Жизнь в Кулёчке или Синенький из Пространства Калаби-Яу
"... и с плечь его стекает грязь, а он ползёт хрипя... смеясь...
а он ползёт хрипя смеясь...
по Луне...
смеясь.... по Луне...
по той стране...
где мы...
Где Мы Все Живы..."
© "Мотыльки" Л.Фёдоров
https://www.youtube.com/watch?v=mzsTkaHPGog
***
… По дороге из Жёлтого Кирпича шли мальчик и девочка. Девочка была тонкой, стройной тростиночкой и на целую лысую голову выше…
на целую, лысую, смешную голову, как у гадкого утёнка, но несла она эту голову с особой горделивой статью уже, взрослого лебедя…
была выше, чем её пухлый, коренастый друг с копной соломенных волос…
Они шли взявшись за руки…
Мальчуковая ладошка осторожно сжимала длинные, тонкие пальцы, вложенной в неё руки, а другая крепко держала, прижимая к груди, большого , плюшевого, одноухого медведя по имени Муму…
***
...кафельный пол был щербат и грязен... а ещё холоден... поэтому босяки упирались в эту холодную щербатость не уверенно, не всеми ступнями, а лишь задней частью толстокожих пяток и скрученными под этими ступнями пальцами ног с небрежно обстриженными, уже в прошлом, ногтями. На скрюченность с ногтями, нависали и таращились огромные, раскосые, выпуклые глаза, принадлежащие красно-синей голове от человека-паука...
- Я Человек-Паук, паутина из рук... а ты кто?...
- А Я Бэтмен- Мрачный КрепышЪ...
... продекларировал Синенький громким гнусавым голосом, подражая юному исполнителю из ютюбовского ролика и усмехнулся...
От улыбки вокруг стало теплей и даже чуточку светлей... вернее желтей, так как выцветший и в чёрных оспинах экскрементов от местных тараканов плафон, висевший под потолком, был на самом деле желтым от старости скупердяем и уже ничем, кроме своей брезгливой желтизны, с окружающим внешним миром делиться не собирался...
... в равной пропорции смешать кубики пресса с кубиками мозга, а затем растворить в океане безбрежной нежности и томить на огне желания... добавить щепотку искренности, две обаяния и столовую ложку стервозности, для придания лёгкой, но отчётливой горчинки индивидуальности и обязательно дать отстояться в прохладе мудрости... наслаждаться мной желательно не спеша, и через трубочку...
Оторвавшись от рассматривания своих заскарузлостей и достоинств паука супермена, ткнув последнюю точку многоточия и затем шлёпнув "Enter", Синенький отчётливо уловил внутри себя растущее чувство самодовольства...
Как правило, он старался контролировать своё внутреннее пространство и не пускаться "во все тяжкие" в плане самолюбования, потому как весь его жизненный опыт показывал, что как только павлиний хвост распускался веером, жизнь тут же отвешивала целительный, волшебный пендель прямо в розовое яблочко не прикрытого срамного места, а когда прямо, то это хоть и целительно, но ведь всегда болезненно, не так ли...
Вспомнив о розовых неприкрытостях, Синенький переложив ноутбук с колен на умывальник и произведя весь положенный в данной ситуации гигиенический ритуал, величественно слез с горшка и натянул на причинное место просторные труселя, с изображённом на них красно-синим человекопауком.
Теперь можно было расслабиться и чуть чуть покайфовать, наслаждаясь гребнем волны. Ситуация, так сказать располагала.
Только что законченная анкета для регистрации на сайте знакомств, со смешным названием Юмба, по его мнению удалась. Сети были умело расставлены, а рыбак мог не спеша заняться котелком и костерком, смакуя уже почти осязаемый улов.
Все эти мысли мыслились в то время, когда Синенький в темноте, стукаясь об косяки дверей, пробирался в свою комнату через совместно-коммунальное пространство съмной квартиры. держа ноутбук под мышкой одной руки, а второй свободной щупал пустоту по ходу...
- Тапки... всё, завтра точно куплю тапки...
Чертыхался про себя Синенький, вступая по ходу босыми ногами в какие-то мокрости, мягкости и липучести их коммунального пола.
Кого именно Синенький хотел себе в спутницы жизни он чётко не знал, все критерии были размыты розовым туманом его неискоренимо-дремучей, жизненной наивности в этой области. Каждый раз, когда Синенький пытался систематизировать свои чаянья о потенциальной партнёрше, все толковые мысли забивались в углы и щели его малогабаритной бестолковки и всё сводилось к пространным лозунгам ... миру-мир... за всё хорошее и против всего плохого....
Под хорошим подразумевались... стоячие сиськи, упругая попа, стройные ноги, сексапильные ямочки на щеках, полные и чувственные губы, а так же широко распахнутые глаза, окаймлённые длинными пушистыми ресницами и обязательно излучающие понимание, вперемешку с обожанием, из своей загадочной, бездонной глубины к своему герою... о такой мелочи как характер спутницы он естественно не думал.
Было уже за полночь. Телевизор монотонно бурчал голосами двух умных мужиков, обсуждающих вакуум, вселенные, теорию суперструн и чёрные дыры.
...есть проблема космологического члена, то ли он равен нулю, то ли он, от большой величины уменьшился сейчас, ... говорил один мужик. На недоуменный взгляд ведущего, отозвался его коллега,... космологический член, это постоянный параметр искусственно введённый, в нашу вселенную,...
- Сублимируют...
усмехнулся про себя Синенький, почти проваливаясь в сладкую вату сна...
- Ведь всё же как на ладони,...
- Если член постоянный, то конечно он искусственный, а если натуральный, то может из большого становиться маленьким, а иногда из маленького большим,... и сразу тогда понятно, чем должны заполняться чёрные дыры нашей вселенной, а то они от безделья постоянно пытаются зажевать все эти суперстринги, что вызывает дискомфорт у гламурной части популяции...
... Жизнь это красавица навыдании, вся облачённая в белые одежды эволюции, от туфелек инфузорий, до венца человечности, вплетённого в её густые и длинные волосы...
- Нифигасе, вот это меня проштырило...,
Подумал Синенький о своей последней, подсознательной сентенции созревшей на кусте из синапсов головного мозга и приоткрыв глаза, впихнул себя обратно в тесную, ограниченную реальность между своим грубо сколоченным топчаном и желтоватым овалом мексиканского сомбреро на поверхности потолка, высвечеваемым приглушенным светом лампы. Данная поверхность заодно выполнял функцию сексодрома для окрестных мух. Судя по многочисленным оставленным следам, случившихся мушиных соитий, потолок соответствовал возлагаемым на него требованиям, чего нельзя было сказать об его собственном топчане.
Раньше Синенький спал на полу. Вернее на ковре, лежащем на полу, который он застилал сверху простыню, перед отходом в мир ночных грёз. Позже он сколотил себе топчан, когда почувствовал, что зимой, сквозняки, неразлучные спутники, обитающие с ним в его жилище, становились через чур назойливыми в обладании его телом и Синенькому приходилось расплачиваться насморками за эту близость.
На данный момент он был доволен своим топчаном, так-как любил твёрдую поверхность, иногда даже, перед тем как соскользнуть в изнанку глубокого сна, он ловил моменты настоящего кайфа сливаясь своими, приятно гудящими чреслами, после физических упражнений, с плоской жёсткой поверхностью грубо оструганных досок.
Вообщем, ..."чем жёстче ложе, тем слаще сны ".
Вопрос возникал в другом.
Что делать, если в его Синенькой реальности, в конце-концов, материализуется объект его душевных вожделений.
