Отработав, положенные по закону, три года, мы покинули Вершину Дарасуна. Светлана возвращалась в родной дом, где её ждал наш сын, мать, тётя и двоюродная сестра. Деревянный двухэтажный дом по адресу, Седова 2 квартира 2, располагался напротив Крестовоздвиженской церкви, сейчас это место называется «130-ым кварталом». Во дворе ещё несколько таких же обветшалых домов, плотно заселенных жильцами. Для каждой квартиры, по периметру двора, стояли кладовки для дров и угля, и туалет на две кабины. От улицы двор был закрыт двумя створками громаднейших ворот, которые открывались, когда кто-нибудь привозил дрова или уголь, и калиткой. Ближайшая водопроводная колонка на улице 3-го июля. В квартире, на первом этаже, нам и пришлось начинать новый этап в нашей жизни. Пока мы учились и работали на рудниках Забайкалья, на левом берегу Ангары строился студенческий городок, и к нашему возвращению уже стоял красавец институт, общежития, жилые дома для преподавателей, фабрика – кухня, прекрасный стадион. Теперь наш, горно-металлургический институт, стал называться политехническим. В этом институте, до выхода на пенсию, и стала работать Света.
Меня, мой друг, Ваня Емельянов, привёл знакомить с директором филиала московского «ВНИМИ» (Всесоюзного научно- исследовательского маркшейдерского института) Кастериным М. А. Филиал арендовал помещение в Иркутском политехническом институте. В главе 15, я уже упоминал, что Ваня родом из Вершины Дарасуна, где у него проживают престарелые родители, и он месяцами находился в командировке, изучая горное давление на шахте «Центральная». Я, вместе со своими рабочими, помогал Ване устанавливать наблюдательные станции на каждом горизонте шахты, снимать показания приборов. Почти ежедневно. Работу младшего научного сотрудника «ВНИМИ» по изучению горного давления освоил основательно. Ваня приехал, чтобы уволиться, и, вернувшись на рудник, приступить к работе старшим маркшейдером шахты «Центральная» с окладом 216 рублей. Мне, в филиале «ВНИМИ», предложили должность младшего научного сотрудника, оклад 120 рублей, и продолжать наблюдение за горным давлением на шахте «Центральная». Прощаясь с Ваней на иркутском вокзале, признался, что в Дарасун не вернусь. Когда моему сыну исполнилось пять лет, мы свозили его на малую родину. Побывали в гостях у Вани с Тамарой.
Отработав на шахтах Кадаи и Вершины Дарасуна, я ни разу не был в отпуске, но, проводив своего друга, на другой день уже шагал в направлении цирка. Там, в самом центре Иркутска, между улицами Горького, Свердлова и улицей Пролетарской, в большом четырёхэтажном здании, располагался институт «Востсибгипрошахт.
Здание это ещё называли вторым зданием совнархоза. Первый этаж занимали изыскатели. В подвале располагалась химическая геологическая лаборатория, а весь четвёртый этаж и часть третьего занимали проектировщики. Отдел обогащения. Отдел промышленного строительства, отдел гражданского строительства. Горный отдел, отдел электрики и автоматики. Сантехнический отдел. Отдел транспортных и инженерных изысканий, копировальный отдел. На четвёртом этаже находился кабинет директора, кабинет главного инженера института и комната главных инженеров проектов. Списочный состав инженеров и техников составлял около 450-и человек. Институт был создан в 1948 году и назывался «Востсибуглепроект», а с 1951 года стал ВосточноСибирским государственным институтом по проектированию шахт «Востсибгипрошахт». Переступив порог этого здания, и, оказавшись, перед дверью с табличкой «начальник отдела инженерно-геодезических и геологических изысканий», немножко волнуясь, открыл эту дверь. За большим столом сидел симпатичный мужчина лет 35-и. Поздоровавшись, я представился. Хозяин кабинета, молча, рассматривал меня. Наконец, я прервал молчание и произнёс, что хотел бы работать в отделе изысканий, и положил на стол институтский диплом и трудовую книжку. Посмотрев мой диплом, и открыв трудовую книжку, произнёс, а как у вас с жильём? С женой и сыном будем жить у матери жены, ответил я. Ну что же, прописывайтесь и приходите оформляться. Есть вакансия инженера с окладом 120 рублей, ближе к весне возможны командировки. Забирая со стола диплом и трудовую книжку, произнёс, что я уже прошёл курс молодого инженера, и моя зарплата, ещё несколько дней назад, была 216 рублей. Хозяин кабинета только развёл руками. Сказав до свидания, я вышел в просторный вестибюль здания. На часах было одиннадцать, и из всех кабинетов высыпали люди. Оказывается, во всех подобных учреждениях, это было время производственной гимнастики. Сквозь шум и гам я чётко услышал своё имя и фамилию, оглянувшись, увидел, как ко мне пробирается высокая девушка.
Не узнать её было неправдоподобно. Тамара Гришина, самая обаятельная и привлекательная среди девушек нашего выпуска, уже расспрашивала меня, откуда, и как оказался в этом здании. Пришлось рассказать и про Кадаю, и про Дарасун, и про Свету, и про сына, и про Ваню, и про «ВНИМИ». Рассказал и про встречу с начальником отдела изысканий. Тамара слушала внимательно и, расставаясь, записала мой адрес. На следующий день, в сопровождении Тамары, я снова шагал по направлению института «Востсибгипрошахт». На это раз, Дружинин Борис Аркадьевич, так звали начальника отдела, был со мной более любезен. Пригласил сесть и попросил подробно рассказать о работе маркшейдера на руднике. В процессе беседы я положил на стол листок центрального бюро технической информации №7 Читинского Совнархоза, выпущенный в апреле 1962 года, под редакцией главного маркшейдера Управления Цветной Металлургии Хаимчика М., под заголовком: «Опыт сбойки квершлага длиной 2423 метра на руднике Дарасун». Борис Аркадьевич внимательно прочитал и, возвращая мне брошюру, проговорил: «а я, прежде чем занять это кресло, после института начинал рядовым геодезистом на строительстве Иркутской ГЭС. Закончил, в должности Главного геодезиста строительства». Сегодня, он мне предложил должность старшего инженера отдела, с окладом 150 рублей. Я, тут же, написал заявление, и в этот же день Борис Аркадьевич представил меня коллективу изыскателей. Геодезистов, топографов, геологов, буровиков, работников химической лаборатории, было порядка 100 человек. Занимали они несколько больших, просторных комнат. В одну, определили и меня. Поставили стол, принесли стул, и начался новый этап в моей жизни. С первых дней работы моим наставником и учителем стал руководитель камеральной группы Балтер Николай Иванович. Культурный, грамотный, спокойный, знающий своё дело, специалист. От него я узнал, что институт занимается комплексными изысканиями и проектированием предприятий угольной отрасли, расположенных на территории Иркутской, Читинской областей, республик Бурятия, Якутия, Тувы, и Красноярского края. Проектированием Мамско - Чуйского слюдяного месторождения. Слушая Николая Ивановича, я ещё не представлял, что мне, совсем скоро, придётся с теодолитом, нивелиром, кипрегелем прошагать большинство этих территорий. В описываемое время, «Востсибгипрошахт» был единственным проектно изыскательским институтом в городе. Правда, в районе рынка, располагался институт «Облпроект». Это не мешало «Востсибгипрошахту» заниматься топографическими съёмками района будущего Академгородка, будущего микрорайона Лисиха от улицы Волжская и до лисихинского кладбища, правой стороны улицы Ленина от улицы Карла Маркса до улицы Красного восстания, улицы Напольной в Рабочем предместье. Называю объекты, в съёмках которых, принимал непосредственное участие.
В подвальном помещении располагалась техническая библиотека института, и я, впервые же дни, уже сидел в окружении инструкций, методичек, технических отчётов по изысканиям. Долго изучать не пришлось. Вскоре, вместе с Володей Наборщиковым, приступил к съёмке улицы Ленина. При съёмке застроенной территории, в первую очередь рисуется подробный абрис, на который карандашом наносится вся ситуация в границах съёмки. Далее следует обмер всех зданий и сооружений с помощью рулетки. Разбивается съёмочное обоснование, прокладываются теодолитные хода, которые привязываются к пунктам Государственной геодезической сети. Сведения об этих пунктах и их координаты находятся в геодезической службе города. Абрис составлен, съёмочное обоснование закреплено, приступаем к координированию всех углов зданий. Работа выполняется с помощью теодолита и стальной металлической рулетки. После выполнения полевых работ приступаем к камеральным работам. В итоге составляется топографический план на жёсткой основе, с которого на кальку, в туши, снимается копия. С кальки, при помощи светочувствительной бумаги и аммиака, получают топографический план. План на светочувствительной бумаге (аммиачке) передают в проектный отдел, а планшет, выполненный в туши, сдают в геодезическую службу города. Так было в середине 60-х годов. Выполняя съёмку будущего микрорайона Лисиха, я не стеснялся учиться у таких топографов-профессионалов, как Анатолий Васильевич Монахов, Владимир Георгиевич Наборщиков, Николай Ильич Базилишин. С трудом, но всё-таки прописали меня на постоянное жительство в Иркутске. Встал на военный учёт в военкомате и на комсомольский учёт в Кировском райкоме комсомола. Первая командировка, в составе небольшого отряда, состоялась на Азейское угольное месторождение, расположенного в 10-и километрах юго-восточнее города Тулун. Нам предстояло оконтурить, т.е. отметить на местности границы месторождения. Прорубить, через каждые 50 метров визирки (просеки, шириной 0,8-1.0 м.), между северной и южной границами месторождения. Следом за нами должны были идти рабочие и вдоль наших визирок рубить широкие просеки. По этим просекам завозится буровое оборудование. Бурятся скважины. Ставятся насосы, и откачивается вода. Вся площадь месторождения была расположена на заболоченном участке, и представляла густой берёзовый лес, в центральной части протекала речка Азейка. Стояла жаркая весна, и я выпил берёзового сока впрок на всю оставшуюся жизнь. Жили мы в заброшенном доме, в деревне Нюра. На работу и с работы ходили пешком. Как самому молодому, пришлось подниматься на пункты триангуляции вместе с теодолитом. В начале 1971 года с авторским надзором я побывал снова в этих местах. По проекту нашего института уже работал Азейский угольный разрез. Вскрышные работы выполнялись буровзрывным способом. Разрыхленная порода перемещалась с помощью шагающего экскаватора. Добычу угля вели роторным экскаватором. На рельсах, в нескольких метрах от экскаватора, стоял очень длинный состав из железнодорожных, без крыш, 60-и тонных платформ. Роторный экскаватор, высотой в двухэтажный дом, обслуживали три человека. Машинист сидел в кабине, глядя на угольный пласт. Помощник, с большой маслёнкой, ходил вокруг экскаватора, постоянно заливая масло в буксы. Третий помощник, из кабины, прикреплённой под транспортёром, двигая его вдоль вагона, равномерно укладывал уголь. Эти три человека за четыре часа добыли и погрузили уголь в железнодорожный состав из 80-и платформ. Я был поражён и восхищён такой работой. Эти рабочие, освоившие самую современную технику, были настоящие стахановцы. Так в нашей стране называли передовиков производства. Работая в техникуме, на занятиях, когда тема урока касалась производительности труда, я задавал вопрос, присутствующим студентам. Почему в нашей стране всех, кто хорошо трудится, называют стахановцами. Частенько на этот вопрос отвечать приходилось самому. Угля нашей промышленности всегда нужно было много. Добычу вели, почти до 1970 года, в основном, подземным способом. Не было у нас мощных экскаваторов и большегрузных самосвалов. Труд шахтёра всегда был в почёте, но это самая опасная и тяжёлая профессия. И вот, в далёком 1935 году, Алексей Стаханов, при норме 7 тонн в смену, отбивает 102 тонны угля. Его узнала и полюбила вся наша страна. И я продолжаю рассказывать своим студентам, как был поражён и восхищён, увидев впервые работу роторного экскаватора, и как мне было не вспомнить, в те часы Алексея Стаханова. Советская власть помогла ему получить образование. В 1936 он поступает в Промакадемию в Москве, которую заканчивает в 1941 году, и получает диплом горного инженера. И. В. Сталин уважал Стаханова и берёг его. В годы войны вождь направляет Алексея Григорьевича в город Караганду. Здесь Стаханов занимается подготовкой кадров для угольной промышленности. После войны Стаханов занимает руководящие посты на различных угольных предприятиях. Всё шло к назначению министром угольной промышленности. В 1953 году Сталина не стало. Во главе партии и правительства становится Хрущёв. Стопроцентный троцкист. Враг социализма и коммунизма в нашей стране. Стаханов осуждал политику Хрущёва относительно культа личности Сталина. Хрущёву доложили, и Стаханова вызвали в кремль. Дочь Стаханова Виолетта вспоминает: Никита объявил ему, чтобы в течение 24-и часов он отбыл на Донбасс: «партии лучше знать, где ты нужен. Как шахтёр шахтёра ты меня поймёшь». Возмутившись такой бесцеремонностью, Стаханов вспылил: «да какой ты, на хрен, шахтёр»?! Никита грозил отобрать партбилет. «Не ты меня принимал в партию, не тебе меня, и исключать. А это – бумажка» – ответил Алексей Георгиевич, и кинул ему партбилет. Не успел дойти до машины, как прибежал помощник Хрущёва. Протянул отцу партбилет и сказал: «зачем вы так? Вы же понимаете, это первый человек государства». А папа не мог успокоиться: «когда после войны нужно было восстанавливать шахты, Стаханов нужен был. А теперь – нет!» Но из 5-и комнатной квартиры, с видом на Красную площадь, нам всё равно пришлось выехать, вспоминала Виолетта. Семья отказалась покидать Москву, и в донецкий городок Чистяково Алексей Георгиевич прибыл один. Работать его взяли на должность помощника главного инженера шахты. Больше в нашей стране, начиная с 1957 года, о Стаханове не писали, не говорили по радио. Забыли. Вспомнили при Брежневе. В 1970 году Стаханову присвоили звание Героя Социалистического Труда. Многим в нашей стране, кого любили и уважали советские люди, Хрущёв сломал жизнь. Моё поколение выросло и училось любить Родину на романе. А. Фадеева «Молодая гвардия». Роман по достоинству был оценён присуждением Сталинской премии первой степени. Новый хозяин страны испытывал раздражение всеми, кого любил и уважал Сталин. С трибуны ХХ съезда КПСС деятельность лидера советских литераторов была подвергнута жёсткой критике. Фадеев был снят с поста председателя Союза писателей СССР. Вся русофобская гопкомпания, прославлявшая хрущёвскую оттепель, стала ожесточённо травить писателя на страницах газет. 11-го мая 1956 года, за два дня до гибели, писателя позвали к новому вождю. Фадеев, в какой-то момент, назвал генсека троцкистом. 13-го мая Александр Александрович дома, у себя на даче, застрелился. В предсмертном письме он написал: «не вижу возможности дальше жить, так как искусство, которому я отдал жизнь свою, загублено самоуверенно- невежественным руководством партии, и теперь уже не может быть поправлено». «Жизнь моя, как писателя теряет всякий смысл, и я с превеликой радостью, как избавление от этого гнусного существования, где на тебя обрушивается подлость, ложь и клевета, ухожу из жизни». Я бы мог ещё назвать десятки заслуженных людей страны, о которых, образно говоря, этот деятель вытер ноги. Можно вспомнить судьбу футбольного самородка, лучшего советского футболиста Эдуарда Стрельцова. Повторяться не буду. Об этом я писал в главе 16, «великое хрущёвское» десятилетие.
Закончив работы, и сдав заказчику, по акту, закреплённые деревянными столбиками границы месторождения, и прорубленные визирки, мы вернулись в Иркутск. Весна была в самом разгаре. Тополя покрылись листвой, а кусты черёмухи белыми душистыми цветами. Утром, когда я бежал в институт, большие очереди стояли на улице Карла Маркса вдоль молочного магазина, за бутылкой молока и десятком яиц. Такая же картина наблюдалась у мясного и рыбного магазинов. Эти магазины были на моём пути следования. В вестибюле первого этажа толпилось много народа. Двери почти не закрывались. Кто-то заходил со спальным мешком, кто-то с рюкзаком и со штативом, несли нивелирные рейки, нивелиры. Не успел я открыть дверь в свой отдел, как меня вызвали к Дружинину Б. А. Оказывается, завтра рейсом Иркутск-Мама вылетают две изыскательские партии. Одна Витимская, вторая Мамско-Чуйская. Мне сутки на сборы. И вот мы уже в самолёте. Свободных кресел нет. Все пассажиры работники института, здесь и ИТР, и рабочие. На одного, я сразу обратил внимание. Сидел он рядом со мной, а на груди у него сиял орден Боевого Красного Знамени, времён гражданской войны.
Приземлились на аэродроме посёлка Мама. Посёлок чистенький аккуратненький. Находится в устье реки Мама, на берегу многоводного Витима. Не буду описывать разгрузку, погрузку и другие хлопоты. Вот мы уже на барже и маленький катер медленно тянет баржу вверх по реке Мама. Вокруг, красивейшие таёжные места. Свежий прохладный ветерок дует нам навстречу. На этом фото только небольшая группка Мамско-Чуйской партии.
Проплыли посёлок Луговку, а в посёлке Слюдянка выходим на берег. Дальше наше путешествие продолжается на грузовой машине по гравийной дороге. И вот показался Согдиондон.
