Пылая праведным гневом, Ундина выскочила на Великий тракт и отмотала пару километров. Но постепенно злоба ее остывала вместе с разгоряченным телом, спустя минут двадцать она начала чувствовать холод сквозь старый зипун, подпоясанный веревкой. Одно радовало: на ногах у нее были крепкие крестьянские валенки, да обмоточка хорошая, прикрытая старыми вязаными носками. Ноги держать в тепле ей удалось, а вот голову в холоде – нет. Еще не успев отойти от «Трех гвоздей» на приличное расстояние, Ундина поняла, что наломала дров: как ни крути, а в кабаке у нее был угол, стол и работа. Она была сыта, обута, одета и никому не кланялась. А теперь что?
А теперь ей грозило обвинение в воровстве, которого она не совершала. Ладно бы она действительно украла эти деньги, тогда и в тюрьму попасть не жалко, но за просто так – увольте. Значит, надо двигать отсюда как можно скорее, чтобы не догнали и не нашли, а это значит: здравствуй, бродячая жизнь.
Ундина уже отвыкла побирушничать, и ей не хотелось снова начинать, но другого выхода она пока не видела. Не так-то много кабаков в округе, куда ее могли бы взять на прежних условиях, а если иметь в виду, что хозяин непременно заявит в полицию, то их не оставалось вовсе. Было отчего впасть в отчаяние, но она сказала себе, что будет решать проблемы по мере их поступления, и первым делом решила побыстрее отсюда убраться.
Великий тракт к ночи выглядел неприветливым: сизая поземка вилась по каменным плитам, холодный ветер свистел над дорогой. Ундина знала точно, что на много верст вперед нет никакого жилья, а перспектива ночевать одной на дороге ее не радовала. Если не замерзнешь к утру, то лихому человеку на нож попадешься. Спрятаться бы, уйти с дороги, да некуда – только бесконечная снежная равнина тянется с обеих сторон до самого горизонта.
Ундина шла вперед, и думала только о том, чтобы судьба-злодейка смилостивилась, наконец, над ней и послала какую-нибудь попутку, иначе только помирать. Сколько лет она мыкалась в падчерицах у удачи, так хоть теперь бы повезло, а то совсем жизнь беспросветная получается. Но судьба то ли ее не слышала, то ли Ундина ей совершенно не нравилась, но горизонт оставался пустым.
Два часа она топала по дороге, и начала уже замерзать – в поле зимой это быстро: сначала ноги прихватывает холодом, потом пальцы на руках, а потом ты и рта открыть не можешь. Смерть от холода быстрая и милосердная, к утру только белый холмик появится на обочине – много их Ундина обогнула, пока шла. Все побродяжки да нищие, которым на ночь некуда голову приклонить, совсем как ей. Тут и снег пошел, густой, мокрый, тяжело ложившийся на землю серой ладонью. Ундина подумала, что к утру ее завалит, и никто даже не узнает, где окончились дни бывшей подавальщицы из «Трех гвоздей».
И тут позади раздалось мерное поскрипывание. Ничего не видя за снежной пеленой, она всем телом ощутила, что к ней кто-то приближается. И это скорее всего повозка, запряженная одной лошадью, как ездят в здешних краях крестьяне. Заметавшись по тракту, она не могла найти места, чтобы схорониться – никто не захочет добровольно брать попутчиков, да еще в сумерках. Так и бросят одну, если зазеваешься. Кругом была совершенно голая местность, взгляду некуда упасть, а повозка тем временем приближалась. И тут Ундину осенило.
Она плюхнулась прямо на землю на обочине и замерла. Падающий снег покрывал ее с пугающей скоростью, и она подумала, что через пару минут будет совершенно неотличима от тех несчастных, кому не так повезло. Ледяной холод сразу же впился ей в живот и грудь, но она даже не дернулась, лежала трупом, спрятав лицо вниз. Скрип колес раздавался все ближе, и теперь к нему отчетливо примешивался негромкий цокот копыт. Действительно, это была большая крытая повозка, запряженная низенькой, выносливой лошадкой. Два человека сидели на облучке и негромко переговаривались:
- Вот метет так метет, глядишь, и дорогу заметет совсем. Зря мы на ночь глядя из трактира дернулись...
- Из такого трактира не только на ночь глядя дернешься. Видел рожу хозяина? Такой ночью зарежет, выпотрошит, да будет суп варить постояльцам из твоей требухи. Лучше уж в дороге, целее будем. Эй, осторожнее, вон еще труп лежит, не наедь.
- А ему теперь все равно, хоть езжай поперек спины... – но все-таки взмахнул вожжами, сдавая влево.
«Не скажи, мне совсем не все равно» - подумал труп, а когда повозка миновала его и покатилась дальше по тракту, он внезапно вскочил и собачьей рысью припустил следом. Хорошо, что крестьяне не видели, как этот покойничек догнал их и перевалился через борт повозки прямо внутрь, в теплую, пахнущую войлоком глубину.
Первые пять минут Ундина лежала тихо, не двигаясь, приходя в себя от невозможного холода. Пальцы на руках и ногах посинели и не разгибались, ушей, кажется, у нее больше не было, а в голове стоял нездоровый лихорадочный туман. Но время шло, повозка мерно качалась, и Ундина начала понимать, что здесь, внутри, очень даже хорошо. Заботливо подбитая войлоком, застеленная старыми тулупами повозка была защищена от ветра и снега, а полежав немного и надышав себе уголок, она и вовсе воспряла духом.
- Не дождетесь... – бормотнула она непонятно кому, зарылась поглубже в тулупы и мгновенно уснула, будто свечку в голове погасила.
Утро застало ее сладко спящей под легкое покачивание повозки. Ундина совершенно отогрелась и чувствовала себя великолепно. У нее, похоже, началась новая жизнь, и теперь было самое время эту жизнь отметить. Она повела носом и учуяла соблазнительный запах копченого мяса – вот это удача! Ее попутчики везли на продажу корейку, ребрышки, окорок, творог и жирные деревенские сливки. Чего бы не жить при таких условиях? Жалко только, что творог замерз и превратился в слипшийся ком, но все остальное Ундину более чем устраивало.
Она забилась в самый дальний угол, ела и спала, спала и ела – практически рай. В этой повозке, направлявшейся неведомо куда, Ундина отоспалась за всю свою трудовую жизнь. Уговорив в одно лицо целый окорок и горшок со сливками, она чувствовала себя на вершине мира. А повозка все катилась и катилась, стуча колесами по Великому тракту, и конца и края не было этому стуку.
- Интересно, куда мы едем? – размышляла бывшая подавальщица, ковыряясь в зубах. – Наверное, уже и Амаранту проехали.
Амаранта! Ну это что-то нереальное! Сколько россказней и небылиц слышала она о стольном городе, и никогда всерьез не рассчитывала, что ей самой придется однажды там побывать. Но теперь, когда таинственные незнакомцы из прошлого возвращаются и обретают имена, а ей на голову валятся все блага мира в виде окорока, можно поверить во что угодно.
Она снова размечталась и не заметила, как повозка сначала замедлила свой ход, а потом и вовсе остановилась. Он подъехали к какому-то хутору, и возница спрыгнул с козел, чтобы откинуть полог как раз в тот момент, когда Ундина, посасывая шкурку от окорока, представляла себе переулки Касабласа.
- ААААААААААААА!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
- Ох ты, черт!
- ААААААААААА!!!!!!!! Мертвец!!! Мертвец!!! Мертвец в повозке! Окорок жрет!!!
Ундина выкатилась наружу с другой стороны и замертво кинулась к ближайшему забору, а потом огородами, огородами и спряталась на чьем-то сеновале. Лай собак кружил по пятам, метались смоляные факелы, но она притихла и ни гу-гу. Кто их знает, этих местных, еще сожгут на костре, как свободногуляющий труп.
Когда все затихло, она не стала слезать, просидела там до глубокой ночи. Оглядевшись в щель между бревнами, Ундина поняла, что хутор весьма невелик: дворов шесть, не больше, а в крайнем из них постоялый двор. Повозка так и не свернула с Великого тракта.
Дальше, за хутором, лежала равнина, покрытая снегом, а за ней что-то чернело. Может, город? Неужели она приехала в Амаранту? От этой мысли у нее в заднице засвербило немедленно бежать вперед, через поле, к неведомому городу, но благоразумие взяло верх. Надо было для начала осмотреться и обзавестись чем-нибудь съестным на дорожку, а то снежные поля только выглядят маленькими.
Она снова зарылась в сено и уснула, больше не беспокоясь, что ее случайно обнаружат – в своем закоулке сеновала она могла спать до окончания зимы и принцессиного возвращения. Так прошел остаток ночи, потом день, а потом и вечер. Снова наступила ночь. Ундина проголодалась и решила сделать вылазку, тем более, что по виду хутор спал, и даже собаки по дворам не лаяли. Она осторожно спустилась с сеновала и прокралась вдоль деревянной стены, за которой шумно вздыхали и всхрапывали коровы. Стайка... Немного поодаль она нашла маленькую дверь и осторожно отворила ее – там оказался чулан с косами и вилами. Немного подумав, Ундина выбрала одну из кос и завернула ее в чистую наволочку, полоскавшуюся на ветру.
