Дом счастья. 5 глава
Дом Елены
Елена жила в своем доме, который можно было бы с некоторой натяжкой назвать дворцом или на западно-европейский манер - замком. Дворец стоял на возвышении естественного происхождения, окруженный со всех сторон рекой, будто рвом, специально вырытым по правилам фортификации, свойственным для крепости, на случай обороны от противника. Но здесь река огибала препятствие в виде высокого полуострова и, образуя петлю, продолжала свое течение к заливу. Только в одном месте на маленьком кусочке суши, где петля реки почти соединялась со своим руслом и текла дальше - там пришлось прорыть небольшой соединяющий канальчик, и дворец-замок Елены оказывался таким образом на острове. Через этот ровчик перекидывался цепной мост, когда надо было проехать домой или выехать из дворца. Мост, естественно, поднимался - когда-то механическим устройством, а теперь при помощи дистанционного пульта управления, подобно тому, как управляется система поднятия ворот в подземной парковке в глубине любого нового дома. В самом доме сложная система слежения и сигнализации, достаточно надежно обеспечивала безопасность Елены. В остальном она жила просто и непритязательно, особой роскоши или богатства не имела - стиль минимализма был бы самым правильным определением, если бы не такая особенность Елены, как неизменное желание заполнить чем угодно любую поверхность в доме. На каком-то подсознательном уровне она терпеть не могла порядка. Не в смысле чистоты - пыль она периодически быстренько протирала и раз в три дня проходилась влажной тряпкой по ламинату и плитке на полу, белая раковина и унитаз, чистый пол в душевой кабине ей
нравились больше, чем грязные, но... но на любой поверхности не должно было оставаться свободного, ничем не занятого места! Салфеточки, коробочки, резиночки для волос, заколки и шпильки, тетрадь, блокнот, карандаш и ручка, клочки чистой бумаги на случай необходимых заметок и записей, брошюрки, бусики, маленькие гномики, собачки, ангелочки и тому подобное - все, что угодно - только как можно меньше ничем не занятой поверхности! Елена не сознательно этого добивалась. Она периодически что-то выбрасывала, что-то прятала в комод или в шкатулку, что-то убирала на полку за стекло книжного шкафа, распихивала то да се по местам, и ей нравился порядок. Но очень скоро свободные поверхности зарастали новыми или теми-же предметами. Она не сразу обнаружила эту закономерность, но, обнаружив, поняла, что это неизбежно. Когда-то Лена услышала от одной девушки - реквизитора киностудии об открытой ею "Теории свободной поверхности" о стремлении любой свободной поверхности быть тотчас же заполненной, занятой. И эта закономерность оказалась совершенно неоспоримой, в ее жизни, во всяком случае. Причем все лежало так, что при необходимости не оказывалось места для чашки с горячим чаем или с водой, для предметов, не живших постоянно на данной территории. Однако Елена никогда ничего не искала, она всегда точно знала, где что находится, вплоть до малюсенькой заколочки, шпилечки или крабика. У каждого даже незначительного предмета было свое место или несколько мест и в зависимости от настроения или ситуациии Лена всегда знала, где сегодня лежит расческа, заколка, браслетик, цепочка, наручные часы и так далее. Даже на полу жили предметы - тапки, танцевальные туфли, джазовки, носки, утюг, коробка-сундук с древностями - ненужными, но ценными реликвиями... в общем ее мир был организован специфическим образом. Та же закономерность прослеживалась и для любых коробочек, баночек, шкатулок и тому подобное - все, куда можно было что-либо поместить, было заполнено до предела... Бесполезно было выносить старые предметы на помойку, дарить или отдавать, их тут-же занимали новые. Видимо здесь действовал физический закон сохранения вещества.
В ее дворце или замке было в меру тепло, достаточно прохладно, светло, даже несколько светлее, чем надо - на окнах были занавески, пропускающие свет и из-за этого, особенно в пору белых ночей, она не могла хорошо выспаться, свет ранней зари будил ее. Открытые окна пропускали звуки с улицы и первые же голоса людей, детей, автомобилей, газонокосилок - различные шумы обрывали ее и без того короткий сон. В ее доме не было прислуги, не водились дети, собаки, кошки. Елена хорошо относилась ко всему этому, когда-то даже любила, нежелание причинить любым существам вред сдерживали ее в порывах завести кого-нибудь, тоже самое относилось и к мужчинам. Пусть себе живут счастливо без ее неуклюжего участия. Не заводила Лена и подруг. Их она тоже предпочитала любить издали. Редко-редко она встречалась с той или другой приятельницей на нейтральной территории - сходить на выставку, прогуляться по парку - и того было достаточно, прогулки она любила совершать в одиночестве. Так, лишь чтобы узнать о последних событиях, произошедших в жизни подруги, рассказать о своих, и довольно. Подруг своих, коих у нее было три, она любила, но не мешала им жить автономно, они тоже не лезли, слава Богу, в ее жизнь. Теперь мысль Лены вертелась вокруг проекта по реконструкции своего дома, подразумевавшего упрощение систем обороны, снятие бастионов, крепостных сооружений, всех тех исторических фортификационных приспособлений, которые остались с древнейших времен и утратили свое значение на сегодняшний день.
