Меня ослепило солнце. Я был в окружении высотных зданий, которые отбрасывали тени на толпы людей, заполонивших улицы. Как звучит самолёт? Свирепо, звонко, и резко. Он пролетал надо мной, разрезая воздух, и так низко, будто собирался вот-вот коснуться брюхом крыш. Провожая его взглядом, я пытался вспомнить, как он звучит. Мозг перебирал десятки звуков, похожих на свист реактивного двигателя, и когда мне предлагали подходящий вариант, я отказывался от него, боясь ошибиться. Я забыл, как звучит самолёт, и больше не мог его услышать.
Мне нужно было идти на медосмотр в частной клинике на Уолл-стрит, и я уже опаздывал минут на пятнадцать. Мимо меня промчался черный внедорожник, и, проехав ещё немного, застыл перед переходом. Как звучит внедорожник? Угрюмо, глухо, или раскатисто? Сам я редко ездил на автомобилях, и не любил их, но когда приходилось, звук двигателя запоминался мне лучше всего. У каждой машины он был уникальный. Он словно отражал её характер, был голосом, выражающим внутреннее я своей хозяйки, и делал из металлической коробки с механизмами живое существо. Я больше не мог слышать эти голоса.
Поспешив до зебры, я пересек улицу. Меня сдавливала толпа, и мне вдруг стало грустно. Не от давки, а от того, что я совсем не могу понять происходящее вокруг. Мои попутчики усердно шевелят губами, что-то обсуждают, друг с другом или по телефону, но я их не слышу. Идя по Уолл-стрит, я минул быка. Его в очередной раз кто-то щупал за золотые причиндалы, считая, что это забавно. Как звучит бык? И в особенности, как звучит бык, которого лапают? Уверен, что злобно.
Дойдя до нужного здания, я сел, заняв очередь, и начал терпеливо ждать. Мимо меня иногда проходили люди, и не смотри я прямо, то вряд ли бы узнал о том, что они тут вообще есть. Как звучат шаги? Когда громко, когда тихо, когда прерывисто, когда размеренно. Зависит от того, как идёт человек. Хромает, бежит, или спокойно шагает. Какой шаг, такой будет и звук. Какой звук? Мозг снова перебирал варианты, и я снова отклонял их, боясь показаться невеждой перед самим собой.
Дальше всё, как по накатанной. Дверь, кабинет, приём. Скука, злость, обида, отчаяние. Доктор положил на стол несколько справок, и там я нашёл очередные направления. Да куда же вы меня всё направляете, док? Разве есть мне смысл куда-то ходить? Вы сейчас пытаетесь что-то сказать, по привычке, но осекаетесь, понимая, что перед вами глухой. Смысл мне куда-то идти? Отодвинув направления, я покачал головой, и покинул кабинет. Это бесполезно.
Я вышел на улицу, и стал впиваться глазами в окружающих, пытаясь выдавить из них хотя бы двадцать герц своим пристальным взглядом. Глядя на них, как умалишённый, я добивался обратной связи. Я не мог читать по губам, но был уверен, что в мой адрес идут звуки громче двадцати герц. Что они делают? Оскорбляют меня? Пусть. Я хотел слышать эти оскорбления, я хотел знать, что они говорят. Я хотел, что бы это влетело мне в уши, что бы мозг воспринял это и заставил меня отреагировать. Я свалился на колени, как беспомощная малолетняя школьница, у которой отобрали сумку с учебниками, и стал плакать. Горячие слёзы текли по щекам, и мне казалось, что я рыдаю. Нельзя было по звуку определить так ли это, но я чувствовал, как горло сводит от напряжения. Лицо изрезали морщины, и сформировали гримасу боли. Да что вы уставились?! Я плачу! Вам смешно?! А я плачу! У вас есть одна из самых ценных вещей, которой нет у меня! Вы можете слышать мои рыдания, а я – нет!
Подняв голову, я сталкивался с вопросительными взглядами. Что люди обо мне думают? Да плевать. Встав, я побежал к пешеходному переходу, пробиваясь через толпу. Перед глазами мелькнул красный, и полоска людей, которая столпилась перед дорогой. Я промчался сквозь неё, и после яркой вспышки, в глазах потемнело.
Подняв налитые усталостью веки, я видел перед собой несколько размытых человеческих силуэтов, которые затем, прояснились.
– Вы как?! Вы целы?! – Ко мне бросился мужчина в деловом костюме, как только увидел, что я очнулся. Он явно был в приступе отчаяния. – Ради Бога, простите меня! Скажите хоть слово! Где болит?! Мы уже вызвали скорую!
У него был такой волшебный, и мелодичный голос. Он басил, окутывая всё пространство вокруг меня, и заполнял мой слух. Я всецело ощущал его присутствие, и не хотел ему отвечать. Мне хотелось слышать его ещё, и ещё, и ещё. Не замолкайте, пожалуйста. Он прикрыл ладонью нижнюю часть лица, и сказал:
– Не выжил. – Проговорил он обреченно. – Всё моя дурацкая спешка! Что бы я ещё раз…
– Выжил… – Откашлявшись, пробормотал я. – Здоровее не бывает…
Его лицо заполнилось радостью. Встав, я убедился, что почти не пострадал. Пара ушибов, да вывих.
Мы поговорили с тем, кто меня сбил. Это был хозяин того самого джипа, что недавно мимо меня промчался. Его звали Бэн. Он распалялся в извинениях, предлагал мне курс лечения в лучших больницах, и даже хотел дать деньги. От денег я отказался, и от курса лечения тоже. Я был успешным писателем, и мог позволить себе всё это. В качестве извинений я попросил его подвезти меня до дома, и ехать как можно медленнее.
Всю дорогу я держал на лице улыбку. Джип, обитый изнутри настоящей кожей, жил своей жизнью. Руль, поворачиваясь, доходил до ограничителя, и стукался обо что-то. Обо что? Я хотел знать, что это. Когда Бэн поворачивал, то включался сигнал, и раздававшимися щелчками я наслаждался, чуть ли ни как первым сексом. Мне безумно захотелось узнать, откуда берется этот дивный звук. Мотор могуче рокотал, а я вслушивался в его гул, пытаясь вычленить оттуда звук работы каждой его крохотной детальки. Я понял, что люблю машины, и хочу каждый день их слушать. Я хочу слушать самолёты, хочу слушать себя, хочу слушать музыку и голос Бэна. Я хочу слушать всегда, ведь теперь каждый писк для меня праздник.
Насколько нужно было быть глупым человеком, что бы не ценить этого раньше? Я принимал это как данность, пока не оглох, и не позволю себе снова допустить эту ошибку.