Еды нигде не было, а идти в дом ей не хотелось. Обследовав баню, она нашла ящик с сырой картошкой – не окорок конечно, но на худой конец сгодится. И тут ее осенило: погреб! Где-то здесь должен быть погреб! Потоптавшись по бане, Ундина вышла в сени и там нащупала на дощатом полу едва заметную щель. Еле дыша, чтобы не разбудить хозяев, она приподняла крышку и скользнула внутрь, едва не свернув себе шею в темноте.
В черной дыре погреба не было видно ни зги, даже потолок в сенях виделся снизу светлым пятном. Ундина шарилась вслепую и хватала за пазуху все, что только могла нащупать. Нахватав полные руки, она осторожно двинулась наверх, стараясь сохранять равновесие на скользких ступенях лестницы. Уже поднявшись наверх, она высунула голову наружу и едва не загремела обратно: сердце зашлось от ужаса, когда нос к носу на нее посмотрела лохматая чудовищная морда.
Ровно полсекунды, пока Ундина не опознала в морде собаку, она был почти при смерти. Но как этот пес оказался здесь? Он же должен был быть привязан на заднем дворе! Но он смотрел ей в лицо и тихо, но злобно рычал – почему сразу не залаял, осталось загадкой. У нее была ровно пара секунд, чтобы принять решение, и она действовала инстинктивно, сунув руку за пазуху, а потом ткнув вытащенным в пасть чудовища.
Это оказалась жареная колбаса, и пес мгновенно забыл про нее, отойдя на безопасное расстояние со своей добычей. А еле живая от ужаса подавальщица закрыла крышку погреба и быстренько кинулась обратно на сеновал. Только бы не нашли! Она закопалась в сено так глубоко, что даже сам пес затруднился бы ее найти.
Хорошая вещь сено! И тепло, и мягко, и пахнет приятно. Откуда-то из середины копны поднималось тепло, ласково обнимая озябшее тело.
- А сенцо-то у тебя горит, хозяюшка. На твоем месте, я бы эту копешку раскидала. – Ундина вспомнила длинные теплые дни в деревне, тянушиеся бесконечно, золотистые поля, стрекот сойки. Тогда они с отцом работали до поздней ночи, даже не замечая, что она уже наступила. Кидали вилами сено, сгребали, ставили копны. Ундина стояла наверху, а отец цеплял вилами огромный, пахучий сноп и закидывал его наверх, где ее делом было принять его и раскидать равномерно. От усталости выламывало руки, но она не замечала до тех пор, пока отец не давал отмашку: «Слезай, на сегодня все». И вот тогда усталость наваливалась тяжелым камнем, сшибая с ног и придавливая к земле. Не раз она падала на сено и понимала, что даже пошевелиться не в силах.
- Ундина, слезай! Домой пойдем.
А у нее и рот не шевелится, ответить нечем. Так и лежала, глядя в небо, выстеленное малиново-черничными лоскутами.
– Видишь вон там, между облаков, как дорожка светлая, за солнцем оставленная? По ней уходят на небо те, кому срок вышел: и люди, и звери, и всякая тварь дышащая.
- А на небе что?
- Не знаю, доча. Помрем – увидим.
Теперь-то он знает, только молчит, и ни за что не поделится своим знанием. При мысли о том, что ее папа вот так шел по небесной дорожке и смотрел вниз, ей стало легче, тяжелый комок в груди немного размягчился. Он умер в муках, покрытый гноем и язвами, и ей очень хотелось, чтобы в этом мире для него было ну хоть что-то хорошее. Ведь это так славно, если он видел с высоты землю, красивую и полную чудес, и у него больше ничего не болело.
Слизнув с губы что-то влажное, она ощутила соленый привкус – слезы. Вот те раз, сто лет не плакала... Поесть надо, что ли, а то с голодухи и не такое в голову полезет. Хутор жил своей жизнью, насколько Ундина могла видеть и слышать через щель в бревнах. Интересно, далеко ли до Амаранты? Она прикидывала и так и этак расстояние до темной массы на горизонте, но выходило довольно далеко. Надо запастись продуктами, чтобы уж точно не голодать в дороге, а потом можно и выдвигаться.
И она стала методично чистить соседские погреба, выходя по ночам, когда хозяева спали. Запертая в своем стогу на сеновале, она не знала, что наводит панический ужас на местное население, которое решило, что к ним прицепился мертвец от заезжих торговцев.
- Потому и собаки не лают, что боятся мертвечины!
Никто не знал, что вечно голодные собаки становятся не слишком принципиальны, и кусок колбасы способен подорвать их профессиональные установки.
- Неужто ОТТУДА притащился? Сколько лет они нас не трогали, чего теперь-то прицепились. Ох, лихо...
Ундина не слышала этих разговоров и не знала о настроениях хуторских, но ее волчье чутье, закаленное многими годами скитаний, говорило ей, что пора отсюда двигать. Это место приютило ее, не дало ей сгинуть, но злоупотреблять не стоит. Никогда не перегибай палку! Так говорил ее папа, и она это запомнила накрепко.
Уходить она решила по темноте, перед рассветом, чтобы покинуть хутор и потом иметь в своем распоряжении целый день дороги. Днем оно как-то приятней, по незнакомой местности по горло в снегу брести. Собрав себе на дорогу целый мешок провианта, Ундина не побрезговала и чьей-то новой телогреечкой, а также шикарным ножиком, получившимся из ворованной косы.
Она спустилась вниз, привычно выдала собаке причитающуюся дань за проход, и двинулась за околицу. Пес быстренько сгонял запрятать колбасу и присоединился к ней, провожая щедрую постоялицу. Он бежал рядом, помахивая хвостом, и его товарищи из-за заборов помалкивали, видя, как он с готовностью ее провожает. Раз не кусает, значит, своя, значит, так надо. Молчали собаки, и по лунной дорожке уходил из хутора страшный мертвец, возвращаясь туда, откуда вышел.
Когда хутор остался позади, Ундина посмотрела на лунный диск, кивнула ему как знакомому, подтянула лямку на самодельной котомке и перешагнула невысокую ограду. Пес, доселе радостно бежавший рядом, почему-то остановился и нерешительно затоптался на месте, не решаясь переступить границу хутора.
- Это правильно. Ступай домой, я не могу о тебе заботиться. Я и о себе-то не могу, куда мне еще собак заводить. Иди. Ты хороший мальчик. Иди.
А он стоял, смотрел тревожно умными глазами, а потом завыл. И вместе с ним вздрогнула земля – все собаки в хуторе грянули заупокойную. Ундина перепугалась и кинулась прочь, только снег взвился за спиной.
Когда собачий вой стих в отдалении, она остановилась и огляделась – перед ней лежала равнина, сплошь укутанная снегом, и только вдалеке чернело что-то большое. Ундина поправила мешок на плечах и примерно прикинула расстояние: вроде к вечеру должна дойти, а там будет видно. Странное ощущение вызывала у нее эта местность: вроде все открыто и чисто, и снег в лунном свете серебрится, а все же как-то не по душе. Главное, чтобы тут волков не было.
Она двинулась вперед, торопясь уйти от хутора, понимая, что скоро начнет светать и она будет видна, как на ладони. Спрятаться негде. Проваливаясь в глубоком снегу, она потела и сопела, пробивая себе путь вперед, и совершенно не обращала внимания на лунный диск, который незаметно спрятался за облаками и перестал светить. Выбравшись в очередной раз из глубокого завала, Ундина подняла глаза и поняла, что вокруг совсем темно. В ухе тоненько жужжало, как назойливый комар над подушкой.
- Поспать бы. Голова болит... – она мотнула головой туда-сюда, но звон только стал сильнее, и это ее раздражало. Вдобавок ко всему в глазах появились белые пятна, кружившиеся в отдалении. На фоне внезапно почерневшего неба они были очень хорошо видны. Ундина еще раз поморгала и помотала головой, сильно зажмурилась и снова открыла глаза: пятна, похожие на болотные блуждающие огни, стали ярче, и вроде даже приблизились.
Она еще немного понаблюдала за бело-желтыми шариками, танцующими перед глазами, а потом двинулась дальше, им навстречу. Мало ли что померещится, идти-то надо, в снегу замерзнуть – раз плюнуть. Она шла и шла, а шары тоже не сидели на месте: танцевали причудливый танец, то удаляясь, то приближаясь. Ундине даже стало интересно, что будет, когда она подойдет к ним настолько близко, чтобы рассмотреть?
Тем временем черное небо стало рваться по швам, и в образовавшиеся дыры потек мутноватый свет – уже дневной, не лунный. Его было очень мало, но само присутствие солнца явно обозначилось где-то рядом. И на его фоне блуждающие огни стали меркнуть и таять, как мороженое в теплой комнате.
- Ну вот... Только хотела чертовщинку рассмотреть, а шиш мне. – Ундина даже расстроилась и почти не услышала, как далеко, в оставленном позади хуторе трижды прокричал петух.
Когда полностью рассвело, она была уже далеко в поле, так что и не видно ничего. Темная громада приблизилась, и теперь Ундина могла осознать свою ошибку – это был совсем не город, а гора, покрытая лесом. Она вертела головой налево и направо, но ничего похожего на Амаранту ей не встречалось. Вообще ничего похожего на человеческое жилье.
