Я в тебе никогда не сомневался.
Мы ехали по улицам Нью-Йорка. Вокруг кипел город, и только Светка теперь не видела всего этого. Я залез в карман пиджака и достал конверт, в котором лежало письмо от Светки. Распечатал его и увидел, что там была только одна фраза:
ТЫ САМ ВСЕ ЗНАЕШЬ!!!
И это была чистая правда….
Я подумал, а что же хорошего было у нее в жизни? Эта страна, которая разрушила ее любовь? Жизнь на чужбине, среди чужих людей, говорящих на чужом языке? Постоянное одиночество оттого, что не с кем поговорить о Бродском, Есенине и Ахматовой? Но, с другой стороны, у нее была наша любовь, был я, Кира, Катя, Тая, Маэстро, Славка, Антон, Андрей, Серега, и все мы ее очень любили. У нее были Кирк и Соня и надежда на то, что все будет хорошо. А главное — у нее был Крест, про который ей сказал Патриарх тогда, в тот день. Слова Патриарха тогда круто перевернули нашу жизнь. Светка пронесла свой Крест через всю жизнь, не отказалась от него, а значит, не отказалась от самой себя. Ей была дарована небом прекрасная способность — любить. Многие проживают свои жизни, так и не познав этого чувства, этого великого состояния, когда включается тот самый Рубильник, и начинает течь тот самый Великий Небесный Ток. У нее были Нежность, Любовь и Свет. Я вспомнил, как, все в тот же прекрасный вечер, когда мы подошли к калитке нашего домика, она остановилась, замолчала на мгновение и, посмотрев мне прямо в глаза, поцеловала. И как же нежно это было сделано, сколько же было любви в этом коротком поцелуе…
Светка умерла, и одновременно с ней умерла наша истощенная империя. В витринах магазинов, где продавали телевизоры, шли новости СNN. Проезжая мимо, мы видели, как показывают последние предсмертные конвульсии монстра под названием Советская Власть. Я добрался до гостиницы и заказал звонок в Россию. Немного спустя зазвонил телефон и диспетчер сказал, что соединяет. Иринка взяла трубку.
— Привет. Как там у вас? — спросил ее я.
— У нас все застыло и ничего не движется. Все в ожидании, — ответила она.
— Бери Игорька, и давай к матери на дачу. Скоро приеду, — сказал я, умолчав, что сегодня опять вылетаю в Москву, где происходили все эти события.
— А как там у вас? — спросила Иринка.
— Уже все хорошо, — спокойным и ровным голосом сказал я.
Иринка тихо заплакала и положила трубку, не сказав больше ни слова. Это уже были другие слезы, не слезы ревности, а слезы нежности и любви к человеку, которого она почти не знала. Ну кто еще мог быть таким искренним в этой ситуации, кроме Иринки? Только она, и за это ее бескрайнее сердце и всепринимающую душу я и любил ее.
Светку похоронили по православному обычаю на третий день. Василий Павлович, Тая, Катя, Кира и Джими были на похоронах и проводили ее в последний путь. А я уже летел в Обновленную Россию.
По прилете в Москву я сразу из аэропорта набрал Славке домой. Трубку взяла Рита.
— Где Славка? — спросил я.
— Где, где, — раздраженно ответила Рита. — На баррикадах, где же ему еще быть-то. Я ему говорю: «О детях подумай», а он мне: «Это мой шанс сделать хоть что-то полезное для вас».
— Ладно, еду к вам. Встречай, — сказал я.
— Давай скорее. Одной страшно, — сказала Ритка.
Славка был у Белого дома. Он столько раз мечтал о том, что когда-нибудь помрет этот Дракон, и теперь это происходило на его глазах. Славка оказался там, у Белого дома, хотя знал, что Ритка не одобряет этого. Он просто не мог по-другому поступить в такой момент. Я тоже очень хотел бы увидеть своими глазами, как вбивается последний гвоздь в крышку гроба этой гребаной Власти, но я чуть-чуть не успел. Я ехал из аэропорта по практически пустому городу. Одинокие люди перебежками ходили по улицам и повсюду были войска. А в это время у Белого дома людей становилось все больше и больше. У всех были улыбки свободы на лицах. Такие лица были у людей, наверное, дважды в истории России — в День Победы 9 мая 1945 года и в апреле 1961-го, когда мы узнали, что наш Гагарин первым оказался в Космосе. И сейчас был похожий момент единения. Я ехал и понимал, что где-то там, в эпицентре событий, сейчас стоит Славка и светится от радости.