Ведь эта богиня Афродита, вряд ли будет продвинута в аскетике до нужного уровня и может невзначай отдавить себе коленки, как это случилось в прошлом году с полногрудой Мариночкой, продавщицей из местного промтоварного магазина, когда они вдохновились на углублённую практику премудростей Кама сутры... а что ещё хуже, прищемить или даже занозить впечатлительность своих форм, об угловатость и грубое несовершенство деревянного монстра.
После не долгого раздумья, Синенький отогнал от себя эту мысль, как бесполезную, так как пока, горизонт его судьбы был девственно чист и необитаем и пересилив лень, встал и выключил шипящий телевизор...
...Обратно в бренный мир из сладких и крепких объятий бога Морфея, Синенького вернул невыносимый зуд в ухе. Осознав этакую напасть и продрав оба глаза в окружающий его ночной сумрак комнаты, он как- то на удивление прытко сманеврировал собственным мизинцем, с длинным, плохо обстриженным ногтем, сумев втиснуть палец в узкий и липкий проход ушной раковины. Где-то в изнанке уха, этот палец и смог настичь какого-то неизвестного жучка, вернее его ускользающую заднюю часть. В результате, попка... или чему там полагается быть на месте тараканьей задницы, а чему полагается быть Синенький уверен не был, так как не был учёным энтомологом ... короче, в результате последовавших, не аккуратных действий, тараканья задница серьёзно пострадала. Свидетельством тому был сюрриалистично объёмный и сочный звук раздавшийся прямо посерёдке Синенькой головы. Там, что-то лопнуло и Синенький подозревал, что была это, выше упомянутая тараканья задница. Что было совсем не удивительно, если принять в расчёт бесцеремонное давление жёсткой пластинки ногтя на хрупкую природу незваного гостя. Странность и характерная отчётливость звука, в свою очередь объяснялась близостью искалеченного тельца к слуховым рецепторам синенького уха.
Можно наверняка предположить, что насекомый инвалид, пытаясь унести своё вскупоренное, волочившееся и теряющие жизненные соки брюхо, как можно дальше, в сумрак спасительной глубины, был подобен полноприводному джипу-внедорожнику, который газуя и пробуксовывая, выкидывает из под колёс комья богато удобренной пашни, только с той разницей, что вместо четырёх колёс инсект, с удвоенной прытью рыл под себя, таинственную глубину синенького уха всеми своими шестью цепкими и мохнатыми лапами ...
Но весь этот букет из рациональных мыслей, умозаключений и пёстрых образов, занял место в синенькой вазе из под головы чуть позже, а в тот момент, он внезапно почувствовал себя целиком и без остатка накрытым накатившей волной невыносимой зуда...
-Су-ка-ааа .. протяжно вырывалось уже из глубин синенького горла, а синенькая голова тряслась, не иначе как в приступе падучей... В сознании у Синенького, от страдания этой непереносимой пыткой, произошло замыкание... чего-то с чем-то... и оно... сознание, каким то образом отслоилось от всего остального синенького, решив зажить своей собственной жизнью. Наблюдая разворачивающуюся эпическую картину целиком и со стороны, на удивление отстранено и совершенно безэмоционально, подмечало для себя, кое-какие нюансы... ну например, что неплохо бы добавить белых, кучерявых барашков, пузырящейся пены, вокруг собственного, широко раскрытого рта...
Затем куда-то, в кучерявую синеву отлетели и оставшиеся белые барашки отслоившегося сознания...
Собственно говоря, в тот момент Синенького больше не было...
Зззудддд!!!
Зуд был везде и зуд был всем. Зудело всё... мельчайшая пылинка висящая в зудящей тишине крошечной комнатушки... зудел малый желтоватый овал от мексиканского сомбреро несвежего потолка и овал побольше, от уличного фонаря на свежевыпавшей, крахмальной, снежной скатерти ... зудели и кружились снежинки, в танце спирального вихря, появляясь в этом овале из неоткуда и исчезая в никуда и продолжая там в нигде зудеть... зудело даже всё спиральное созвездие Сомбреро, вместе с остальной галактикой Девы... в совокупности со всеми другими девами, ещё не рождёнными и уже рожавшими, сверхновыми и угасающе-тусклыми, развратными и непочатыми, тёмненькими и светленькими... зудели все световые года разделяющие эти галактики и похотливые тёмные дыры между этими широко раздвинутыми звёздными путями...
Внезапно, копытный топот в барабанную перепонку и зуд исчезли, как будто совсем ничегошеньки и не происходило. Всего лишь мгновенье назад, Синенький испытывал все муки ада... щелчок пальцев... и Он во власти истинного блаженства от опустившейся на него благодати тишины и покоя...
Вот так... он Синенький лежит на постели, раскинув руки по сторонам, напоминая сам себе, обессиленную жертву кораблекрушения, выброшенную на лазурную отмель, как на огромное ложе из мягкого золотистого песка. Точь в точь, как в знакомом ему месте, изображённом на обтрёпанной, но по-прежнему глянцевой обложке, несвежего номера от журнала "Эсквайр", для таких же, не совсем уже свежих мальчиков. Прилепленной кривовато, при помощи кусочков зелёной, сморщенной изоленты по уголкам, на внутренней стороне двери их коммунального сортира. Наверняка кто-то из прежних, ушедших в туман безвременья жильцов, этакий ценитель прекрасного, надеялся этим скрасить собственное времяпрепровождение среди удобств из сколотой раковины, грязных пятен облупленного кафеля и подтекающего стояка из ржавых, плохо прокрашенных труб, стандартного хрущёвского нужника. Скрасить чем то потусторонним, кусочком парадайза... чем-то, где на песке, между пальмами и на фоне голубого, безбрежного неба, из под тонкой упряжи из верёвочек и скудных полосочек белой купальной ткани, рвалась наружу буйная, плодородогрудость, а так же остальные, не менее притягательные выбритости и складочки невспаханных, загорелых сочностей белокурой красавицы.
- Нет... блондинку сейчас не хочется...
опять отстранёно подумалось в сознании Синенького...
- Кстати... она не только белокурое создание, но ещё и внутренне просветлённое сознание... столько времени в таких условиях, а по прежнему лыбу жизнерадостно давит...
- Обои что ли поклеить в виде бонуса за стойкую любовь к жизни...
- Точно... розовые... в малиновый цветочек...
- Гыы... блондинкам хорошо в розовом..
- Нет блондинку сейчас точно не хочется...
... просто ласкового теплого прибоя, тихого шороха листьев пальмы и приятного, слегка освежающего бриза...
Отметило про себя сознание Синенького, с совсем, почти угасшим напряжением, как у едва тускло мерцающего огонька, запитаного от полудохлой батарейки...
***
Торговля шла бойко. Предновогодняя суета была в самом разгаре. За одним из прилавков в плодо-овощном ряду суетился ничем не примечательный кавказец средних лет, сухощавый и небольшого роста. Одет он был в потёртую турецкую кожаную куртку, уже не определяемого цвета, с большими накладными карманами и фасоном, вышедшим из девяностых. Единственной достопримечательностью пожалуй, выделявшей его среди других таких же, многочисленно обитающих, в рыночной среде соплеменников, была его вязанная шапка в яркую, чередующеюся красную и зелёную полоску, верхушку которой увенчивал бомбон на короткой нитке, что делало эту шапку слегка похожей на колпак с кисточкой. Носил Гоча свою шапку, почему-то натянутой по самые глаза, что ещё больше подчёркивало не совсем скромный размер его горбатого носа. Возможно из за всего вышеупомянутого к Гоче и приклеилась кличка Буратино, причем случилось это достаточно давно, так что местный народец успел даже подзабыть его настоящее имя.