С практической точки зрения - ров и цепной мост были бессмысленны, а сохранять дух историзма в архитектуре тем более было незачем. Они и подлежали реконструкции первыми. Ров было решено засыпать и мост демонтировать. Теперь дом стоял на небольшом возвышении, к широким двустворчатым дверям вела широкая грунтовая дорога, утрамбованное песчаное покрытие которой придавало ей приветливый желтовато-бежевый тон. По такой дороге было бы приятно двигаться в строну большого дома Елены тому, кто пожелал бы его посетить по приглашению хозяйки либо без такового. Всегда влажный, плотно утрамбованный путь к дому, без столба пыли, без шума колес или копыт, гладкий и чуть на подъем делал посещение дома Лены весьма приятным событием. Окна дома смотрели на запад и юго-запад. Лена снесла забор и дом был открыт всей округе, виден издалека со всех сторон. Дом был в два этажа, просторный, но без лишней площади. Прямо с крыльца попадаешь в прихожую - совершенно символическую, в которой справа была вешалка, прямо перед дверью столик, кресло и зеркало над столиком. Затем шел коридор, направо по которому ты попадал на кухню, а налево - на лестницу, ведущую на второй этаж.
Лена все еще запирала двери на замки. Запирать двери не было необходимости, но она делала это по старой привычке, это было пережитком, данью традиции, машинальным действием. Теперь же после того, как она ликвидировала устаревшие оборонительные сооружения, убрала даже забор, совершенно логичным было не запирать дверей. И она сняла замки и другие различные запоры - задвижки, щеколды, была даже поворачивающаяся туда-сюда деревянная вертушка, какие обычно устанавливают в деревенском туалете, стоящем на огороде. Лена, подумала, не оставить ли ее на дверях в качестве раритета, музейного экспоната, артифакта, отражающего старинный быт..., но нет, и эта деревяшка была оторвана от двери и полетела в помойку, следом был выкинут мощный засов, державшийся на огромных ржавых гвоздях еще, наверное с "петровских времен", и амбарный "висячий" или, по правильному, навесной замок. Покорпеть ей пришлось изрядно, замки с дверей снимала, а то и отбивала она сама, звать на помощь мужиков для этого она не стала, справилась самостоятельно.
Когда основные защитные системы были устранены, Лена испытала облегчение, ей стало легче дышать, будто бы повеяло свежим воздухом, а так оно и было - окна всегда теперь были открыты нараспашку и в дом проникал свежий чистый воздух с запахом моря, залив ведь был рядом, всего в каких-нибудь полутора киломметрах от ее дома. По ночам морской воздух был особенно хорошо ощутим. Внутри дома тоже намечались перемены по улучшению быта. Основным содержанием перемен была замена старого на новое. Расставаться со старыми вещами было непросто, можно даже сказать - трудно. Все, что не носилось более года, подлежало ликвидации. Появился новый утюг, небольшой плед и симпатичная настольная лампа на высокой ножке и с белым абажуром в виде женской шляпки, какие носили барышни в девятнадцатом веке, с ленточкой. Оставалось решить вопрос с гладильной доской, вернее доска была, но не было удобной гладильной поверхности, тонкая тряпица, с которой продавалась эта доска съезжала и ёрзла при глажке, так как не была нормально закреплена. Во все времена ее старого быта, в детстве и молодости в доме всегда было старенькое байковое или пикейное покрывало или детское старенькое одеяльце, покрытое простынкой, на котором гладили белье ее бабушка и мама, также и она сама. Отменив эти милые и удобные принадлежности, Лена лишилась возможности нормально гладить и эта процедура вызывала у нее уныние и раздражение. В общем предстояло что-то придумать. Итак она делала робкие шаги по улучшению своего быта, приобретая опыт заботы о себе. Это все было важно, но было и что-то еще нерешенное, а что, ей и предстояло понять. В ней не было страха, но была робость и застенчивость. Природу этих черт она должна была понять. В самом слове застенчивость заключается понятие "быть за стеной", выглядывать из-за стены. Но не ломать же стены в собственном доме? Хотя... почему бы и нет. Ее всегда привлекала идея студии, условно зонированного простанства, зонированного, но не перегороженного. Теперь она начала обдумывать новую планировку внутри своего дома. Двери в кухню у нее не было с самого начала. Само собой разумеется, что двери в туалете и ванной были, но на них уже не было замков. Дверь в спальню была всегда распахнута или приоткрыта, собственно внутри дома почти не оставалось преград, стены-перегородки не в счет, их функция была необходима для устойчивости всего дома, без несущих стен дом не устоит.
Главное было теперь не сидеть в этих стенах сиднем, не быть ЗАстенчивой. Слово робость в корне имеет понятие роба - твердый панцирь, от него надо было избавиться во что бы то ни стало. Лена сняла робу и заменила ее на шелковую ткань летом и мягкую и пушистую зимой. Занавески на окнах она оставила только на случай яркого солнца и полной луны - первое, чтобы не пекло, а вторая, чтобы не мешала спать. Сигнализацию демонтировала напрочь.