Только несколько плоских камней, поставленных торчком, напоминая венец или корону, стояли немного поодаль, и говорили о том, что человек здесь все же был. Снег занес их со всех сторон, но внутри почему-то его выдуло, образовав круглую площадку. Ундина обрадовалась – лучшего места для отдохнуть и подумать и придумать нельзя было.
Втиснувшись внутрь между двумя камнями, она сняла с плеч мешок и сладостно потянулась. Начинавшийся день обещал быть солнечным, и это радовало душу несмотря ни на какие проблемы. Солнечно и морозно было кругом, снег искрился и слепил глаза, небо цвело невиданной синью, и воздух аж звенел от радости. Снова звенел! Хм... Может, это тут местность такая?
Ундина не стала долго раздумывать, а достала из мешка кусок хлеба, сало и даже соленый огурчик, чтобы с аппетитом позавтракать на природе, раз уж столица сегодня не случилась. А как хотелось-то! Ладно, в другой раз, не последний день живем. Она ела и обдумывала свои дальнейшие действия: провизии у нее было достаточно, так что она решила предпринять вылазку и перейти гору, чтобы посмотреть, что там, на другой стороне. А то вдруг Амаранта совсем рядом, а она через холм поленится перемахнуть. Если уж там все совсем глухо, то ей должно достать сил вернуться в хутор, хотя, конечно, не хотелось бы – крестьяне люди темные и невежественные, и не любят, когда у них воруют по амбарам.
Приняв решение, она стала паковаться, но звон в ушах был настолько сильным, что она снова ощутила головокружение и сильнейшее желание прилечь и поспать. А что, ночь была трудная и бессонная, часок отдыха сейчас бы не помешал. Ее клонило к земле, и лишь могучий инстинкт самосохранения смог удержать ее от того, чтобы расстелить дерюжку внутри каменной короны.
- Какое спать? Идти надо, пока светло – вдруг там волки.
А пространство вокруг гудело и вибрировало: спи, останься с нами, госпожа, останьтесь, Ваше Величество...
- Да ну вас к черту! – запинаясь, она еле выбралась из каменного круга и тут же провалилась в снег почти по горло. Это ее отрезвило и почти полностью избавило от сонливости. Странно, но за пределами Каменной короны она совсем не хотела спать, была бодра, будто только что вскочила с постели. – Чертовщина какая-то...
С опаской оглянувшись на плоские камни, она заспешила прочь, теперь уже точно уверенная в том, что горы нужно непременно достигнуть засветло.
Ей это удалось. Когда солнечный диск покраснел и стал клониться к закату, Ундина добралась до подножия горы, покрытого редким и чахлым перелеском. Деревья набирали силу и становились больше, тянулись к мглистой вершине – туда она и направила свои стопы. Немного проплутав у подножия, она нашла извилистую тропинку, явно проложенную людьми, а это было признаком того, что идет она правильно. Очень интересно, куда же ведет эта дорожка, такая крутая, что аж голова кружится? Но в каждом ее месте было за что ухватиться и куда поставить ногу – кто-то заботливый специально об этом позаботился.
Тем не менее, Ундина порядочно взмокла, когда наконец вывалилась наверх. Пар валил от нее, как из дымовой трубы.
- Вот и согрелась.
Вокруг уже темнело, но деревенская девушка темноты отродясь не боялась, и теперь храбро шлепала по снежному насту, следуя своему чутью, и неведомым приметам, подсказывавшим ей направление. Она видела обрубленные толстые ветки, расчищенные завалы – все говорило ей о том, что здесь были люди. Ундина шлепала вперед, пока ели, наконец, не расступились и не выпустили ее на чистое пространство, где стояли занесенные снегом сараюшки, ясли, и прочие хозяйственные сооружения. Все это было заброшено, но оно было! И она с ликованием в душе поняла, что сегодня ей точно будет где преклонить голову.
- А что это за странное место такое? Прям как будто меня ждало! – она металась по поляне, разглядывая несметные на ее взгляд сокровища: сено, дрова, аккуратно сложенные в дровеннике, лошадиную упряжь и железное ведро! А когда она обнаружила в небольшой землянке целый слад круп, зерна и соли, она упала на колени и возблагодарила свою счастливую судьбу. Да тут можно жить! Спокойно, самой по себе, наплевав на весь остальной мир – с голоду точно не помрешь еще лет сорок.
Счастливая как щенок, Ундина носилась по поляне и голосила от радости. Больше никаких хозяев и никаких начальников! Теперь она будет жить сама по себе, и у нее все есть для того, чтобы никому не кланяться! Ради такого стоило перейти снежную равнину и натерпеться страху в Каменном кольце!
Но это было еще не все – побегав по поляне, она спустилась немного вниз и обнаружила избушку: крепкую, охотничью, сложенную из толстых бревен. Такой нипочем даже самый сильный мороз. Снаружи было оборудовано стойло для лошади, имелась входная дверь, абсолютно исправная, и даже окошко с целым стеклом. Воистину, мир полон чудес!
Постучав кремнем, Ундина зажгла тоненькую щепочку, тускло осветившую помещение: в глубине имелся очаг, и сложенные стопочкой дрова лежали рядом. Пара широких лавок, деревянный стол и даже полки с грубоватого вида посудой, аккуратно сложенной, словно последний уходящий старательно все прибрал. Ундина пришла на все готовое. Невероятное везение!
Она растопила очаг, принесла воды и тут же поставила варить кашу в небольшом котелке. Когда по комнатке поплыло тепло, а кусочки жареной колбасы, брошенные в кашу, соблазнительно запахли, Ундина постелила себе на лавке, взяла с полки ложку и принялась фантазировать о том, какая замечательная жизнь ее ждет впереди. Шутка ли, в ее двадцать лет она нежданно-негаданно обзавелась собственным домом с полным набором утвари. Ее родители, родители ее родителей всю жизнь работали, чтобы получить это, а ей досталось просто так. Живи да радуйся, даже работать не нужно – еды на всю жизнь хватит. И лихих людей нет. Вообще никаких людей нет, а это тоже огромный плюс, ибо люди такие сволочи, что и не вышепчешь...
А ведь это все случилось с появлением той самой женщины, баронессы Ферро. Каждый раз, появляясь в жизни Ундины, она круто ее меняла, и теперь, как надеялась девушка, к лучшему. Было тепло, сытно и спокойно, она никого не боялась и впервые за много лет могла спокойно уснуть, уверенная в том, что завтра ее ждет радостный день.
Утром она замерзла – маловато дров кинула с вечера, и очаг прогорел. Да и кроме того, избушкой надо было заняться, где-то явно выдувало. Открыв глаза, Ундина поняла, что угол возле двери покрылся наледью. Было совсем раннее утро, но она ощущала себя свежей и бодрой, как никогда. Выскочив из-под телогреечки, она снова развела огонь и осмотрелась при дневном свете.
Сейчас избушка выглядела не так чудесно, как вчера – она явно требовала уборки, и даже починки. Ей стало ясно, что здесь никто никогда не жил подолгу, это была тесная и бедная охотничья сторожка, не особенно предназначенная для жилья. Но это ее нимало не смущало.
- Мы здесь уберемся, все наладим и будем жить. Много ли мне одной надо? Чай, не барыня... – Ундина разогрела и доела вчерашнюю кашу с колбасой, и почувствовала себя королевой. – У меня тут целое поместье. Надо все осмотреть, вдруг тут и золотишко где припрятано.
Потирая руки, она выскочила из избушки и обратила внимание, что прямо от входной двери вниз тянется тоненькая, едва заметная тропинка, которую она вчера по темноте не заметила. Интересно. Девушка запахнулась покрепче и пошла исследовать свое царство.
Тропинка немножко сбегала вниз, и оказалась совсем короткой – она вела на утес, внезапно обрывавшийся под ногами. Ундина решила полюбопытствовать, взглянула вниз и обомлела: перед ней раскинулся невероятный по красоте вид. Бескрайняя снежная долина лежала, как на ладони – далеко-далеко чернел маленький, как песчинка, хутор. Налево прятались в тумане болота, а за ними, в совсем уж необозримой дали, темнел далекий берег. И небо! Какое же тут было небо! Оно смотрело прямо Ундине в лицо, словно она уже ступила на небесную тропу и теперь обходит землю. Яркий, красочный рассвет заливал светом весь мир, и она видела, как он пылает совсем рядом – можно рукой дотронуться! Дыхание остановилось, сердце провалилось в пятки, и остолбеневшая девушка начисто забыла, кто она, где находится, и почему сюда пришла. Неземная красота сносила с ног, переворачивала душу и заставляла верить в то, что чудеса в мире существуют.
Она стояла и смотрела, пока солнце окончательно не взошло. Только когда небо стало привычно голубым, Ундина смогла оторваться от созерцания и посмотреть по сторонам. В душе плескалось что-то чистое и восторженное, но она вспомнила, что хотела посмотреть, что же там торчит такое на краю смотровой площадки. Забравшись по грудь в снег, и рискуя с каждым шагом провалиться в пропасть, Ундина добралась до торчащих жердей и протянула руку к ближайшему из них, укутанному снежной шапкой. Потянув на себя, она вдруг с удивлением обнаружила, что держит в руке длинный двуручный меч, которым пользовался явно не карлик.