Нрав Буратино имел не злобный, и даже отчасти весёлый. Мог он конечно, иногда и вспылить, что собственно свойственно этой породе, но был так же быстро отходчив. Единственное, что серьёзно озадачивало Гочу последние годы, так это отсутствие потомства. Над решением этой проблемы Гоча интенсивно потел ,не покладая рук, уже на протяжении четырёх с половиной лет. Вернее было бы сказать, что в течении этих долгих лет он потел над собственной женой, так как разница в комплекциях не позволяла Гоче потеть под Тамарочкой, женщиной бальзаковского возраста с добродушным лицом, обрамлённым прямыми русыми волосами, спадающими ниже плеч и со сдобным белым телом. Он и ... моя Царица... так звал её Гоча, совершали свои совместные потения еженощно, перерываясь только на Тамарочкин форс-мажор от "женских дней"... чьих нибудь похорон... и тех вечеров когда звонила Гочина мама из солнечной Грузии. Было время, когда Гоча пытался приучить маму к форс-мажорным дням Тамарочки, чтоб не терять драгоценное время, но как известно, материнскому сердцу не прикажешь и звонки раздавались именно по велению этого сердца. Когда звонила мама, то Гоча долго разговаривал с ней на грузинском, а потом долго пил вино и пел долгие песни, пока не кончалась долгая ночь.
Гоча конечно хотел наследника. Где то он услышал, что в далёкой горной Шотландии есть поверье, если пара хочет мальчика, то мужчина должен заниматься любовью в головном уборе, а под матрасом должно лежать мужское нижнее бельё... это кстати объясняло Гоче, эту загадочную привычку шотландцев ходить без трусов... в том числе и зимой, а зимой в горах, как известно свежо... Гоча даже пытался делать кое-какие умозаключения про связь между свободолюбием горцев и моционом обдувания свежими, свободными, горными ветрами, отдельных и выпуклых достоинств мужского тела.
Поэтому с тех пор, а это уже больше года, когда Гоча имел Тамарочку, его голова имела колпачок.
Все ближнее и не очень рыночное окружение, было в курсе Гочиных личных завихрений на почве повышения демографии, поэтому злые языки, за глаза подшучивали говоря, что Буратино строгает из Брёвнышка маленьких буратинят.
***
... просто ласкового теплого прибоя, тихого шороха листьев пальмы и приятного, слегка освежающего бриза...
Отметило про себя его сознание, с совсем, почти угасшим напряжением как у едва мерцающего огонька, запитанного от полудохлой батарейки...
... Голова покоилась на бархатной зелёной поверхности, прямо посреди идеальности и ухоженности английского газона...
Щёки были важно раздуты. Ботоксно-пухлые губы, плотно сжатые вместе, ваяли алый бантик барельефа, символизирующий Восьмёрку Бесконечности, которая одновременно служила соединительным мостом между раздутым величеством единства и борьбы правой и левой щеки.
Широко раскрытые глаза на лупоглазом выкате, были сведены вместе стеклянным, упорным взглядом и как бы всматривались в маленький красноватый прыщик на кончике синенького носа. Туда, прямо к носу, со всех сторон Зелёной площади, по не зарастающим народным тропам, стекалось множество не пересыхающих ручейков народа-насекомо-массы, проникая во внутренний, таинственный сумрак Зиккурата, через широко распахнутые ворота его ноздрей.
Обратно на площадь, народомасса, семеняще вытекала двумя потоками, через уши-вареники, разделяясь внутри на правых и левых по каким-то, никому не ведомым мистическим законам. Особо приближённые к таинствам и непосредственно проводящие ритуалы, чёрные, важные, пузатые жучки-эндорфины гнездились прямо в коре головного мозга, а жрицы любви, мушки-дрозофилы, устраивали свои сакральные обряды соития на алтаре, этой бугристой и извилистой поверхности...
Переход из нави кошмара, обратно в конкретность собственной неказистой постели и равномерного тиканья старых, настенных часов, уже давно доживавших свой век без кукушки, произошёл незаметно...
Синенький ощутил себя, в той же позе, всё также лежащим на спине раскинув руки. Заоконная ночь, уже давно была беременна рассветом и готова была, вот-вот разрешиться, серой пошлостью зимнего, тоскливого утра. Синенький лоб был покрыт обильным слоем холодной, липкой испарины...
- Твою маму...
Тихонечко прошептал Синенький, как будто боялся, поколебать зыбкость окружающего мира.
Продолжая лежать без движения и прислушиваясь к собственным внутренностям, он как будто шарил по карманам, пытаясь мысленно облапать, известные ему закоулки собственного сознания. Но если, при проверке карманов, люди справляются насчёт потери, то Синенький проверял на предмет, не было ли, чего прихвачено лишнего из нави потустороннего ужаса.
-Нам чужого не надо...
-Хрень, то какая...
- Культ, вождизм и сплошная адорация...
- А голова то моя была, как у Гудвина, не удивлюсь если девочка Элли прямо там в тронном зале под себя и сэмоционировала ... хотя американцы, ну судя хотя бы по Дженни Псаки народ отважный... такой тупой, что аж отважный...
Судорожно проносились бессвязные мысли в синеньком сознании...
Наконец подуспокоившись, Синенький рискнул потрясти головой.
Головотряс не обнаружил ничего подозрительного. Зуд, шевеление и какие-либо другие признаки жизненной активности в глубине его головы отсутствовали напрочь...
- Сдох своло... почил в Бозе...
Испугавшись собственной прыти и по видимому ещё не совсем скинув с себя наваждение, прервал собственную дерзкую мысль Синенький.
- И что теперь...
- Теперь... таинственная пустотность моей гениальной головы, будет заполнена обыденной полнотой от продуктов гниения трупика неизвестного мне шестиногого Чучхе...
Эта незатейливая мысль, явилась спусковой скобой, нажатие на которую породило ряд живописных слайдов-образов. Они курлычущей, белоснежной стайкой, подобно журавликам, пронеслись на фоне синенького сознания...
Синенький вдруг окунулся в солнечное сопливое детство, вспомнив одну из своих бабушек и уже другую, настоящую, эпически-классическую коммунальную квартиру.
Бабушкина соседка, по той самой одесской коммуналке, Фира Адольфовна Лось-Швыдкая, была женщина весьма наружно-чистоплотная и войну с нашествиями прусаков вела по всем правилам воинского искусства, а так же с чувством, с толком, с расстановкой... под шухер её драматического сопрано с лёгкой, грудной хрипотцой попадали не только шестиногие обитатели внешнего, физического пространства, но и их тараканьи родственники, из пространства виртуально-внутреннего, а именно, обитатели голов всех окружающих тётю Фиру, причём не только по их коммуналке, но и их соседи по лестничной площадке. В очередной раз, вернувшись домой к папе и маме, в родные пенаты, после очередной побывки у бабушки, сидя и обедая за столом, в ответ на вопрос:
- Как там бабушкины "какдела"..., Синенький не задумываясь выпалил...
- Опять жидовка русаков гоняла...
... что в общем то и было доминирующей реальностью всех тех, оставшихся навсегда в невозвратном советском прошлом, коммунальных событий...
- Видимо правду говорят, что свято место, пусто не бывает, а так как я, так и не сумел наполнить свою бренную, бестолковую голову гормонами счастья... не сумел, так сказать выработать свои собственные пептиды-эндорфины, то видимо Дедушка Бог решил подселить на пустующую жилплощадь моей коры, каких-нибудь жучков-энцефалитов, на трупики которых теперь, будут слетаться губастые, лупоглазые дроздофильши...
Посетовал про себя Синенький, мысленно переместившись из бабушкиной коммуналки обратно в свою собственную.
- А вдруг у этого идиота куча родственников, ну этакая большая, дружная семья, как у каких-нибудь сицилийских итальянцев...
- Это, что же получается? Мне совсем не спать чтоль?...
- Они же могут там, у меня в голове семейный склеп устроить!...