Конечный пункт нашего путешествия. И на Маме, и в Согдиондоне нас ждали. Разместили нас в одноэтажном общежитии. На следующий день, начальник партии, Гребнев Миша, собрал всех ИТР и каждый получил задание на весь полевой сезон. Мне он выдал письменное задание, топографическую карту, и тетрадь с координатами пунктов Государственной Геодезической Сети на территории работ. Рабочих было несколько десятков. Все сезонные, временно оформленные. Меня представили четырём рабочим, как начальника отряда. На следующий день к общежитию привели несколько лошадок. Навьючили на них две палатки, пять спальных мешков, теодолит, нивелир, два штатива, рейку, пять топоров. Погрузили в мешках муку, крупу, соль, сахар, несколько булок хлеба. В ящиках погрузили тушёнку, сгущёнку, три ведра. Первую лошадку, держа за узду, повёл местный мальчик. Остальные гуськом, вышагивали за ней. Мы, с рюкзаками за плечами, старались не отставать. Вова, так звали мальчика, уверенно вёл нас на голец «пограничный». В письменном задании числились ещё два гольца: «мир» и «стланиковый». За полевой сезон нам нужно было выполнить топографическую съёмку в масштабе 1:2000 этих трёх гольцов. Добрались до места работ. Мальчик повёл лошадок в посёлок. Рабочие стали налаживать быт, а я с картой в руках, знакомиться с местом работ. Описывать процесс съёмки не буду, но на одном эпизоде остановлюсь. Сначала создаётся съёмочное обоснование. На местности оно закрепляется деревянными столбиками или на пнях. Обычно в центр деревянного столбика забивается гвоздь. Теперь, нужно промерить расстояние между точками. Каждую сторону измеряем дважды, в прямом и обратном направлении, с точностью 1:2000. Другими словами, на каждые 100 метров можно ошибиться не более чем на 5 см. В первый же день я рассказал, показал, как держать ленту, как втыкать шпильки, как ставить вешку и так далее. Однажды за ужином, рабочий с орденом Боевого Красного Знамени спрашивает, обращаясь ко мне: «начальник, а сколько ты нам собираешься платить»? «Ну, сколько сделаем, сколько намерим, столько и получим, мы же сдельщики», ответил я ему. Через несколько дней, после этого разговора, двум рабочим я вручаю весь комплект принадлежностей для измерения длин сторон, и тетрадь с карандашом для записи результатов. Проходит три дня и рабочий, которого, про себя, называю орденоносцем, возвращает мне тетрадь. Я кладу её в полевую сумку, достаю вторую, и мерить стороны отправляется вторая пара рабочих. О них, я расскажу попозже. Через три дня, и они возвращают мне тетрадь. Каждый вечер, сидя у костра, я приводил в порядок записи в полевых журналах. Составлял схему теодолитных ходов. Выписывал на схему измеренные горизонтальные углы. Настало время выписать измеренные расстояния. Каково было моё удивление и возмущение, когда во второй тетради расстояние между точками 1-2 написано 132,56м., а в первой 363, 60м. И такая картина между каждой парой точек. Собираю исполнителей измерений, спрашиваю, как могло такое случиться? Ответ получаю от орденоносца: «начальник, ты же сам сказал, сколько намерите, столько и получите, вот я и приписывал в каждую измеренную сторону столько, сколько было не жалко». Пришлось проводить тех учёбу. Для себя я сделал вывод, что нужно перед каждым видом работ, подробно говорить о точности, о качестве. Не знаю, как бы сложились наши дальнейшие отношения с товарищем орденоносцем, но случилось событие. В посёлок привезли несколько десятков молодых, стройных и красивых девушек. Чем-то они провинились перед советской властью, и их собрали со всей области, и привезли в Согдиондон. В посёлке наступил праздник. Каждый день игрались свадьбы. Работа по добычи слюды остановилась. Длилось веселье продолжительное время. Наконец, администрация рудника решила отправить девушек на лесозаготовки. Постепенно жизнь в посёлке начала возвращаться в привычное русло. Принял участие в этом празднике жизни и мой рабочий, с орденом на пиджаке. Во время застолий он узнаёт, что горнорабочий получает от 1200 до 1500 рублей в месяц. Не знаю, может девушка в жизни парня сделала поворот крутой, или большие заработки, но нас он покидает, и устраивается работать на руднике. Я ему пожелал удачи. Про оставшихся рабочих расскажу подробнее. Один, совсем молодой паренёк, по имени Игорёк, приехал, как пелось в те далёкие времена «за туманом и за запахом тайги». Порядочный, любознательный и исполнительный молодой человек. И, наконец, два молодых парня, чуть моложе меня. Оба из Иркутска-2. Одного звали Коля Лбов, второго Илья Семерич. Оба отслужили срочную службу в Польше. Вернулись домой, женились, и тоже рванули за «туманом», но и за деньгами тоже. Эти парни всё умели, и работать, и сварить. Костёр разжигали в любую погоду. Я их научил обращаться с нивелиром. И пока мы с Игорем гоняли теодолитные хода, они заканчивали нивелировку по точкам съёмочного обоснования. В семь часов мы уже приступали к работе. Возвращались поздно. Ребята быстро разжигали костёрчик, разогревали борщ, кашу и кофе на сгущенном молоке. Наши палатки стояли в черничнике. Николай быстро набирал двухлитровую банку ягод. Банка из-под сухого молока, из очень тонкого металла. Кофе или чай мы уже пили с вареньем, черпая его столовыми ложками. Почти ежедневно Илья баловал нас вкусными оладьями. Он жарил их на обыкновенном металлическом совке, до блеска начищенным кирпичными крошками. Этот совок я заметил ещё в посёлке, в руках Ильи. На мой вопрос, зачем нам в лесу совок? Илья ответил: увидите. Работали дружно. Погода нас ни разу не подвела. Успеху в работе очень помогал сухой закон. Две бутылки шампанского, всей нашей дружной бригадой, мы выпили в первое воскресенье августа, отметив день шахтёра. Дни пролетали быстро, но и работа подходила к концу. На каждом гольце наши палатки стояли в ягоднике: черники, голубики. Мы заканчивали съёмку на гольце «мир». Кругом лежало море брусники. В первых числах сентября уже полетели белые мухи. Я сдал съёмочное обоснование по акту представителю «заказчика». Акт обменял у начальника партии на обратный авиабилет. Рейки, спальные мешки, палатки, инструменты сдал начальнику партии. Все отряды ещё работали. Объёмы у всех были, примерно, одинаковые. Просто мои коллеги чаще спускались в посёлок, и старались отметить любой праздник в календаре. Рабочих моих Миша Гребнев оставил в своём распоряжении, а меня отпустил на все четыре стороны. Я выбрал направление в сторону Мамско-Чуйского аэропорта. Перед вылетом, в моём распоряжении была уйма времени. Решил поближе познакомиться с посёлком. Настроение у меня было приподнятое. Через несколько часов я буду дома. Может поэтому всё мне нравилось и дома, и улицы, и Витим, и магазины, которые успел посетить. Магазины меня очень удивили. Они отличались своими товарами и продуктами в лучшую сторону и от дарасунских, и от шилкинских, и от иркутских магазинов. На прилавках, как говорится в таких случаях, было всё. Я долго рассматривал содержимое витрин. Женщина-продавец обратилась ко мне с вопросом, чтобы я хотел выбрать? Я признался, что всё лето провёл на съёмках согдиондоновских гольцов. Через час мой самолёт на Иркутск и мне хотелось бы привезти домой чего-нибудь из вашего изобилия. Она, молча, ушла в подсобное помещение и вернулась с огромной рыбиной. Положила её передо мной, ушла, и вернулась со второй, точно такой же. Не помню, была это кета или кижуч, но, то, что она была красной и холодного копчения, точно помню. Она спокойно, не торопясь, завернула каждую рыбину в плотную бумагу, перетянула шпагатом, и даже сделала из шпагата, то, за что можно держать ношу. По её движениям рук можно было подумать, что эту процедуру ей приходится выполнять ежедневно, и, может, как раз, перед отлётом рейса на Иркутск. Рассчитавшись, и поблагодарив симпатичную женщину, направился в сторону аэропорта. За моей спиной висел рюкзак, а в каждой руке я держал по большой рыбине. Получив в Иркутском аэропорту свой багаж, обнаружил, что на бумаге, местами, проступили масляные пятна. Из-за этих пятен, таксисту пришлось заплатить лишний рубль, укладывая рыбины в багажник.
На Маме мне пришлось побывать ещё несколько раз. Следующий сезон вместе с Николаем Ильичём Базилишиным мы выполняли мензульную съёмку посёлка Кочекта. Об этом полевом сезоне мне напоминает скульптурная композиция на верхней набережной Ангары. При мензульной съёмке топографический план составляется прямо в поле. Не каждому топографу доверяют эту работу, и не каждый топограф справится с ней. Николай Ильич был настоящим ассом, хотя и не имел высшего образования. Высокий, здоровый, спокойный, рассудительный, не многословный мужчина. Пользовался заслуженным авторитетом и у коллег топографов и рабочих. Постоянным рабочим у него был молодой парень, бывший моряк Костя. Меня, в этой командировке, сопровождали мои старые знакомые: Илья Семерич и Коля Лбов. Вечерами мы частенько засиживались у костра. Коля хорошо играл на гитаре, часто аккомпанируя мне и остальным любителям попеть. В моём репертуаре были песни Леонида Утёсова. Мой дядя Володя, вернувшись с двух войн инвалидом, с первой получки купил патефон, и набор пластинок, с песнями в исполнении Утёсова. Оканчивая школу, я наизусть знал репертуар любимого певца. Иногда, к нашему костру приходили геологи, с другого края посёлка. И тогда, все вместе мы распевали: «закури, дорогой, закури, завтра утром с восходом зари, ты пойдёшь по тайге опять молибдена руду искать». У Николая Ильича был свой репертуар, и когда в нашем пении наступала пауза, он очень громко начинал. «Эх, бывало чи я да, ей засаживал», в этом месте он делал небольшую паузу, а потом продолжал: «полевой цветок, да в кофту-то белую». Жили мы дружно. Ребята готовили по очереди. Я не удивился, когда в нашем кухонном инвентаре появился совок, до блеска начищенный. Продукты в местном магазине не покупали. Тушёнкой, сгущёнкой, маслом, мукой, сахаром нас отоваривала геологическая экспедиция, по государственным ценам. Николай Ильич был не любителем спиртного, поэтому в отряде строго соблюдался сухой закон. Находясь сутками рядом, я чувствовал, что-то мучает Николая Ильича. Получив письмо из дома, он стал молчаливым и даже печальным. Я не любил и сейчас не люблю лезть к людям в душу. Если человек доверяет тебе, он сам обратится или за советом, или за помощью. «Что делать? Не знаю»,- говорит Николай Ильич. «Может бросить всё и вернуться домой»? Что случилось, Николай Ильич расскажи. «Да Нюрка моя, опять запила». Оказывается, его жена работает на Иркутском ликёроводочном заводе. Обедать женщины, без стакана портвейна, не садятся. Сестра написала, что Нюрка ушла в загул. «Если ты сможешь ей помочь, говорю я ему: лети в Иркутск. Я полностью освоил съёмку, и ребята будут загружены работой. Ни у кого не спрашивай разрешения. Налаживай свои семейные дела. В крайнем случае, привози сюда. Оформим поваром». И он в этот же день уехал. Ребятам я сказал, что Николая Ильича вызвали в институт, появились вопросы по нарядам. Работали мы сдельно, и каждый месяц по почте отправляли наряды в плановый отдел института. Через неделю Николай Ильич возвратился. Устроил жену уборщицей в школу. Поговорил с завхозом школы, чтобы присматривала за ней. Дни пролетали быстро. Мы уже заканчивали съёмку, когда случилась эта трагедия. В этом же районе работали геологи. Девушка, студентка геологического факультета Иркутского университета, проходила у геологов производственную практику. Была на речке, стирала бельё, и на неё напал медведь. Девушка погибла. Геологи прочесали все ближайшие сопки, но медведя не нашли. Через неделю, а может и две, медведя, забирающегося на одну из сопок, случайно увидел в окуляр кипрегеля, во время работы, Николай Ильич. Мы, каждый по очереди, наблюдали за косолапым хищником в трубу кипрегеля. Костя бросился в палатку, схватил винтовку и бегом на поиски медведя. Вернулся поздно вечером, уставший и расстроенный. Однажды, Николай Ильич доверительно мне сообщил: «а, знаешь, Анатолий, я же был в плену». И я долго, молча, слушал исповедь человека, которого не переставала мучить эта душевная рана. «Ветераны института ни разу не пригласили меня на торжественное собрание, посвящённое Дню Победы. Не пригласили, когда в этом году, фотографировались для институтской газеты «За проект». Администрация института, награждая грамотами, благодарностями за успешную работу, меня, как бы, не замечает. А я воевал, был ранен, да и в плен то попал раненым». Вот с какой душевной раной пришлось жить человеку, уже почти десяток лет. Закончив полевые работы, мы погрузили все свои принадлежности в грузовик, и с попутным ветерком добрались до аэропорта. Аэропорт работал, как часы. Через несколько часов я уже обнимал своих дорогих и любимых.
В январе 1964 года произошло знаменательное событие, по крайней мере, для нас, изыскателей. В Иркутске, на базе нашего отдела топографических и инженерно-геологических изысканий, был создан трест «Востсибтизис». Весь наш отдел с инструментами, столами и стульями переехал в новое здание, построенное по улице Степана Разина, рядом с трамвайной остановкой. Начальник нашего отдела Дружинин Борис Аркадьевич был назначен главным инженером треста. Накануне переезда, со мной поговорил Борис Александрович Журнист, и предложил продолжить работать в институте, в транспортном отделе, который он возглавлял. Такое же предложение он сделал Николаю Ивановичу Балтеру и Володе Наборщикову.
Нам осталось только перейти с первого этажа на четвёртый. С появлением треста, «Востсибгипрошахту» запрещалось проводить топографические съёмки. Но все, заключённые ранее договоры, институт обязан был выполнять своими силами. Совсем скоро такой случай представился. Отделом изысканий института была выполнена работа по изысканию ЛЭП-110 Мамакан-Мусковит. Закреплённая ось трассы была по акту сдана представителю ГОК «Мамслюда». Институт выполнил проект, и началось строительство. Опоры стояли до посёлка Слюдянка. Зимой решили продолжить строительство. Привезли в Слюдянку человек тридцать, с пилами и топорами. Рабочие были готовы прокладывать просеку. Вот только ось трассы, занесённую глубоким снегом, найти не удалось. ГОК «Мамслюда» обращается к руководству института с просьбой восстановить ось трассы. Получив телеграмму, наши руководители поручили эту работу выполнить Анатолию Васильевичу Монахову и мне. Стояла снежная морозная зима. На календаре февраль, а мы, приземлившись в Мамском аэропорту, через час уже трясёмся в грузовой машине в направлении посёлка Слюдянка.
Поселились в общежитии. Здесь же большая группа молодых мужиков, приехавших строить ЛЭП-110. Человек тридцать с топорами и пилами были готовы прокладывать просеку. Глубокий снег завалил все угловые и створные точки, закреплённые при изыскании. Визирку, шириной 0,8м. в лесу, не видя столбики, оставленные геодезистами, найти невозможно. Снега было много. Чтобы добраться от дороги до трассы, каждое утро группа мужиков протаптывала проход, поднимаясь вверх по склону и, меняясь местами, в этом строю. Следом за ними шагали мы, нагружённые теодолитом, штативом, лентой, шпильками, топорами. В рюкзаке несли по банке каши с мясом, банку сгущёнки, хлеб и двухлитровую банку из-под сухого молока. В банке быстро кипятили чай. Вскоре за нашими спинами завизжали пилы, застучали топоры, и слышался грохот от падающих деревьев. В день Советской Армии представители ГОК «Мамслюда» преподнесли мне и Анатолию Васильевичу меховые унты. В мамско-чуйских магазинах, в то время в свободной продаже было всё то, что в Советском Союзе считалось дефицитом. 80% мусковита потребляла оборонная промышленность, отсюда и изобилие. В феврале умер мой дедушка Литовченко Тарас Данилович. На похороны мне не удалось выехать.
Весной этого же года институт приступил к проектированию Тигнинского угольного разреза, расположенного в посёлке Новопавловка, Читинской области. Главный инженер проекта Кусман Моисей Аронович частенько собирал специалистов разных отделов в спецчасти института. Всех, кому предстоит принять участие в съёмках, изысканиях, и проектировании разреза. Что будет добывать этот разрез, никто не знал. Моисей Аронович шёпотом произносил «г…о», или просто, минерал на букву «г». Весной собралась партия, начальником назначен Пётр Александрович Амосов. В составе партии около двух десятков ИТР: геологи, топографы, дорожники, геодезисты, горняки. Рабочих привезли из Иркутска. Мои ребята устроились на авиазавод. Видимо, последняя поездка, по выносу ЛЭП-110, повлияла на выбор работы, а может жёны забастовали. Пассажирский поезд Москва-Владивосток, пришлось притормозить на Новопавловском вокзале, чтобы дать возможность покинуть вагоны всем пассажирам с рейками, вешками, штативами, теодолитами, нивелирами. Я, не перечислил багаж геологов и буровиков.
Вооружившись выгруженным багажом, мы двинулись в сторону шахтоуправления, вызывая чувство удивления, и любопытства у местного населения. Половину здания шахтоуправления занимала гостиница. Петя Амосов в сопровождении части ИТР и рабочих прошагали в шахтоуправление. Я поднялся на крыльцо гостиницы, встретив здоровенного мужика. Он, не ответив на моё «здравствуйте», глядя мне в глаза, произнёс:» что, германий приехали добывать»? Этот минутный эпизод навсегда остался в моём сознании. Вот так в нашей стране играли в секреты. Мужик оказался Черемховским экскаваторщиком. Он и ещё несколько рабочих, находясь в командировке, занимаются сборкой экскаватора ЭКГ-4. Вскоре, расселившись по комнатам, оценивали работу местной столовой. Дегустация прошла успешно. Каждый, персонально, поблагодарил главного повара. Он был польщён. Такого наплыва посетителей у него ещё не было. Весь полевой сезон провёл в Новопавловке. Посёлок мне понравился. Народ трудится на разрезе, лесопромышленном комбинате, на железной дороге. Мне доверили изыскание ЛЭП-35 от подстанции в городе Петровск-Забайкальский до промышленной площадки Тигнинского угольного разреза. После выбора направления трассы, пришлось съездить в Читу. Согласовать переход трассы через железную дорогу Москва-Владивосток, в управлении Забайкальской железной дороги. После согласования в архитектуре города Петровск-Забайкальский прохождение трассы по городу, приступили к полевым работам. «Заказчик», разрез Тигнинский закрепил за нами грузовую машину, вместе с водителем, на весь сезон. Весь процесс описывать не буду. Сначала идёт трассировка трассы. Разбивка пикетажа. Нивелирование трассы. Топографическая съёмка полосы вдоль трассы и съёмка пересечений через реки, железные и автомобильные дороги, воздушные линии связи и линии электропередач. Жить мы переехали в город Петровск-Забайкальский, основанный императрицей Екатериной Второй. Название получил в честь Петра Первого.