Я приехал к Славкиному дому. Подходя к подъезду, я увидел, что с другой стороны подходит Славка. Он шел быстрой походкой, что-то напевая себе нос.
— Привет, Сереж, — сказал он, крепко, по-братски, обнимая меня. — Ну, что дождались мы с тобой? Согнали мы все-таки этих ****ей с их гребаного трона. Все! Теперь все будет по-другому.
Я был в шоке от его слов и громко рассмеялся.
— Славка, ты ли это? Ты же никогда не ругался матом. Ты же сам говорил, что русский интеллигент не имеет на это права, — сказал я.
— Да? – удивился радостный Славка. — Ну и хер с этой интеллигентностью. Сегодня я имею полное право говорить так, как считаю нужным.
Мы поднялись домой. Ритка была рада, что мы живы-здоровы, и все стояла в дверях, улыбалась и тихо плакала. А по телеку показывали, как Ельцин Борис Николаевич влезал на БМП и зачитывал указ №1. Толпа радостно ревела, приветствуя своего нового вождя.
— Вот она, наша надежда, — сказал мне Славка, показывая на Бориса Николаевича. — Смотри, Сережа, и запоминай всем, чем только сможешь, этот великий момент. Такого больше уже в нашей жизни не будет. Новая жизнь начинается. Заживем теперь…
Если бы мы тогда знали, что ждет нашу Родину в будущем! Но сейчас я стоял и думал: «Как так вышло, что всего 3000 человек смогли повернуть ход истории? Как они умудрились сделать то, что не могли сделать за многие годы миллионы наших сограждан? Как так получилось, что, просто выйдя на эти баррикады, сложив свои маленькие воли воедино, они совершили этот великий акт разрушения старого, отжившего, тем самым дав возможность прорасти новым семенам? Опять же мы можем сейчас, с высоты прожитых лет, сказать, что снова все эти приспособленцы оказались у власти, и это будет правдой. Но я думаю, что всегда есть идеал, который потом проявляется в наших маленьких идеях, а вот насколько эти идеи смогут быть правильно и своевременно реализованы, зависит только от нас. И социализм, и капитализм есть лишь способы совместного проживания человечества как вида. На мой сугубо индивидуальный взгляд, важнее не то, в какой политической системе ты живешь, а какая у тебя внутри мораль, а она, мораль, как раз и должна являться определяющим фактором для наших поступков. Независимо оттого, в какой структуре мы живем, в капиталистической или социалистической, основной задачей должна быть возможность и способность справедливого перераспределения денег, продуктов производства и т.д. между всеми слоями общества. Только при капитализме ответственность за это перераспределение должен брать на себя крупный бизнес, так как он и является основным владельцем всех активов, а при социализме эти функции переходят к государству. Когда в масштабах одной страны, а потом и всего мира, начнут действовать процессы справедливого перераспределения, тогда и только тогда мы сможем сказать, что мы стали похожи на Людей с большой буквы «Л».
А вечером мы рванули на баррикады. Там уже был в полном разгаре концерт «Рок на баррикадах». Это был мой самый любимый концерт, хоть я на нем и не играл. Я стоял и просто наслаждался этой музыкой и был рад за тех, кто оказался сегодня на этой сцене. Эти ребята делали свое дело, которое очень любили, и умели делать его хорошо. А потом всю ночь у Славки на кухне с полусонной Ритой мы глушили водку и не пьянели, потому что были рады, как дети, что все наши мечты сбывались на наших глазах.
— Да, Ник, — сказал Славка. — Как в старые добрые времена, сидим у нас на кухне. Вот только Светки не хватает.
Я специально ничего не говорил ему про Светку, не хотел портить настроение.
— Интересно, как там она? — спросил Славка.
