Александр Сергеевич Суворов («Александр Суворый»)
Книга-фотохроника: «Легендарный БПК «Свирепый» ДКБФ 1971-1974».
Глава 782. ВМБ Балтийск. БПК «Свирепый». Пора взрослеть, Суворов. 10.09.1974 года.
Фотоиллюстрация из третьего тома ДМБовского альбома автора: ВМБ Балтийск. БПК «Свирепый». Валерка Маховик и я, Александр Суворов, на гребне пламегасителя РБУ-6000 «Смерч-2» БПК «Свирепый» за 17 дней до Приказа – 10 сентября 1974 года. Только что я получил от мамы серьёзное постановочное письмо, которое потребовало от меня «взрослого ответа». В суровом раздумье не только я, Валерка Маховик тоже решал свои «взрослые» проблемы, о которых он в силу своего скрытного характера не хотел и не любил откровенничать. Эти «взрослые» проблемы незримо и крепко связали нас, несмотря на всякие разногласия по нашей корабельной жизни, потому что эти матросские будни начали постепенно уходить от нас. Впереди у нас было ДМБ... Во вторник 10 сентября 1974 в Балтийске (Калининграде) было ясно, солнечно, утром 12.3°С тепла, днём 15.5°С тепла, а к вечеру аж 17.6°С тепла. Но всё равно мы с Валеркой на ветерке с Балтики прячем руки – он в карманах, я – под локтями.
В предыдущем:
Большей усталости и большего одиночества я ещё никогда не испытывал…
Не знаю, что делал начальник РТС, капитан-лейтенант Константин Дмитриевич Васильев с моими предложениями по улучшению боевой подготовки корабля, может быть, он их доложил командиру корабля или старпому, или ещё кому-нибудь, а скорее всего, «положил на полку» до лучших времён, потому что в начале сентября 1974 года по кораблю пронёсся слух, что «на БС в Средиземку или на Карибы и на Кубу» мы (БПК «Свирепый») не идём, потому что жестокий шторм урагана Эллин в Северной Атлантике покоробил нам что-то в корпусе, что-то там в шпангоутах, стрингерах, бимсах и пиллерсах полопалось и теперь трётся, трещит, скрипит и может ещё сильнее разрушиться.
Вскоре старпом объявил по КГС (корабельная громкоговорящая связь) приказ: «Всему личному составу экипажа корабля приступить к составлению на своих постах и заведованиях дефектных ведомостей, в которых указать все свои замечания, дефекты, неисправности, а также предложения, в том числе и рационализаторские для предъявления дефектных ведомостей на судоремонтный завод».
Старпом не сказал, в какой завод мы пойдём, в Лиепаю или в Калининград, поэтому в экипаже сразу же возникло радужное настроение и лихорадка подготовки к стоянке в заводе, что означало примерно то же самое, что заход в иностранный порт или на парад в Ленинград. Отличие только в том, что в заводе мы участвуем в ремонтных работах и более свободно общаемся с гражданским населением…
Сразу же после объявления о подготовке к заходу в завод на ремонт, меня вызвал к себе наш штурман, командир БЧ-1, старший лейтенант Г.Ф. Печкуров. Он собрал всех рулевых и штурманских электриков в штурманской рубке, повторил приказ старпома, капитан-лейтенанта Ю.А. Кличугина, приказал всем «штурманцам» немедленно приступить к составлению дефектных ведомостей по своим заведованиям с одновременной ревизией всего штурманского оборудования и приборов.
Потом он при всех обратился ко мне с просьбой сделать ревизию румпельного отделения, рулевой машины, запасного (аварийного) рулевого поста, оборудования и вместе с молодым матросом-рулевым составить дефектную ведомость. При этом он сказал, что «вопрос привлечения вас, Суворов, к дефектованию румпельного отделения согласован с начальником РТС».
Ну, что же, вполне справедливо, потому что в своё время я досконально изучил рулевую машину, румпельное отделение, механизмы и гидравлику управления рулём из румпельного отделения, а также выявил неисправность в телефонной связи ходового мостика с румпельным отделением. В качестве рацпредложения я уже давно хотел внедрить установку «колокола громкого боя» в румпельном отделении для подачи громких сигналов рулевому, а также оснастить телефонный аппарат в румпельном отделении телефонной гарнитурой (наушники и микрофон), чтобы освободить руки рулевого и исключить беготню от штурвала к телефонному аппарату, который был в трёх шагах от места рулевого за штурвалом.