Город был известен по работающему в нём, Петровск-Забайкальскому металлургическому заводу. Начиная с моего пионерского возраста, мы, школьники Читинской области, собирали для него тонны метал лома. В нашей стране город знали, как место пребывания декабристов. Сначала они отбывали каторгу на рудниках Кадаи и Благодатки, а в 1830 году им было определено место каторги в Петровском Заводе. Здесь же отбывали каторгу участники польского восстания 1863 года. Какое совпадение. Работу горного инженера-маркшейдера я начинал на руднике Кадая, а теперь, продолжаю здесь, как бы, символизируя связь времён. Да и жить нам пришлось в двухэтажном деревянном доме. В бывшем доме княгини Трубецкой Екатерины Ивановны.
В шестидесятые годы прошлого столетия, приспособленного под гостиницу. Навестили склеп Александры Муравьёвой. Положили цветочки, помолчали. Каждое утро выезжали на работу. Прошли Балягу, Кули. В районе Тарбагатая трасса прошла слева от кладбища. Зашёл на кладбище, просто посмотреть. Случайно увидел около десятка могил, все в одном ряду. Одинаковые памятники из чёрного камня, с портретами молодых ребят. На всех памятниках, примерно, один год рождения и один год смерти. На другой день обедали в тарбагатайской столовой. Стал спрашивать, что случилось у вас год назад. Отчего умерли молодые ребята? Оказалось, что заготовительная организация, за сельхозпродукты, рассчиталась мотоциклами. И вот, печальный результат. Лет через тридцать у меня в группе будут учиться, и окончат техникум, две молодые девушки из этого посёлка, Татьяна и Наталья. Удалившись с трассой на приличное расстояние от города, жить, переехали в Новопавловку. Завтракали и ужинали в поселковой столовой. Каждый день меню на ужин заказывали вовремя завтрака. Ужинали очень поздно, возвращаясь на машине с работы. Дверь нам открывала сторожиха. Ужин в кастрюлях стоял на большой электроплите. Мы, не торопясь, с чувством, толком и достоинством, ужинали и отдыхали. В самые жаркие дни, пообедав в Тарбагатае, успевали окунуться в реке под названием Хилок. Закончив с трассой, присоединился к Монахову. Он, с первого дня нашей командировки, занимался топографической съёмкой территории от железной дороги Москва-Владивосток до деревни Зугмары. Я многому научился, многое перенял у Анатолия Васильевича. А вот строгий распорядок приёма пищи, которому он придерживался, не принял. Он измеряет горизонтальный угол. Сделал один полу приём. Время час дня. Второй полу приём он уже делать не будет. Всё. На обед. Молодец! Заботился о своём здоровье и тех, кто с ним работал. Скоро мы обзавелись «москвичами» и вместе ездили за черникой, и он открывал передо мной свои таёжные заповедники. Жизнь нас развела. Он перешёл в «Востоксибстрой» главным геодезистом, а я, пока, продолжал знакомиться с новыми угольными разрезами, шахтами, посёлками. В девяностые годы, я его встретил, совершенно случайно, в районе рынка. Он шёл медленно, с трудом шагая по тротуару, достойно неся приличный живот. Поздоровались, разговорились. На прощанье я спросил его: «как бегает «москвичек»? «У меня уже давно «жигули», ответил он, «но ездит сын Дима. А я, Толечка, -так он всегда называл меня,- правой ногой, совершенно не чувствую педаль». Анатолий Васильевич, как и я, был противником алкоголя. Зато мы оба были заядлыми курильщиками. Уезжая из дома, мой рюкзак, всегда наполовину, был заполнен болгарскими сигаретами. Где-нибудь в тайге, где поблизости ни жилья, ни магазинов, кто-нибудь, чаще тот, у кого курево закончилось, затевает борьбу с курением. Я поддерживаю это мероприятие. Открываю рюкзак, достаю всё, что в нём находилось, до последней пачки, и раздаю. Проходит неделя, и я вынужден «стрелять» свои же сигареты. Так было несколько раз за мои полевые сезоны. Курить я, всё-таки, бросил. Мой сын, уже учился в шестом классе. Прихожу я с работы домой, а в доме настоящая паника. Светлана шёпотом сообщает мне, что Борису очень плохо. Пришёл из школы. Лицо жёлтое, тошнит, и она уложила его в постель. Захожу в комнату сына. Присаживаюсь на край кровати и кладу руку на голову. Температуры нет, лоб холодный. Спрашиваю, что болит, где больно. Как только сын начинает говорить, я понимаю: мой мальчик покурил. Действительно, в школе была встреча с ветеранами революции. В перерыве, в школьном туалете, ребята курили. Дали затянуться и моему несмышлёнышу, узнав, что он ещё ни разу не держал в зубах папиросу. После двух затяжек, рассказал сын, голова закружилась, и я чуть не упал. В класс не вернулся, а потихоньку пошагал домой. Вот так произошло впервые знакомство сына с папиросой. На следующий день, вернувшись с работы, сел рядом с сыном. «Боря, послушай меня внимательно. Со студенческих лет я курю. Много раз пытался бросить, и каждый раз начинал заново. Давай договоримся, если ты увидишь меня курящим, кури. Если я больше не выкурю ни одной папиросы, то и ты не притронешься к этой заразе». С тех пор я ни разу не закурил. После окончания средней школы, сразу же, после получения аттестата зрелости, мы полетели в Москву. Борис поступил в МИФИ. И когда я увидел, глаза сына у московского табачного киоска, понял, что такое изобилие сигарет победит неокрепшую волю студента. Теперь, когда я бываю в гостях у сына, или он прилетает к нам, он всегда задаёт мне единственный вопрос, как я смог бросить курить, что меня заставило это сделать? Любовь к единственному сыну, всегда отвечаю я. В Новопавловке пришлось поработать не один раз. Один сезон, вместе с проектировщиками из московского института «Союзшахтоосушение» занимались отводом реки Хилок за бурятскую деревню Зугмары. Вместе с Ярославцевым Николаем Андреевичем закрепляли запроектированную автодорогу до разреза. С моим одногруппником, Гошей Сухотиным, выполняли съёмку посёлка в масштабе 1:500. В посёлке был детский дом, с маленькими ребятишками. Мы приносили им печенье и конфеты. В Новопавловке познакомился с хорошим человеком, главным инженером шахтоуправления Краснощёковым Иваном Михайловичем. Часто приходилось заниматься съёмками и линейными изысканиями в городе Гусиноозёрске, на Холбольджинском угольном разрезе в Бурятии. Жили всегда в гостинице. Много раз в составе изыскательской партии работал на Хоронорском угольном разрезе в Забайкалье. Институт проектировал Нарын- Кунтинский карьер кварца и полевого шпата в Ольхонском районе. Изыскательские работы выполнял с Викой Амосовой. Жили в палатках на берегу речки Анга. На работу и с работы, возил нас на своей машине, Тигунцев дядя Толя, Викин отец. Рабочим был Викин брат Сашка, студент Хабаровского железнодорожного института. Весь сезон готовили и кормили нас, Света и Викина мама Зоя Григорьевна.
Дядя Толя отвечал за рыбалку. В выборе направления ЛЭП и ЛЭС принимал участие специалист отдела электрики и автоматики Саша Ульянов. К будущему карьеру выполнили изыскание автодороги от деревни Петрова до деревни Нарын-Кунта. Как и положено все створные и угловые точки, середина кривой, начало и конец кривой были закреплены деревянными столбами. Закреплённые на местности линейные сооружения сдаются представителю заказчика по акту.
Каково же было наше удивление, когда по трассе автодороги, мы не нашли, при сдаче заказчику, ни одного столбика. Пришлось приехать из Еланцов заместителю председателя районного Совета. Собрали всех жителей деревни. Выступили перед ними и представитель местной власти, и Хайтинского фарфорового завода. Поймите, говорили выступавшие, будет работать карьер. Деревенских мужиков, которые всю зиму без работы научим профессии взрывников, экскаваторщиков. Будут хорошие заработки. На другой день все наши столбики лежали у въезда в деревню. Закончив работу, вернулись в институт. Ближе к осени, главный инженер проекта Лавров Михаил Филиппович, даёт задание на выполнение топографической съёмки всего участка месторождения. Возвращаюсь самолётом рейсом Иркутск-Еланцы. Со мной два рабочих. Пралич Андрей Антонович и его сын Дима, студент ИПИ. На площадке будущего карьера уже стоит деревянная контора и экскаватор. Жить я стал в палатке, а рабочие в конторе. Каждый день из посёлка Мышелёвка, где работал Хайтинский фарфоровый завод, приходили самосвалы. Прежде, чем вставать под экскаватор, они мчались на Байкал, в устье Анги. Покупали у рыбаков омуль. Возвращались, омуль пороли и солили. Укладывали омуль по всей площади дна самосвала, в несколько рядов, а сверху закрывали деревянной крышей. Самосвал доверху загружали камнем, и в путь дорогу, с ветерком. В конторе каждый день находились люди, в основном местные буряты. К нам, отношение со стороны деревенских жителей, было очень доброжелательным. Вечером, когда я возвращался в палатку, обнаруживал, то туесок с омулем, то ведёрко со свежей картошкой. Омуль не очень крупный, но такой вкусный. Больше я никогда не ел такого вкусного омуля. Дня три беспрерывно шёл дождь. Мои рабочие прятались в конторе, а я в палатке, завернувшись в спальный мешок. Пришёл Андрей Антонович: вас зовут. «Что им от меня нужно, не знаешь?» спросил я. «Привезли флягу тарасуна и хотят с вами выпить». Скажи, что я сплю. Через некоторое время пришёл сам начальник карьера. Пришлось уважить местное начальство. У конторы стояло два мотоцикла. В помещении, за столом, сидело человек шесть бурят. Все улыбались и много говорили. Рядом, у стола, стояла фляга литров на сорок. Каждый черпал общей кружкой, и наливал в свой стакан. Налили и мне, белой, молочного цвета жидкости. Внимание, сидящих за столом любителей тарасуна, было приковано ко мне. Я закрыл глаза, зажал пальцами нос, но смог проглотить только четверть стакана. Больше не смог, как не просили меня весёлые и улыбающиеся мужики. Так я познакомился с третьим народным напитком. В Шилке, в доме моего друга Вовки Минина, мы угощались брашкой.
Тётя Клава, Вовкина мама, была специалистом по приготовлению этого хмельного напитка. В общежитии горного института, на четвёртом курсе, попробовал горилку. Привозил из Красноярска Витальки Филонюка отец. Дня три, после глотка горилки, меня преследовал не приятный запах. После тарасуна ощущение повторилось. Дождь прекратился. Продолжили съёмку. Рабочие с рейками пробирались через высокие зелёные стебли овса. Я успевал брать отсчёты и записывать в журнал. Однажды утром, очень старая бурятка с посохом, поднялась по косогору, встала недалеко от меня, и молча, смотрела в мою сторону. И когда я собрался переходить на новую станцию, произнесла: «что собираетесь жемлю отбирать»? Закончив съёмку, мы также, самолётом вернулись в Иркутск. Всю зиму, наверное, 1965 года, весь транспортный отдел занимался тех учёбой. Приходил главный инженер из «Желдорпроекта» и учил нас снимать железную дорогу, железнодорожные станции, координировать стрелочные переводы, находить ось станции. Весной институт приступил к съёмке Восточносибирской, Забайкальской, и Амурской железных дорог. Готовилась их электрификация.
К съёмке приступили лучшие специалисты отдела. Молодые инженеры, окончившие Ленинградский институт железнодорожного транспорта: Володя Самойлов, Витя Скрипкин, Алик Самохвалов, Лёня Мазуренко. Инженеры: Олег Башкиров, Валентин Брянский. Я называю тех, кого запомнил.
Вернувшись из Новопавловки, к съёмке станции Слюдянка, приступил и Монахов Анатолий Васильевич, вместе с женой Тамарой Дмитриевной. Начальником партии был назначен Николай Борисович Суходольский. Я, совершенно неожиданно, прикоснулся к этой большой работе. Передовые отряды уже снимали станцию Магдагачи, на Амурской железной дороге, когда случился пожар. Загорелся вагон, в котором хранились полевые журналы. Вагон стоял на станции Райчихинск. На этой же станции жил начальник партии. Он и попросил помощи от института. Нужно было просмотреть полевую документацию и решить, что можно восстановить, а что снимать заново. В Райчихинск направляется бригада из трёх человек. Михайлов, главный специалист транспортного отдела, Балтер Николай Иванович, руководитель камеральной группы и я. Приходим на вокзал. Билеты только в мягкий вагон. Николай Иванович, секретарь партбюро института, говорит: «рискнём, мне, директор не откажет, подпишет авансовый отчёт». И вот, мы в мягком вагоне скорого поезда Москва-Владивосток, занимаем купе, где единственная пассажирка. Учительница из Владивостока возвращается из отпуска. Я, первый и последний раз еду в мягком вагоне. Кушать ходим в вагон ресторан. Остальное время, в течение трёх с половиной суток, слушаем Николая Ивановича. Рассказчик он прекрасный. Сколько анекдотов рассказал, ни разу не повторившись. В институте лучшим рассказчиком анекдотов, считался Ершов Алексей Лукич. Володя Маркелов любил слушать и записывать анекдоты. Поговорили и по поводу названия станции, куда нас, без лишних остановок, под стук колёс, мчит скорый поезд. Решили, что название станции от слова рай. Может так, оно и было. Чистенький вокзал.
Небольшой шахтёрский городок. Проходя мимо парка шахтёров, увидел, как двое рабочих, соорудив леса вплотную к воротам в парк, долбят молотками по барельефу Ленина и Сталина. Жить мы стали в железнодорожном общежитии, где в распоряжении Николая Борисовича было три комнаты. Один раз побывал на танцах в местном доме культуры. Выполнив свою работу, вернулись в Иркутск, увозя с собой часть журналов. Не помню, какой это был год, стояла зима, и меня попросили пойти в отпуск. Света работала в лаборатории ИПИ, и она тоже оформила отпуск. В Москве у неё жила и работала тётя, Елена Ивановна. Прилетели, и, как сумасшедшие, бросились по музеям и театрам. Посетили Третьяковскую галерею, музей Пушкина, исторический музей. Побывали в мавзолее, в библиотеке имени Ленина, в оружейной палате. Посмотрели в Кремлёвском театре оперу «Хованщина». Дни пролетали, как мгновения. Нам хотелось посмотреть Ленинград, где я никогда не был. Мы сели на поезд, и утром вышли на московском вокзале. Мы не рассчитывали на места в гостинице. Бегом в Эрмитаж. В вестибюле набиралась группа для экскурсии по городу на автобусе. Приобрели билеты и поехали смотреть город. Пока путешествовали, я разговорился с женщиной-гидом. Рассказал, что только что с вокзала. Приехали из Иркутска. Остановиться негде, а хотелось бы посмотреть больше, и в первую очередь Эрмитаж. Что-нибудь придумаем, обнадёжила она меня. Закончилась экскурсия и автобус подвёз нас туда, откуда мы утром тронулись в путешествие. Подождите меня здесь, выходя из автобуса, произнесла женщина-гид. Вернулась она, довольно быстро и подаёт мне листок: «это направление в гостиницу Астория». Пожелала нам всего хорошего, и уехала на автобусе, помахав на прощанье рукой. Не веря ещё свалившемуся на нас счастью, побежали в гостиницу. Нам предложили заполнить паспортные данные. Но, прежде чем вручить ключи от номера, попросили расписаться на листе, с отпечатанным текстом. В нём сообщалось, что по первому требованию администрации, мы должны освободить занимаемый номер. Оказалось, что музей Эрмитаж забронировал места в гостинице для приезжающих немцев из западного Берлина. Пока их нет, живите. Пришлось подписать эту бумагу. Заселившись, я всё-таки зашёл к администратору. «Как же так, начал свой монолог, я впервые в Ленинграде, из которого моя тётя, во время блокады, с двухлетней дочкой добралась до Шилки. После войны, она никого не нашла в живых. Муж Николай, его родители, брат и сестра все умерли с голоду. Она обратно вернулась в Шилку. Теперь вы немцам бронируете места в гостинице, а нас, сибиряков в любую минуту на улицу». Ничего в ответ я не услышал. Прожили в своём номере до тех пор, пока не наступило время возвращения в Москву. Везде мы побывали, всё, что хотели, посмотрели. Не попали, только, в театр сатиры. Вернувшись в Москву, посмотрели балет в Большом Театре, билет был куплен до поездки в Ленинград. И домой, в Иркутск. В Иркутске меня ждала приятная новость. В моей трудовой книжке появилась запись: «Переведён на должность руководителя группы транспортного отдела». Николай Иванович щедро передавал свой опыт, свои профессиональные наработки. Он привёл меня в горсовет. Перезнакомил со всеми специалистами геодезической службы. Нашему отделу постоянно приходилось обращаться за координатами, топографическими планами, сдавать топографические планы, если съёмка выполнялась в городе. Оформлять разрешение на право производства работ. Теперь я знал, в какую дверь стучаться и к кому обращаться. Сводил меня, Николай Иванович несколько раз в ГУГК (главное управление геодезии и картографии). Представил меня, как представителя института. Очень часто напоминал мне, что пора вступать в партию. Все эти годы, со дня моего поступления в институт, он избирался секретарём партбюро. Без партбилета, говорил мне Николай Иванович, роста, по служебной лестнице, не будет. Однажды, я вдруг, понадобился секретарю комсомольского бюро института. Мне передали её просьбу явиться. «Слушай, что ты натворил? Тебя вызывают в горком комсомола», выпалила она, как только я переступил порог строительного отдела, в котором она работала инженером. «Тебя ждут в горкоме комсомола», она назвала номер комнаты, с 14до15 часов каждый день, до конца недели». До площади Кирова, где располагалось здание, в котором меня ждали, сотня метров. Через несколько минут был уже у дверей. Рядом, на скамеечке, сидел молодой человек. Я его сразу узнал. Это был Витя Богданов. Тоже маркшейдер, окончивший институт на год позже меня. Разговорились, работает преподавателем начертательной геометрии в ИПИ. Его тоже пригласили в этот кабинет. В 14 часов дверь открылась, и первым зайти пригласили Виктора. Вышел он минут через двадцать, как мне показалось, в возбуждённом состоянии. Пригласили войти меня. За столом два человека. Я поздоровался, мне ответили, и один из сидевших, показал мне на стул. Попросили рассказать, где и чем занимался после окончания института. Я рассказал и про Кадаю, и про Вершину Дарасуна. Смотрел им прямо в глаза и почувствовал, что они в курсе моей биографии. Задали мне только один вопрос: почему не вступаю в партию. По уставу мне ещё можно оставаться комсомольцем. Дальше разговор шёл, по существу. Мне предложили учиться в Высшем училище КГБ, в городе Минске. Можно ехать с женой и сыном. Учиться два с половиной года. На полном государственном обеспечении. Подумайте, посоветуйтесь с женой. Знайте, такое предложение мы делаем не каждому, и только один раз. Ждём вас через две недели в этом же кабинете. Света сразу заявила, что маму оставить мы не можем. У меня, предложение горкома комсомола, большого энтузиазма не вызвало. Через две недели, сославшись на позицию семьи, принёс свои
извинения. Больше, эта организация, меня никогда не тревожила. Витю Богданова встретил на грустном мероприятии, ровно через 50 лет. Мне позвонили, что умерла Вера Васильевна Логашова. Прощание в ритуальном зале на улице Байкальской. Я уже ходил, опираясь на костыль. Поэтому вышел из дома с большим запасом времени. Купил, по ходу цветы. Пришёл рановато. Стоять трудновато. Присел на металлическое ограждение в районе подстанции. И вот мимо меня, к ритуальному зданию, стал проходить поток людей. Там они сбивались в группки и вели разговоры. От одной группки к другой подходили брат и сын Веры Васильевны. Я не решился примкнуть, к какой-либо группке. Пробегая, несколько минут назад мимо меня, каждый бросал взгляд в мою сторону, но никто не остановился, не поздоровался. Через тридцать с лишним лет, трудно было узнать в седом, да ещё с бородой и усами, бывшего коллегу по институту. И вот мимо меня, туда и обратно, не доходя до толпившихся людей, стал маячить мужчина, без бороды, но с усами. Присмотревшись, я быстрее догадался, чем узнал в мужчине, одногруппника Веры. Когда он, в очередной раз, проходил мимо, я спросил: ты Витя Богданов? Он очень удивился, но и обрадовался. Мы пожали друг другу руки. Я назвал себя. Напомнил, что учились вместе. Я в группе ГГ-54-1, он в группе ГГ-55-1. В это время народ потянулся в ритуальный зал, и мы пошли замыкающими. Больше поговорить не удалось. Стояла осень. Я каждую субботу к закрытию, ездил на рынок за фруктами. Иду с полной сумкой. Слышу, кто-то громко произносит: Анатолий. Оборачиваюсь, и вижу, сидящего на скамейке, Витю Богданова. Вот тут мы и поговорили. Начали с собеседования в горкоме комсомола. Витя уехал учиться в Минск. Окончил. Дослужился до полковника. Начинал работать в городе Черемхово. Закончил в Иркутске. Иногда, случайно, встречаемся на центральном рынке.
