Живём, как на войне.
Днём стараемся не выходить из укрытия. Солнце нещадно лупит, будто миротворческий корпус по Аравийской пустыне. По улицам перебираемся в тени бетонных дувалов, чтоб не попасть под обстрел.
Днём, под солнечным напалмом, выживают только цикады. Они прячутся в густых кронах деревьев и яростно стрекочут. Чем сильнее палит солнце, тем громче становится их стрёкот. Такое ощущение, что армада американских военных вертолётов высаживает за кустами десант.
После захода солнца цикады стихают, какое-то время стоит оглушительная тишина, как перед наступлением.
Внезапно, в канаве, где вяло течёт мелкий ручей, начинаются одиночные перестрелки. «Бе-ке-ке!» – короткой очередью, как бы прощупывая темноту. «Бе-ке-ке-ке-ке-ке!» – саданули в ответ с другой стороны. И вот уже со всех сторон длинными очередями перекрёстным огнём – пошла у лягух заваруха! Бойцы переползают, отстреливаясь, по уши в грязи: меняют позиции и занимают высоты. Некоторые уже слиплись в рукопашной схватке. Кто-то, в совершенном запале, встал в полный рост и бьёт в темноту из крупнокалиберного: «Бе-ке-ке-кы-кы-кы-кы!» Суетливые санитары-ежи, тяжело сопя, растаскивают раненых по кустам.
К полуночи стрельба постепенно стихает, похоже, что патроны таки кончились, а на невидимые в темноте разрозненные позиции совершает налёт вражеская авиация.
«У-у-ау-ау-уа-а-а!!!» – с завыванием поднимаются в воздух полночные коты-бомбардировщики. Днём они основательно заправились объедками, которые им регулярно подносит старуха-интендатша, и отсиделись на секретных аэродромах, а сейчас - отчаянно барражируют на низких высотах, пикируя друг на друга, с мерзким протяжным воем.
Похоже, что бой завязался нешуточный: с разных сторон, судя по количеству интонаций, участвует до полутора десятков боевых единиц. Наконец, котовья кутерьма сходит на нет, и последние подбитые машины, с постепенно угасающими воплями, уходят в сторону светлеющего уже горизонта.
Возникает какая-то жуткая, в своей неопределённости, пауза. Такое ощущение, что до этого момента всё было просто несерьёзной ерундой. А сейчас - наступит самый пи@дец!
И вот, на рассвете, с робкими лучами восходящего солнца, начинается неистовый ад. Первой вступает крупнокалиберная сторожевая гаубица за гаражами. Садит размеренно, кладёт снаряды один к одному, с оттяжкой: «Х-хау! Х-хау! Х-хау!» Ей отвечают сверху, из-за забора магазина, прямой наводкой, коротко и сухо, овчарки-сорокапятки: «Хав-хав-хав!» На балконе соседней пятиэтажки примостилась зенитная батарея безбашенных болонок и мелко, с надрывом, частит: «Тяв-тяв-тяв-тяв!» Снизу, из засады, блуждающий дивизион самоходных дворняг накрывает окрестности реактивным воем: «У-о-о-о-уууу!!!» И всё стихает в дыму и пыли…
Мы выползаем из-под кроватей и вешаем маскировочные сетки на окна. Издалека, со стороны церкви, уже доносится колокольный звон – будут отпевать всех погибших за ночь.
Я заряжаю Яшкин водяной пистолет. Пойду на рынок, замочу продавщицу в овощной палатке – она вчера подсунула нам кислый арбуз.