Александр Сергеевич Суворов («Александр Суворый»)
Книга-фотохроника: «Легендарный БПК «Свирепый» ДКБФ 1971-1974».
Глава 777. ВМБ Балтийск. БПК «Свирепый». 40 дней до ДМБ. 18.08.1974 года.
Фотоиллюстрация из открытой сети Интернет: ВМБ Балтийск. БПК «Свирепый». График празднования дней до Приказа о ДМБ для призыва осень-зима 2014 года. Тот же график и для призыва осень-зима 1971 года.
В предыдущем:
Правда, шутники-охальники (годки-насмешники) концовку этой песни пели по-своему, хвастаясь своим ухарским опытом в сексуальных делах, но я не обижался, - пусть веселятся. Главное, чтобы не сердились, не ярились, не свирепели понапрасну друг на друга из-за пляски мужских гормонов в молодых организмах…
В воскресенье 18 августа 1974 года я получил письмо из дома от мамы, вместе с письмом от Юры, моего старшего брата. Вновь проблемная гражданская «вольная» жизнь властно вмешалась, всё переворошила, переиначила, взорвала, разрушила и снова перестроила-перекроила мои мысли, ощущения, чувства, планы, желания и возможности.
Всем мои предыдущие переживания и мысли, испытания и приключения, которые казались мне наиважнейшими и очень болезненными, вдруг превратились в нечто полудетское, полушкольное, полувзрослое, несерьёзное. Дома в родительской семье дела были поважнее…
Юра вновь круто изменил свою жизнь, а вместе с ней изменилась жизнь моих родителей, которые естественно начали задавать себе и мне вопрос: «Кто виноват в том, что у Юры так складывается судьба?».
Мама видела в поведении и в импульсивных решениях старшего сына папин характер, его кавалерийские наскоки, боевой авантюризм, которые были хороши на войне, но неприемлемы на гражданке, где требуется осмысленное принятие жизненно важных решений.
Мама очень рассчитывала на то, что её старший сын закрепится в этой жизни, поднимется на тот уровень, который позволит ему выйти из уготованного маминой судьбой круга, очерченного статусом репрессированного в 1937 году отца мамы, нашего дедушки, Василия Никитича Максимова (1887-1937), протоиерея, священномученика.
Всю жизнь моя мама Нина Васильевна Суворова (Максимова) прожила в боязни, что её статус дочери репрессированного священника, помешает нашей семье и нам, её детям, в жизни, в службе, в работе, в карьере так, как мешал ей, её сестре Марии и её брату Николаю. Моя мама очень хотела, чтобы мы с Юрой были умными, разумными, воспитанными, образованными, честными, порядочными и благородными, то есть такими, каким был наш дедушка Василий Никитич.
К сожалению, Юра, мой старший брат, унаследовал больше от папиного характера, чем от маминого и жил ярко, сочно, интересно, героически и авантюрно, ввязываясь во множество приключений и интересных предприимчивых дел, влюбляясь и увлекаясь, достигая определённого мастерства, умея пламенно дружить, бороться и искать, найти и не сдаваться, но при этом совершая множество ошибок.