Николаю Ивановичу исполнилось 60 лет. Мы ему устроили торжественные проводы. В советское время, как только мужчине исполнялось 60, его отправляли на заслуженный отдых. Живи, отдыхай, радуйся жизни. В профкоме всегда найдётся путёвка в местный дом отдыха, или в санаторий на берегу Чёрного моря. Если, вдруг, на пенсионера наваливалась тоска по коллективу, он мог поработать два месяца в году, получая пенсию и зарплату. Несколько раз этим правом воспользовался и Николай Иванович. Наш молодой коллектив всегда радостно приветствовал его.
Моя тёща, Александра Ивановна, на свою пенсию работника аптеки, могла позволить свозить моего сына Бориса, к своей подруге в Ялту. Из Ялты прямиком на берег Балтийского моря, к другой подруге. От нас, на поездку, категорически взять деньги отказалась.
Совершенно неожиданно, скорая помощь доставила меня в факультетскую клинику. Сразу на операционный стол, с диагнозом аппендицит. Врач, молодой кандидат наук, фамилию его я до сих пор помню, спрашивал меня: вас били, вас пинали? Да нет. Никто меня не бил и не пинал. Привезли меня в большую палату, и положили на кровать, в дальнем углу комнаты. Мои соседи, все молодые парни. Каждому была сделана операция на сердце. Весь день я слышал анекдоты и смех. Обед, каждому, принесли в палату. На мою тумбочку тоже поставили две тарелки. Есть мне не хотелось. Да и мой сосед категорически заявил, что от борща и тушёной капусты, лучше воздержаться. Каждое утро в палату заходила врач, в сопровождении десятка молодых девушек и юношей. Все в белых халатах. Едва закрывались двери, следом звучал вопрос. «Ну, как настроение, какие жалобы?». Жалоб не было. Она подходила к какой-нибудь кровати, и что-то говорила, сопровождавшим её студентам, показывая на больного, кладя руку на его лоб. Уже уходя, видимо вспомнив про меня, обращалась в мою сторону: «Ну, а вы как себя чувствуете»? Хорошо, отвечал я. Хотя с каждым днём моё состояние ухудшалось. Вечером приходила медсестра. Измеряла температуру. Возвращалась, и ставила мне укол. После укола, по крайней мере до обеда, я действительно чувствовал себя не плохо. Один раз спросил у сестры, почему меня ни разу не навестил врач, который оперировал? Он в командировке. Однажды, также от порога, при утреннем обходе, обращаясь в мою сторону, врач произнесла, а вас, мы сегодня выписываем. Спасибо, повернувшись в её сторону, произнёс я. Пришла сестра и повела меня в перевязочную. Как только она начала отдирать повязку, хлынул гной. Прибежали врачи. В результате принятых мер я оказался в реанимации. Не помню сколько суток я там пролежал. В это самое время, когда я находился в реанимации, этажом выше, умер Николай Иванович Балтер. Его, накануне, скорая привезла с инфарктом. Было ему чуть за 60. После выписки, я ещё около месяца ходил на перевязку в поликлинику. Уже находясь дома, я вспомнил. За два дня до вызова скорой, утром, когда я на руках нёс свою маленькую дочь в ясли, поскользнулся. Падая, продолжал держать ребёнка обеими руками. Упал на спину. Встал, прошёл несколько шагов, и снова лежал на спине. Вот тут, она могла своими ножками ударить по моему животу. Произошло падение на улице Тимирязева, рядом с церковью. Ночью фонтанировала вода из колодца. К утру приморозило и прошёл снег. Вот и так бывает. Теперь, я думаю, наступило время рассказать об институте.
Заранее извиняюсь перед теми, чьи имена моя память не сохранила. Институт возглавлял Поляков Владимир Васильевич. Крупного телосложения мужчина, пенсионного возраста. Жил он рядом с институтом, один. Помню, ему была посвящена большая передача по Иркутскому телевидению, из его квартиры. Показывалась его домашняя библиотека, и рассказывалось о ней. У него, оказывается, были собраны редкие и очень ценные книги. Библиотека постоянно пополнялась. Тратил он на книги всю свою зарплату. Владимир Васильевич долго болел, и в конце 60-х его не стало. Главным инженером института много лет работал Бронер Рувим Исаевич. Участник Великой Отечественной Войны. Грамотный, культурный, спокойный руководитель. Мне ни один раз пришлось бывать в совместных командировках на разрезы «Сафроновский», Артём-4А, «Тулунский», «Азейский», «Харанорский», «Нерюнгринский», и каждый раз я удивлялся его глубокими знаниями, при обсуждении вопросов проектирования с руководством разрезов. Журнист Борис Александрович руководил самым многочисленным отделом транспортных и геологических изысканий. С 1964 года отдел стал выполнять и топографические работы. Выше я уже упоминал о съёмке специалистами отдела железных дорог в Иркутской, Читинской и Амурской областях. В это же время изыскатели и геологи вели работы на площадках Зыряновского разреза и шахты Джебарики-Хая в Якутии, Хольбольджинского разреза в Бурятии, Хоронорского в Забайкалье, в Тулуне, Черемхово. В Черногорске в Красноярском крае. Изыскание автодороги Мама-Усть –Луговка. Трасса ЛЭП-110 кв. Мамакан-Мусковит. Вот не полный перечень работ, выполняемых отделом. Работать приходилось и в неблагоприятный полевой период. Отдел, руководимый Борисом Александровичем, постоянно был победителем соцсоревнования, принося в копилку института не малые деньги. Борис Александрович был очень порядочным человеком. Его уважали и любили. Заядлый автомобилист, преподал мне первые уроки по вождению автомобиля. Окончил школу военных техников (ШВТ) в Иркутске. Жизнь заставила сесть за учебники. Заканчивал ИПИ, а за ним тянулся «хвост» по фотограмметрии. Пришлось помочь. Мы часто с ним, после работы, сидели за шахматной доской. Игра шла с переменным успехом. О Борисе Александровиче у меня сохранилась самая светлая память. В эти годы в Иркутске было создано несколько проектных институтов: Икутскгражданпроект, Иркутскпромстрой, Сибгипробум, Гипрхлор, Промэнергопроект, Сетьэнергопроект, Востсибтранспроект. В июле 1968 года секретарша пригласила меня в кабинет директора. За столом сидел и.о. директора института Бронер Р. И., Журнист Б. А. и незнакомый мне мужчина. Знакомьтесь, сказал Рувим Исаевич. Мужчина оказался главным инженером института «Сетьэнергопроект» Векслер Владимир Давыдович. Мы рекомендуем вас, Анатолий Филиппович, начальником отдела изысканий в Сетьэнергопроект. Если вы не возражаете, можете, уже сегодня, знакомиться с новой работой, а формальности обсудим позже. Посадил меня, товарищ главный инженер, в свою машину. Через полчаса представил коллективу, а ещё через полчаса я уже сидел за столом начальника отдела. Три дня, сидя за столом начальника, знакомился с содержимым нескольких папок, лежащих на этом столе. Читая многочисленные телеграммы и докладные от начальников партий и отрядов, которые были заняты изысканиями трасс линий электропередач: Братск- Иркутск, Иркутск-Улан-Удэ, понял, что всем нужна тушёнка, сгущёнка, бензин, керосин, автотранспорт, деньги, спальные мешки. На четвёртый день зашёл в кабинет директора института, где присутствовал и главный инженер, кстати, оба бывших работника электротехнического отдела нашего института. Поблагодарил за приглашение у них работать, попрощался, и вернулся в «Востсибгипрошахт». Я не увольнялся и не писал никаких заявлений. Борис Александрович искренне был рад моему возвращению. Долго тряс мою руку, приговаривая «молодец». Но, вскоре, нам пришлось навсегда расстаться. Его пригласили главным инженером, только что созданного института «Востсибтранспроект». Следом за ним ушли несколько камеральщиц из моей группы. Ушла одна из опытнейших, Тамара Дмитриевна Макарова. Одновременно с этим событием, наш институт возглавил, присланный из «Сибгипрошахта» Петров Владислав Михайлович. В институте он проработал менее десяти лет, но сделал столько хорошего, что его добрым словом вспоминают все, кто работал с ним, до сих пор. Как памятник ему, стоит в самом центре Иркутска, на углу улиц Дзержинского и 1-ой Красноармейской, девятиэтажное здание «Востсибгипрошахта».
По улице Пушкина, первая остановка трамвая, после вокзала, стоит 110-и квартирный жилой дом, из красного кирпича, выполненный по проекту нашего института. С нормальными кухнями и потолками. Жилищная проблема в институте была решена окончательно и без поворотно. Летом 1967 года мы по туристической путёвке съездили на Иссык-Куль.
Красота. Воздух, тёплая водичка и море фруктов. Отдыхали в палаточном лагере на берегу озера. Плавали на теплоходе с одного конца в другой, в сопровождении песен, в исполнении Владимира Высоцкого: «Чудо юдо я и так победю». Играли в волейбол. Самой сильной оказалась команда иркутян. Возили нашу команду в военный городок. Я не помню, какой это был военный округ, но мы выиграли у команды округа. Очень понравилась столица Киргизии город Фрунзе. Посетили городской рынок. Глаза разбегались от изобилия фруктов. В последний день купили два ящика зелёных груш. В Иркутске угощали родных и знакомых спелыми, сладкими грушами. В восьмидесятые годы мы ещё несколько раз отдыхали на Иссык-Куле. Летом 1969 года отпуск провели в Москве.
Не пропустили с Борисом ни одного футбольного матча, с ¬¬¬участием моей любимой команды «Торпедо». Увидел своих любимых футболистов. Наблюдали смену караула у мавзолея. На ВДНХ не пропустили ни одного павильона. На следующий год отдыхали в Ялте. Побывали в Севастополе, Симферополе, Одессе.
В Ялте наблюдали, как снимается фильм. День стоял очень жаркий. Снималась сцена посадки в теплоход. Пассажиры должны подниматься по трапу. Было сделано около десятка дублей. Артистам, мы уже не завидовали, а просто жалели их. Не помню, как назывался фильм, но по лестнице, в толпе пассажиров, поднимался будущий мушкетёр, Игорь Старыгин, совсем ещё мальчишка. Познакомились с музеем А. П. Чехова. Принимали участие в дегустации вина. Поднимались с туристами в горы. Однажды, летом 1971 года, к нам в отдел заглянула секретарь директора Александра Фёдоровна Краснова. Наклонившись ко мне тихонько прошептала: вас вызывает директор. Захожу в кабинет. Директор с кем-то разговаривает по телефону, а мне кивает на стул, дескать садитесь. Я присел, он положил трубку, и говорит, обращаясь ко мне. «Нашему институту министерство угольной промышленности, впервые, выделило, два легковых автомобиля: москвич и запорожец. Я вам предлагаю москвича, а запорожца Ершову Алексею Лукичу». Спасибо, Владислав Михайлович, но мне сейчас очень нужна квартира. «В данный момент, могу предложить машину. Будут квартиры, получите. А пока подумайте, мне к концу рабочего дня нужно сообщить ваши фамилии в министерство, сказал директор, заканчивая разговор». Захожу в отдел. Все повернули головы в моём направлении. Признался, по какому поводу вызывал директор. Что ты ему ответил, спросил меня Николай Андреевич Ярославцев. Сказал, что у меня и денег то всего на пол машины. Я займу тебе денег столько, сколько не будет хватать, сказал мой лучший друг. А сейчас вернись в кабинет и скажи, что согласен. Что я и сделал. Зимой я ходил на курсы водителей. Сдал экзамены и получил права. Летом 1972 года, заплатив за машину 4680 рублей, я и Гоша Григорьев, мчались, с ветерком, на красавице машине, светло-серого цвета, из Черемхова в Иркутск.
Машины с завода поступали в Черемховский ОРС угольщиков. На учёт помогала ставить Вика Амосова. С Петей Амосовым съездили в Листвянку. Вернувшись, поставили машину под окнами на улице. Я вышел, закрыл дверцу и домой. Петя же, водитель со стажем, пригнувшись, стал смотреть под машину. Обнаружил, что с двигателя капает масло. Никаких сервисов тогда, ещё, и в помине не было. Садимся в машину и в Рабочее, к местному умельцу. Подъезжаем, смотрю у него в огороде штук пять перевёрнутых машин, разных марок, и он ходит от одной машины к другой. Приказал Пете: «снимайте стартер». Сняли. Масло капает прямо из блока. «Приехали», говорит Петя. Пришлось мою красавицу ставить в гараж. И началась у меня переписка. Сначала обращаюсь на ижевский автомобильный завод. Ни ответа, ни привета. В министерство угольной промышленности. В министерство торговли. Отовсюду идут отписки. Бумаги накопилось полная папка. Позже, многие пользовались этой папкой. Через месяц приезжает представитель с завода. Снимайте двигатель. Помогли мне мои друзья-товарищи снять его и запаковать в деревянный ящик. Провозились допоздна. На вокзал решили отвезти утром. Представителю завода предстояло посетить ещё несколько адресов не далеко от Иркутска. Мне он должен выдать акт осмотра двигателя. Я его пригласил к себе домой, чтобы написать акт, и ночевать. Весь вечер он пыхтел, сочиняя акт. Подаёт мне: распишись. Я читаю заключение: «двигатель отправляется на завод для выяснения виновной стороны». Я возмутился. «Масло течёт из-под стартера. Никаких внешних повреждений нет. На улице август. Мороз тоже ни при чём. Тебя то для чего через всю страну отправили. Я такой акт подписывать не буду». «И не надо», говорит представитель, и без твоей росписи обойдёмся». «Двигатель в гараже, и никуда я его отправлять не буду. Завтра отправлю телеграмму на завод, чтобы послали специалиста, а не шаромыгу. А сейчас, до свидания». Не ожидал от меня представитель завода такого разворота. Разорвал акт, и сел писать новый. В конце акта было написано: «двигатель отправляется на завод для устранения заводского дефекта». «Вот это совсем другое дело», говорю я, и отправляю свой экземпляр во внутренний карман пиджака. Теперь можно и поужинать. Утром представитель завода побежал на автостанцию. Мы отвезли ящик на ж.д. вокзал и отправили на завод. Обратно двигатель я получил в начале декабря. Привезли мы его в институтский гараж. Туда же на буксире, Миша Чумбадзе доставил мой москвич. Коля Хетчиков, Коля Ярославцев и Миша помогли, мне двигатель поставить на место. Залили масло, водички и двигатель заработал. Съездили с Мишей до Ангарска и обратно. Двигатель работал, как часы. Поставили машину в мой гараж, на всю зиму. Приехал представитель завода. Я подписал акт, что никаких претензий к заводу у меня нет. Расставаясь, он пообещал, что двигатель будет работать сто лет. Оказывается, ижевский автомобильный завод организовал литьё блоков. До этого блоки поставлял Омский завод. И вот первые две тысячи блоков оказались сплошным браком. В стенке каждого блока была раковина. Через неё и бежало масло. Со всех концов страны посыпались жалобы. Мой двигатель на заводе разобрали, и вручную собрали, но уже в Омский блок. Действительно. Я ездил до 2003 года, с конца апреля и до начала октября. И не разу не открывал крышку двигателя.