Синенький понял, что надо принимать волевое, командирское решение на эксгумацию тела вождя-таракана из собственной головы, а это значило, что без похода к местному врачу-эскулапу, будет не обойтись.
***
В тот момент, когда раздался стук, Буратино занимался своим привычным делом... а именно, выстругиванием других буратинок, с удобством расположившись на своём любимом брёвнышке...
- Тук-тук-тук...
Услышал Буратино.
- Вхадытэ... да... Там нэ запэрто...
Отреагировал неосознанно он, оторвавшись от своего увлекательного занятия и тут же удивился случившемуся... откуда раздался звук было совершенно не понятно. Ещё более не понятно было, почему он так ответил ... "там не заперто"... где это не запертое "там", когда он Гоча находится "тут", в своей собственной трёхкомнатной квартире, за запертой на два замка и цепочку, стальной дверью...
- Спасибо, но я уже давно тут.
Ответило "нечто" из "ниоткуда".
- Зачем тогда стучыш... слющай?
Удивился Гоча, тихонечко сползая с Царицы Тамары и походу стягивая с головы колпак с кисточкой...
- Стучат надо дарагой, когда ты ещё Там, а нэ когда уже Здэс... да?
- Ты вабщэто кто такой... да?
С нотками ворчяния, добавил он.
- Ай-яй-яй!!!
- Лицемерить не хорошо...
- Сам то, стучал и там, а теперь стучишь здесь. Живёшь ведь по принципу... "Стучи на Всех... Всегда... Везде..." Не?
Отозвался незваный гость весёлым речитативом..
- Ты кто ваще, слющай... да?... Совесть мой, что ли?
Спросил Гоча, буравля своими глазами окружающее пространство...
- Совесть !?...
Ответ хмыкнул явной издевкой, а после короткой паузы прозвучало вдогонку...
- Ну откуда возьмётся совесть у деревянной заготовки, если у неё даже ржавый гвоздик вместо причинного места...
- Я Пустота
Ответила Пустота.
- Какой-такой пустота?
- Голос мужыской, а имя жэнскый такой... как будто пывэц барадатый из тэлэвызора... Кончыта какойто зовут... слышал такой... да?
- И гвоздык ты... сам, гвоздык ржавий!
Озадачено произнёс Гоча, непроизвольно, походя, пощупав рукой в упомянутом месте, в тоже время непрестанно крутя головой и оглядываясь вокруг...
- Ты чего? Случилось что?
Раздалось из под его бока...
- Спы, спы... нэволнуйся Радост моя, да... я покурыть ыду...
Ответил Буратино и заботливо прикрыл простынкой, сочные притягательности своей подруги.
- Хорош свои зеньки по напрасну таращить, а то ещё конъюнктивит какой подхватишь на пустом месте... суету развёл понимаешь, разбудил вон всех вокруг... снимай колпак, ложись обратно... кстати, зачем тебе колпак на голове, если на жопе трусов нет?
- Опять их небось под матрас засунул...
Снова прозвучал голос...
- Что значыт "лажысь абратна"... а?.. стучат к нэзнакомым людям зачем... а?... прыходыт срэды ночы и беспокоить и оскарблять зачэм, а... да?... а тэпэрь командовать ещё будэт, да...
Возмутился Гоча, продолжая сидеть...
- Я же тебе говорю, деревянная твоя башка, что я всегда Тут, ты просто раньше меня не замечал... вот и всё...
произнесла Пустота.
- Раньшэ нэ замычал, а сэйчас замэтыл?
- Пачыму сэчас замэтыл вдруг, а... да?
Выразил Гоча свой явный скепсис...
- Ааа... да...
Перекривило "нечто", словесные обороты собеседника и не собиралось униматься...
- Ну дурень дурнем! Не вдруг!!!...
- Ничего не происходит "вдруг". Даже маленькие буратинчики и те "не вдруг" строгаются...
- Есть законы диалектики... дубьё ты неотёсаное...
рассмеялся голос в пустоте...
- Так!!! Слющай... да!!!
- Во-пэрвых, я трэбую, чтобы миня пэрэсталы оскорблять, а во-вто...
- Оскар - ****ь... меня переспали...
- Что за детский лепет?
перебило веселясь и издеваясь из пустоты "нечто"...
- А то что?... на первое... на второе... это ты со своим Брёвнышком за обедом, так общайся...
- А я Пустота! Мне никто указывать не может...
- Я воплощение абсолютной Свободы... а ты жалкий, злобный, носатый буратинко... вот и вся картинка...
Оттарабанился в "нигде", очередной звонкий речитатив...
Зависла пауза... Гоча по привычке натянул свою шерстяную вязаную шапку, в ярких полосах, с помпоном на залысины головы, а войлочные тапки скинул на пол, извлекши наружу ступни с растительностью, как у милого хоббита Фродо из эпической трилогии, и чтоб не разбудить своё Брёвнышко, медленно завалившись на правый бок, свернулся калачиком и закрыл глаза...
- Тук-тук-тук!
Раздалось туканье в голове у Гочи...
- Опять эта да... ху-й-ня-какая-такая... Ой, прастытэ... Ваша Нэв-еб-энность... Ва-пла-щэние А-бсалютной Свабоды... да...
Еле выговорил медленно и шопотом незнакомые слова Буратино...
- Иды в сад... пряма да... и далэко!
Додумал уже про себя Гоча... поглубже уткнувшись головой в подушку...
- А ты забавный!
- Смотри подушку носом не проткни...
Возникла одна за другой мысль из пустоты, прямо поперёк течения, в сознании у Гочи .
- Интэрэсно... как да... нэкоторые мыслы возникают поперёк, а другие вдоль... надо будэт об этом подумать потом...
напомнил сам себе Гоча...
- А ещё и умный!
Возникла ещё одна мысль из пустоты, но эта была уже "вдоль"...
- Эта слюшай похожэ на какой-то шпало...рэльсо да... машын такой.. укладочный такой.. РЖД прямо сплошной какой... одын вдоль ... одын попэрёк... вдоль... попэрёк. Тэ которые "вдоль", то по ным катышся, так лэгко, да... , а те другые, да..., которые попэрёк, ну для крэпыжа, чтобы эти не разъэзжалыс...
Гоча отвлёкся от структурных размышлений об особенностях собственного мышления, всё таки решившись хоть, что-то для себя выяснить...
- Эй, слющай!... Ты гдэ?
Неуверенно позвал Гоча...
- Во Дурак! А почему... апатамучта... азбуку с картинками в детстве сменял на билеты в цирк.
Отозвалась Пустота и добавила.
- Я здесь! Я всегда Здесь!
- Почему слющай, тогда раншэ я тэбя ныкогда не слющал, а сэйчас слющаюу и ты мишаэшь мэне спать... всё врэмя, а... да?
Задал Гоча свой прежний вопрос... добавив со вздохом...
- Не в цьирьк... какой такой цьирьк, в кныжкеэ пысатэл про кукалный тэатр пысал, да... сам ниччэго не знаэшь, а только глупысть адын болтаэшь... а мне вставать завтра на рынок рано... киндзу по ящыкам разкладывать ещё, да...
- Кин-дза-дзу!
- Малиновые штаны одень и колокольчик в нос не забудь...
- А есть разница? Сменял там твой герой науку на женские прелести... это по факту, а нюансы второстепенны.
Отреагировала Пустота и сразу продолжила...
- Ответ уже находится в твоём вопросе и он прост и не пригляден как кусок хозяйственного мыла...
- Раньше, ты всё время находился в состоянии "раньше" или "позже", а сейчас ты попал в "сейчас" и мы встретились "здесь"...
- Вот такая у нас пошлая банальность изобразилась, как говорит твой кузен Пиноккио... "banality and platitude на ихних фейсах"...
Разродилась Пустота философским дискурсом... и тут же продолжила юродствовать...