Посшибав им снег с палок, она поняла, что стоит посреди целого склада оружия, и многое из него было очень серьезным – не просто топоры и вилы. Кто же воткнул сюда эти мечи и копья? И главное, для чего? Ундина не знала, что стоит на площадке, откуда отправились в последний путь воины принцессы Лии. Там, где Мими Ферро сожгла их тела и развеяла пепел, оставив эти мечи, как память о погибших воинах.
Ундина вообще не знала, что вчера умудрилась миновать долину Нарамана, что поднялась на вершину горы Мглистой, и лопала кашу из крупы, запасенной еще повстанцами. Она не знала, что связку толстых белых свечей на полку положила сама принцесса, а посуду последний раз мыла баронесса Ферро. И о том, что она созерцала восход в любимой позе принцессы, скрестив руки на груди, Ундина тоже не догадывалась. Место было странное, но здесь было тихо, спокойно и сытно, а остальное ее пока не волновало.
Найденное оружие ее даже обрадовало: если кто сунется, будет чем показать Кузькину мать. Так что, немного поизумлявшись, Ундина решила заняться делом – обследовать местность и обеспечить себе более комфортные условия проживания.
Весь остаток дня она бродила по территории, обнаруживая все новые и новые радости: у нее сложилось ощущение, что здесь некогда было много людей, от которых осталось море провизии и целая куча полезных вещей. Все, что она находила в разных заугольях, она стаскивала под небольшой деревянный навес, раньше служивший кормушкой для лошадей. Одно ее удивляло: все вещи были разбросаны, словно владевшие ими люди уходили второпях, бросив все в беспорядке. Прибрано было только в избушке, а вот в землянках, которые она нашла во множестве, был форменный бардак.
Если они бежали отсюда, то куда делись? И почему оружие их собрано и стоит так странно? Если они погибли, то где трупы? Ни одного жмурика ей найти не удалось – этот факт ее радовал, но все равно непонятно. Вещи были довольно старыми – интересно, как давно здесь случилось то, что случилось? Мороз сохранил все почти в первозданном виде, но она понимала, что таким огнивом, например, уже давно в деревнях не пользовались.
Отобрав из кучи тряпок наиболее ветхие, она нарвала их на полоски и аккуратно сложила в кучку. У нее появилась мысль, как избавиться от сквозняков в избушке: Ундина обошла поляну и поковыряла несколько сосен, наколупав себе смолы, а потом поставила ее на огонь, чтобы законопатить дыры тряпками со смолой. Нехитрая операция отняла у нее остаток дня, зато вечер она встретила в комфорте: теперь внутри было тепло, как в бане, и можно было не опасаться, что к утру все выдует.
Она легла отдыхать на лавку и стала рассматривать некоторые, показавшиеся ей наиболее интересными вещи. Среди них были: набор для письма, бутылка насмерть замерзших чернил, выкидной нож с наборной ручкой, костяная гребенка, странного вида амулет на истлевшем кожаном шнурке и маленькая записная книжечка. Чего уж греха таить, читала Ундина с огромным трудом, поэтому разбор каракулей в блокноте представлялся ей долгим и трудным делом, которое можно понемногу делать в свободное от хозяйственных хлопот время. Например, как сейчас.
Она открыла книжицу и полистала ее – картинок не обнаружилось. Все было исписано кривоватым размашистым почерком, который был ей явно не по зубам. Ундина смогла разобрать там только цифры, но даже такое достижение было ей приятно и поднимало самооценку.
- Потом потренируюсь... – она решила начать с полуистлевшего плаката, на котором были печатные буквы и вполне официальный шрифт, а пока можно было просто полистать исписанные страницы и подумать о том, что вот, кто-то держал в руках и доверял свои мысли этой бумажке. Иногда на Ундину находило философское настроение, и она принималась думать о природе вещей и событий. Нет, все-таки хорошей крестьянки из нее бы не вышло.
Минута за минутой, и она незаметно погрузилась в сон: в сознании начали мешаться и путаться дневные мысли, мелькать неясные образы. Ей мерещилось, что она лежит здесь, укутанная одеялом, а снаружи яркий день и ходят люди – смеются, разговаривают и куда-то собираются. У них приподнятое настроение и масса надежд, и она как будто не она.... и спать так хочется...
Вскочила она затемно, все боялась проспать рассвет. Вчерашнее зрелище потрясло ее, и она непременно хотела повторения, словно было в этом рассвете что-то важное и значимое. Ей обязательно нужно было видеть все, до последней секунды, стоя над пропастью в величавой позе со скрещенными руками. Откуда она это подсмотрела? Черт его знает, но даже предрассветный морозец не мог удержать ее от картинного стояния над обрывом. Небо еще было темным, только узкая полоска горизонта горела оранжевым, и ей пришлось ждать, пока разноцветные лучи солнца раскрасят небо и превратят его в фантастическую картину.
Сначала показался желтый, потом он бледнел, бледнел и стал слегка зеленоватым, а уж затем стала разливаться бесконечная голубая ткань, и Ундина не смогла сдержать улыбки – так это было хорошо. Будет свежий, ясный, новый день, и жить в такой день просто здорово. Она стояла, скрестив на груди руки, и думала о том, что жизнь прекрасна, как вдруг за спиной раздался звук, заставивший ее замереть на месте.
Вместе с отчетливым шорохом, Ундина почувствовала, как холодная волна прокатилась по спине к ногам, парализовывая ее на месте. От страха она не подпрыгнула и не заверещала, а медленно и величаво повернулась, будто и не боялась вовсе. Чуть повыше нее, в самом начале тропы стояли два крестьянина, державших наготове вилы, а чуть поодаль переминались с ноги на ногу еще пятеро.
- Попала... – подумала Ундина. Ее подвиги в погребах не остались незамеченными. Ну почему всегда так? Стоило подвалить счастью, как тут же явился кто-то, чтобы его отнять. Здесь, на краю земли, она никому не мешала, никого не трогала, так почему бы не оставить ее в покое? Ну подумаешь, пару раз обчистила чей-то погреб! Пара кусков сала – это не повод для мести, совершенно точно не повод. Но попробуй объясни это тем мужикам с вилами, которые не поленились явиться сюда по следу. Надо было срочно придумать, что делать и куда бежать, но мозг с перепугу работал как-то не очень. Ундина стояла смотрела на мужиков, а они на нее.
Однако, к ее удивлению, крестьяне не спешили проткнуть ее вилами, хоть и вполне могли это сделать. И вообще, в их взглядах почему-то читался страх, ничуть не меньший, чем она сама испытывала.
- Ты... Вы... Вы днем тоже ходите?
Вопрос Ундину, мягко говоря, удивил. Но отвечать она не торопилась, просто подняла и изогнула бровь. Спросивший был еще молодым парнем, и его тут же пихнул в бок второй, гораздо более пожилой и опытный.
- Молчи! Конечно, ходят... Оне же не просто труп с кладбища. Оне опять вернулись, я тебе говорил... Как тогда, двадцать лет назад.
Ундина по-прежнему молчала, не будучи в силах сообразить, что происходит. Что случилось в этих горах двадцать лет назад? Вчера вечером перед сном она как раз об этом размышляла, разбирая по слогам старую листовку, в которой говорилось о том, что за голову самозванки, именующей себя принцессой Лией, положена награда в тысячу септимов. И такая листовка, кстати встречалась ей не один раз в этом заброшенном лагере.
- А вы того... этого... людей кушаете?
Не понимая, о чем ее спрашивают, Ундина лихорадочно соображала, как выпутаться из очередной беды. Она стояла на самом краю обрыва, и бежать ей было некуда.
- А вы ... та самая?... Вы надолго воскресли? А то у нас бают, что мертвецы опять вернулись в Нараман...
Нараман! Так вот оно что! Молнией в голове мелькнуло воспоминание (опять чужое!) как принцесса стоит здесь, скрестив руки и смотрит на восход солнца, а потом переходит болота во главе неживой армии. Неужели судьба занесла ее в то самое место, откуда принцесса начала свой путь в бессмертие? Так не бывает. Вот, ей-богу не бывает!
Но рогатина, направленная ей в грудь, примиряла Ундину с действительностью. Поразмышлять о путях неисповедимых она может как-нибудь потом, а сейчас надо что-то придумать, чтобы ее не пропороли, как мешок с крупой. Как можно более царственно она повернулась к мужикам всем корпусом и промолвила, стараясь не заикаться от страха:
- Я вернулась. Навсегда. Ступайте и передайте моему народу, что я здесь, и я буду мстить.
Только бы убрались, только бы убрались, хоть на полчаса! Она мигом даст деру, ей собраться – подпоясаться, но нужно же хоть немного времени. Неужели и ей, как мертвой принцессе, придется Харамарские болота пешком одолевать? Вот только она с покойничками не в ладах, и соваться туда – наверняка потонуть. Что ж делать-то? Паника плескалась в душе девушки, превращая в муку яркое, солнечное утро.