Я немного замявшись и потупив взгляд, сказал:
— Она вчера умерла в Нью-Йорке. Я только что оттуда.
И Славка, оторопев от неожиданной новости, замолчал. Мы сидели, два уже довольно-таки зрелых мужика, и молчали, потому что не знали, что нужно говорить в такие минуты.
— Ладно, давай не чокаясь, — сказал Славка, и мы опрокинули по рюмке.
— Славка, а давай к нам в группу? — сказал я и сам оторопел от такого поворота событий. — Нам тебя не хватает.
Славка тоже ничего не понял. Он посмотрел на Ритку, и она сказала:
— А что ты смотришь на меня? Ты уже взрослый мальчик. Сам решай.
И Славка кивнул мне головой в знак согласия. Все вернулось на круги своя.
Утром первым рейсом я вылетел в Ленинград. Иринка была на даче, и мы прожили там все вместе целых два дня в полном бездействии.
В том же девяносто первом году Василию Павловичу вернули российское гражданство. Правительство Москвы наделило его квартирой в высотке на Котельнической, у которой тогда в августе 1976 года мы стояли со Светкой, преображенные и просветленные. В этой квартире он и останавливался, когда приезжал в Москву из Америки, где пока что еще работал в университете.
В 1997 году Игорек закончил школу с золотой медалью и поступил в Москве в Бауманский университет. Иринкина мама к тому времени уже умерла, и мы, продав квартиру в Питере, перебрались в Москву, поближе к нашему молодому компьютерному гению. Так я снова стал москвичом.
В 2003-м Игорек закончил университет, на радость родителей, с красным дипломом. Компания IBM набирала молодых специалистов, и Игорек рванул в Америку. В эти годы я много гастролировал. Оказываясь в Америке, я частенько приезжал к нему в Нью-Йорк. Как-то в один из приездов я ему сказал:
— Сынок, пора бы тебе уже и о семье задуматься. Чай уже не мальчик.
— Еще успею, батя, — ответил он. — Вначале надо на ноги встать.
В 2004 году Маэстро перебрался в Москву и поселился в своей квартире на Котельнической окончательно и бесповоротно.
Как-то мы сидели с ним в этой квартире, и я сказал:
— А ведь, тогда в семьдесят шестом, я обещал Светке, что мы будем здесь жить.
— Так перебирайся, — ответил Василий Павлович, — будем жить рядом, ходить друг другу в гости, слушать джаз, бегать по утрам. И все такое. Да и Тая будет рада с Иринкой пошушукаться.
Не сказав ничего Иринке, я начал подыскивать квартиру в этом доме, и в конце 2004-го мы переехали в него. Я был горд за себя, ведь я сдержал свое слово. В январе 2005-го у нас в квартире появился маленький лабрадор-ретривер, которого я назвал Архимедом. В 2007 году я снова оказался в Америке у Игорька. Мы с ним долго бродили по городу, потом зашли в кафешку, присели, выпили по маленькой, и я его попросил:
— Знаешь, Игорек, если будет время и желание, конечно, зайди, пожалуйста, на кладбище к Светлане. Отнеси цветов. Она была очень хорошим и светлым человеком.
— Хорошо, отец, — ответил понимающе он. — Все сделаю, как ты просишь.
Как он мне потом рассказывал, он сам того не зная, приехал на кладбище 20 августа, в годовщину смерти Светы. Подходя к могиле, он увидел одиноко стоящую, стройную девушку с черными, как смоль, кудрявыми, распущенными волосами и сразу понял, что это его судьба. У него не было никаких сомнений. Как вы понимаете, это оказалась Соня. Он, как и я, тогда в 1974-м, безошибочно узнал родную душу. Соня была удивлена, что кто-то еще приехал на могилу ее матери в этот день. Игорь представился ей, и она была поражена еще больше, узнав, что это мой сын. После Игорек проводил ее до машины и попросил телефон и разрешения позвонить ей завтра. Она с радостью сообщила ему заветные цифры. Он не спал всю ночь. Утром, набрав ее номер, сказал, что хотел бы с ней встретиться сегодня вечером. Она приняла это приглашение. Они встретились в ресторане и больше уже никогда не расставались.