- Хотя я понимаю, что всё это, как бы помягче сказать ... мной выше изложенное... ни на миллиметр не приблизило тебя к пониманию как ты "с разбегу попал сразу двумя ногами в жир", то есть очутился в своём теперешнем, волшебном состоянии шизофрении...
- Слющай... замалчы, да!!!
- Какой жир в ногамы?... Какой!!?
- Так плохо, да... аж ташныт да!!!
- Мамой клянуся, да... Замолчы дарагой пустата такой... аа? Хот савсэм чут-чут малчы, да?...
Сказал Гоча, снова усевшись на кровати, попутно скорчив гримасу на лице и вытянув руку вверх и вперёд с оттопыренными, большим и указательным пальцем и тонюсеньким зазором между ними...
- Так формулируй вопрос правильно...
- Имбецил дубовый!
Ответила ласково Пустота... и помолчав добавила...
- Самый удивительный и ценный феномен в жизни буратин это процесс формирование вопросов. Это можно сказать Путь Жизни... Сермяжный Цимес.
По прежнему сидя на краю кровати, обхвативши голову двумя руками и раскачиваясь из стороны в сторону... Гоча непроизвольно сглотнул застрявший в горле комок, собрался с мыслями и произнёс: ...
- Харашо, да...
- Что тагда было падругому, ааа?...
- Кагда я тэбя ещё нэ знал, ааа?
- Я понял, что ты такой важный, да... Ты был ещё когда мой мам нэбыл... мой дэдушка Вахтанг ещё нэ бЫл, а ты ужэ был...
- Дарагой скажы, да... зачэм камнэ сюда прышол...? Зачем тэбе такой умный, мой малэнький, тупой голова... ааа?
- Там мэста совсэм нэт...
- А сейчас и жылезный дорога какойто ещё там... рэлсы... шпалы... да..
- Бэри свой цымыс пажалуйста, да... и мандарыны бэры... хорошый мандарын... сладкый совсем... сколько хочэшь бэры.. только иди, ааа... туда можешь ыдты... которые цымис твой кушают... у ных тожэ носы, ааа... они умные... там тэбэ хорошо будет... оставь бэдный Гоча одын, ааа?
- Оставь бедного Гочу кушать лобио !
Расхохоталась Пустота в коробке из под головы, а потом продолжила...
- Ты попал между капельками!
- Провалился в Пустоту, ну тоесть в мою сущность... по самые свои лакированные помидоры... вернее вместе с ними...
- Бугахахаха!!!
- Червь сомнения прогрыз полость в твоей деревянной бошке... полость, в которую проникла и которую заполнило моё пустотное начало.
- До этого момента ты не мог со мной пересечься. Потому, что в тебе не было пустотного свойства, а значит способности взаимодействия со мной. Все предметы, явления, сущности... весь мир взаимодействует по средствам своих свойств. Если общих свойств у предметов нет, то они для друг друга не существуют. Если их свойства совершенно тождественны, то они сливаются друг с другом, ну к примеру, как капельки ртути на физическом плане.
- Пойду да... прожурчу там... капэлькы солью там... покурю...
- Червь!!! Пыздэц мнэ... да...
Сказал Гоча, напялив на лысоватую голову колпак с кисточкой, а на волосатые ступни, растоптанные войлочные тапки...
***
Из откуда взялся сам Синенький, а в месте с ним также Антон... Антошка... Тоха.. Крошка... он естественно не помнил. Нет, он конечно знал, откуда появляются дети, но это знание являлось для него, чистейшей воды абстракцией, применительно по отношению к себе. Точно такой же, как и известный всем способ алхимика Парацельса, по выведению гомункулуса из мочи, тыквы и лошадиного желудка.
Иногда, случались моменты, что он, как бы тайком, под неким странным ракурсом охватывал своим сознанием, окружающую его действительность. И всё вокруг представало не таким, каким есть, а таким как на самом деле.
Поглядывая на свою мать, он видел маленькую, забитую, постоянно пугающуюся любого шороха, одновременно вечно всем недовольную и раздражённую женщину. Синенький видел, как она бессознательно пытается грести изо всех своих маленьких, но по-прежнему энергичных сил, против естественного тока природы. Если Жизнь обладала свойством эволюционировать, так же как вода быть мокрой, разворачивая свои процессы во времени и пространстве, то воплощённым свойством матушки Синенького был чистейший антагонизм. Она была этаким " ходячим тюбиком консерванта", вернее, наверное сказать бегающим... быстро-семенящей, на своих старческих, полных, коротких ножках с некой, едкой заботливой субстанцией внутри себя, которой она умудрялась пропитывать всё вокруг, где-бы она не находилась. Одновременно и всегда рядом, с быстро-семенящими полными ножками, существовали быстрые, полные маленькие ручки, которые с особой прытью сворачивали, уже пропитанное этой едкой заботой окружающее пространство и существующие в нём объекты, до которых могли дотянуться в старые, застиранные целлофановые кулёчки В эти моменты, у Синенького возникало чувство, что он является невольным свидетелем некой нескончаемой, Грандиозной Мистерии Вселенского масштаба по засолке мёртвой рыбы.
Поэтому синенькому сознанию было легче допустить, что на белый свет он был произведён из лошадиного желудка наполненного мочой Теофраста Бомбаста фон Гогенгейма, известного под погонялом Парацельс, чем из лона собственной матери. Ведь всё её жизненное кредо можно было описать простой фразой... "Как бы чего не вышло"..., как в этом случае, оттуда мог выйти маленький Крошка, не говоря уже о целом Синеньком, было для него самого неразрешимой загадкой. В его сознании, процесс возникновения новой жизни был подобен процессу развёртывания новой реальности, но никак не консервации мёртвой рыбы в застиранный целлофановый кулёчек.
На вопрос... " Почему Антон стал Синеньким?"... ответа не существовало, так как в то время, на внешнем контуре... для всех окружающих Крошка эволюционировал в Антошку, то Синенький просто был изначально...ну или вернее стал по факту своего рождения. Если многие рождались чёрненькими, а ещё более многие жёлтенькими, а некоторые противненькими, сморщененькими и красненькими, то почему бы, собственно ему нельзя было родиться синеньким. Бросьте парни... что за пещерный расизм, в конце концов.
Ну и ещё, ему с самого детства, сколько он себя помнил, очень нравился голубой цвет. Он мог по долгу сидеть, не двигаясь смотреть и впитывать в себя, эту глубину и бесконечность. Он ощущал себя, попросту продолжением этого цвета на своём физическом уровне форм и объёмов. Назовись он Голубенький, было бы наверно точнее, но и наверняка ввело бы окружающих в лёгкое заблуждение относительно его жизненной ориентации и её интимных аспектов. Поэтому он был Синенький и этим всё было сказано, из того что может быть высказано вслух.
Он был не простой ребёнок. В самых первых воспоминаниях, до которых сумел докопаться сам Синенький, уже в своей взрослой ипостаси, он смутно припоминал волны какой то силы, которые на него непрерывно накатывали, а он им пытался сопротивляться. Это сопротивление выражалось во вне нудным, постоянным требовательным криком и монотонным упорным боданием в стенки собственной кроватки.
Когда его брали на руки, пытаясь успокоить, то он нарочно начинал орать ещё громче, извиваясь, намеренно пытался выскочить из рук, как бы требуя оставить себя в покое. Успокаивался он, как правило на руках у Деда, но так уж сложилось, что Дед не часто баловал родню своими приездами.
Синенький отчётливо запомнил один случай.
В очередной раз устраивая окружающему миру "цирк с конями", он вдруг ясно почувствовал внутри себя ..."чьё то, не своё присутствие"... и это "нечто", как будто ласково, но твёрдо произнесло...
- "Ты должен прекратить истерику"...