Наш папа Сергей Иванович Суворов всю свою жизнь боролся сам с собой, оттачивая своё мастерство прогнозирования и моделирования жизненных ситуаций, потому что много раз «обжигался» и в жизни из-за своего горячего, благородного, чисто мужского героического характера. Оба, и старший сын и отец, без раздумий в случае опасности (пожар, авария, драка) мгновенно могли собраться, мобилизоваться и первыми войти в огонь и воду, в толпу разъярённых людей, проявляя чудеса стойкости, мужества, мастерства, но там, где требовалось рассуждение, терпение, примирение они чувствовали себя неуютно…
Оба, Юра и наш папа, Сергей Иванович, были, что называется, «человек Слова»: «Сказал – сделал», «Обещал – выполнил», «Решил – так и будет», «Ша! Я сказал». Вот это самое «Я» и было тем камнем, о который они всю сою жизнь спотыкались…
Видимо это бывает во всех семьях, когда накопившиеся обиды, досада от нереализованного, от несбывшегося, от упущенного перевешивает достигнутое, но привычное, которое кажется обыденным, а не значительно-великолепным. Вероятно, каждый из нас недоволен свой жизнью полностью, чувствует себя не на вершине горы и не на блюдечке с голубой каёмочкой у Бога за пазухой…
Вот и мои родители, видимо, начали критически оценивать результаты своей жизни, сверять то, что имеют с тем, что могли бы иметь…
Как же быть? Какую родительскую сторону принять? Кому отдать предпочтение? С кем связать свою жизнь и судьбу после ДМБ? Кого признать правым, а кого виноватым? Юра сделал свой выбор, жёсткий и бескомпромиссный, но при этом, обнадёжив одного, маму, и отвергнув другого, папу, не взял на себя ответственность за обеспечение их раздельной жизни, а просто купил билет в Севастополь и уехал жить своей новой семьёй, своей жизнью, своими интересами.
А как же быть мне? С кем быть, быть или не быть? Оставить всё на ДМБ? Оставить всё, как в той пословице-поговорке: «Утро вечера мудрёнее?». Подождать, пока всё накопившееся выйдет, отболит, как болячка, но при этом ласково её лечить, менять повязки, мазать лечебной мазью?
Да, видимо так и надо сделать. Я ещё ничего не знаю о себе самом: буду ли я учиться, буду ли работать, где и кем я буду на гражданке, что буду делать и как себя вести. Одно дело сейчас – служить по уставу и корабельному распорядку дня, а другое дело жить и учиться на заработанные своим трудом деньги, содержать себя и семью, помогать родителям и т.д.
Да. Так и надо сделать. Достаточно того, что я узнал. Посмотрим, как будут развиваться события. Думаю, что всё решится в результате поездки отца к Юре в его новую (третью по счёту) семью. Что он там сможет? Помешать? Вряд ли. Вернуть Юру в прежнюю семью? Ещё более вряд ли, потому что жизнь сама поставит всё на свои места...
Я понимаю страстный родительский гнев и досаду на несбывшиеся надежды – они просто устали. Устали всю жизнь боятся, устали работать на износ, устали переживать, устали экономить на себе, устали жить так, как они вынуждены жить, устали разочаровываться там, где можно было бы радостно стремиться к мечте, к счастью.
Самое обидное для меня, что я сейчас не могу им ни в чём помочь, кроме как с участием выслушивать маму и папу, поддерживать с ними общение, не учить, не судить и не оценивать их слова и действия, а просто слушать, внимать, «мотать на ус» и только строго следить, чтобы они в своих эмоциях не переступили грань человеческого уважения друг к другу, не отвергли всё то, чем мы, Суворовы-Максимовы, заслуженно гордимся.
Хорошо, что мама мне всё написала без утайки и раскрылась в своих переживаниях. Правда, мне это всё было как «ледяной душ», но зато я чувствую, - закалка та ещё!
Ничего, всё будет хорошо! Я не опоздал и не приду домой после ДМБ «к шапочному разбору» и разброду. Нет, наоборот! Я приду на гражданку, и жизнь начнётся по-новому, иная, другая, - осмысленная, правильная, чёткая, достойная и счастливая. Я понял, на что намекает мне мама, откровенничая передо мной в письме, на что она надеется, но я сделал когда-то правильный выбор – я не стал делить любовь моих родителей и не буду её делить никогда. Они оба для меня одинаково родные, близкие и любимые люди, перед которыми я вечно буду в долгу по всем статьям.
Я знаю твёрдо одно – никакого раскола семьи я не желаю и не допущу. Пусть кто хочет расходится и раскалывается, но только не я. Всё! Баста! Ша! Я сказал…
Все эти рассуждения, а перед этим краткое изложение жизненной ситуации, в которой оказалась наша родительская семья, я рассказал моим друзьям-годкам, потому что и я тоже нуждался в дружеском участии, в совете, в поддержке (не всё же время в одни ворота?..).