Мы немедленно с молодым рулевым БЧ-1 пошли в румпельное отделение и первое на что я ему указал – это рассохшаяся и раскрошившаяся резина-уплотнитель в комингсе люка, ведущего в румпельное отделение. Люк давно не открывался, поэтому резина и сталь ребра люка ссохлись, склеились, окаменели и при каждом открывании-закрывании деформировались. Трещины в уплотнителе неизбежно позволяли морской воде, которая во время шторма захлёстывала палубу юта на корме, попадать внутрь румпельного отделения, а морская вода – это очень сильный окислитель, который тут же порождает ржавчину на открытых местах.
Второе, на что я указал молодому матросу-рулевому БЧ-1, - это пары масла, которые обычно при работающей рулевой машине в море наполняют румпельное отделение удушливой, жаркой и вредной атмосферой. Поэтому нужно было во что бы то ни стало добиться надёжно приточно-вытяжной вентиляции, при этом важно было так разместить раструбы вентиляции, чтобы не застудить матроса-рулевого за штурвалом.
Сейчас, на стоянке корабля в базе, рулевая машина не работала, всё было тихо, спокойно и благопристойно, но в море при любой погоде в румпельном отделении было жарко, как в машинном отделении какого-либо старого парохода. Всё это и многое другое я рассказывал и показывал молодому матросу, проиграл вместе с ним технику и технологию вахты за маленьким деревянным штурвалом рулевой машины, имитировал разные аварийные случаи, в том числе прорывы морской воды через люк в подволоке румпельного отделения, прорывы масла под давлением через сальники, шум и масляную гарь атмосферы в помещении, нарушение средств связи и способы управления рулём, в том числе путём голосовой эстафеты матросов, расставленных на верхней палубе так, чтобы по цепочке передавать команды на руль с ходового мостика в румпельное отделение.
Целый день мы скрупулёзно точно с молодым матросом «играли в наши игры» в румпельном отделении и к концу дня этот парень был не просто ошарашен, а ходил за мной, как влюблённая девица…
Ещё несколько дней (а чего раньше времени отчёт сдавать?) ушло на грамотное без грамматических и орфографических ошибок составление дефектной ведомости и мы в числе первых сдали наш труд-документ командиру БЧ-1, а тот, после проверки, - командиру БЧ-5 (один экземпляр) и старшему помощнику командира корабля (другой экземпляр). На вечерней поверке старпом, капитан-лейтенант Ю.А. Кличугин, поставил в пример командира БЧ-1, старшего лейтенанта Г.Ф. Печкурова «первым отлично составившим дефектную ведомость по румпельному отделению с отличными рацпредложениями».
Составлять дефектную ведомость по оборудованию РЭБ (радиоэлектронной борьбы) составлять не надо было, потому что такого оборудования у нас на корабле не было и мы очень надеялись, что в заводе на ремонте нам всё же поставят РЛС радиоэлектронной борьбы (РЭБ) МП-401С «Старт-С» и соответствующие антенные посты к ней.
РЛС радиоэлектронной борьбы (РЭБ) МП-401С «Старт-С» предназначалась для поиска работающих РЛС и постановки активных помех радиоэлектронным средствам противника, а так же для управления постановкой пассивных помех оператором системы. Система имеет потребляемую мощность до 30 кВт, обеспечивает поиск РЛС противника по 4 частотным поддиапазонам с ошибкой пеленгования от 7° до 30° и обслуживается личным составом из 5 человек. Масса системы с учётом ЗИП составляет ни много, ни мало, но 6 тонн 100 кг… Весомое и значимое оборудование…
Остальное оборудование РЭБ (в частности 4 установки выстреливаемых помех ПИП) не требовало никакой модернизации, потому что практически, кроме пробного учебного пуска ракет, не использовалась ни на учениях, ни на первой БС (боевой службе) в Северной Атлантике. Дело в том, что использование установок выстреливаемых помех практически означало бы желание корабля скрыться от противника за радионепроницаемой «дымовой завесой», то есть ведение реальных боевых действий, а это уже война…
На корабле было установлено 4 пусковых установки выстреливаемых помех ПК-16 (КЛ-101) калибра 82 мм с 16 направляющими трубами. Они были предназначены для постановки радиолокационных и тепловых отвлекающих и дезинформирующих ложных целей для противодействия управляемому оружию с радиолокационными и тепловыми системами наведения (самонаведения).