Это совсем не выглядело как угроза, хотя возможно, что он был ещё слишком мал, что бы уловить различие между советом и угрозой.
Синенький сперва заткнулся, как бы прислушиваясь к словам, но потом почувствовав, что волна желания орать и сучить ножками, накатила снова, смыв в небытие, всю вескость доводов "гостя"и продолжил террор окружающего пространства.
Болел Синенький, в своём синеньком детстве много и часто.
ОРЗ менялись на ангины, ангины сменялись бронхитами, бронхиты двухсторонними воспалением лёгких. Частые и глубокие ночные кошмары были обжившимися постояльцами его детской психики. Особенно часто он помнил один из них, когда огромный каменный шар преследовал его по пятам, а он пытаясь бежать, обязательно спотыкался, своими путающимися, заплетающимися, детскими ногами, о каменистую неровность, сухой пыльной поверхности. Он падал и пытаясь ползти, одновременно понимая всю обречённость и бесполезность этих стараний. Шар неумолимо настигал и страх неизбежности заставлял его вжиматься в почву, тщетно выискивая спасительные неровности. Ужас накатывал катом и темнота заволакивала сознание, но каждый раз Синенький, внезапно оказывался выброшенным в физическую явь болезненного тела, подобно рыбе, выброшенной на сверкающий холодный лёд из мутных глубин илистого омута. В эти моменты, лежа на постели, он дышал широко открытым, пересохшим ртом, чувствуя ломоту во всём теле и обречённо понимая, что этот каменный шар никуда не делся, а затаившись тупой болью ждёт его где-то подо льдом, в мутной глубине, что бы опять настигать и давить... настигать и давить... настигать и давить...
***
Утро было серым и слякотным. Гоча стоял на балконе докуривая последнюю сигарету из последней оставшейся пачки... кажется четвёртой за ночь. Глаза его было таким же тусклыми, как окружающее серое пространство и если бы не красноватая, тончайшая сеточка от лопнувших капилляров после кошмарной ночи, то могло бы показаться, что в глазницах у него вместо глаз, влит тот же свинцовый кисель, как и в низко висящих тучах над головой. Зябко поёжившись и затушив окурок он вошёл вовнутрь.
Тамара уже встала и суетилась готовя завтрак. Она была на удивление расторопной женщиной для своей крупной комплекции. Гоча прошёл на кухню и сел за стол. На руки к нему тут же запрыгнул их домашний рыжий кот, с обрубком вместо хвоста, по кличке Центурий.
- Што прышол? Жрат хочеш... ааа?
Произнёс Гоча, поглаживая кота за ухом.
- А я совсэм нэ хачу... мнэ такые как ты рыжый, всу ночь в душу сралы... полный тэпер мой душа... а галава тэпэр мой пустой...
Всё это, Гоча произнёс тихонько, прямо под свой могучий нос, чтоб не дай бог не услышала жена, но не удержался и громко вздохнул, когда опускал кота на пол
- Гоча, что случилось?
- Ты плохо себя чувствуешь?...
- Поджелудочная опять?
Спросила Тамара, ставя на стол тарелку с пышущим паром завтраком.
- Нэт... нэт... всё харашо Царыцамой...
- Нэбэспакойся, да... всё харашо... просто бэссонэца прыходыл, а так всё харашо...
Сказал Гоча, изобразив на лице вымученную улыбку и с показным энтузиазмом придвинул к себе тарелку.
Он уже знал, что будет делать... На рынок он сегодня поедет, но только с утра. Всё разложит как надо, поставит ценники... А потом, он попросит жирного Джабу, чтоб его вороватый и тоже почти такой же жирный сын Сосо, пришёл и торговал его товаром. Прибыли конечно никакой не будет, но надо сделать вид для окружающих, что у него всё хорошо, а отлучиться надо на недолго по каким то срочным, рабочим вопросам.
- Тамарамой... Ты сэгодня на рынок мэнэ обэд нэ вэзы, да... я в тэплыцу поэду...надо чэловэка одного выдэт, чтбэ мой помэдорный рассада смотрэл... плохо помыдор поднымается... можэт гавно плахой какой в этот раз мнэ прадалы и другой удобрэный нужэн ...
Сказал Гоча и поставил насилу опустошённую тарелку в умывальник.
Сам же Гоча решил ехать к врачу. Выхода не было.
То, что произошло этой ночью выходило за все мыслимые рамки, возможных и невозможных интерпретаций. Он так и не сомкнул глаз, за всю оставшуюся ночь. Большую часть времени Гоча провёл сидя на толчке с новеньким планшетом, играя в свою любимую игру "Растения против Зомби".
В этот раз игра отличалась... он тупо, механически жал кнопки, чтобы просто забить свой мозг информацией, как корова свой живот силосом... монотонно жуя, вперив взгляд в одну точку. Когда в глазах начинало рябить, то он шел на балкон и стоя на морозе курил, одну за одной, без счёта из очередной пачки.. стараясь не думать совсем, а когда не получалось совсем, то только о конкретных бытовых вещах... когда чувствовал, что промерзал, тушил бычок и заходил обратно в квартиру. Затем шёл в ванную, чтобы отогреть лицо и руки струйкой теплой воды...
Сколько оборотов сделало это колесо бдения он тоже не помнил. Очередной раз выйдя на балкон Гоча заметил, что серая пошлость зимнего утра уже на подходе.
***
Про плохое Синенький старался не думать.
- Какой смысл думать про плохое... рассуждал он...
- Когда тебе хорошо, это просто глупо думать о чём то, что может испортить твоё настроение, а если уже хреново, то тем более надо думать о хорошем...
Прежде чем прийти к этой, не хитрой жизненной философии, Синенкому пришлось протопать тернистый, тридцатилетний путь проб, ошибок и клиньев.
Если пробы и ошибки были уделом всех без исключения, то клинья это-планида избранных.
Приблизительно так, утешал себя Синенький, потирая расквашенный нос, спотыкаясь об очередной клинышек вбитый Судьбой в его жизненный путь.
Если, для кого то поговорка,... "Свет клином сошёлся"..., просто фразеологическая идиома, то для Синенького, это являлось непрерывным, бесконечным, экзистенциальным переживанием.
Ему иногда казалось, что этот маленький острый треугольный предмет физически вбит между полушариями в его голове. Цинично разделяя цельность его мира на две половины, как кухонный нож яблоко.
Дуализм был размазан по булкам мозга щедрым, густым слоем... он, его мозг, там катался как сыр в масле, мозг катался, а Синенькому приходилось возить саночки.
К своему тридцатнику, наш герой был измочален единством и борьбой противоположностей... добра со злом... света с тьмой... души с телом, а правых с левыми.
Даосская монада, пустившая глубокие и толстые корни в Синеньком сознании, иссушала всю радость из окружающей почвы мироздания, до которой могла дотянуться.
Он никого не винил в существующем положении дел. Какой смысл копаться, не в твоём прошлом, а в истории болезни из родительских генетических изъянов и червоточинок, если это ни как не могло повлиять на твоё настоящее. Иногда, он со вздохом, говорил себе, что это его карма.
Он даже иногда представлял себе, как этот раскручивающийся, огромный маховик всех событий его маленькой жизни, мог быть запущен...
Как некая, гипотетическая Баба Дуся, работница советского роддома, медсестра-акушерка, с тяжёлой рукой и физией на доске почёта, останавливающей на скаку коней и шастающая по горящим избам, слегка переусердствовавши в новорождённом приветственном шлепке, конечно-же движимая порывом своих лучших чувств, оставила отпечаток своей натруженной пятерни, не только на нижних, нежненько-розовых, плодово ягодичных полушариях, но и до основания, всколыхнула синенький холодец из нейронов, в его верхних.