Рогатина дрогнула и опустилась. Ундина перевела дух, но крестьяне никуда не уходили, они только отошли подальше посовещаться, все время поглядывая на нее, словно боясь упустить. А если они залезут в избушку и узнают свои припасы, украденные с хутора? Всякое, конечно, бывало, но воровством покойница-принцесса точно не баловалась.
Стоять просто так, хоть и в гордой позе, было холодно. Тогда Ундина решилась пойти ва-банк: она запахнулась в плащ посильнее, чтобы не было видно ее дрянной одежды, и медленно двинулась в избушку, будто так и надо было. Ее проводили внимательными взглядами и, когда дверь за ней закрылась, один из крестьян встал на страже, нацелив вилы на дверь.
Попалась... Ундина спешно попрятала наиболее явные приметы своего пребывания на хуторе, но что делать дальше так и не придумала. На всякий случай она пристроила под плащ самодельный нож из косы – если помирать, то с музыкой и не в одиночку. Потом попробовала выглянуть наружу, но тут же уперлась в острия вил, направленные ей прямо в лицо.
- Ты чего, маму потерял? Забыл, кто я? – вилы дрогнули, но не опустились. Мужичок шмыгнул носом и покрепче перехатил свое оружие.
- Вы того... не балуйте... Мне велено вас стеречь, пока ребята Петровну с хутора не приведут, там и разберемся.
- Кто такая Петровна?
- Ведьма, кто ж еще. Ведьмы, оне, все про всех знают – хучь и говорит Правитель, что оне народ дурят, но мы-то знаем. – Он немного помолчал, перебирая заиндевевшими губами, - Петровну, правда, из ведьм погнали давно еще, но она всеш-таки что-то понимает в ремесле. Должна понимать...
В избушку порядочно надуло и Ундина поспешила захлопнуть дверь. Плохи ее дела. Если сейчас приведут ведьму, то и ежу станет понятно, что никакая она не принцесса, а просто вороватая подавальщица. Сердце ее сжалось от страха – ну почему все так? Было же так хорошо! Чтобы немного успокоиться, Ундина разожгла очаг и поставила греться вчерашнюю кашу, если убьют, так хоть на сытый желудок.
Сколько прошло времени, она не знала – поела, наслаждаясь теплом и пищей, а потом вытянулась на лавке, вспоминая свою жизнь, в которой было так мало хорошего. Удивительно, что судьба так упорно сводила ее с покойной принцессой, но какой в этом толк, если через пару часов ее повесят на ближайшей осине. Теперь она понимала, почему все в этом месте странно выглядело: как говорила баронесса Ферро, они оставили лагерь в спешке, ночью, побросав все, что имели. А потом она вернулась сюда одна и очистила местность от трупов, но не занималась уборкой или поисками. Вот бы ей сейчас здесь появиться – блеск шпаги мигом разогнал бы увальней-крестьян, которые обнаглели до того, что решились перейти Нараман.
Точно, она вспомнила: баронесса говорила, что в свой последний визит не ощущала здесь мертвецов, как будто они все ушли и оставили местность. Вот почему люди на хуторе так всполошились, услышав что некий труп сожрал сметану и окорок, а потом свалил восвояси. Двадцать лет они жили спокойно, и вот на тебе! Что ж, все вполне объяснимо, на их месте она и не сюда бы притащилась, только чтобы задавить беду в самом зародыше.
Размышляя об этом и многом другом, Ундина задремала. Снилась ей вся та же избушка, в которой было чисто и тепло, и даже свет в оконце был какой-то особенный, непривычный. Дверь открылась, пропуская молодую девушку со светлыми, почти белыми волосами, и в дверном проеме Ундина увидела, что снаружи нет снега – только желто-красные листья, ярко горящие в лучах утреннего солнца. Ей захотелось выйти наружу, но у нее не было тела, она просто все видела и слышала, как, наверное, чувствуют себя призраки.
- Солнечно-то как сегодня! Что ты сидишь тут в потемках? Пойдем, я тебе кое-что покажу...
- Опять корягу какую-нибудь художественную? – голос из темноты принадлежал совсем юной баронессе Ферро, сидевшей за столом, и что-то подсчитывавшей в той самой книжице, которую Ундина вчера изучала. – Мне некогда. Это тебе делать нечего, а у меня крупы не хватает и надо думать, как людей кормить.
Принцесса только усмехнулась:
- Можно подумать, оттого, что ты лоб морщишь, у тебя крупы прибавится. Завтра привезут из деревень, не помрем мы с голоду.
- С чего ты решила, что тебе кто-то что-то повезет? Оттого, что какая-то девица на горе свистнула, народ не кинется нести тебе провиант. Может, ты вообще не принцесса, а проходимка какая-то!
- Неправда, у меня и знаки царские есть, - снова хихикнула Лия.
- Какие еще знаки? – глаза баронессы полезли на лоб.
- Пойдем в кусты, покажу...
Ундина изо всх сил рванулась за принцессой в открытую дверь, но не смогла, что-то держало ее внутри. Сделав неимоверное усилие, она вдруг ощутила, что летит, и тут же приложилась виском об пол. Дверь заскрипела, и в нее на самом деле вошли люди, вот только никакой принцессы среди них не было.
В жарко натопленной избушке набилось человек десять, да еще сколько их толпилось снаружи, пытаясь подглядывать в окна. Шутка ли, не то бродячий труп в Нараман вернулся, не то мертвая принцесса воскресла. А мертвая принцесса сидела на полу с дурацким видом и смотрела на своих подданных мутными глазами.
- Вы кто вообще? И чего вам от меня надобно?
Вперед выступила трактирщица, которая была авторитетом в хуторе, да и вроде как она когда-то видела принцессу своими глазами. Правда или нет, она и сама не помнила, поэтому заспанная физиономия Ундины ни о чем ей не говорила.
- Ой, не знаю я... Вроде похожа, а вроде и нет...
- Ты не темни, нам точно знать требуется. А вдруг это не принцесса, а супостат какой? Или мертвяк из могилы поднялся и шастает.
- Среди бела дня?
- Оне щас совсем обнаглели, им уже ни дня, ни ночи нет, - авторитетно прошамкала какая-то старуха, выбираясь вперед. Ундина нахмурилась: бабка была совсем старая, грязная и с огромным бельмом на глазу. По виду так чистая ведьма.
- Это ваша Петровна, что ли?
Народ ахнул и шарахнулся к дверям – откуда она может знать их местную ведьму, ежели она просто девка? Только мертвым все ведомо.
Замешкавшаяся Петровна осталась одна посреди комнаты и испуганно заметалась, но никто не спешил ей на помощь. Ундина мрачно наблюдала за ее топтанием и тут ее осенило:
- Эй вы, раз уж вы такие болваны, что не верите вашей законной правительнице, то я вам докажу свою истинность. Слышали про царские знаки?
Толпа невразумительно зароптала.
- Да-да, про царские знаки, которые бывают на теле у каждой царственной особы. У меня они тоже есть, и я их покажу, чтобы вы знали, что я – ваша принцесса. Но не всем. – она сразу же откинула коротким жестом обратно к дверям любопытную толпу. – Раз ваша Петровна ведьма, то ей и покажу, а она уж вам все расскажет. Ведьма все знает, ведьма не солжет.
Так-то оно так, но потребовалось некоторое время, прежде чем люди немного успокоились и стали совещаться. Судя по их лицам, Петровна большой популярностью не пользовалась, однако же они поговорили и решили, что раз смотреть такое дело, как царские знаки, то лучше ведьмы никто в них не разберется. Трактирщица Нуржан сделала всем знак выйти и подтолкнула вперед бабку:
- Давай, Петровна, не оплошай...
Ундина подождала, пока дверь за ними закроется, а потом подошла и накинула тулуп на единственное окошко, вызвав снаружи протяжный вздох отчаяния. В комнате стало совсем темно, только красные угли очага таинственно мерцали, отбрасывая тень на бельмастое лицо старухи.
- Знаешь ли ты, баушка, что такое царские знаки?
- Не учи ученого... – проскрипела старая, а Ундина только подняла бровь. Эти царские знаки ей только что приснились, но бабка делала вид, что всю жизнь только и занималась, что царскими знаками.
- Так вот, каждая особа королевской крови при рождении имеет отметину на теле, которая подтверждает ее происхождение. Можно во многом сомневаться, но если царский знак есть, то перед тобой – царская морда.
- И что ж за знак у тебя, касатушка?
- Как что за знак? – Ундина на секунду запнулась. А и правда, что за знак-то? – Как что за знак?... Вот что было символом принцессы Лии? Голубь... Вот у нее, то есть у меня, голубь на теле и есть.
- А ну, кажи своего голубя, а то трепаться-то всякий может. Ведьма, она все видит...
Надо же, подумала Ундина, в такой темноте, с бельмом и все видит! Я и то не вижу, а она видит, ну-ну...
- Что ж, раз ты знаешь, о чем речь, ты настоящая ведьма. Смотри же! – не без аффектации Ундина спустила штаны, сунув старухе под нос внушительную задницу, на которой действительно красовался огромный безобразный шрам. Назвать это голубем можно было только с большого перепугу, но разве Ундина не была испугана?
Петровна вперилась в царский зад бельмастым глазом и молча сопела, изучая подробности, а Ундина, ни живая, ни мертвая от страха, бормотала:
- Вот он, летает... Смотри, как взмываются его крылья! Видела ли ты когда-нибудь что-то подобное?