Отпуск проводили на Байкале. На Мухорском заливе. Рыбу ловили только на удочку. Вторую половину отпуска, проводили в Тункинской долине. Доезжали до деревни Зунмурино и влево. Поднимались 11километров. Разбивали лагерь и море ягод и орех. Семь раз ездили в Шилку, и никогда она меня не подводила. ¬
Вернёмся в Гипрошахт. По проектам института выполнена реконструкция целого ряда шахт и разрезов, осуществляется строительство новых объектов. В 1972году сдан в эксплуатацию разрез «Азейский» имени 50-летия СССР мощностью 8 млн. тонн угля в год. Находятся в настоящее время в стадии строительства разрезы «Холбольджинский», «Артём IV-А», «Сафроновский», «Тулунский», «Харанорский» комбината «Востсибуголь, «Черногорский» и «Изыхский» комбината «Красноярскуголь», заканчивается реконструкция «Южного» разреза. На угольных месторождениях Иркутского бассейна и Забайкалья предусматривается дальнейший рост добычи угля открытым способом. В 1972 году уровень открытого способа добычи угля по комбинату «Востсибуголь» достиг 84,8%. За последние годы институт уделяет большое внимание применению экономо-математических методов и ЭВМ для оптимизации технологических процессов открытых работ. Выпуском проектов руководили главные инженеры. Все они помещались в одной комнате. Кусман Моисей Аронович участник Великой Отечественной Войны. Лустенберг Е. Г., Майстренко Николай Петрович, Лавров Михаил Филиппович, Лессинг А. С., Грошков Геннадий Яковлевич, Дорогов Василий Александрович, инженеры с большим стажем и большим опытом проектной работы. Молодые, начинающие ГИПы: Григорьев Георгий Прохорович, Моисеев А. В., Пясецкий Леонид Эдуардович, Буров Анатолий. С некоторыми мне приходилось бывать в командировках.
Для выбора площадок, направления линейных сооружений всегда выезжает на место будущих работ бригада из представителей отделов. Бригаду, обычно, состоящую из руководителей группы, участвующих в проектировании отделов, возглавляет главный инженер проекта. В составе такой бригады, во главе с Батуевым Владимиром Ивановичем, выезжал в Нерюнгри. С Пясецким Л. Э. в Хомутово, когда институт начинал проектировать завод по ремонту легковых автомобилей. С Лавровым М. Ф. в город Слюдянку на Байкале, в Нарын-Кунту. С Майстренко Н. П. в Черемхово. Такая же бригада отправилась в Черемхово во главе с Г. Я. Грошковым. Институт приступал к проектированию разреза Артём-4А. Вместе с будущим главным инженером разреза ездили, ходили. Уставших и голодных, поздно вечером, привезли нас, и высадили перед каким-то деревянным зданием. Заходим, а там столы накрыты. Хозяин, он же заказчик, он же главный инженер будущего разреза, пригласил всех к столу. Поздравил с днём Советской Армии. В наше время 23-е февраля был рабочим днём. Выступивший Геннадий Яковлевич, в заключении произнёс: «пейте и закусывайте, не стесняйтесь, на меня не обращайте внимания». Мы были в курсе, что он лечился, и сейчас, находился в «завязке». Умный, знающий, высоко квалифицированный инженер. Учился вместе, в одной группе на горном факультете Иркутского горно-металлургического института с будущим кандидатом в члены Политбюро КПСС Долгих Владимиром Ивановичем. Рассказал нам, что однажды, находясь в командировке в Москве, напросился в гости. Товарищ по институту тепло с ним поздоровался, проводил на кухню, где познакомил с женой. Ужинайте без меня. Мне нужно готовиться к выступлению. Ушёл в кабинет и вышел, чтобы попрощаться. Так вот, мы поужинали. Алексей Лукич достаёт из кармана купюру и кладёт на стол. Я, по примеру своего товарища, достаю трёшку и кладу на стол. Хозяева очень расстроились, но что было то было. Мне часто приходилось бывать в командировке на разрезах в Черемхово. В очередную командировку должен ехать с Лукичом. Отмечая убытие в удостоверениях, в приёмной директора, договорились, что лучше ехать утром шестичасовой электричкой. «Я закажу такси, и заеду за тобой. Говори адрес, и в какое окно стучать». Утром подъезжает Лукич. Я его встречаю, приглашаю в дом. Он заходит. Молча постоял на кухне. Мы сели в такси и на вокзал. В электричке, до самого Черемхово, Лукич убеждал меня: «Толя, сейчас в Гипрошахте, никто так плохо, не живёт. Почему ты молчишь, почему в профкоме нет твоего заявления»? По возвращению из Черемхово, появились вот эти два письма в горсовет.
На приём к председателю горсовета записались вдвоём: я и Гоша Григорьев. Вдвоём сидели в кабинете на против Николая Францевича Салацкого. У меня до сих пор о нём самые лучшие воспоминания. И не только потому, что мой вопрос был решён положительно. Это был настоящий советский человек, строитель социализма. Сколько благоустроенного жилья было построено в эти годы. Город хорошел и менялся на глазах. Каждую субботу он рассказывал нам, иркутянам, что сделано и какие планы на ближайшее время. Генплан города на экране телевизора мы видели каждую неделю, во время его выступления. Мне, на одном из субботников, во время реконструкции поля стадиона «Труд», приходилось стоять с нивелиром по середине стадиона. И видеть Николая Францевича. При заливке бетоном площади вокруг вечного огня, заливали курсанты ИВАТУ. Я снова стоял с нивелиром, и опять замечал силуэт мэра. За ним не бегали с кинокамерой тележурналисты. Это была ежедневная работа, а не показушная работа современных мэров.
Заканчивался сентябрь 1973 года. Нашему отделу приказали в срочном порядке организовать вылет большой группы изыскателей в Якутию. В составе партии должны быть геологи, топографы, дорожники. Возглавил партию Ярославцев Николай Андреевич, главный специалист транспортного отдела. В начале октября мы вылетели в Якутск. Из Якутска, летим в районный центр Томпонского района, посёлок Хандыга. Здесь погружаемся со всем своим снаряжением на баржу. Дальше наш путь по реке Алдан. Путь не близкий, 60 километров. По реке уже плывут многочисленные льдины. Добираемся до пункта назначения шахтёрского посёлка Джебарики-Хая, расположенного, в основном на правом берегу Алдана.
Встретили нас приветливо. Жить разместили в быткомбинате шахты. Работала котельная, круглосуточный душ, тепло и светло. Нас человек двадцать. Вспоминаю фамилии. Геологи: Хетчиков Николай Степанович, Аверьянов Николай, Новиков Валерий, Задубровский Георгий Иванович и группа девушек из хим. лаборатории, вместе с заведующей Яниной Михайловной. Дорожники: Ярославцев Н. А., Галков Володя, Башкиров Олег. Топографы: Сухотин Георгий Фёдорович, Борисовец А. Ф., и группа рабочих. В шахте случился взрыв и пожар. Весь угольный пласт сгорел. Посёлок, где около 60% жителей связаны с шахтой, остались без работы. Быткомбинат, теперь работал только на нас, шахтёры сидели по домам. Нам нужно было выполнить изыскательские работы до другого угольного месторождения, и топографическую съёмку под промышленную площадку в масштабе 1:500. Трудились изыскатели весь световой день. Постоянно сыпал снег. Наступила настоящая, с морозами, зима. Мы с Николаем Андреевичем и тремя рабочими заканчивали изыскание автодороги. Трасса проходила по лесу. Рабочие рубили визирки. Закрепляли столбиками угловые точки, биссектрисы углов, начало и концы кривых. Время было около 15 часов. Налетел шквалистый ветер. Повалил густой снег. Мы прекратили работу, и попытались выйти из леса. Всё замело. Не было видно ни прорубленных визирок, ни одного столбика. Решили по рельефу выходить к берегу Алдана. Утопая по пояс в снегу, двигались по лесу друг за другом. Впереди шёл Николай Андреевич, замыкающим был я. Время летело, а мы никак не могли выйти из леса. Вдруг мы услышали выстрелы. Они звучали с не большим интервалом. Мы стали продираться по направлению выстрелов. Какую же радость мы испытали, увидев, почти рядом огни быткомбината. На крыльце стоял наш спаситель Валера Новиков. В моей памяти он остался прекрасным и верным товарищем. Геологом и поэтом. Какие прекрасные стихи он писал. В институтской газете «За проект» постоянно печатались его стихи. Приведу один из его творчества.
Ангарский мост в новогоднюю ночь.
«Могучий труженик! Я знаю ты не спишь,
Когда дымы над куполами крыш.
Под Новый год загадывают сны,
И лёгкий чёлн полуночной луны
В просторах звёздных не найдёт причал.
И снег не тает на твоих плечах,
И обгоняя стылые ветра,
У ног твоих дымится Ангара.
А ты, забыв усталость и покой,
Который год не гасишь над рекой,
Под небом ночи светлые огни,
Сияньем ярким продлевая дни.
Но час последний-поздний пешеход—
В конце пути. И вот уж Новый год.
Соединив тобою берега,
Звучит как несмолкаемый орган
Вокзала рокот. Перестук колёс
Уходит год под тихий звон берёз
И пусть студёно стелются дымы,
Ещё не близко до конца зимы,
Но в этот праздник радостных примет
Мы видим года прожитого след.
И счастливы, что пройден он не зря:
Растут дома. Меняется наряд
Старинных улиц. Пусть звенит мороз.
И всё яснее в свете дальних звёзд,
И в этот век и нашей жизни год
И нашей эры первый луноход.
Мир больше стал! И всё вокруг светлей
Пусть Новый год шагает по земле,
Соединяя все материки,
Как мост Ангарский-берега реки»!
Покидали посёлок группами. Первыми улетела вся хим. лаборатория. Мы, Ярославцев, Хетчиков и я, последними. Из Джебарики- Хая летели до Хандыги на вертолёте. В Якутске пробежали по магазинам. Помню я купил Ире две шубки. За несколько часов до Нового года, мы приземлились в Иркутском аэропорту. После ухода из института Бориса Александровича, отдел возглавил Николай Андреевич. «Ничего не поделаешь, пришлось вступить в партию, такое условие мне поставил директор института», как бы оправдываясь, говорил мой товарищ и друг. Вернулся в отдел Григорий Самсонович Шульга. Участник войны, пользовался в коллективе отдела и института заслуженным авторитетом.
В камеральной группе тон в работе задавали ветераны отдела. Макарова Тамара Дмитриевна, Логашова Вера Васильевна, Максименкова Валя, Русских Мария, Переносенко Нина Николаевна, Амосова Виктория Анатольевна. Они составляли топографические планы, продольные профили автодорог, ЛЭП, ЛЭС. Увязывали теодолитные и нивелирные хода. Вычисляли ведомости координат и высот. Не редко выезжали в поле. Много трудилось и молодёжи. Выпускницы географического факультета Иркутского университета, выпускницы железнодорожного техникума, новосибирского топографического техникума. Коллектив дружный и в работе, и на отдыхе.
После окончания Томского политехнического института, в отделе работали дорожники Вороной Олег Иванович и Вороная Валя. Вместе с Олегом, мне пришлось принимать участие в изыскании автодороги Баянгол- Сангино. Прилетели в Улан-Удэ. На маленьком, 12-м местном, самолёте, добрались до города Закаменск.
Была зима. В самолёте температура чуть выше, чем за окном. С нами летели пять девушек в город Закаменск, на практику. Студентки до школьного училища из Улан-Удэ. Мы были одеты в тёплые полушубки, на ногах унты. Они, бедненькие, в сапожках и ботиночках. Второй пилот вытащил от куда-то брезент. Завернули в него девчонок, а ноги пришлось спасать в наших полушубках. Прилетели. Добрались до гостиницы. Она располагалась в жилом 5-этажном доме, занимая весь подъезд. Нас поселили в трёх комнатной квартире, на пятом этаже. Девушек двумя этажами ниже. Сходили мы в столовую, поужинали и спать. Утром собрались идти завтракать, а шапки наши ночью исчезли. Пришлось в местном магазине покупать матерчатые шапки-ушанки. В народе их называли «зэковские». Город мне понравился.
Ещё учась в институте, я знал, что здесь находится Джидинский горно-обогатительный комбинат по добыче вольфрама и молибдена. На другой день мы на рейсовом автобусе, проехав 65 километров, оказываемся в посёлке Баянгол.
Шахтёрский посёлок. Чистенькие улочки. Большая каменная 3-этажная школа, клуб, больница, детский дом-интернат, магазины, столовая. Идём с Олегом по посёлку, все встречные люди, и взрослые и дети, говорят нам: «здравствуйте». Я всем отвечаю: «здравствуйте». Пришли в столовую, и там все говорят: «здравствуйте». У Олега лопнуло терпение: «ты же мне ещё в Улан-Удэ говорил, что впервые едешь в Баянгол». Пришлось городскому жителю рассказать, что в Забайкалье, в не больших посёлках, принято всем встреченным, не знакомым людям, говорить «здравствуйте». В столовой и мне пришлось удивиться, не увидев ни одной бурятской девушки. И официантки, и повара, все, между собой, говорили по-немецки. Я не мог ошибиться. В институте мне ежегодно пришлось сдавать по несколько тысяч знаков на немецком. Оказалось, что в Баянголе половина населения немцы. И живут они здесь с 1941 года. Как только германские войска повели наступление, всех немцев Поволжья депортировали. Не знаю, как их судьба сложилась после развала нашей страны? Все переговоры с «заказчиком» вёл Олег Иванович. Через день или два мы уже ехали на открытой грузовой машине в сторону будущего Сангинского угольного разреза. На территории будущего разреза около месяца трудились топографы нашего института во главе с Юрой Спириным. Они выполняли топографическую съёмку в границах месторождения. Снега было мало, а вот морозы настоящие. Жили они в хорошем тёплом зимовье. Днём работали, а на ночь ставили петли. Каждое утро приносили по пять-шесть зайцев. Олег с тремя рабочими занялись изысканием автодороги, а я продолжал съёмку вместе с Юрой. Шахтоуправление закрепило за Олегом машину. Жили они в Баянголе. Я остался жить в зимовье. Все торопились. Приближался Новый год. Хотелось встретить праздник в кругу семьи, но не получилось. 30-го декабря за мной заехал Олег. В машине лежала очень красивая ёлочка. Рядом с ёлочкой ребята положили пять заячьих тушек. С этим подарком мы помчались в Закаменск встречать Новый год. Улан-Удэнские девчата стали наряжать ёлочку, мы знакомиться с закаменскими магазинами. Они немножко отличались от Мамских, но резко от Улан-Удэнских и Иркутских в лучшую сторону. Вольфрам и молибден шли на оборонную промышленность, отсюда и изобилие продуктов. 31-го декабря был накрыт праздничный стол. Чтобы не было никаких вопросов у хозяйки гостиницы, мы её пригласили на встречу Нового года. Весь вечер она извинялась за пропажу наших шапок. Чтобы успокоить женщину, пришлось каждому из нас прокружить её в вихре вальса. Второго января вернулись в Баянгол. Олег заканчивал изыскание дороги, а я приступил к съёмке полосы вдоль закреплённой трассы. Как память об Баянголе, в каждый Новый год, под нашей домашней ёлкой, сидело чучело зайца. Ребята подарили мне выделанную шкурку с головой, хвостом и лапками. Весной, только растаял снег, Юра Спирин оформляет отпуск, и с группой рабочих, которые принимали участие в съёмке Сангинского месторождения, возвращается в зимовье. Оказывается, вся территория месторождения усыпана кедровыми шишками, паданками. Они их собирают, обмолачивают, и набивают орехами десятки мешков.
Большую работу отделу пришлось выполнить в шахтёрском посёлке Букачача.
Посёлок находится в Читинской области, в 75-и километрах от станции Чернышевск, и связан с ней железно дорожной веткой. Правда воспользовался железной дорогой я один, чтобы навестить родителей, живущих в Шилке. Из Иркутска мы, со всем своим снаряжением, прилетали в Читу. Пересаживались на самолёт поменьше, и высаживались в Букачаче. Институт приступил к проектированию шахт №1 и №2, под руководством главного инженера проекта Дорогова В. А. Нашему отряду в составе: Амосовой В. А., Борисовец А. Ф., Логашовой В. В., Козлова В. И., Сухотина Г. Ф. Кользун Л. И. предстояло выполнить топографическую съёмку посёлка в масштабе 1:500. Из Иркутска с нами прибыла группа рабочих. Встретили нас хорошо. Жить разместили в гостинице. Поделили посёлок на участки, и каждый исполнитель приступил к съёмке своего участка. Вера Васильевна, вооружившись тригонометрическими таблицами и калькулятором, увязывала все теодолитные и нивелирные хода. Вычисляла ведомости координат и высот. Питались мы в шахтёрской столовой.
Труд изыскателя, топографа не лёгкий. Выполняя топографическую съёмку, мы знали, что проектировщики на наших планах, выполнят генеральный план посёлка, промышленной площадки. Следом придут строители и воплотят проект. Будут построены жилые благоустроенные дома, детские сады, школы, больницы, угольные шахты, разрезы, обогатительные фабрики. Везде, где мне пришлось побывать в эти годы, народ трудился, дети учились, работали больницы, клубы, дома культуры. Выполнив огромную работу по съёмке посёлка, вернувшись в институт, приступили к составлению топографического плана. В работе одновременно было несколько объектов. Обрабатывались полевые материалы и составлялись топографические планы станций Забайкальской железной дороги, площадки Зыряновского разреза и шахты Джебарики-Хая. Меня, как руководителя камеральной группы, стали часто вызывать в кабинет главного инженера. Там сидели начальники проектных отделов. Строительному отделу и отделу обогащения срочно нужны топографические планы. Отделу электрики и автоматики продольные профиля ЛЭП, ЛЭС и планы под подстанции. Горному отделу, планы под шахты и разрезы. Я пытался защищаться. Все работают хорошо. Вы требуете: «Давай, давай», а кроме оклада камеральщик ничего не получает. Если бы по каждому объекту, заранее, был установлен срок, и за досрочное выполнение работы премия, исполнители дорожили каждой рабочей минутой. И тогда не надо будет каждый день повторять: «Срочно, срочно!»
Выслушав меня, Рувим Исаевич, тут же приглашает начальника планового отдела Желиховского. Посовещавшись, решили. По каждому объекту составляется график работы. Окончательным результатом выполнения работ будет дата отправки технического отчёта по изысканиям «заказчику». Технический отчёт состоит из пояснительной записки и копий топографических планов, продольных профилей. Вот теперь каждый следил за графиком выполнения работы. Николай Иванович, в своё время, научил меня и как писать пояснительную записку, и как оформить отчёт к отправке. Если от заказчика поступала рекламация, то никаких премий. Это случилось всего один раз за более, чем десять лет. Премии-это самый лучший стимул в работе.
В отделах института, в основном, работала молодёжь, и общественная жизнь била ключом. Заслуженным авторитетом в Кировском районе города пользовалась народная дружина института. Возглавлял дружину Пясецкий Л. Э.