Ракетные снаряды ПИП вручную устанавливались в направляющие пусковой установки ПК-16, далее стрельба велась автоматически или дистанционно с ручного пульта управления. Темп стрельбы составлял 2 залпа в секунду при любой заданной последовательности снарядов, дальность постановки ложных радиолокационных целей от 500 метров до 3,5 км, а ложных тепловых целей - от 2 до 3,5 км. Боевой расчёт системы ПИП – 3 человека. Тип снарядов помех РУММ-82 (ТСП-60). Масса незаряжённой пусковой установки ПК-16 составляла 400 кг.
Мы (отделение ПИП РЭБ РТС БПК «Свирепый») только ещё раз наглядно досконально проверили и проиграли весь процесс заряжания ПУ ПК-16, подключения пульта дистанционного управления, местоположение матросов-операторов, способы и средства связи с ходовым мостиком и ГКП (главным командным пунктом) и наши действия при поражении нас орудием массового поражения, при ранении или гибели матросов. Модернизировать было нечего, всё работало как надо…
Таким образом, вскоре я совсем освободился от обязанности что-то искать и выискивать в своём заведовании и полностью отдался поиску способов усовершенствовать «ленкаюту» и корабельную библиотеку с учётом опыта жизнедеятельности, службы и вахт во время первой БС (боевой службы) в Северной Атлантике. Конечно, надо было бы расширить рабочее место библиотекаря с учётом того, что оно же является рабочим местом художника-оформителя и фотолабораторией. Очень большую неловкость мне создавало отсутствие в «ленкаюте» обыкновенного умывальника с холодной пресной водой. За водой приходилось бегать с канистрой на 3 литра (вот откуда у меня канистра для спирта в тайной шхере – автор), держать запас питьевой воды в алюминиевой фляге и таскать в гальюн личного состава обрез (прямоугольное ведро из жестяного короба из-под химикалий – автор) с помоями.
Кроме этого ряды банок (лавки) перед столом-рундуком «президиума» в ленкаюте были крепко-накрепко принайтовлены (прикреплены) в палубе (к полу в помещении). Эти растяжки на резьбе руками практически невозможно было открутить, поэтому эти банки сильно мешали нам проводить мероприятия и репетиции в «ленкаюте» - приходилось их обходить, перешагивать, перескакивать во время сильного волнения на море. Сколько раз ребята ушибались голенями о края этих банок!
Поэтому я решил самостоятельно попробовать иную компоновку зала «ленкаюты», уменьшить число банок (лавок) и иначе их прикрепить к палубе в ленкаюте. За этим занятием меня и настигли два события – новый визит замполита и старпома в «ленкаюту» и получение нового письма моей мамы…
Оба этих события произошли в один день – 10 сентября 1974 года, поэтому они наложились друг на друга и письмо мамы перебило всё то настроение, которое у меня возникло после визита старших офицеров корабля.
На этот раз замполит, капитан-лейтенант А.В. Мерзляков и старпом, капитан-лейтенант Ю.А. Кличугин были не злые, а доброжелательные и деловые. Они с интересом осмотрели «ленкаюту» и библиотеку и внимательно слушали мои разъяснения и предложения по улучшению условий быта и работы в ней, размещения оборудования, приспособлений, изменения интерьера и оснащения «ленкаюты» новыми возможностями.
Особенно их заинтересовало оборудование ВИА (вокально-инструментального ансамбля), которое находилось в «ленкаюте». Корабельный ВИА – это единственный не до конца реализованный мной проект в системе организации досуга моряков на корабле. Нам удалось «достать» звукоусилители (они использовались для трансляции при проведении торжественных собраний экипажа на верхней палубе ещё во время первой БС – автор) и ударную установку (набор барабанов и тарелок). Электрогитары мы пытались с ребятами сделать сами, но, увы, не смогли. Поэтому у нас были две акустические гитары, баян, гармошка и аккордеон, который всё время находился в ведении вестового офицерской кают-компании Людвига Пакуновского (он единственный на корабле, который мастерски играл на аккордеоне – автор).