Да уж точно не видела – этот шрам Ундина заработала в возрасте пяти лет, когда свалилась с недостроенной лестницы, попутно собрав на свою задницу все гвозди. Поленья в очаге еле тлели, и красноватый отблеск на лице Петровны делал ее похожей на адскую повариху, которая наклонилась над котлом. Больше Ундина не могла выдержать, она выпрямилась и натянула штаны обратно.
- Теперь ты видела. Зови народ.
Что будет, то будет – все, что могла, она для своего спасения сделала. Упрекнуть себя не в чем. Если ее повесят, то хотя бы будет, что вспомнить: принцесса жопу показывала. Она даже ухмыльнулась про себя, сделав несколько шагов к двери, где терял терпение испуганный народ.
- Входите. Петровна вам все скажет. – И Ундина отошла поближе к очагу, присев на лавку, а старуха так и осталась стоять посреди комнаты с растопыренными пальцами, опираясь на палку.
- Ну? Чего молчишь-то?
- На колени!!! – внезапно завопила Петровна громовым голосом. Да так, что Ундина сама чуть не кинулась на колени с перепугу. – Я видела, духи Нарамана мне свидетели! На теле ее царский знак: голубь порхающий – летит он в облаках и машет крыльями, ни один человек не способен такое изобразить, то отметина избранных. Перед вами ваша принцесса, которая вернулась, как нам и было обещано, чтобы занять свой трон!
Даже если бы Ундина заплатила бабке за комедию, та не смогла бы так искренне и яростно произнести свой монолог. Люди вокруг оцепенели, а потом начали валиться на колени, словно кто проходил с косой, срезая им ноги. Спустя пару минут Ундина была единственным человеком, чья голова держалась прямо.
- Матушка наша! Кормилица! Ваше Высочество!
Что тут началось! Корявые руки тянулись к ней, грубые гортанные голоса наперебой задавали вопросы, говорили свои просьбы, как будто она и правда восстала из мертвых и может одним мановением руки творить чудеса.
- Спокойно, спокойно, друзья мои... Не нервничаем. Ну, подумаешь, воскресла, чего тут такого? Мне это не впервой, я такие вещи... да как два пальца...
Но толпа еще долго шумела, не желая униматься.
К вечеру этого невероятного, но очень трудного дня, Ундина немного освоилась с ролью принцессы и уже уверенно говорила командным голосом. Перво-наперво она хотела отослать всех обратно, чтобы под шумок смыться, но не тут-то было: народ только прибывал. Каким ветром долетела до хутора новость, что принцесса воскресла и снова объявилась в Нарамане, на вершине Мглистой? Неизвестно. Но, казалось, что все население хутора, включая кошек и собак, до утра перебывает здесь, чтобы засвидетельствовать принцессе Лие свое почтение.
Сначала ей было приятно, но оборотная сторона популярности обнаружилась очень быстро: Ундина собралась до ветру и поняла, что человек десять идет с ней.
- А вы куда? Я по нужде, так что сидите здесь.
- Мы покараулим! – радостно заявили ей ее подданные. Ундина нахмурилась: делать свои дела она предпочитала в одиночестве.
- Так не пойдет, идите все прочь. Я не желаю, чтобы на меня смотрели.
Не помогло. И тут ее снова осенило:
- Вы что, ведьмы все тут?
Толпа отрицательно помотала головой.
- Тогда уходите. Только ведьмы могут видеть царские знаки и остаться в живых, всем остальным глаза выжигает. Пыхххх! И нет головы. Так что лучше идите отсюда, пока я штаны не сняла. – Она взялась за полы шубы и с удовлетворением увидела, как крестьяне бросились врассыпную. Однако это было только самое начало.
Всю ночь над ней сидели и выли какие-то тетки, не давая спать. А они все причитали о том, что с появлением принцессы зима закончится и война тоже. Солдаты вернутся домой и снова наступит осень, так что можно больше не брать шубу, ибо завтра станет тепло.
Ундину это нервировало. Она совершенно не собиралась творить чудеса, менять климат или останавливать войну. Ей просто хотелось жить в свое удовольствие в каком-нибудь уголке мира, и никогда не знать всех этих воющих теток, за плечами у которых было столько горя, что хватило бы на небольшой город. Она понимала их желание увидеть чудо, но царские знаки на ее заднице имели вполне естественное происхождение.
...если они будут требовать от меня таких чудес, то все может обернуться еще хуже, чем раньше. Может, лучше сознаться, что я пошутила и никаких царских знаков у меня нет? Меня повесят, да, но хотя бы не будут мучить, а так вообще непонятно, что им завтра в голову взбредет, когда они проснутся и поймут, что ничего не изменилось...
Она и сама верила в эту легенду, что однажды принцеса вернется, и в стране снова настанет осень, которую она никогда не видела. А если она вздумает вернуться прямо сейчас, то вряд ли обрадуется наличию конкурирующей конторы. Просто возьмет и испепелит взглядом, вот так, как она сегодня сказала: пухххх!!! И нет головы. Долго боялась Ундина, лежа под теплым полушубком, и только к утру вымоталась настолько, что уснула мертвым сном, невзирая ни на какие перспективы завтрашнего дня.
- Смотри-ка, снег... Не делся никуда...
Косые взгляды встретили принцессу, едва она продрала глаза и утвердилась на пятой точке. Ундина не сразу сообразила со сна, где она находится и кто все эти люди, а когда вспомнила, то испугалась так, что сердце ушло в пятки.
- Ваше Высочество, - раздался за ухом ехидный старческий голос, - а снег-то не тает!
Петровна вообще когда-нибудь спала? Всю ночь она бормотала какую-то ерунду над спящей Ундиной, а теперь уже была как огурчик, хотя и не ложилась.
- С чего ему таять? Я что, в Амаранте, на троне сижу? – бросила принцесса сквозь зубы. – Нет, я в какой-то запинде сплю на досках, а на троне моих предков сидит наглый самозванец, которому вы служите. Что изменилось-то? Я сюда не вчера пришла.
Такая мысль людям в голову не приходила, но объяснение было вполне удовлетворительное. Действительно, покуда справедливость не восстановлена, злодей не наказан и война идет, как прежде, бессмысленно мечтать о разноцветных листьях и теплых, солнечных днях. Впрочем, главное, что она вернулась и теперь покажет этому подлецу Орландо, что значит настоящая королева. Настроение было самое радужное.
Только вот Нуржан не разделяла общего восторга. Уже тридцать лет она держала трактир на Великом тракте, и помнила то время, когда принцесса Лия стояла тут лагерем. Она не могла поручиться, что видела ее лично, но в памяти отложился какой-то образ, который никак не вязался вот с этой девицей, говорившей развязно и весело. Да и подумать если...
Трактирщица молчала, но ее молчание было многозначительным. Сначала ее три сына заподозрили неладное, а потом и другие стали обращать внимание на то, что Нуржан подозрительно молчалива. Ее крепко уважали на хуторе за то, что она не забросила своего дела после того, как мужа забрили в солдаты, а она осталась одна с малыми детьми. Трактир манил к себе путешественников и кормил весь хутор, так что люди имели вескую причину прислушиваться к мнению старой трактирщицы.
- Скажи, ты что, вспомнила ее? – но женщина только мотала головой.
- Двадцать лет прошло, где мне вспомнить.
- Так чего же ты молчишь?
- А что мне, песни петь? Ты хочешь, ты и пой, а я помолчу.
В конце концов это заметила и Ундина. Наплевать бы на эту бабу, но она мутила всю воду своей унылой физиономией. А что если она и правда помнит принцессу? Устав от постоянного внимания, Ундина заперлась в своей избушке и мрачно размышляла о том, как расхлебать заваренную кашу. Скрипнула входная дверь, и внутрь вошла трактирщица, не спрашивая разрешения и не кланяясь. Она сняла с головы платок и подсела к столу, внимательно глядя в глаза девушки – спокойная, умная и сильная женщина, хоть и крестьянка.
- Скажи мне, милая, лет-то тебе сколько?
Ундина было вскинулась, но Нуржан говорила так неторопливо и беззлобно, что запал сам собой сошел на нет.
- Это как посмотреть. Если в этом воплощении, то двадцать, а если в общем, то тридцать девять.
Теперь уже Нуржан нахмурила лоб, пытаясь понять, что значит мудреное слово «воплощение».
- Вот я и смотрю, что ты молоденькая какая-то. Я-то помню, как принцесса, светлая ей память, проходила через наш трактир – она тоже была молоденькая совсем, навроде тебя, да только было это почитай двадцать лет назад. У меня младшенький тогда только родился, а теперь уже взрослый мужик.
- Ну так я ж того...мертвая была, а мертвые не стареют. Лежала себе в могилке, ждала своего часа, и вот – воскресла.
Тетка Нуржан только покачала головой, подперев щеку кулаком. Темные глаза ее в сеточке мелких морщин смотрели грустно и ласково.
- Это ты у меня косу украла?
- Какую косу? – Ундина против воли покраснела, вспомнив про свой самодельный нож.
- Да вон ту, - Нуржан кивнула в угол, где он лежал себе тихонечко, забытый всеми.