Поэтому Синенький брёл по своему жизненному пути по колено в ботве из сорняков из ошибок и собственного невежества, постоянно спотыкаясь о клинья, кем-то вбитые в делянку его жизненного пространства.
Он естественно опасался этих спотыканий и ушибов, пытаясь оставаться на стрёме и ожидая подвоха в любую минуту.
Слово "полиКЛИНика " звучало угрожающе. Оно вводило Синенького в настоящий ступор и ассоциировалось с этаким безжалостным, холоднокровным убийцей-инквизитором, бритоголовым моллюском, спрутом-монстром, обязательно в многочисленных, фиолетовых наколках. Этот бритоголовый, протягивал свои шевелящиеся, бесчисленные щупальца во все стороны, хватал зазевавшихся обывателей и разделывал их на кровавый фарш, острыми, многочисленными клинками и клиньями.
В тот день, в рационе монстра, преобладали пенсионеры с тросточками и в очках, а так же розовые пупсы в колясках с их мамашами. Бритоголовый головорез, в лице своего персонала, отдавал предпочтение аппетитным кентаврам... с головой от мамаш, а туловищем из коляско-младенцев, так-как от сухой, скупой костлявости очков и тросточек у него периодически першило в горле на входе в районе регистратуры, а от постоянного брюзжания и жалоб, покалывало и отходили газы из гардеробной на выходе.
К подобным и другим выводам, Синенький пришёл сидя на скромном дермантиновом стульчике, в длинной кишке коридора, уныло разглядывая облупившуюся краску на нужной ему двери, у которой, в конце-концов оказался, после многочисленных монотонных спазмов пищеварительного тракта моллюска-монстра. В очереди на приём, непосредственно перед Синеньким, обозначился щуплый кавказец, который был одет в потёртую турецкую кожаную куртку, уже видавшую виды, местами линялую, с большими накладными карманами и кучей застёжек.
На голове у посетителя был вязанный колпак-шапка, в яркую, чередующеюся красную и зелёную полоску, верхушку которой увенчивал помпон на короткой нитке. Шапка была натянута мужчине на самые глаза, а половина его худого лица состояла из огромного клюва попугая какаду... как будто специально, в дополнение к этому образу, кавказец, сидя на таком же дермантиновом стульчике, как у Синенького, покачивал своё тело взад-вперёд точь в точь, как попугай на жёрдочке.
Наконец то произошёл очередной пищеварительный спазм желудка моллюска и следующей жертвой, пропавшей за дверями оказался человек-какаду.
Синенький опять заскучал. На ум сначала пришли мысли из позднего детства...
... Он вспомнил, что уже достаточно давно заметил одну интересную особенность своего организма. Иногда, возвращаясь из школы ему вдруг начинало хотеться писать, и по мере приближения к дому желание писать становилось сильнее, что было логично и не вызывало возражений у юноши, так как проходило некоторое время, а желание росло во времени. Самое интересное было позже, когда Синенький осознал, что желание зависит не столько от времени, сколько от скорости перемещения и расстояния оставшемуся до финиша. Чем быстрее Синенький перемещался в пространстве, тем сильнее хотелось. Совсем невмоготу становилось на последних аккордах, когда дрожащие пальцы судорожно искали пуговицы на ширинке школьных брюк, а маленький краник еле сдерживал напор... Между прочим, именно тогда в детстве, Синенький понял, что слово Свобода, Жёлтого цвета.
Вечером лёжа в постеле, перед тем как отпустить себя в сказочную страну Навь, он размышлял, почему в школе заставляют учить глупые законы физики, обвешанные условностями и оговорками, как соседский тузик из семнадцатой квартиры блохами, а его, когда он вышел перед классом и объявил о новом законе "зависимой относительности", вызвали к завучю вместе с родителями.
Уже позже, Синенький подверг ревизии многие модели своего мировоззрения и окружающего мира. Сейчас ему было доподленно известно, что любое желание не находится ни в какой зависимости по отношению ко времени... скорости... расстоянию или любой другой координате внешнего физического мира. Желание зависит только от собственных размеров и тяжести... чем больше мыльный пузырь, тем быстрее он лопнет, разбившись о реальность...
Синенький откинулся на спинку стула и прикрыл глаза...
..Припекало…
Крошка-Антошка сидел на старых досках от подмостков лодочного причала…
Складненько так сидел... подвернув одну ногу под собственное пухлое седалище, а замызганным босяком другой, с грязью, забитой под криво обстриженные ногти, болтал над самой поверхностью глади пруда, изредка и осторожно касаясь самым кончиком большого пальца этой ухоженной зеркальности.
Шевелилась слегка копна соломенных волос, под дуновением ветерка...
Щурились мелкие детские морщинки и конопушки, вокруг зеленных глаз...
Жевал рот... увлеченно жевал рот, не первой свежести булку, с вкраплениями жидкой россыпи, отдельных неказистых изюминок...
Припекало...
Квакало...
Стрекотало…
Припекало было то ли в апогее, то ли своем перицентре... вообщем в ударе... одним словом припекало...
Стрекотало пряталось где-то за спиной на берегу в густой траве, а Квакало изображало из себя большую, на половину подтопленную, цвета хаки, подводную лодку, с двумя выпученными перископами торчащими из ряски... в местном пруду водились только зеленные, желтые же субмарины, по всей видимости обитали где то в других местах, то ли в илистых британских водоемах, то ли в патлатых головах от поп у британской эстрады...
Крошка слегка привстал и перехватив булку левой рукой, свою правую сунул в карман, а затем превратив маленький кулачок в пухлую ладонь явил на свет несколько гладких камушков...
Шлепнуло...
Минометным навесом… совсем близко... и Квакало исчезло в глубине, энергично работая задними, аппетитно и по спортивному соблазнительными, лягушачими ляшками...
На водной глади образовались расходящиеся концентрические круги…
- Закон Всемирного Тяготения…
- Вот оно как!…
Сказал про себя Крошка и тут же додумал…
- Бабка говорит, что соседская Ксюха совсем даже не законно тяготеет своим брюхом…
- Если закон "Всемирного", то тогда всё законно… а Бабка дура…
- Дура да… точно… ещё потому что думает, что у нее в бутылочке, которая на комодике стоит, живет Боженька... а там внутри просто картонка и на ней дядька нарисован и ангелочки леплёные на ниточках висят, а дядьку Николаем зовут, чудным... не это... чудотворным...
- Дура… Как можно Боженьку в маленькую бутылочку засунуть… к нему же Гагарин на ракете уже давно летал…
Тяготело…
Крошка положив булку на доски, вскочил на ножки и сдернув штанишки по коленки, задорно и напористо дал струю под углом в сорок пять градусов… по водной глади опять пошли круги…
- Жёлтеньким оросил… может скоро желтые квакалы появятся… как в британии...
Вернув штаны на пухлый зад, а зад на прохудившиеся, старые доски подмостка, Крошка вновь взялся за булку.
- Закон Всемирного Тяготения… Да…
- У Деда даже фигурки... все эти палочки, уголки и квадратики.. в тэтрисе на старом компе, вниз падают… не вверх или вбок куда, а вниз…
Потемнело…
Крошка поднял глаза вверх…
Сверху загородив Припекало, на него падал вращаясь яркими, разноцветными гранями огромный кубик-рубик…
- Щааа... Как Врубит!!!
Крошка перестал щуриться и жевать… зажмурил глаза и быстро быстро замотал головой…
Припекало было на месте… рубики и кубики исчезли
- Наркоманы...
- Это Наркоманы… они залезли в мою голову и там пляшут…
- Перелезли из дедовской…
- Так говорит Бабка… что у деда в голове пляшут наркоманы…
- Она так говорит каждый раз, когда Дед пытается ей объяснять "как устроен мир"…
- А Дед так и говорит... "Я ща объясню тебе как устроен мир... икибану в твой горшочек... и смеётся...
