Глава I. Часть 3: http://www.proza.ru/2017/08/12/18
- Гигант, истинный гигант, - сказал Лакрион, подходя к Паккарду и не заботясь как бы вовсе о собственной наготе. – Такие силачи стоят целое состояние, хотя и выпороть бы тебя следовало. Слишком быстро ты его умертвил. – Блондин посмотрел с сожалением на безглазое лицо Рестона, представляя, видимо, продолжение схватки и удовольствие, которое бы ощущал, наблюдая за ней.
Кристиан направил взгляд вслед за Княжеским Высочеством. Смерть не успела еще расправить искаженные черты великана, недавняя боль, вызванная скорее осознанием неминуемого конца, не стерлась с жаждущих воздуха губ. И в то же время какое-то высшее спокойствие исходило от поверженного тела, приводящего на мысль погаснувшую от случайного порыва ветра свечу.
Лакрион сморщился, будто увидел в своём кубке муху, и обнаженной стопой отодвинул рыжую голову Рестона.
- Но я сегодня слишком добр, - усмехнулся он и неуклюже положил свою ладонь на потное плечо победителя. – Та узкоглазая шлюха хорошо умеет отвлекать от забот. Тебе стоит её попробовать. Вино из тутовой ягоды не сравнится с ней ни в спелости, ни в сласти, ни в послевкусии.
- Благодарю, Ваша Светлость, - ответил Паккард, тяжело склоняясь.
- Эй, Лия, - крикнул сын Князя. – Поди сюда и опои Паккарда своей сладостью, как ты опоила и меня. Силу и бесстрашие вознаграждать следует ровно щедро, как измену. Эй, Лия!
Увидев, что черноволосая рабыня пьяным сном спит на прежнем месте, Лакрион вылил на неё остаток своего кубка. Багряной паутиной опутало вино плоский живот Лии, коснулось неуверенно её вздымающейся от спешного дыхания груди и стекло вниз по бедрам.
- Она твоя, Паккард, пользуйся да помни мою доброту.
Паккард проговорил невнятные слова благодарности и ушёл, забросив спящую девушку на плечо.
- Тоскливо отчего-то стало, - продолжил Лакрион, ожидая нетерпеливо, пока чашница наполняла его кубок блестящим янтарю подобным расплавленному медовым вином. – Пригоните лютнистов, пусть грусть разгонят.
Вместе с музыкантами вошли караваном рабыни. Окутанные запахами, девушки расставляли блюда с нежной телятиной, маринованной в смеси из шафрана и чёрного перца и политой вержусом, с тушеной ягнятиной с имбирем и бобовые супы, пахнущие слегка миндалем.
Для Кристиана же не существовало иного, чем запах крови Рестона, запаха. Только для него соленый воздух обратился железным и ничто не могло бы так победить усталость молодого графа, голод его и жажду, как кровь павшего великана.
- Уберите же бедолагу отсюда, - крикнул Лакрион, отрывая телячье мясо от кости. – Мертвым не место среди живых.
Граф с замиранием сердца наблюдал за двумя слугами, появившимися в Великом Зале в мгновение ока. Взгромоздив мраморное тело бойца на носилки, они поволокли труп прочь, а кровь все ещё текла, текла по мозаичному полу нитью, как из гобелена жизни вытянутой.
Кристиан, не в силах сдерживаться более, тенью вышел из двустворчатых дверей никем не замеченный. Двое слуг шли вглубь по коридору, не напоминающим совершенно величия Великого Зала. Ни золота тут не было, ни мрамора, ни резьбы – серые лишь стены давили мрачностью своей и уродством необработанных камней. Заплесневелый холод забирался под отточенный мехом кафтан графа, и угрюмая тишина оглушала молодого человека. Кристиан прошёл несколько десятков ярдов, ведомый не зрением, но обонянием, потом же, когда был уверен, что никто не услышит, окликнул слуг:
- Стойте.
Двое остановились и, опустив носилки, обернулись.
- Куда вы его несете? – Глаза его голубые подернулись нуждой так требовательной, что начали сверкать гневом.
Испуганный взглядом неизвестного господина, лысый и низкий ответил:
- Известно куда, милорд. В ров выкинем. Его Княжескому Высочеству дохлые ни к чему.
- У него была семья? Жена, дети?
- Нам-то почем знать? – продолжил толстый.
- Не было у него никого, - сказал второй, коренастый. – Один жил, как перст. Рестона среди остальных пленников привезли. Жил он в племени каком-то лесном, в котором огня не знали, меча не знали. Было-то это годов двадцать назад. Маленький он был и молчаливый. Потом Князь его к себе в войско взял. Да не пожалел, крепкий он был – сам господин милостивый видит. Ну а как Гедессы нас победили, как Князь затворился в Тронном Зале, так Его Княжеское Высочество и стал поединки устраивать. И только, бывало, напьется Рестон и плакать начинал, о Лигии какой-то вспоминал.
«Определённо, сильная кровь, мощь она мне даст несравнимую» , - подумал Кристиан.
- Отнесете его в мои покои и словом никому не обмолвитесь, - сказал он, а, заметив, как переглянулись мужчины испуганно, добавил:
- Каждый за работу по золотому викарту получит. И, - Кристиан достал парчовый кошель, - по три золотых викарта за молчание.
Двое кивнули.
- Пойдемте этим коридором, мой господин, - сказал толстый. – Этим путём Его Княжеское Высочество проводил рабынь в свои покои, пока Его Княжеское Величество был в здравии.