- Не знаю никакой косы, - проворчала Ундина. – Ты мне прямо скажи, ты что сомневаешься во мне? Считаешь, что я самозванка?
Трактирщица задумалась.
- Знаешь, принцессе уж и пора бы вернуться, голубушке, а то мы пропадем все от голода и холода. Вот только смотрю я на тебя и думаю, что ты похожа больше на крестьянскую девицу, а не на королевскую дочку. Ты и говоришь, как мы, и ешь, как мы. Жаль, что я лица принцессы не помню.
- А что ты помнишь? – Ундина придвинулась ближе. – Подругу мою, Мими Ферро, поди помнишь? Она сюда еще потом наведывалась, уже после того, как меня на Рыночной площади... того... Или ее ты тоже забыла? А то, как сюда ночью подошли малиновые, чтобы захватить нас всех сонными, да только не вышло? И как потом мы ушли в болота, подняв всех мертвых, тоже забыла? Еще скажи, что с той ночи вас кто-то беспокоил...
Нуржан побледнела. Такого эта девочка-крестьянка не могла знать, если никогда раньше здесь не бывала. А ведь и правда, она помнила баронессу Ферро, ее Нуржан бы узнала хоть сейчас.
- Как она выглядит?
- Кто?
- Мими Ферро. Если ты и вправду принцесса, ты должна знать.
Ундина откинулась на стуле и разулыбалась, срестив руки на груди.
- Что ж, она маленького роста, примерно по плечо мне будет. Вот так. – Она отмерила ладонью рост баронессы. - Худенькая, хрупкая, но дерется как здоровенный мужик. Волосы у нее темные, короткие, глаза карие. Красивая... Когда она в первый раз сюда явилась, на ней было свадебное платье, ибо она с собственной свадьбы сбежала, а потом она офицерскую форму носила, и сейчас носит что-то подобное.
Нуржан побледнела и встала из-за стола, слегка пошатываясь. Свят, свят, свят – видать и вправду тут дело нечистое, раз она знает про свадебное платье. Кто это еще помнил?
- Сейчас носит? Ты ее видела?
- На прошлой неделе виделись, - беспечно ответила Ундина.
- Так Мими Ферро сюда приедет и будет с нами?
- Да, возможно... – голос принцессы звучал очень обнадеживающе, только она совсем не была уверена в том, что говорит. – Скорее всего...
Через несколько дней на вершине Мглистой перебывал весь хутор. Даже маленьких детей водили к принцессе на поклон, чтобы запоминали, да благословения спрашивали, ибо принцесса мертвая, уже третью жизнь живет, все знает, все может. Что ни скажет – все исполнится. Дети бледнели от страха, но мертвая тетя выглядела вполне дружелюбно, и ничего плохого им не говорила.
Теперь Ундине жилось весело – она не могла нарадоваться на свою изобретательность и везение. Каждый день она пила и ела от пуза, да еще и привередничала. Ей даже полушубок подарили, почти новый, и самые лучшие валенки, какие нашлись в деревне. Да у самой принцессы таких привилегий не было!
После разговора с Нуржан к ней стали относиться совсем по-другому, но на лице трактирщицы нет-нет да и мелькало сомнение. Она слушала рассказы принцессы, и хмурилась, думая о чем-то своем. Как ни крути, а тень Лии виделась ей совсем по-другому. Вот если бы Сумасшедшая Баронесса была здесь, это значило бы, что все в порядке.
Ундина и сама об этом думала: если бы кто-то из былых времен мог хотя бы показаться издали в ее обществе, то дело было бы сделано окончательно и бесповоротно. А так – все эти кренделя только о тех пор, пока не объявится Мими Ферро, которая наверняка вспомнит, где и перед кем она откровенничала. Впрочем, она не собиралась становиться принцессой очень надолго, ей бы так, немного отсидеться, отъесться да рвануть куда-нибудь подальше. Желательно бы еще кубышечку какую-нибудь прихватить.
Она трескала за обе щеки, и крестьяне только диву давались, глядя на отменный аппетит загробной жительницы.
- Вашсочество, а пожрать-то вы не дура... – старый Хаим с восхищением смотрел, как принцесса уминает третью подряд миску вареников. – Да и на вид вы ничего, пудиков пять, поди, подымете?
- Шесть... – с трудом произнесла Ундина сквозь вареники.
- Ишь ты... Нам бы такую работницу в поле. Да вы ж поди к труду-то крестьянскому не обучены, вам бы все менуеты в ассамблеях плясать...
- Иди ты знаешь куда со своими менуетами! – Она взяла ложку и положила себе еще немного. – Я б не отказалась поразмяться, сенцо покидать, или там дровишки поколоть, а то скоро в дверь не пролезу с вашими харчами.
- Полно брехать-то, Вашсочество, куда вам дровишки-то колоть, вы и топора в руки взять не умеете. Нешто мы господ не знаем!
Ундина бросила опустевшую миску на стол.
- Это ты зря сказал, старик. Сейчас я тебе покажу, как королевская дочь работать умеет! – Она отодвинула стол, накинула телогреечку (не годилось пачкать новый полушубок), и пару раз глубоко наклонилась взад-вперед. – Иииэээхх! Размахнись, нога, раззудись, бедро! Кто рискнет со мной потягаться? А, молодцы? Кому не страшно проиграть? Есть храбрецы?
Народ ржал, но никто почему-то не выходил вперед.
- Вы нашу козу для начала победите, Вашсочество...
Ундина нахмурилась.
- Кто там такой умный? – Она решительно отодвинула первый ряд зевак и вытянула блондинистого парнягу, ростом под самую крышу, явно любившего позубоскалить. – Ты, что ли? Вот ты и будешь со мной тягаться, выбирай топор. Выбирай, выбирай, чтоб потом не говорил, что тебе тупой топор подсунули. Итак, друже...
Народ сбежался к дровеннику, хлопая глазами и ожидая потехи с любопытством и некоторой опаской. Парень нахмурился – куда девалась его насмешливая улыбка? Он выбрал себе топор по руке и несколько раз подкинул его в воздух, а потом покрутил, показывая удаль.
- Молодец, потом научишь. – Ткнула пальцем Ундина. – Итак, у нас есть чурки и есть топоры. Ну-ка быстренько растащите эти чурочки поровну на две стороны: налево и направо. Вот так. Мы начинаем – кто первый с дровами управится, тот и победил.
Она подхватила свой топор, кидать не стала, решила, что обойдется без дешевых трюков. Перед ней было навалено кучей штук пятнадцать хороших, кряжистых чурбачков, и, насколько она могла видеть боковым зрением, ее соперник уже взялся за топор и огляделся вокруг в поисках подходящего чурбачка для начала. Пора было и ей начинать. Тонко ухмыльнувшись на крестьян, подбадривающих парня, Ундина ощутила ладонью гладкую поверхность дерева и сжала пальцы – пусть попробует ее опередить! Выцепив глазом небольшую чурку, она размахнулась, вонзила топор в дерево, потом подняла его над головой вместе с чуркой, и шарахнула оземь. Трещина пробежала по древесине, разделив ее пополам, и вот, первые заготовки упали на снег. А остальное было делом техники – за время работы в кабачке Ундина переколола столько дров, что можно было бы сложить целую пирамиду.
Раз! Раз! Раз! Только щепки летели по сторонам. Она выпрямлялась, размахивалась, вкладывая всю силу в удар, и чурбачки разлетались, как заговоренные, от одного взмаха. Ее движения были подобны шаманскому танцу, полному энергии, так что даже ее соперник остановился, чтобы полюбоваться, как Ундина работает. Стало понятно, что в колке дров равных Ее Высочеству нет.
- Сдаюсь.
Парень опустил топор. А Ундина продолжала колоть, не сразу собразив, что победа осталась за ней. Пришлось помахать ей перед носом, чтобы она наконец заметила, что происходит.
- Вашсочество, сдается он...
Ундина вытерла пот со лба.
- Это правильно. Не родился еще тот, кто меня перемахает. – От нее валил пар, как будто она только что вышла из бани. – Блин, что ж я так наелась-то? Кормите тут меня, как на убой... Тебя как зовут?
Парень немного помялся, сняв шапку. Ему было неловко оттого, что он проиграл состязание на глазах у всех, и робость от осознания, что сама принцесса его спрашивает, тоже запечатывала ему рот.
- Рудольф...
- Отлично. А меня – Ундина.
- А почему Ундина-то? – вдруг раздался голос Нуржан, которая незаметно подошла к ним, и тоже наблюдала за ходом поединка. Бывшая подавальщица не сразу нашлась, что и ответить. Подзабыла она в запале, кто она есть и как ее зовут.
- А потому что я так привыкла за двадцать лет. Когда меня казнили на рыночной площади, у меня новая жизнь началась, а новой жизни надобно новое имя, вот я и выбрала это, а потом привыкла. Так что можете звать меня Ундина, - она оглядела собравшихся, - мне так даже больше нравится. Но это только для вас, как для моих близких друзей...