У него можно было, кое-чему, и поучиться. В нашем отделе работал замечательный специалист, Король Николай Александрович. В деле составления смет на строительство автомобильных дорог и мостов равных ему не было ни у нас, ни в «Гипродорнии». Ему приносили сметы, и он давал, разумеется не официально, заключение на сколько она завышена. Благодарили его коньяком в совнархозовской столовой. Располагалась она рядом с институтом, куда наши сотрудники ходили обедать. Николай Александрович возвращался, садился за свой стол. Что-то писал, что-то считал и старался не вызывать к себе внимания. Но однажды, накануне первомайских праздников, Николай Александрович перебрал. Он уже поднялся на 4-й этаж по запасному ходу, и тут его встретил Ярославцев Николай Андреевич. Может, даже, он его поджидал. С приходом в институт нового директора, Петрова Владислава Михайловича, прекратились отмечания дней рождения с шампанским и звоном бокалов. У Володи Самойлова в те дни, родились два мальчика.
Мы отмечали это событие в хим. лаборатории. Она находилась в подвальном помещении. Все участники праздника получили по выговору. Николай Андреевич очень уважал Короля и очень ценил его, как высоко квалифицированного специалиста. Он не мог допустить, чтобы Король в таком состоянии, попался на глаза директору. Мы вывели Николая Александровича на улицу. Подвели к диспетчерскому пункту такси у цирка. Я дал ему три рубля на такси. Сами вернулись в отдел. На другой день стало известно, что Николай Александрович выпал из трамвая, в районе танка. Ударился затылком об асфальт, на смерть. Король Н. А. был членом народной дружины. Директор поручил Пясецкому Л. Э. организовать похороны. В день похорон нужно было получить металлическую оградку на заводе им. Куйбышева. С утра в кабинете директора шла планёрка. Секретарь зашла в отдел и попросила меня зайти в кабинет директора. В кабинете сидели все начальники отделов, главные инженеры проектов. Директор подаёт мне квитанции по оплате за оградку и памятника. Разрешает взять человек пять ребят из отдела, машину, которая стоит во дворе института. И просит съездить на завод, получить, погрузить, и привезти. Приехали. В проходной стоит вохровец. Подхожу, здороваюсь и прошу пропустить меня к зам директору завода. Вохровец показывает на висящий листок со списком и номерами телефонов и говорит: »Звони, прикажет, пропущу». Звоню. Секретарь отвечает, Иван Петрович уехал в аэропорт встречать делегацию. Ждём. Снова звоню. Где-то задерживается, слышу в ответ. Что делать? Прошу вохровца пропустить машину на территорию завода. В ответ категоричное, нет! Тогда я набираю номер телефона своего директора и объясняю ситуацию. Никуда не уходите, сейчас к вам приедет Пясецкий. Леонид Эдуардович подъезжает на директорской машине. Сходу командует: «за мной». Идём в сторону «вохровца. «Эти со мной», громко объявляет он. «Вохровец берёт под козырёк, и мы проходим. «Лёня», спрашиваю я, он тебя знает»? «Откуда, я тут пять лет назад, работал». Стояла тёплая весна. Начались праздничные дни. И мы решили поехать на природу. Приезжаю на гараж. Выгоняю машину, а стрелка показывает, что бензина нет. Рядом заправка на Байкальской. Подъезжаю к первой колонке. Откручиваю крышку бака. Вставляю пистолет в горловину и подхожу к окошечку, за которым сидит женщина. «Извините, пожалуйста, говорю я ей, закрутился, и не успел купить талоны на бензин, а бак пустой. Заправьте, пожалуйста, за деньги». И кладу на блюдечко тройку. Бензин марки АИ-93 стоил, в наше советское время, 10 копеек литр.
«Мы за деньги не заправляем!», гордо произносит она, и швыряет мою тройку из окошечка так, что мне приходится подбирать её с земли. Возвращаюсь в гаражный кооператив. И вот удача. На встречу мне идёт Лёня. «Как я рад, что встретил тебя, говорю я. Выручай, Лёня, бак пустой. Талоны на бензин не успел купить. Автомобильный магазин откроется только послезавтра. Продай мне талонов литров на тридцать». Рассказал, что за деньги не смог заправиться. «Тебя за деньги не заправили?! Удивлённо спросил меня Лёня. Не может быть такого. Я никогда не держал в руках талоны на бензин. Поехали на заправку, сказал он, садясь в машину». Подъезжаем к той же колонке. Я отдаю ему тройку. Вставляю пистолет в горловину бака, а сам наблюдаю за Лёней. Он, руки в брюки, подходит к окошечку, хлопает моей тройкой о подоконник, и громко объявляет: «тридцать литров, первая колонка». Я нажимаю на рычаг пистолета, и слышу, как приятно журчит бензин. Вскоре, начинаются работы по проектированию завода по ремонту легковых автомобилей в селе Хомутово. Главным инженером проекта назначен Пясецкий. Он собирает бригаду, и мы выезжаем в Хомутово. Выбираем площадку под строительство завода. Направление трасс автодороги, ЛЭП, ЛЭС. Приступаем к работе. Я выполняю топографическую съёмку площадки в масштабе 1:500. Линейные изыскания выполняет Олег Вороной. Леонид Эдуардович несколько раз навещает нас. Однажды он мне говорит: «Слушай, Филиппович, у нас с тобой по «москвичу», у меня есть возможность приобрести запчасти для наших машин по государственной цене. Крышку капота, багажника, крылья, ну ещё что-нибудь присмотрю. Давай сбросимся рублей по 80, и пусть они пылятся на полке в моём гараже». «Согласен», отвечаю я, и подаю ему 100 рублей. А жизнь продолжается. Я всё чаще стал летать в Нерюнгри. С главным специалистом горного отдела Хвостиковым Петром Ивановичем побывали в Новосибирске, Чите. Собирали материалы по Нерюнгри. Побывали в Читинском геологическом управлении, геологи которого в 1952 году открыли месторождение. Вернувшись из одной такой командировки, узнаю, что почти из каждого отдела, два-три инженера уехали работать в Ирак. Уехал и Пясецкий. Проходя, как-то мимо Лёниного гаража, вижу, как не знакомый мне мужчина, моет его «москвич». «Вы родственник Пясецкого»? спрашиваю у него. «Нет. Года два назад я купил у него машину вместе с гаражом и остальным барахлом». Ворота были открыты настежь, и я увидел, сложенные на полке крылья, крышки капота и багажника. Лёня поехал за «Волгой», решил я. Одни, командированные в Ирак уезжали, другие возвращались. Не появился ни разу только Леонид Эдуардович.
Наш институт вплотную стал заниматься Нерюнгринским угольным месторождением. Главный инженер проекта Батуев Владимир Иванович, в состав бригады постоянно включал меня. Вечерами, сидя за столом в гостинице, он всё время писал. Когда уставал, поднимался, и делал руками несколько упражнений. Напевая при этом, единственную строчку из песни. «Не надо печалиться, вся жизнь впереди, вся жизнь впереди, надейся и жди». В одну из таких пауз, я без всякого смысла, не ожидая ответа, сказал: «что-то задерживается, наш, Леонид Эдуардович в Ираке». Батуев перестал махать руками, посмотрел на меня, как-то подозрительно. После не большой паузы произнёс: «Пясецкий уже полгода живёт и работает в Москве». «Как так, говорили, что он уехал в Ирак», произношу я. «А вот так, отвечает Владимир Иванович. Он действительно уехал в Ирак. Там собрались специалисты из всех гипрошахтов Советского Союза. Из «Востсибгипрошахта», «Сибгипрошахта», «Ленгипрошахта», Московского «Гипрошахта». Лёня быстро навёл мосты, и теперь в «Гипрошахте» работает ведущим инженером строительного отдела. Обещают квартиру». «Вот какой молодец!», с восторгом говорю я. Пясецкого я вспомнил в ноябре 2008 года, когда на экране телевизора увидел нового иркутского губернатора. Есиповский Игорь Эдуардович очень напоминал моего институтского коллегу. Внешнее сходство, уверенность держаться, а главное решительность в действиях. Если мне память не изменяет, ещё с хрущёвских времён, когда на чудо-озере был построен БЦБК, началась борьба за его закрытие. В те далёкие годы наши «зелёные» частенько выходили протестовать с лозунгами и транспарантами. Посмотрела страна замечательный фильм «У озера», в котором прослеживается боль и тревога за Байкал. За сорок с лишним лет ни один наш правитель, ни одно правительство не решилось закрыть БЦБК. Игорь Эдуардович руководил областью всего полгода. Он закрыл БЦБК. Не повезло нам. Трагически погиб губернатор. А я так надеялся, что сделает он Иркутскую область процветающей. Как только, заходила речь о БЦБК, все пишущие, говорящие начинали стонать о жителях Байкальска. Как будто, забывая, что рядом Слюдянка, Иркутск, Байкал. Что, жители не смогут поменять место работы? Мой зять, мой внук с друзьями всю зиму ездят спускаться с гор на лыжах в Байкальск. Это же рай для развития туризма. Жители Байкальска везут на Иркутский рынок центнеры клубники. Байкальский климат очень благоприятный для выращивания и ягод, и овощей. У нас самая дешёвая электроэнергия, Иркутский газ и Иркутская нефть за полцены потоком текут в поднебесную. Неужели никому в голову ещё не пришло построить теплицы, как в Тюменской области. Можно решить сразу две проблемы: занятости жителей Байкальска, и снабдить область дешёвыми овощами. Почему-то я не слышал стона нашего правительства о жителях городов и посёлков: Петровск-Забайкальский, Новопавловки, Букачачи, Закаменска, Баянгола, Кадаи, Клички, Согдиондона, Кочекты, Горной Чуи, Слюдянки, Польяновки. Я перечислил населённые пункты, где побывал с теодолитом, нивелиром и кипрегелем, где в советское время жизнь бурлила. Народ трудился и верил в светлое будущее. Сейчас, в перечисленных городах и посёлках разруха. Народ брошен государством на выживание. Предприятия закрыты. Слюду везём из Индии, свинец из Монголии. Вольфрам, молибден, германий ещё откуда-то. В 1932 году сибирский поэт И. И. Молчанов-Сибирский выпустил сборник стихов
«Покорённый Согдиондон».
«Тайга, тайга со всех сторон,
Её не обскакать на тройке,
Да, покорён Согдиондон и взят на службу нашей стройки,
Динамо—сердце загудит,
Кровь электричества по жилам хлынет,
Да, побеждён Согдиондон, и станет нашим он от ныне».
Пожалуй, увидев сегодня «наш покорённый Согдиондон», Иван Иванович—ужаснулся бы произошедшим переменам: рудник разорён, к заброшенным шахтёрским забоям подбирается тайга, забирая отвоёванные человеком свои владения. И уже в наши дни, бывшая жительница посёлка Елена Гаращук написала стихотворение «Прощай Согдиондон»:
«Прощай Согдиондон.
Утрите слёзы, все те, кто родину любил.
Что там осталось? Крепкие морозы, и холмики заброшенных могил.
Да вот ещё стоят: стоят домов скелеты,
все думали их строят на века!
Но в окнах никогда не будет света,
мы можем лишь грустить из далека.
Да что же за страна у нас такая?
Ломать не строить, проще ведь—сломать!
Разрухе ни конца нет и ни края.
А обещали будем процветать!
Пока что процветают олигархи, политики и прочие дельцы».
Зачем нам чистый Байкал с прозрачной водой. Байкал же за тысячу вёрст от настоящей России. Настоящая Россия-это же Москва и Петербург. В девяностые годы по телевизору обсуждались выборы мэра, если мне не изменяет память, Новокузнецка. Выбрали братана в красном пиджаке. Что вы ожидали, сказал в беседе на эту тему по телевизору корреспондент «Известий», мне кажется его фамилия Никитинский, за Уралом живут, сплошь бывшие зэки и их потомки. Такого же мнения о сибиряках и нынешнее правительство. В 2008 году, как я писал выше, Есиповский И. Э. закрыл БЦБК. Через полгода он трагически погиб. В 2010 году БЦБК снова заработал. После выхода постановления от 13 января 2010 года, подписанного В. Путиным. Это постановление разрешало не только работать БЦБК в режиме разомкнутого водооборота, сливая отходы в озеро, но и строить на берегах Байкала новые комбинаты и складировать любые отходы. Чадить, уничтожая тайгу и продолжать лить отраву в Байкал. О ком так печётся В. Путин? Об сибиряках, проживающих у себя дома, или опять о друзьях олигархах. Хотелось бы мне спросить у него.
Вернёмся в Нерюнгри. В январе 1974 года получил разрешение в архитектуре города Якутска на право топографо геодезических работ. Побывал в «Якутгражданпроекте. Познакомился с хорошими, знающими геодезистами: Петуховым Михаилом Степановичем, главным инженером по изысканиям. Из беседы с главным геодезистом Попенко Фёдором Елисеевичем выяснил, что съёмку в масштабе 1:1000 выполнили они почти всю, за исключением двух участков. Это два участка, которые нам предстоит снимать. Топографических планов ещё нет, но скоро будут. Готовые планы в синьках нам могут выдавать, но только с разрешения «Сибгипрошахта». Выписал координаты и отметки, интересующих нас пунктов, и через спец часть отправил в свой институт. Из Иркутска долетали до Чульмана. Дальше, рейсовым автобусом, километров сорок. Выходим из автобуса, и оказываемся в чистеньком, ухоженном посёлке. Улица, покрытая бетоном, а к ней примыкали шесть двухэтажных каменных жилых дома. Три с одной стороны и три с другой, наискосок к улице. Улица заканчивалась клубом. Котельная, больница, магазин, столовая, почта и школа. Двери домов не замыкались. Рабочий день уже закончился. У первого встречного я спросил: в каком доме живёт главный инженер разреза? Мне показали и дом, и подъезд. Подхожу к двери. Стучусь, тишина. Открываю дверь, прохожу все комнаты, никого. Выхожу на улицу, и вслух произношу: «никого», обращаясь к этому же мужчине. Вы посмотрите за домом, они, наверное, сегодня картошку копают. Там, на картофельных бороздках, состоялось знакомство с главным инженером разреза. Разрез работал с 1964 года. Маленький экскаватор отгружал 100 тысяч тонн в год, снабжая углём весь Алданский район. Предстояло выполнить проект мощностью 13 млн тонн коксующего угля в год. Эту работу поручено выполнить «Сибгипрошахту». Нашему институту министерство угольной промышленности доверило работу поскромней. Для строительства города и разреза потребуется тысячи рабочих. Наш институт должен выполнить проект посёлка Нерюнгри для этих тысяч рабочих. Генеральный план города должен был выполнить институт «Якутгражданпроект». Вместе с руководством разреза, определились на местности с границами съёмки под посёлок и площадки под ГРЭС. Работа большая и в составе партии, соответственно, были топографы, геологи, рабочих мы тоже привезли из Иркутска. Устроились с жильём. Приступили к работе. Недели через две получаем телеграмму из института: «работы свернуть и явиться в Иркутск». Так просто. С таким трудом добирались, устраивались. Я съездил в Чульман. По телефону поговорил с Батуевым В. И. «Всё верно, подтвердил он. Подробности узнаете в Иркутске». Я спрашиваю: можно оставить штативы, рейки, спальные мешки? В ответ слышу: «вывозите всё». Сборы, самый не приятный процесс в нашей работе. Возвращаемся в Иркутск. Прошло столько лет. Смысл этого, очень редкого события, в то время, я понял так: Нерюнгринский разрез наша страна должна была строить за японские, как сейчас говорят, инвестиции или кредиты, которые в дальнейшем будут возмещены углём. И вот на самом верху, что-то пошло не так. Переговоры сорвались. Что-то кого-то не устраивало. Прошло приличное время. Из министерства новая команда: приступить к полевым работам. На этот раз я помог ребятам с созданием съёмочного обоснования. До наступления холодов закрепили точки. Проложили теодолитные и нивелирные ходы. Привязали к пунктам триангуляции и полигонометрии. Забрал с собой все полевые журналы, и вернулся в Иркутск. После выполнения топографической съёмки, все точки были сданы представителю заказчика по акту. Камеральными работами и составлением топографических планов занималась камеральная группа отдела. Составленный мною отчёт с копиями топографических планов был отправлен заказчику. Пока мы шарахались то туда, то сюда, в 1974 году в посёлке стала работать дирекция комбината «Якутуглестрой». Теперь, это наш «заказчик». Строительному отделу были выданы копии планов и отдел гражданского строительства приступил к составлению генплана. И вот он готов. Добираемся до Нерюнгри. Нас четверо во главе с Владимиром Ивановичем. Толя Воробьёв от строительного отдела, Алексей Лукич Ершов от отдела электрики и автоматики, Денисенко Н. Е. от сантехнического отдела. В большом деревянном одноэтажном доме, построенном недавно, располагалась дирекция комбината «Якутуглестрой».
Владимир Иванович, вернувшись из дирекции, объявил, что смотреть генплан и слушать нас будут завтра утром. На улице стояла зима, с морозами и снегом. Я решил пройтись по посёлку. Узнать его было трудно. Кругом стояли большие солдатские палатки. С внешней стороны, по всему периметру, почти на половину высоты, и метра полтора в ширину, были завалены снегом. В метрах трёх, от входа в палатку, занимая приличную площадку, стояла ледяная горка, из помоев и нечистот. Каждая женщина выходила и выплёскивала содержимое ведра или тазика. И такая картина около каждой палатки. Внутри, палатка была перегорожена простынями. В каждой палатке жило несколько семей. В каждой семье были дети. Люди с детьми жили в вагончиках и балках.