На удивление опять мои друзья-годки: Андрей Павлов, Валерка Маховик, Саша Сенацкий, Ваня Крючков, Володя Слюсаренко и даже Паша Каретов оказались в этой истории очень чуткими, внимательными, осторожными и рассудительными людьми. Они сравнили наши «приключения» с приключениями своих родителей и родственников, полностью поддержали меня, и как сторонние наблюдатели, подошли к выбору варианта поведения более просто и прагматично…
- Не заморачивайся пока, Сашок, - говорили мне годки, согласно кивая и поддерживая друг друга. – Такое во всех семьях бывает. Побесятся, побесятся и перебесятся. Всё войдёт в нормальное русло. Шторма пройдут, наступит штиль, безветрие и солнечная погода.
- А самое главное, Сашок, ты правильно решил, - сказал Андрей Павлов. – Не выбирай никого из них, живи с ними обоими одной семьёй, но живи и своей жизнью. Запомни, ни мама, ни папа не заменят тебе друзей и жены, любимой женщины. Сыновий долг священный, но ставить свою жизнь только на то, чтобы жить и обслуживать стареющих родителей, - это неправильно.
- Верно говоришь, - поддержал друга Валерка Маховик. – Так устроена жизнь, что дети улетают и живут своей жизнью, своими семьями. Такова родительская судьба. Главное, перестать тянуть с родителей лямку, работать и обеспечивать себя самостоятельно, дать им поджить хоть напоследок так, как им хочется. Дать, - значит, не мешать и помогать.
- Да, ребята, - завершил обсуждение проблемы командир отделения специалистов электронно-вычислительной техники (ЭВТ) боевого информационного поста (БИП) ГКП БПК «Свирепый» (период службы на флоте 10.11.1971-01.11.1974) Саша Сенацкий. – Суворову надо дождаться ДМБ, приехать домой, самому увидеть всё, что там происходит и принять решение: оставаться ли дома с родителями и всю жизнь жить возле них, получая от них родительскую помощь, заботу и внимание, а взамен удовлетворяя их хотения, желания и капризы или уехать обратно в Севастополь, учиться и работать, продолжать быть комсоргом (он прирождённый комсорг), дружить, любить, творить, то есть жить такой жизнью, которая будет в радость и ему и его родителям. Другого не дано.
На том мы и расстались, пожелав друг другу счастья, здоровья нашим родителям и удачи всем нашим родственникам. При этом мы с чувством исполненного долга с удовольствием опрокинули каждый по крышечке спиртику «на посошок» из моей заветной алюминиевой фляжки.
Что-то часто мы стали опрокидывать крышечку, уже почти не во фляжке не плещется…
Уже на пороге я «сморозил глупость», я в спину уходящим друзьям-годкам поздравил их с тем, что «сегодня 18 августа 1974 года ровно 40 дней до Приказа о ДМБ»…
Ребята остановились, как вкопанные, переглянулись, «хором» взглянули на часы и решительно вернулись в «ленкаюту».
Ваня Крбчков «на минутку» отлучился и вернулся с Лёшкой Мусатенко, а за ними последовали и другие наши друзья – ДМБовские годки, нюх которых на «годковский сабантуй» был нацелен не хуже чем РЛС целеуказания корабельного вооружения. Каждый приносил что-то «вкусненькое» (свежеиспечённый хлеб из корабельной пекарни, банку тушёнки, печенье, плавленый сыр, шоколад и конфеты), а я должен был наливать из «заветной фляги».
Тихое празднование 40 дней до Приказа о ДМБ завершилось пением наших морских песен под гитару, чтением стихов «для души» и опять же весёлыми байками и воспоминаниями о нашей службе на флоте. Хорошо, что я ещё не стал показывать ребятам альбомы корабельной фотолетописи и свои фотографии, а то бы от них не осталось бы ни рогов, ник-к копыт…
А ты, Суворов, уже начинаешь выполнять то, что тебе сказали делать мудрые друзья… Прагматично мыслишь!