Мы шли в темноте, не зная дороги. Судя по шагам, вернее по плеску, нас было пятеро.
Судя по эху, мы были в тоннеле в почти кромешной темноте. Только изредка откуда-то долетала частица света, и я замечал силуэты вокруг. Некоторые шли вперёд с вытянутыми руками. Другие просто выставили голову, словно на ней рога.
Один всё время матерился. Не так громко, чтобы это нельзя было терпеть. Но кто-то всё равно рыкнул на него: «Крыса!» — а тот не перестал материться, только стал ещё тише.
Я понял, что минимум трое из пятерых — мужчины. Всё ещё оставался шанс, что наш поход, куда бы он ни вёл, был бы нескучным, если бы остальные были женщинами. Шанс был до тех пор, пока мы не дошли до освещённого киоска.
Свет от витрины так нас притягивал, что мы принялись бежать, не сговариваясь.
Первыми на свет попали всё те же двое: один матерился, второй сердито на него смотрел. Третьим был я, а затем появился четвёртый, и если первых двух я принял как факт — как старых знакомых, — то этот мне не понравился изначально. Он ухмылялся так хитро и так самодовольно, как будто хотел сказать: «Что, не ожидал, что тут я такой красавец!»
Только что выйдя на свет, этот последний достал расчёску и стал приглаживать волосы, словно женщина. Меня эта пародия скорее разочаровала.
Пятый остался в темноте — подходить не стал.
Ларёк, тем не менее, оказался закрыт — табличка говорила об этом со всей прямотой, никак даже не обнадёжив.
Потоптавшись на свету, посмотрев на сладкую газировку и батареи из чипсов, на ленты презервативов, табачные угрозы и чёрный шоколад, мы пошли дальше.
Первым шёл теперь пятый — или (я всё ещё надеялся) пятая.
Я увидел, как впереди мелькнул огонёк, до меня долетел запах дыма. Я собрался попросить закурить, но не хотел начинать знакомство с одолжения. Вместо этого спросил у него:
— Есть огонь?
Только когда я повторил вопрос, снова чиркнула спичка и лицо пятого — он без сомнения был мужчиной — осветилось. Он был не просто мужчиной, а ещё и (в привычном понимании) непривлекательным. Но мне он понравился больше всех. Может, мне было просто его жаль.
Свет спички не дал никакой новой информации — нас действительно окружал мокрый и довольно тесный тоннель.
Но за секунду до того, как спичка погасла, на пути возникла симпатичная девушка. За эту секунду она успела показать свои сильные стороны и скрыть слабые.
Что касается меня, то её природные данные я оценил, но обстановка показалась такой неподходящей, что я замешкался и заметил, что череда матов оборвалась. Как будто закончилась лента в пулемёте. Раздались шлепки по полу, переходящие на тело.
Хотя спрятаться в тоннеле было негде, им даже не пришлось: достаточно было отойти два шага.
Шлепки разбавили стоны, и мы вчетвером молча ждали, когда те двое разъединятся, и мы снова сможем двинуться в путь.
Редкие фотоны тлеющей спички позволили разглядеть силуэт с двумя головами, одна из которых болталась, а вторая кивала ритмично. Позади головы болтались сплетённые ноги.
Закончился этот ритуал довольно быстро, головы расслабились, и мы пошли вперёд. Мужской матюкальник теперь молчал, но заговорил женский. Женская нецензурщина оказалась ещё хуже, но строгий напарник-надзиратель теперь молчал. Как будто не хотел разрушать новую семью.
В конце концов, мы упёрлись. Это была стена с дверью, о которую четвёртый стукнулся головой: тут же стало слышно, как он зачёсывает волосы.
Девушка перестала ругаться. Кажется, чиркнули зажигалкой и подкурили. Но пятый сказал «Дверь!» — и материться стали все, как будто почуяли неладное.
Пятый должен быть решительным человеком, подумал я. С такой-то внешностью можно на многое решиться. Тем не менее, он не стал открывать дверь, а зачем-то постучал. Из-за двери ожидаемо донеслась тишина.
Четвёртый, который кроме звука расчёски до сих пор не издавал ничего, спросил:
— Не откроешь?
Второй рявкнул: «Крысы!» — и зашагал вперёд.
Какое-то время не происходило ничего, пока кто-то не ляпнул: «Он что молет?..» — и не успел закончить, поскольку дверь просто , и на нас бросилось жёлтое густое пламя.
Огонь моментально поглотил пятого, который всё ещё стоял у двери, и второго — они даже не успели испугаться. Четвёртый глянул на нас, всё ещё поправляя причёску, для чего не было уже никаких причин: нижняя половина у него загорелась.
У остальных оставался миг, доли секунды, и успев развернуться и отталкиваясь правой ногой от скользкого пола, я увидел молодую семью, тоже спасавшуюся от неизбежности бегством.
Они смотрят друг другу в глаза, и хотя осталось не больше мгновения, он толкает её подальше от себя. Она выиграет всего мгновение, но в нашем случае он дарит ей ещё одну вечность. В этой вечности нет человеческих слов, есть только один на двоих долгий и отчаянный звук [а:].
Проснувшись, я обнаружил у себя на спине солнечный луч, прорвавшийся между занавесками.
Седьмой день жары начался сгоряча — сразу с двадцати семи градусов. Влажная наволочка прилипла к лицу. Надежды на похолодание оставалось всё меньше.