Ю.А. Кличугин и А.В. Мерзляков «загорелись» идеей создания на корабле своего ВИА и обещали приложить все усилия для того, чтобы «достать» необходимое количество электрогитар и музыкальный синтезатор. На этом мы и расстались, а я начал читать мамино письмо…
Я долго думал, стоит ли писать в книге с названием «Легендарный БПК «Свирепый» свои воспоминания об отношениях с Валей Архиповой (моя первая школьная любовь), с друзьями и подружками, с родителями, со старшим братом и его жёнами. Какое отношения эти люди имеют к кораблю и его истории? Практически, на первый взгляд, никакого…
Однко потом после размышлений я подумал, что военно-морская служба на флоте, режим и распорядок корабельной жизни, мои служебные и должностные обязанности, дела, которые я делал на корабле и для корабля, для экипажа БПК «Свирепый», моя комсомольская работа и работа художником-оформителем, библиотекарем и комсоргом корабля – всё это имеет прямое отношение к формированию и закалке моего характера, личности, сознательного отношения к жизни, а значит, к отношениям с родителями, с родными и близкими, любимыми мной людьми.
В августе-октябре 1974 года я всё сильнее и сильнее ощущал своё органичное единство с БПК «Свирепый», с кораблём, с его молчаливой остроносой громадой корпуса, с его машинами и механизмами, с его вооружением. Я сам, практически, слился с кораблём, стал сам БПК «Свирепый» и уже не отделял его от себя, мыслил и чувствовал, как корабль, как боевой корабль – суровый и мощный, спокойный и выдержанный, строгий и умный, но готовый в любую минуту ринуться в яростный и свирепый бой.
Теперь все мои прежние переживания по поводу того, что меня несправедливо обидели, лишили, наказали, казались мне детскими обидами. Теперь я воспринимал ор, крик, ругань и угрозы в свой адрес чрезвычайно спокойно и хладнокровно, как будто слышал капризный рёв и крики младенца. Теперь все эти недружественные слова и упрёки отскакивали от меня как горох от стенки, потому что я видел за этим не силу звания, должности и эполет, а слабость, защитный способ криком и матерщиной скрыть свою растерянность и непонимание.
Теперь я терпеливо и устойчиво воспринимал любые проявления «годковщины», будь то от моряков, от старшин, от мичманов или от офицеров. Теперь я знал и умел делать то, чего не знали и не умели делать другие, поэтому мне их наскоки и отскоки были «до лампочки», я знал, что я был прав в своём деле и эта правда обязательно восторжествует, потому что была объективной, полезной для корабля и экипажа.
Вот почему я воспроизвожу без купюр, без исправлений и дополнений свою дневниковую запись от 10 сентября 1974 года после внимательного прочтения маминого письма. Служба на флоте, служба на БПК «Свирепый», на мой взгляд, сделала меня взрослым, относительно умным и разумным, терпеливым и выдержанным, целеустремлённым и настойчивым, относительно жёстким, правильным и верным.
БПК «Свирепый» на всю мою оставшуюся жизнь стал моим внутренним голосом, внутренним другом, тем самым разумом», который в переводе означает «первый ум». БПК «Свирепый» - это структура-образ моей памяти, моего сознания, моей личности. БПК «Свирепый» - это один из тех моих внутренних голосов совести, то есть «совместной вести» моих внутренних голосов-друзей: мамы, папы, старшего брата Юры, моего друга деда Календаря из деревни Дальнее Русаново, моего наставника Жени Мыслина из Севморзавода, моей первой школьной любви Вали Архиповой, а также Феи красоты и страсти – женского собирательного образа из всех тех женщин, встреченных мной в жизни.
Только БПК «Свирепый», который тоже собран из структур-образов командира корабля, капитана 2 ранга Е.П. Назарова, замполита, капитана 2 ранга Д.В. Бородавкина, офицеров и мичманов корабля и соединения ракетных кораблей БФ, моих друзей-годков: Сашки Кузнецова, Сергея Берёзы, Валерия Клепикова, Славки Евдокимова, Андрея Павлова, Валерки Маховика, Лёшки Мусатенко, Коли Гончарова, Паши Каретова и многих-многих других матросов и старшин, - это уже мой взрослый характер бойца-комсомольца, взрослого молодого мужчины, который стал определяющим на первом этапе моей гражданской жизни после ДМБ. Вот почему мои друзья по жизни в рабочем общежитии, по учёбе в институте и по комсомольско-партийной работе на Севморзаводе называли меня «Свирепый» (без приставки «БПК» – автор).
Жизнь, гражданская жизнь с её суровой правдой и проблемами пришла ко мне в письме мамы и потребовала от меня взрослого ответа и решения…