Народ безмолвствовал, а Ундина пошла прочь, в избушку, проклиная себя на чем свет стоит – надо же было так глупо погореть! Все помнила, все подробности нараманских приключений принцессы, а вот имя позабыла. Черта с два кто теперь поверит, что она и есть мертвая принцесса. Да и с дровами этими глупо получилось, развели ее на «слабо» - если толком подумать, то и правда, принцессы девушки чахлые и неженные, топором махать не приучены. А она тут взялась показывать удаль молодецкую, нашла перед кем выпендриваться...
Как ни крути, а выходила она кругом дурой. Раздосадованная сама на себя, Ундина с расстройства еще поела, и почувствовала себя совсем плохо. Хоть плачь. За дверью умели и шушукались люди, а она сидела на лавке, отяжелевшая, осоловевшая и не знала, что теперь делать. Они сейчас посовещаются, войдут сюда и велят ей выйти до лесу, где уже висит на крепком суку пеньковая веревка. Так ей и надо, идиотке.
Когда скрипнула входная дверь, она даже не пошевелилась. Кто-то вошел, начал греметь кочергой у очага – Ундина и головы не повернула. Она лежала на лавке, застеленной полушубком и наслаждалась теплом и покоем. Возможно, это последние ее минуты, проведенные в тепле и довольстве, так не стоит ими пренебрегать.
- Вашсочество... – позвал ее тихий голос. – Вашсочество... Баньку-то когда топить прикажете?
Баньку? Ундина мигом поднялась и утвердилась на пятой точке. Старый Хаим ковырялся в печке, подкидывал дрова и подметал пол, чтоб не разлетались куда попало красненькие угольки.
- Ты это о чем?
- Дык о баньке все. Вы уж тут почитай неделю, а все не мывшись. Телу-то тоже отдых требуется. – Он пожевал губами, глядя в огонь, - мож, оно, конечно, принцессы штанов не пачкают, мы люди темные, не знаем, но принято у нас каждую неделю в баню ходить.
Ундина чуть не подавилась слюнями от радости.
- Баня это здорово, это замечательно! Я хоть сейчас в баню! А разве тут она есть? – Насколько она помнила, бани в брошенном лагере не наблюдалось.
- Дык мужички наши земляночку одну уже оборудовали. Раз мы теперь здесь, то надо же делать что-то, нельзя не мывшись жить. Так и вши заведутся, и съедят совсем...
- Вот здорово! Потому что принцессы тоже пачкаются. Еще как пачкаются! И мыться им – первое удовольствие, это я тебе как принцесса говорю.
Всю ее хандру как рукой сняло, она мигом почувствовала себя бодрой и энергичной, вскочила с лавки, натянула полушубок и бросилась вон из избушки.
- Ну, где тут ваша баня?
Ее отвели чуть поодаль, где в просторной землянке оборудовали печь, натаяли снега, даже лавки деревянные соорудили для удобства. И пузатую кадушку, в которой пузырилась горячая вода. Ундина скинула с себя свои вонючие обноски, и с наслаждением вымылась, яростно шоркая тело пеньковой мочалкой. Грязь сходила пластами, тоненькой пленочкой отставала от кожи, и принцесса на глазах становилась все белее и белее. Вернее, все краснее и краснее – ибо нежно-розовая кожа ее, натертая до скрипа, полыхала, как маков цвет. А когда ей выдали чистую холщовую рубашку, она поняла, что счастье есть.
Грязные портки ее тут же унесли стирать, и она шлепала обратно в одной рубашке и обрезанных валенках на босу ногу. Холода не чувствовала, напротив, ей казалось, что своим телом она может обогреть всю страну, и растопить снег, чтобы вернулась теплая, золотая осень.
- А здоровая же она... – говорили ей вслед мужики, качая головами. Им было приятно видеть, что принцесса нисколько не задается, что она такая же, как они – любит простые вещи и понимает толк в хорошей работе. – Наша принцесса...
Оглядевшись вокруг, Ундина поняла, что как минимум половина хутора переместилась на вершину Мглистой, быстренько обжив старый лагерь. Тут и там вились дымки над землянками, отчего казалось, что сама земля кипит и клокочет. Люди приходили сюда и оставались, будто она могла дать им что-то верное и настоящее, надежду на будущее, которой давно у них не было. Ей даже показалось, что некоторые лица ей совсем незнакомы, но она не стала останавливаться, чтобы поболтать на морозе.
В избушке было тепло и чисто. Пока она мылась, Нуржан с другими женщинами прибрались как следует, принесли кое-какие предметы домашнего обихода, отчего комната стала выглядеть мило и уютно. Странно, но ароматный пучок сухих трав в туеске, поставленный на стол, создавал атмосферу дома. Ундине вспомнилось, как ее мать делала так же – у них не было других украшений, но седеющий ковыль вместе с сиреневыми цветочками багульника отменно пах и придавал бедной избе праздничный вид.
Она наклонилась, зарываясь лицом в сухие волоски букета:
- Ммммм, как пахнет-то! – и тут же спохватилась, чтобы опять не сболтнуть лишнего. – А у нас Ирья травы в кухне держала, под потолком развешивала. Они там свисали пучками и так пахли, что кошка чихала.
Нуржан присела рядом.
- Говорят, что Ирья была великая ведьма...
- А то! Лучше не бывает...
- А где она сейчас?
Этого Ундина не знала. Этого никто не знал, ибо с момента своего исчезновения Ирья ДеГрассо нигде не объявлялась, даже слухов о ней не было. Если Мими Ферро постоянно всплывала в народной молве, то старая ведьма как в воду канула. И хорошо – думала Ундина, ибо ей совсем не хотелось бы столкнуться с ней в образе принцессы.
- Жаль... – Нуржан покачала головой, - с вами такие люди были тогда! Сейчас их нет, а уж как надо...
- Что ты имеешь в виду? – Ундина нахмурилась, расчесывая мокрые волосы.
- Ну вы же не вечно тут сидеть будете. Надо и делом заняться.
- Делом? – в мозгу принцессы закрутились нехорошие подозрения, ибо она никак не могла предположить, каким же делом могут заниматься воскресшие принцессы.
- Сколько может этот супостат сидеть в Амаранте и нашу кровушку пить? Сколько войне продолжаться? Мы люди простые, но и так понимаем, что раз принцесса вернулась, то это неспроста – пробил его час. Пора ему уже сгинуть и не пачкать землю своим присутствием.
- Ааааа, вот вы о чем... – протянула Ундина. – Ну да, конечно... Но сначала нужно силы накопить, осмотреться, подумать. А то мы в прошлый раз поперли напролом, и вот чем это кончилось, так что тут спешить нельзя...
Разумеется, ее звание предполагало нечто подобное, об этом следовало и раньше догадаться. С чего бы это люди стали всячески ей угождать? Она была им нужна, они хотели перемен, и возлагали на нее свои высказанные и невысказанные надежды. Принцесса, которая так замечательно машет топором, не может их подвести. Она должна пойти и завершить начатое однажды дело, свернуть ненавистного правителя и принести стране мир. Иначе никак.
И тут Ундину осенило:
- Нуржан, мне показалось, что тут мужички какие-то ненашенские крутятся. В смысле не из нашего хутора.
Трактирщица согласно кивнула.
- Так молва людская быстро летает, раз и уже в Арпентере, в Энкрете, да в Ферсанге. Эти люди сами пришли, как узнали, что вы воскресли, помочь хотят. И они идут каждый день, днем и ночью. Я вот сейчас с вами, а к вечеру пойду домой, ибо трактир оставлять нельзя – много людей сюда движется. Они верят вам и ждут, что вы поведете их за собой.
- Свергать Орландо?
- И это тоже. Знаете, многое говорили после вашей казни, и больше всего то, что мы сами виноваты в своей беде. Мы молчали, когда должны были кричать, мы стояли, когда должны были действовать. Мол, была у нас законная королева древнего рода, да мы ее предали, молча отдали в руки супостата, и пальцем не пошевелили, чтобы вызволить из беды. Так-то оно так, вот только я думала потом – ну ладно те, кто в Амаранте живет, они могли что-то сделать, а мы тут за что страдаем? Нас ведь там не было, мы даже и не знали, что принцессу казнить собираются. Как мы могли защитить ее? А страдаем наравне со всеми.
- Гм... – Ундина подняла одну брось, - какая-то у вас избирательная молва: сейчас все все знают, а тогда никто ничего не знал.
Нуржан склонила голову:
- Простите, госпожа. Мы ж не со зла...
- Мясник корову тоже не со зла режет. Ладно, ступай в свой трактир, я тут сама разберусь, не маленькая.
Женщина поклонилась поясно и вышла вон, а Ундина забралась с ногами на лавку, чисто застеленную лоскутным одеялом. Вот как оно все обернулось-то: шутки шутками, а назвалась груздем, полезай в кузов. Что ей делать со всем этим сбродом, который даже вилы как следует держать не умеет? Даже если бы умел – она одернула сама себя, не думает же она в самом деле, что способна пойти войной на правителя и одержать над ним победу? Совсем заигралась, дурочка.
Однако, чем дольше она думала, тем соблазнительнее становилась мысль, зароненная трактирщицей. А что – раз уж так поперло, то надо плыть. Не каждый день тебе выпадает удача, не боги горшки обжигают, и какая бы не была, кривая или косая, но она может попробовать. Кто знает, может это и есть тот шанс, которого она ждала столько лет? Ее шанс изменить свою жизнь.