Мы привезли первую очередь генплана на шесть тысяч человек. Дома были нарисованы только на листах ватмана, а в посёлке, вот в таких условиях, уже проживало чуть ли не в двое больше. Люди приехали строить разрез и город со всех концов нашей страны. В основном, это были жители Ростова, Одессы и Украины. Утром мы, развесив наши листы на стенах кабинета директора комбината Е. Варшавского, слушали докладчика Батуева В. И. Кроме нас, присутствовала вся дирекция. С большой заинтересованностью, рассматривал генплан и слушал Батуева В. И., врач местной больницы. На нашем генплане, кроме жилых зданий, школы, столовой, почты, магазинов, бани, котельной, поместился большой больничный комплекс. Все объекты, представленные на генплане, прошли без замечаний. Дискуссия разгорелась по поводу инфекционного корпуса больничного комплекса. Варшавский категорически возражал. Нам этот корпус не нужен и строить мы его не будем. Будущий главный врач, напротив, убеждал, что инфекционный корпус нужно строить в первую очередь. Посмотрите, говорил он, обращаясь к Варшавскому, какая антисанитария вокруг. С приходом весны все эти горы с фекалиями начнут таять. Появятся больные, где мы их будем лечить. До сих пор не знаю, чем бы закончилась дискуссия. Вошла секретарь директора, и что-то прошептала на ухо Варшавскому. Пусть заходят, сказал он секретарю. Перед нами он извинился, попросил прервать рассмотрение генплана. Объяснил, что приехали проектировщики из Новосибирска, и торопятся на вечерний рейс. Нас никто не просил выйти, и мы решили послушать коллег. Зашли два молодых человека и девушка. Поздоровались, и сразу развесили свои листы. Оказывается, они привезли проект финской бани на берегу речки Нерюнгри. С сауной, баром, с подогревом пола, с гаражом на три машины. Спасибо, оставляйте проект, произнёс Варшавский. Попрощавшись, новосибирские проектировщики вышли. Нас, директор «Якутуглестроя», тоже поблагодарил. Бедный врач обращается к Варшавскому, а как же инфекционный корпус? Да построим мы тебе корпус. Все свободны. Возвращаясь в гостиницу, мы были поражены не обыкновенным зрелищем. По направлению к нам шли два не опознанных объекта. В ярких комбинезонах и ботинках Кто бы это мог быть, стали мы высказывать свои предположения. Нам, в унтах, шапках, и полушубках, и то было, немножко, зябко. Сначала решили, что это инопланетяне. Через какое-то время все пришли к одному мнению. Это космонавты. Они шли, освещаемые солнцем, спускаясь по склону. Поравнялись. Остановились, и мы, и они. Объектами оказались два молодых, симпатичных японца. Они приехали испытывать амуницию с подогревом. Нас, своим примером, убедить не смогли. Японцы, по-видимому, были частыми гостями в посёлке. На пригорке стояла большая каменная гостиница. Нас поселили в деревянную, с печным отоплением, гостиницу, которая располагалась не далеко от японской. Проходит какое-то время. И грянул гром из столицы. За подписью министра угольной промышленности, в адрес нашего директора, приходит грозная телеграмма. Смысл телеграммы заключался в том, что институт предоставил «Якутуглестрою», не доработанные чертежи по выносу посёлка. Строительство по нашей вине сорвано. Срочно принять меры. 4-го февраля 1975 года в Нерюнгри выезжает группа во главе с главным инженером института Бронером Рувимом Исаевичем. В Чульманском аэропорту нас встречает «волга». Из окна машины я наблюдаю, как мои соседи по самолёту, штурмуют автобус. А мне хорошо. Сколько раз я прилетал, и впервые сижу в «волге». Вот она, природа человеческая. С собой у нас генплан, разбивочные чертежи. Устроились в гостиницу. Рувима Исаевича поселили в японскую. Там же, прилетевший раньше нас, главный маркшейдер «Союзшахтостроя» Янковский Вячеслав Григорьевич. Утром сидим в кабинете у Варшавского. На столе разложены разбивочные чертежи. В своё время я сам готовил все данные (горизонтальные углы и расстояния) с точек съёмочного обоснования до каждого угла здания. Варшавский стал докладывать, постоянно ссылаясь на присутствующего здесь же, маркшейдера дирекции. Гордейчик, главный специалист строительного отдела начал возражать. Я стал вклиниваться в дискуссию. Главный маркшейдер из «Союзшахтостроя» слушал, слушал, и говорит: пойдёмте на местность. Местный маркшейдер сворачивает разбивочные чертежи. Московский, говорит, что хватит двух. И, обращается к Бронеру: кто пойдёт от проектировщиков. Можно мне, обращаюсь я к Рувиму Исаевичу. Все остаются в кабинете выяснять, какие ещё вопросы к институту. Приходим на площадку под строительство больничного корпуса. Разворачиваем разбивочный чертёж. Я показываю точки, на которые нужно стать с теодолитом и точки, от которых нужно отложить проектный угол, чтобы вынести три угла хирургического корпуса. Эти точки и на разбивочном чертеже, и на местности. В своё время я помогал топографам при закреплении съёмочного обоснования. Точки закреплены столбиками. На них ещё сохранилась маркировка. Никаких вопросов не возникло по выносу терапевтического корпуса, инфекционного и других. Приходим на площадку под строительство школы. Все точки на месте. Я предлагаю местному маркшейдеру принести инструмент, штырей побольше и двух рабочих. Школу можно вынести, не откладывая на завтра. Что и сделали. Обошли мы всю будущую площадку. Все точки на месте и проблем с выносом зданий никаких. К концу дня возвращаемся в дирекцию. Проходим в кабинет. Я оказываюсь рядом с Бронером. Главный маркшейдер «Союзшахтстроя» спрашивает у Варшавского: «у вас кроме разбивочных чертежей есть ещё вопросы к институту»? «Нет» отвечает он. «Тогда поступим так. Анатолий Филиппович составляет текст телеграммы на имя министра, и я её подписываю, не читая». Мои товарищи по институту повеселели, глаза заблестели. А главный инженер института «Востсибгипрошахт» кладёт мне руку на плечо и объявляет: «с завтрашнего дня вы, Анатолий Филиппович, главный специалист отдела». В моей трудовой книжке 17 марта 1975 года появляется запись: «Назначен на должность главного специалиста транспортного отдела». Вот так, рассказывал я позже, в аудитории 305 Иркутского геологоразведочного техникума, своим студентам, как нужно подниматься по служебным ступенькам, без партбилета. Вся наша делегация возвращается в Иркутск, а я прошу оставить меня на три дня. Я узнал, что местный маркшейдер, молодой паренёк, недавно окончил Киевский геологоразведочный техникум. Ему ещё ни разу не приходилось выносить проект в натуру. И я решил ему помочь. Позже, когда начали строить, я часто прилетал в посёлок, где у меня теперь появился верный товарищ. Немножко присмотревшись, потолкавшись каждое утро в конторе дирекции, мне показалось, что дело не в маркшейдере. Большинству работников дирекции пока было не до строительства посёлка. С утра и до конца рабочего дня сотрудники были заняты распределением дефицита, свалившегося на них. В первую очередь распределяли машины и импортную мебель. Всё это добро путешествовало с одного конца страны на другой. Мебель и не разгружали. Только меняли адрес. И теперь она из Нерюнгри отправлялась в Ростов, Одессу, Украину. Почта, каждый день отправляла, так скажем, на большую землю, сотни посылок. В единственном магазине свободно можно было приобрести японские товары. Мужские и женские складные зонтики, приёмники, магнитофоны. Посёлок строили около десяти спец. отрядов, со всех шахтостроительных комбинатов страны: «Востсибуголь», «Тулауголь», «Ростовуголь», «Кузбассуголь» и так по порядку. Каждый комбинат должен был доставить через всю страну брус и другие материалы. Жилые дома строились по типовому проекту двухэтажных общежитий на 60 мест. От каждого комбината, вахтовым методом, работала бригада по сборке домов. Работали на совесть. С утра и до позднего вечера, визжали пилы и стучали топоры.
Первого сентября 1975 года были открыты двери каменной 2-этажной школы. Дома росли, как грибы после дождя.
Жизнь в посёлке менялась, и не только к лучшему. В первый свой приезд я не встретил ни одного милиционера, и ни одного пьяненького жителя. В один из последних приездов, бросился в глаза деревянный довольно высокий забор. За забором двухэтажное общежитие на 60 мест. В нём расположилась милиция и КПЗ. На улице лето. Время около 12-и дня. Строители, закончив свою работу, разъехались по своим комбинатам. Не слышно стука топоров и пилы не визжат. Подхожу к школе. Вдоль стены сидят, стоят около двух десятков молодых мужиков. Спрашиваю одного из них: «у вас, что, забастовка»? Да нет, улыбаясь отвечает парень, ждём КАМАЗ из Чульмана. Сообщили, что везёт коньяк, вон в тот киоск. Действительно, подошёл КАМАЗ с полными ящиками бутылок. Мужики организованно выстроились к машине. Разгрузить не позволили. Уносил каждый охапку бутылок, как носят дрова. Ни до, ни после, а я прошёл и проехал, дай бог каждому, такого зрелища больше не видел. 15-го июля 1975 года присутствовал, когда спилили высокую, стройную сосну, стоявшую на поляне, усыпанной спелой голубикой. Рабочий с бензопилой резал её на мелкие кружочки. Присутствовавшие многочисленные зрители, брали по кружочку, на память о начале строительства города Нерюнгри, в 7-и километрах от посёлка. В свой последний приезд, в феврале 1976 года, посчастливилось присутствовать, когда был поднят символический первый ковш породы, на месте строительства разреза, коксующих углей. Было очень много народа и теле
операторов. Была у меня мечта: выйду на пенсию и побываю в Нерюнгри. А пока только листаю страницы книги «На становом хребте между веками», которую мне прислала моя выпускница Красикова Оля.
Возвращаясь из длительных командировок в город, я видел, как он меняется. Кажется, совсем недавно, с Володей Наборщиковым выполняли съёмку правой стороны улицы Ленина. Протискиваясь с рулеткой среди множества сараев-дровяников, старых амбаров, гастрономовских складов. Запомнился табачный киоск, где всегда можно было купить гаванские сигары. Вид этой стороны улицы был очень неприглядный. И вот, на этом месте уже стоит фонтан и чистенький сквер. Стоят скамеечки, можно посидеть, отдохнуть. За памятником, параллельно улице Ленина, строился жилой дом, прозванный в народе: «кривая линия партии». На доме, от начала и до конца строительства висел лозунг. На красном материале большими белыми буквами было написано: «Тебе, родная партия! Наш вдохновенный труд»! Действительно, в него заселились обкомовские работники и их семьи. Хорошел мой любимый Иркутск, середина земли. В школе, а позже и в институте, начиная с 1945 года, девятого мая проводились торжественные мероприятия. В президиуме всегда сидели участники Великой Отечественной войны. В 1965 году День Победы становится не рабочим днём. Сразу после окончания войны праздновать действительно было некогда. Страна от западной границы и до столицы лежала в руинах. Нужно было восстанавливать Минск, Киев, Одессу, Севастополь, Сталинград, тысячи больших и маленьких городов, и посёлков. Но уже в 1947 году в нашей стране были отменены карточки на продовольствие. Скоро исчезли очереди в хлебных и продовольственных магазинах. Каждый год, весной, наш народ ждал снижение цен на овощи, фрукты и прочие продукты.
Ни у кого, ни в нашей стране, ни за границей не было сомнений в победе Советского Союза над фашистской Германией. Советская Армия, во главе с Верховным Главнокомандующим Иосифом Виссарионовичем Сталиным, освободила всю Европу от фашизма. Советские солдаты водрузили Красное Знамя над рейхстагом. Народы Европы с радостью встречали нашу армию, как освободителей. После войны было воздвигнуто много памятников в честь воинов освободителей. Сейчас Советских воинов называют оккупантами, оскверняют, уничтожают памятники, воздвигнутые самими же этими народами. Война показала превосходство социалистического строя над капиталистическим. Не так уж много времени прошло после окончания войны. Я помню и 22 июня 1941 года, и май 1945 года. И мне очень грустно и печально слушать и смотреть по телевизору, как ведущие многочисленных программ, уговаривают наших подонков, украинских, польских, прибалтийских: ну признайте, что мы победили, ну признайте. Я до сих пор жду, когда Зюганов со своими одно партийцами исключат из КПСС этого перевёртыша, Никиту Хрущёва. В своём лживом, от начала и до конца, «секретном» докладе на XX съезде КПСС он перечеркнул весь советский период нашей страны. Через семнадцать лет после Победы, когда страна полностью восстановила разрушенные города, промышленность и сельское хозяйство, в мае 1962 года партия и правительство, уже девять лет возглавляемое Хрущёвым, повысило розничные цены на мясо и мясные продукты на 30%, а на масло на 25%. Очередь в молочный магазин в Иркутске, по улице Карла Маркса, растягивалась на несколько десятков метров. Люди стояли на морозе, чтобы купить бутылку молока и десяток яиц. В хлебных магазинах появились объявления, что хлеб отпускают по 2,5 кг. в одни руки. Точно такие объявления висели в 1947 году, после отмены хлебных карточек, вскоре они исчезли. Наш народ думал, что навсегда. По всему Союзу рушили памятники руководителю государства и Верховному Главнокомандующему армии победительницы. Один из символов нашей победы город Сталинград до сих пор называется Волгоградом. Политбюро, состоящее из верных Никите членов, выпроваживая, в октябре 1964 года, его из Кремля, оценило «великое десятилетие» во главе партии и правительства, как «САМОДУРСТВО, СРАВНИМОЕ ПО ВОЗДЕЙСТВИЮ С СОЗНАТЕЛЬНЫМ ВРЕДИТЕЛЬСТВОМ». Вплоть до сегодняшнего дня Хрущёва изображают малограмотным человеком, который пытался всё, и вся реформировать с благой целью. Это не так. Хрущёв одиннадцать лет пытался вытравить из сознания народа саму идею светлого будущего нашей страны. Закрывая XXII съезд партии, он провозгласил: «нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме». Наплевав на учение марксизма-ленинизма, оболгав Сталина, решил проверить, как он поработал, возглавляя партию. 4394 делегата с решающим голосом и 405 с совещательным голосом, представлявшим 8872516 членов и 843489 кандидатов в члены партии, встретили эту новость долгими и продолжительными аплодисментами. Я не верю, что они не знали, как живёт народ, которому предстояло строительство хрущёвского коммунизма. Шахтёры Вершины Дарасуна, где я в это время работал, вслух говорили, «какой там на хрен коммунизм. В магазинах полки пустые. Кроме китайской тушёнки ничего, даже молока, нет». Так и получилось. Когда алкоголик Ельцин 6 ноября 1991года издал указ о запрещении деятельности КПСС, делегаты и XX-го съезда, и XXII-го вместе с остальными восемнадцатью миллионами носителей партийных книжечек, бросились прятать, закапывать, сжигать свои партийные билеты. Я не преувеличиваю. Могу даже напомнить и фамилии членов, сжигавших свои парт билеты перед теле камерами. И повторюсь, что никто не собирался выжигать на спинах коммунистов пятиконечные звёзды. Им пьяный Ельцин только пальчиком пригрозил. Вот как разложил Никита правящую партию нашей страны. В 1941 году партия и весь советский народ, руководимый И. В. Сталиным, отстояли Москву и гнали всю европейскую свору до самого Берлина. И. В. Сталин, впервые в истории, создал модель социального устройства государства, для простого многонационального народа нашей большой страны. Под его руководством была одержана победа в самой страшной войне в истории человечества. Создал экономику с ростом до 30% в год. Вот этого и не могут ему простить наши либералы. Хрущёв у них, неприкасаемый. Их не солжениценский Гулаг пугает, а власть народа, социалистическое устройство страны. Они знают, что при советской власти воровать будет невозможно. «Вор должен сидеть в тюрьме», так говорил Глеб Жиглов. Прошло пол века. Менялись правительства, но ни одно не нашло мужества исправить историческую несправедливость. Города Сталинграда до сих пор нет в нашей стране. Развалили советское государство. Сменили Красное знамя на власовский триколор. Все девяностые и нулевые годы хрущёвские выкормыши, с экрана телевизора, И. В. Сталина ставили рядом с Гитлером. Советский строй сравнивали с фашистским. Мао Цзэдун сказал: «правление Хрущёва не будет долгим, но последствия его правления будут сказываться десятилетиями». Пока наши правители во весь голос не объявят Сталина И. В. организатором Победы и не вернут городу герою Сталинграду, украденное у него имя, наша пятая колонна не успокоится. Журналистка «Комсомольской Правды» Ульяна Скойбеда сделала подборку высказываний либералистов о русских и России. Альфред Кох, бывший министр в Ельцинском правительстве: «русский мужчина-самый мерзкий, самый отвратительный и самый никчемный тип мужчин на Земле». Артемий Троицкий, музыкальный критик: «я считаю русских мужчин в массе своей животными, существами даже не второго, а третьего сорта». Валерий Панюшкин, журналист: «Всем на свете стало бы легче, если бы русская нация прекратилась». Тина Конделаки: «почему вы всё время говорите о России, как о стране русских? Русские, нет вас»! Михаил Жванецкий: «моя мечта-разровнять место, где была Россия, и построить что-то новое. Вот просто разравнять…». Людмила Нарусова, вдова Собчака, член Совета Федерации: «Я думаю, где же на самом деле сторона зла? Может русский народ в его нынешнем воплощении и есть само зло. Истребить! Всех поголовно, меньше народа, больше кислорода! Вам мешает русский народ, его нужно ликвидировать»! «Я не призываю к смене власти! Я призываю к смене народа». Дочь Ксения: «люблю евреев, потому что все русские-быдло»! Валерия Новодворская: «русскому народу место в тюрьме, причём, не где-нибудь, а именно у тюремной параши…».
Лицо российской демократии.
Между прочим, президент В. Путин выразил соболезнование, узнав о смерти «патриотки» России, Новодворской. «….И в гневном крике озлобленья, я слышу одобренья клич!» (А. С. Пушкин). А вот, что сказал И. В. Сталин 24 июня 1945года.
«Я хотел бы поднять тост за здоровье нашего Советского народа и, прежде всего, русского народа. Я пью, прежде всего, за здоровье русского народа потому, что он является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза. Я поднимаю тост за здоровье русского народа потому, что он заслужил в этой войне общее признание, как руководящей силы Советского Союза среди всех народов нашей страны. Я поднимаю тост за здоровье русского народа не только потому, что он-руководящий народ, но и потому, что у него имеется ясный ум, стойкий характер и терпение. У нашего правительства было не мало ошибок, были у нас моменты отчаянного положения в 1941-1942 годах, когда наша армия отступала, покидая родные нам сёла и города Украины, Белоруссии, Молдавии, Ленинградской области, Прибалтики, Карело-Финской республики, покидала, потому что не было другого выхода. Иной народ мог бы сказать Правительству: вы не оправдали наших ожиданий, уходите прочь, мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой. Но русский народ не пошёл на это, ибо он верил в правильность своего Правительства и пошёл на жертвы, чтобы обеспечить разгром Германии. И это доверие русского народа Советскому правительству оказалось той решающей силой, которая обеспечила историческую победу над врагом человечества,-над фашизмом. Спасибо ему, русскому народу, за это доверие! За здоровье русского народа». От этих слов приходят в ярость все русофобы.
