Случилось это в далёком детстве, когда старшие ребята брали меня, восьмиклассника, а может и шестиклассника, с собой на охоту. В основном я играл подсобные роли вроде загонки зайцев и топтания водоёмов, где могла находиться утка.
Детство бесшабашно, и это сейчас я понимаю, что взрослые использовали нас, таких пацанов, полных энтузиазма, за возможность пальнуть из старенькой одностволки в беспроигрышном месте по сидящей горлице или зайцу, которого по какой-то причине не взяли стоящие до тебя на номерах.
Нужно отдать должное, никогда взрослые не оставляли нас, пацанву, без трофеев. Дичи тогда в лесах водилось несравнимо больше, чем нынче. Никто не бил её, не слезая со снегоходов в количествах, явно превышающих здравый смысл.
Конечно, пацан на охоте - это нарушение всего и вся, но именно так становится мальчишка настоящим охотником. Старшие, ненавязчиво и исподволь, вкладывают в неокрепшие ещё мозги заповеди настоящих охотников и неписанные правила поведения. И опыт юный организм впитывает, как губка.
Сейчас, бывая в компании друзей охотников, я с горечью смотрю на их беспринципность и отношение к занятию,только как к средству добычи мяса, хотя тогда мы жили много беднее и трофей служил не только удовольствию, но и пополнял рацион семьи. Но я, как всегда, отвлекаюсь.
В конце августа, а именно, в последнюю его субботу на утренней зорьке, открывалась охота на водоплавающую дичь и продолжалась до отлёта птиц на зимовку. Где-то с месяц мы вечерами пропадали на окрестных прудах, куда чирки и утки возвращались на ночёвку с полей. В небольшое время, когда ещё можно различить в сумерках силуэты птиц, и происходили самые главные события такой охоты.
Мы подъехали на двух машинах к пруду у деревни с громким названием - Свобода. Зарядили ружья и вышли на берег с одной стороны. Несколько непуганых уток спокойно плавали на середине не очень большого водоёма. При нашем появлении они поднялись на крыло и полетели в сторону противоположного берега. Все без исключения вскинули ружья и начали стрелять. Пальнул и я, в общем, неплохо прицелившись. Из трёх или четырёх уток-крякв лишь одна с тяжёлым плеском шлёпнулась на воду у противоположного берега метрах в пяти.
В такой ситуации, когда точно неизвестно, кто попал, обычно трофей доставался тому, кто достанет взятую птицу. В ватаге человек из восьми добровольцев нашлось немного. Лодки у нас не имелось, а лезть в воду в сентябре нагишом - удовольствие сомнительное. Как назло, мы не взяли с собой и нашу прославленную собаку-утятницу Золку. Всё-таки один ухарь нашёлся, и народ с облегчением вздохнул, а то пришлось бы тянуть жребий. Утка, тем временем, распластав крылья, "отдыхала", не подавая признаков жизни, "на водах".
Исай, так звали одного из наших, перешёл по плотине на другой берег и, комментируя под наш хохот свои действия, стал раздеваться и залез в воду. Мы, отложив ружья, ржали над его комментариями. Картина разворачивалась, как на экране кино:
- Ой, мужики, яйца замочил! Холодная вода, блин.
- Ничего, не протухнут! - неслось в ответ с нашего берега.
- Не, блин, не поплыву, где-то палку видел.
Исай вылез, подобрал палку и вновь залез в воду под комментарии и советы - как и с какого боку лучше достать добычу и за что её брать.
Дотянувшись до добычи палкой, охотник начал подгребать утку к себе. Когда до неё оставалось расстояние - подать рукой, утка вдруг ожила и, встрепенувшись, взлетела, как ни в чём не бывало, обдав Исая фонтаном брызг. Толпа на берегу неистово хохотала, а у главного героя драмы даже не нашлось мата, чтоб напутствовать улетающую добычу.
Стрелять в сторону охотника никто не стал, да и не особенно готовы оказались к такому повороту событий. Пока Исай одевался и принимал на грудь сто граммов, всегда возимые с собой на подобные случаи, стемнело. Ватага, разрядив стволы загрузилась в старенькие Запоры, других машин тогда в деревне не видали, и, многократно смакуя недавнюю "короткометражку", отправилась по домам.