- Не болтай, - прошептал граф так тихо, что сам не услышал собственных слов.
Коридор, по которому они шли, пах плесенью и сыростью, необработанные гранитные камни спрятались под поблескивающим от влаги лохматым мхом, пыль на полу оглушала шаги. Темнота, чернильная и густая, разъяснялась лишь на несколько мгновений – когда стонущий за стеной ветер направлял белый свет луны, узницы грозовых туч, в узкие бойницы.
Кристиан ненавидел этот коридор, что изгибался то вправо, то влево, ненавидел тяжёлое и хриплое дыхание тех двоих, которые, устав, волокли носилки по каменным плитам и время от времени ударялись о стены. Привыкший к крови, молодой граф чувствовал жизнь, плескавшуюся в мертвом Рестоне, ощутил на губах и языке вязкую металлически-соленую силу так же отчётливо, как иногда старый воин ощущает боль в ампутированных конечностях. Призрачной была эта сила и мнимой пока, но уже Кристиан знал, что может совершать невозможное.
- Это тут, мой лорд, - сказал коренастый. Забыв совершенно о предосторожности, он опустил носилки, так что мраморное тело Рестона глухо и как-то мокро упало на пол.
- Быстрее, олухи, - сказал граф, озираясь по сторонам и с облегчением понимая, что южное крыло замка спит.
Бормоча ругательства себе под нос, оба вернули мертвеца на место и внесли в покои Кристиана. На первом этаже служба спала, как граф и велел.
- Наверх, - указал он на узкую, спиралью закручивающуюся лестницу, а затем отсчитал коренастому и низкому восемь викартов и потребовал поклясться, чтобы слуги забыли то, что видели и делали.
- Конечно, мой лорд.
- Конечно, милостивый государь.
Спальня Кристиана сверкала от света свеч и пахла обильно воском. На стене напротив кровати висел гобелен, с него смотрела девушка, девочка ещё, с глазами цвета сосновой смолы, с волосами каштановыми, густыми и заплетенными в косу, со вздернутым носом, с вишневыми губами. Под гобеленом, на высоком столике, стояла ваза белоснежная и такая на вид хрупкая, что казалось, будто сделана она из летних облаков. Цветы в вазе засохли и настолько ломки были, что от касания бриза рассыпаться могли в пыль.
Кристиан стоял, всматриваясь во взгляд, который вовсе не на него смотрел, а куда-то вдаль, в те далёкие земли, куда людям не суждено попасть, пока они живы, и откуда нет возврата, когда нога их туда ступила. Валенсия робко улыбалась, но не графу, а кому-то другому, тому человеку, которого знала и любила, человеку, умершему вместе с ней.
Будто осознав мысль эту, Кристиан скривился, а затем заметался по комнате. Сундук нашёл подле кровати, а найдя, стал вырывать его внутренности-платья, пока скрытые на самом дне не нашёл книгу и кинжал. Взяв со стола серебряный кубок, граф, сжимая рукоять, опустился рядом с мёртвым бойцом. Лицо его уже начало синеть, на боках и икрах появились фиолетовые пятна собравшейся внизу обездвиженной крови. Сердце Кристиана уподобилось сердцу мертвеца и словно не билось. Рукой привыкшей и наученной молодой человек стал разрезать кровяные сосуды Рестона подобно тому, как вырезает мастер узоры в коре древесной. И смоле подобно синеватая кровь густыми медлительными каплями сочилась в серебряный кубок, бесшумно сначала, затем же напоминая песнь тающего снега. И запахло в воздухе как будто смертью, и разъяснялись глаза Кристиана от этого запаха, и расширялись зрачки его, и улыбка появилась на лице его, и румянец.
Прошло много времени, пока чаша не наполнилась до краев, а когда наполнилась, встал граф, отложил кинжал липкий от крови на стол и посмотрел в лицо Валенсии, из ниток льняных и красок сплетенное. И смотрела девочка на него с пренебрежением и отвращением как бы, и заколотилось от этого замершее прежде сердце, заколотилось от отчаяния и стыда так сильного, что отравить болезнью его душу способного.
- Пью за тебя, - сказал Кристиан голосом как лист осиновый дрожащим, - я верю: мы будем ещё вместе.
И открыл граф книгу, и стал читать древние молитвы, на языке словно из иного мира написанном, и пил он кровь великана, и силу ощущал, и как бы не в покоях своих находиться стал, а в мире между небом и землёй. Проглотив последние густые капли, молодой человек знал, что может творить невозможное, и взял он бережно сухие цветы из вазы, пожелтевшие и на ощупь на песок похожие.
«Я хочу, чтобы ты запомнил меня, - произнесла Валенсия. – Чтобы хранил часть меня в своей душе, потому что если ты меня забудешь, то я как бы и не жила вовсе. – Глаза её плакали, в бледных от грусти руках она держала цветы: голубые лепестки с красным стеблем. – В моём крае их дают жены мужьям, уходящим на войну».
Видение исчезло, а Кристиан держал в руках, освещаемые тёплым светом десятков свеч, голубые цветы, будто мгновение назад сорванные.
- Извини, - сказал граф, вдыхая свежий запах нектара. – Ты просила тебя помнить, и я буду тебя помнить, ты будешь жить вечно вместе со мной. – Он взмахнул рукой – и тело Рестона исчезло, и кровь его стерлась с кинжала, и серебряная чаша очистилась.
Не мог лишь Кристиан очиститься от мысли, что гобеленовая Валенсия смотрит на него презренно.
Глава I. Часть 5: http://www.proza.ru/2017/08/24/2377