В институте «Востсибгипрошахт» участников войны было несколько десятков. К 20-и летию Победы в газете «За проект» была помещена коллективная фотография участников Великой Отечественной Войны. Я оказался случайно около комнаты ГИПов, где их собрали, чтобы сфотографировать. Они приходили. Фотограф одних усаживал на стулья, других ставил на скамейку вдоль стены комнаты. Пришёл Константин Бутин, инженер планового отдела. Но ему не позволили ни сесть, ни встать. Обиженный он вышел из комнаты. Оказывается, Бутина призвали в армию в 1943 году, и отправили служить в Забайкальский военный округ. В боевых действиях он не принимал участия. Ветераны не приняли его в свои ряды. Так было даже через 20 лет. Сейчас, когда прошло столько лет после 9-го Мая 1945года, наше правительство умудряется где-то находить участников войны. В нашей родне участниками войны были все мужчины. Первым погиб в Ленинграде муж моей тёти Жени, Степанов Николай. Погиб мой дядя Саша, призванный в армию в 1945 году. Окончив Иркутское мед училище в июне 1941года, добровольцем, в первые дни войны ушла на фронт тётя Поля, 1922 года рождения. Участником войны был её муж, Карабанов Иван Васильевич, 1922 года рождения. Муж тёти Вали, Тарасонов Константин Михайлович, 1920 года рождения. Дяде Володе в 1942 году исполнилось 18 лет, и сразу под Сталинград. Уже более 20 лет никого из них нет в живых. Года четыре назад, сидела у мавзолея в день Победы женщина, в полковничьих погонах и со звездой героя. Через два года эта же женщина, но уже при генеральских погонах и с двумя звёздами на груди, сидела почти на том же месте. Значит не одна она там, такая «участница» войны. Сидящих рядом, даже не удивило повышение по службе и вторая звезда «ветеранки». Я не думаю, что там вход свободный. Мои родственники, участники войны, не пережили развала страны. У каждого из них случился сердечный приступ при расстреле Верховного Совета из танков в центре Москвы. Поэтому у мавзолея, в день Победы появляются ряженые участницы.
К каждой годовщине Победы в институте проводились торжественные мероприятия. Своего зала у нас не было, поэтому арендовали столовую слюдяной фабрики. Каждый отдел готовил номер художественной самодеятельности. Помню, отдел электрики и автоматики исполнил песню: «Стоит над горою Алёша». Аккомпанировал на баяне Алексей Лукич. Гоша Григорьев с группой горняков исполнили: «Путь далёк у нас с тобою, веселей солдат гляди».
Все отделы работали хорошо и институт вовремя, и с отличным качеством предоставлял многочисленным заказчикам проектную документацию. Горным отделом руководил Кобелевский Владимир Сергеевич.
В отделе работали специалисты высокого класса, выпускники Иркутского горного института: Хвостиков Пётр Иванович, Михайлов Эрнест Павлович, Черепанов Юра, Подваркова Тамара, Майстренко Клавдия Ивановна, Машуков Игорь Фёдорович, Юрьев Кеша, Соболев Л. А., Косянчук М. Д., Худяков Н. Ф. и другие. Транспортный отдел возглавлял Николай Андреевич Ярославцев, редкой души человек. Родом из Горловки. С прекрасным музыкальным слухом и голосом. Как он исполнял черемшину, лебединую верность, заслушаешься.
В Иркутске, на улице Декабрьских событий, успешно занимался изысканиями и проектированием автомобильных дорог, институт «Востсибгипродонии». В нашем институте изысканиями и проектированием автодорог занимался наш отдел. Лучшие специалисты из «Востсибгипродорнии» переходили работать в наш отдел: Никулин Гена, Шабурова Лида, Волчков Дима. Из нашего отдела в «Гипродорнии» перешёл только один специалист, Вороной Олег Иванович. Он стал главным инженером «Гипродорнии». Олег три года подряд звонил, писал, приглашая меня перейти в «Гипродонии» главным специалистом отдела изысканий. Каждый раз я благодарил и вежливо отказывался.
Фамилию начальника отдела электрики и автоматики не помню. Позже, отдел возглавил Ершов Алексей Лукич. В отделе работали Харламов Геннадий Иванович, Ульянов Саша, Лобов Эдуард Васильевич, Житов Валера, Голына В. И., Касьянова Людмила Васильевна, Любовь Гумённая, Кащеева Галя, Татьяна Ивановна Окольникова, Коновалова Неля, Пригожаев В. И., Заславский А. Я., Яковлев В. С.
Начальником отдела обогащения я ещё застал Черепанова старшего. Сменил его на этом посту Судаков Евгений Георгиевич. Главным специалистом отдела работал Сальников Фёдор Леонтьевич. Инженерами отдела работали: Подварков Слава, Витя Коновалов. Отдел промышленного строительства возглавляла Банникова Л. Е. Начальником отдела гражданского строительства застал Кавецкого Василия Степановича. Позже отдел возглавил Гончаров Виталий Михайлович. В отделе работали: Бойков Лев Николаевич, Гордейчик, Воробьёв Толя. Плановым отделом руководил Желеховский. Помню Шемякина А. Т., Панова А. А. В сантехническом отделе трудились Пупышев А. П., Кривощёков В. С. и другие. Светокопировальные работы выполнял Гуськов Василий А. Работала в институте диспетчерская служба. Всех, кого не назвал, простите. Коллектив института умел работать, умел и отдыхать. В районе Пивоварихи, за речкой Ушаковкой стоял прекрасный пионерский лагерь «Чайка». Хозяином его был комбинат «Востсибуголь». Все пионерские годы наши дети проводили лето в этом лагере. Я, каждое воскресенье, когда не был в командировке, приезжал в лагерь на велосипеде. И, с разрешения воспитателя, забирал с тихого часа своего сына, Ярославцева Павлушу, Ершова Вадика. Мы купались в Ушаковке, загорали, рыбачили, на костре кипятили чай. Зимой, во время зимних каникул, учеников младших классов института и комбината вывозили в лагерь. Работали спальни, столовая. Меня, четыре года подряд, на период зимних каникул, командировали физруком-воспитателем в этот лагерь. До завтрака совершали кросс на лыжах. Рядом с корпусами, на склоне, были залиты ледяные горки, с которых весь вечер катались ребятишки на шкурах, вместо санок. Горки освещались прожекторами. Один сезон отдыхал младший сын Щадова Михаила Ивановича, с товарищами. Наши ребятишки учились в четвёртом, а они в восьмом. Хорошие, спокойные ребята. Выезжали в «Чайку» зимой на автобусе все любители походить на лыжах по лесу. Каждое воскресенье профком заказывал автобус на целый день.
Обедали в «Чайке». Столовая работала каждое воскресенье. Летом, профком заказывал автобус, выезжали на природу все желающие с детьми, жёнами и мужьями.
Самым любимым праздником был день шахтёра. Праздновали только на природе. И опять вспоминаю добрым словом Владислава Михайловича. Примерно, на 30 километре, с правой стороны от Байкальского тракта, на берегу Иркутского водохранилища, был построен, одноэтажный деревянный, с отдельными комнатами и большим залом дом отдыха. В большом светлом зале стоял настоящий биллиардный стол. А рядом с берегом качались на волнах несколько лодок. Теперь день шахтёра отмечали только здесь. Мне запомнился праздник, когда организатором был Григорий Прохорович Григорьев. Он умудрился доставить и поставить в центре площадки две огромные бочки с пивом. В другой раз всех удивил Миша Чумбадзе. Он уже не работал в институте. Занимался крупными делами с Лензолото, за что крепко в будущем пострадает. Он в самый разгар праздника приехал на машине. Достал из багажника бочонок красного вина, и со словами: «вот вам от бедного, но благодарного грузина», поставил бочонок на праздничный стол. В институте постоянно проводились соревнования по настольному теннису, шахматам.
Теперь, достаточное количество сотрудников, сражалось с биллиардным кием на перевес. В этом виде спорта победителями были горняки, а личное первенство держал Машуков Игорь Фёдорович. Спорт пользовался в институте большим уважением. Волейбольная команда и мужская, и женская постоянно принимали участие в первенстве города. Лучшими волейболистами по праву считались Алексей Лукич, Николай Андреевич, Гоша Григорьев, Толя Воробьёв, Валя Максименкова, Вера Логашова. Футбольная команда института становилась, даже, чемпионом Иркутска среди производственных коллективов. Бессменным капитаном был Башкиров Олег. Честь института защищали Федя Сальников, Гоша Задубровский, Слава Подварков, Гоша Григорьев, Толя Воробьёв, Сакович Виталий.
Я в тридцать лет заработал второй разряд по футболу и горжусь этим. В городе постоянно проводилось первенство среди проектных институтов по шахматам. Главными нашими соперниками были шахматисты «Иркутскгражданпроекта». В 1970 году в городском шахматном клубе, участвуя в первенстве города, подтвердил второй разряд, полученный ещё в ИГМИ.
В те, советские, годы в городе был прекрасный шахматный клуб. Располагался он в большом двухэтажном доме по улице Российская. Сейчас там «Аист». Осенью, с удовольствием, всем коллективом, выезжали на уборку картофеля, морковки, свеклы в Урик или Грановщину.
В начале 1971 года начались гаражные хлопоты. Объединившись с институтом «Иркутскгражданпроект», выбрали инициативную группу. Наши коллеги вели все переговоры с главным архитектором города Федориным Владимиром Николаевичем по выбору площадки под гаражи. Остановились на заболоченном участке в Лисихе, ниже улицы Байкальская. Гипрошахт взял на себя выполнение съёмки площадки в масштабе 1:500, и составление топографического плана. Наши коллеги должны были выполнить генплан и согласовать его в архитектуре города. Работа закипела. Я стоял у теодолита, а мои коллеги по институту и, теперь уже, и по гаражному кооперативу, бегали, сменяя друг друга, с рейкой. Генплан готов. Заключаем договор с ремонтно-строительным управлением№1 Облбытремстройтреста. В августе 1971 года гаражи были построены и сданы заказчику. Строительство гаража каждому члену гаражного кооператива №2 обошлось в 768 рублей. Позже выяснилось, что стены поставлены на землю. Фундамент отсутствовал. Мы полностью доверили стройку правлению, во главе с Окладниковым Иваном, и зря. В нашей стране, при любом строе, нужен строгий контроль, там, где люди прикасаются к деньгам, общественным или государственным. Получив гаражи, все бросились копать подвалы. Никакой техники, всё вручную. Скоро перед каждым гаражом стояла гора из глины. Копал я, Слава Подварков, Эдик Лобов, Гоша Задубровский, Гоша Григорьев Получив машину, я её лет пять держал в кооперативе №15, арендуя гараж.
Дважды в год: 1-го мая и 7-го ноября всем коллективом, с детьми, выходили на праздничные демонстрации. Собирались во дворе института. Пели песни, играла музыка, было весело и празднично.
В 1974 году отметили 60-летие участника Великой Отечественной войны, Григория Самсоновича Шульги.
Очень торжественно отметили 30-летие Победы. 9-го Мая 1975 года был открыт мемориальный комплекс у Ангары. В 10 часов вспыхнуло пламя Вечного огня. На другой день в почётном карауле у поста №1 стоял мой сын Борис, учащийся школы №11. Все летние каникулы, вместе со своими друзьями, отдыхал в пионерских лагерях. Побывал в пионерском лагере «Орлёнок» и «Артек» на Чёрном море. Посетил Москву, Ленинград, Казань и другие города Советского Союза, участвуя в школьных олимпиадах.
Коллектив института собрался в столовой слюдяной фабрики. Сначала доклад и концерт, а в заключение торжественный ужин. Все годы, работая в институте, был членом общественного контроля.
Доставалось от наших контролёров совнархозовской столовой. Самыми активными участниками группы общественного контроля были девчата из отдела электрики и автоматики во главе с Нелей Коноваловой. Каждый день, перед обедом, они занимались проверкой. Их интересовало качество и количество, закладываемых продуктов во время приготовления первых и вторых блюд, санитарное состояние кухни и зала. Столовая блистала чистотой, а жалобная книга пестрела благодарностями посетителей. В нашей стране, в советские годы, всегда успешно работал общественный контроль. Воровать и обманывать народ было очень трудно.
Шесть лет на общем собрании института избирался народным заседателем Кировского районного суда. И я живой свидетель, что приговор выносили три человека: судья и два народных заседателя. Судьи в нашей стране, так же, как и народные заседатели, избирались народом. Чаще мне приходилось рассматривать дела не совершеннолетних правонарушителей. В совещательной комнате, куда вход посторонним был запрещён, разгорались не шуточные дискуссии. И без моей подписи приговор суда был недействительным. Сей час, когда секретарь суда объявляет: «встать, суд идёт»! и заходит в зал единственный человек, мне стыдно за наше правосудие. Сегодня судью можно купить, можно запугать. Поэтому в стране сплошное воровство государственной собственности, бюджетных денег.
Строительство 9-этажного здания института продвигалось очень медленно. Очень переживал за темпы строительства. главный инженер проекта Бойков Лев Николаевич.
В моей трудовой книжке появилась новая запись: «Назначен на должность начальника сектора генплана». Вдвоём с Львом Николаевичем мы ежедневно бывали на стройке. После исполнительной съёмки канализации, строителям пришлось, часть приёмных колодцев переделать.
Начиная с конца 60-х, меня настойчиво приглашали в политехнический институт на кафедру маркшейдерского дела. Мой друг, Геннадий Аполлонович, жил в районе улиц Дзержинского и 3-ей Красноармейской. Я иногда заскакивал к нему, пробегая мимо на обед. Однажды, он вышел мне на встречу, и, приглашая зайти, сказал, что со мной хотят поговорить. В доме, за столом сидел мужчина, в котором я сразу узнал профессора Францкого Ивана Вацлавовича. Поздоровались. Пожимая мне руку, он сообщил, что специально пришёл поговорить со мной. «Мы в Чите открываем филиал политехнического института, начал он разговор. Организуем кафедру маркшейдерского дела. Очень нужен старший преподаватель. Сразу предоставляем трёх комнатную благоустроенную квартиру в центре города. Жену оформим переводом на кафедру начертательной геометрии старшим преподавателем. Подумайте, ответ можете передать через Геннадия Аполлоновича». Хорошо, ответил я. Попрощались, и я бегом на обед. Света, первые самостоятельные шаги после окончания института делала в Чите, в филиале московского центрального научно исследовательского горного института (ЦНИГРИ). Возвращаться в Читу категорически отказалась. Мне тоже всё нравилось и Иркутск, и работа. На другой день я сообщил Гене наше общее решение. Я не сомневался, что ответ будет таким, признался мой друг. На кафедре работали мои однокашники: Гена, Роман Сафонов, Алла Чекан.
У всех у нас дети были одного возраста. В те далёкие времена, школьники, в летние каникулы, на неделю или две выезжали в трудовой лагерь. Жили в палатках, рядом с речкой и колхозным полем, обычно огуречным. Ребята купались, загорали, но и трудились. Сотовые телефоны ещё не изобрели. Родители находились в полном неведении. И вот в часа три звонит Роман: Толя, свози в лагерь. Хорошо, но только после пяти часов. У меня рабочий день заканчивается в пять часов пятнадцать минут. Через пару дней звонит Гена, в часов двенадцать. Я ему отвечаю, что съездим, но только после пяти часов. Вот так, в течение двух недель, им пришлось подстраиваться под мой рабочий график. И вот уже и лето закончилось, а мои друзья-товарищи продолжают меня наставлять на путь истинный. Что это за работа, от звонка и до звонка. Переходи к нам. Конечно в начале потеряешь в зарплате. Но через пару лет получишь доцента, с кандидатской мы тебе поможем. Семечко сомнения запустили они в мою душу. Внезапно институт покидает Петров Владислав Михайлович. Его переводят директором института «Ленгипрошахт». Для нашего института настоящая трагедия. Это моё мнение. Его кабинет занимает Геннадий Андреевич Коновалов. Начинал в Черемхово. Принимал нашу бригаду, когда мы приступали к проектированию разреза Артём-4а. Работал в тресте «Забайкалуголь», в Монголии, и вот возглавил проектный институт. Знакомство произошло в его кабинете. Мы начинали проектировать очередной разрез. Решался вопрос генплана. Как всегда, поджимали сроки. Нужно было срочно отправлять в поле топографов. Вместо этого, Геннадий Андреевич, в присутствии главных специалистов отделов, даёт команду выполнять генплан на чистых листах ватмана. Я категорически высказался против. Без рельефа, такому генплану, место только в мусорной корзине. Ни один из присутствующих товарищей меня не поддержал. Все дипломатично промолчали. Но, выйдя из кабинета, почти каждый произнёс: «ну и дурак». «Как вам не стыдно, почему промолчали в кабинете, вы же все коммунисты - упрекнул я своих коллег». Вскоре наступило первое воскресенье августа. Все желающие отметить День Шахтёра собрались на институтской даче. Было шумно и весело. В самый пик праздника зазвучали песни. Все были приятно удивлены, когда с гитарой в руках появился новый директор института. Он хорошо пел, под аккомпанемент гитары, и песни о море ласкали слух отдыхающих.
Я до сих пор не знаю, каким он был директором, сколько проработал в институте. 1-го сентября 1976 года я уже числился преподавателем Иркутского Геологоразведочного Техникума. 14 лет я проработал в дружном коллективе, с прекрасными людьми, которые умели хорошо работать и весело отдыхать. Спасибо всем!
Этот снимок выполнен в последний мой рабочий день в институте «Востсибгипрошахт», который я покидаю в самый расцвет его существования.
У коллектива института всё впереди. Впереди переезд в новое 9-и этажное здание, в самом центре Иркутска. Заселение в новый 5-и этажный, выполненный по индивидуальному проекту, из красного кирпича 110-и квартирный жилой дом. Десятки подписанных договоров, на выполнение изыскательских работ и проектов. И с позиции прожитых лет имею право сказать, что это были лучшие годы и института, и нашего государства. Эту грамоту я получил из рук нового директора, как бы на прощанье.
С 1го сентября 1976 года приступаю к работе в техникуме, а увольняют меня, переводом в техникум, 16 октября 1976 года. Рувим Исаевич дал мне время одуматься. Но, как писал Н. А. Некрасов, «Мужик, что бык: втемяшится в башку какая блажь-колом её оттудова не выбьешь: упираются, всяк на своём стоит!» Тридцать один год пролетел как мгновение, и я ни разу не пожалел о своём выборе. Попробую рассказать и об этом этапе моей быстротекущей жизни.