- А Бабка кричит, что деда опять икибанит...
Булка в конце концов перестала существовать как Целое, распавшись на отдельные элементы из пережеванной кашицы внутри Антошкиной пищеводительной кишки и на крошки на досках снаружи…
Припекало…
Муравьилло… маленький, но крупный, оттаскивал ещё более крупную, чем он сам крошку, подальше от дожевывающего воспоминания от булки и её изюма Антошки…
- Маленький такой, а уже жадный… или трудолюбивый?
-Бабка говорит, что Дед ленивый и бесполезный, а сосед Степан трудолюбивый и хозяйственный…
- а Дед, говорит, что Степка жадный и заскорузлый, а сам он далек от меркантильности и предрасположен к созерцательному мировосприятию… что у него Деда есть Золотая Рыбка, которую он выудил своей нейронной сетью из Океана Мироздания, а Бабка дура и кроме лоханки у нее никогда ничего не было, а сейчас может с ней, с этой разбитой и остаться... одной, из за своего скверного характера, потому что скоро сведёт его деда в могилу...
- Бабка говорит, что Дед жалкий лузер и бабаненавистник…
- Тащит как… упирается всеми своими шестью ногами… трудолюбивый какой … или жадный… нет наверно все таки трудолюбивый, потому как у соседа Степана брюхо большое и поэтому тот жадный…
- Для кого трудится интересно… для коммуны?… если для коммуны, то тогда он коммунист что ли…?
- Бабка говорит, что у коммунистов нет Бога… но Бабка дура, как Бог может быть у коммунистов если Он у нее самой на комоде в бутылочке живет…
- Я думаю, что у них есть, ну у коммунистов… только он не такой… у Бабки добрый Боженька, а у этих лысый и злой… и с козлиной бородкой… он ща в Москве лежит, в мавзолеях… фаршированный...
- Дед говорит, что все на белом свете происходит во Славу Божью… если так, то муравьилло тоже трудится для Бога… значит у них должен быть свой «лысый с бородкой»… или Она, Царица то есть… неее… коммунисты всех царей поубили… ничего не получается…
Припекало…
Пухлый кулачок вновь выудил из кармана штанов пригоршню камешков и зеркальная скатерть водной глади отозвалась узором идеально разбегающихся кругов…
Зудело…
Крошка прихлопнул ладохой комара на щеке, оставив на коже кровавую замызганость… Муравьилло продолжал упорствовать в своем Великом Деланье…
Крошкина ладоха шмыгнула в задний карман штанов и извлекла на свет пустой спичечный коробок.
- Ща муравьилло я тебя в домик посажу… заслужил…
- Небоись, булку у тебя отнимать не буду...
- Даже ещё тебе туда землицы подсыплю... и травки положу...
Соломенная голова сопела и припадала к доскам...
Остальной Антошка, встав на колени и локти,задрав зад прямо под пышущее жаром Припекало, пытался направить членистоногое в отведенную для него вольеру...
- Наверно вся муравьиная коммуна целиком и есть Муравьиный Бог… а каждый отдельный муравей это клеточка единого организма… неожиданно сообразилось у Крошки...
Потемнело…
- Мои клетки-мои муравьи…
На горизонте, затмив собой Припекало, выросла огромная муравьиная куча, в форме которой легко узнавался сам Крошка…
Гудело…
Кружило…
Пугало…
Крошка зажмурил глаза изо всех своих сил и даже перестал болтать ногой… ему казалось, что его тело разбилось на миллиарды частичек-клеток и стало разбегаться в разные стороны, шевеля усиками и клацая челюстями… через мгновение все исчезло…
Припекало…
- Мои клетки-мои муравьи… подумалось Крошке, но вслух он почему то шопотом пропел...
- Мои мысли-мои скакуны…
Икибанило...
В голове у Крошки возник телевизор, в телевизоре возникла голова Олега Газманова... голова была с губами... губы шевелились…
Пело…
- Офицеры, Офицеры… моё Сердце под прицелом…
Видимо наркоманы в голове, уже вприсядку откаблучивали комаринского… вместе с Газмановым…
Припекало…
Крошка осторожно вытряхнул из спичечного коробка муравьиллу обратно на доски…
- Пусть… нельзя его от коммуны отделять… нельзя от Муравьиного Бога отщипывать кусочки… он ведь бог, а не засохшая булка с изюмом…
Крошка завалился на спину, на доски и раскинув руки в стороны, зажмурил глаза… там был калейдоскоп радужных кругов…
Сияло...
- Круто…
- Лежать так круто и кайфово… мурлыкал Крошка…
- Лежу и созерцаю… подумалось Крошке…
- Я наверно в Деда, тоже как он…созерцательный такой весь из себя...
- Интересно, а есть ли в нашем пруду Золотые Рыбки…
- Нее… это вряд ли… скорчил Кроха гримасу на чумазом лице...
- Круто… лежу и говею, а мои муравьишки - клеточки таскают мне тяжелые и нажористые крошки…
- Клёво быть Богом…
- Интересно, а для кого жирный дядька Степан таскает крошки…
- Не сосед, а опухоль какая-то на теле мироздания…
- Я когда вырасту, то тоже буду крошки таскать… главное в жизни понять... понять своего Бога... как правильно и куда эти крошки складывать…
- Дед говорит, что надо узнать и сделать выбор, кто ты по жизни... пчёлка или навозная муха... у обоих по паре крылышек, шесть лапок и глаза пузатые на выкате, но одна в говне, а другая в нектаре...
Сияло...
Там где сияло, засияло сильнее... от переливов огромной, деревенской, сортирной мухи, с выпуклыми, офсетными глазами в половину туловища и почему-то волосатыми руками от соседа Степана... его толстые пальцы с короткими вросшими ногтями непрерывно потирали друг дружку...
Кроха открыл глаза и сморщился...
Припекало...
- Да уж… как узнать то… спросил себя Кроха и добавил...
- Пойди Туда- не зная куда…
- Найди То- не зная что…
Подмостки задрожали, а доски заскрипели в такт шагам…
Кроха расплющил глаза и подтянув штаны вскочил на ноги…
По подмосткам к нему шел Дед…
- Дед… Дед, это как … пойти туда, не зная куда и найти то, не зная что?...
Дед подошел и слегка кряхтя присел на корточки рядом с Крохой, а тот сразу прижался своей чумазой щекой к небритой щеке деда…
Дед улыбнулся и взлохматил своей натруженной пятернёй белобрысую копну соломы на Крохиной голове…
- Это значит Здесь и Сейчас Антошка…
- Но это потом, а то Баба браниться… кушать зовет…
Доски скрипели, помост шатался… вокруг квакало и стрекотала… дед с внуком шли домой…
Припекало….
Припекало по имени Солнце...
***
Солнце попращавшись с небосводом и ускользнув за лесистый холм другого берега, оставило на прощанье свою багрянную вуаль. С реки тянуло приятной прохладой, а в воздухе стоял оглушающий звон цыкад...
На крыльце старого, ещё бревенчатого, построенного на отшибе, деревенского дома, в кругу небрежно и наспех брошеных дорожных, не по спортивному пузатых сумок, стояли в обнимку, крепко прижавшись друг к другу... старик и девушка.
Стороннему наблюдателю этой сцены, наверняка пришла бы в голову незатейливая мысль, что городская внучка, в кое то веки, отозвавшись на зов предков, решилась навестиь свою деревенскую родню и заодно устроить мимолётные каникулы на своей малой родине. Но правда состояла в том, что виделись эти двое последний раз всего пару дней назад.
- ...Дед как всегда выглядит молодцем. Сколько ему?... кажется восемьдесят семь... какой он умница... он даже не спросил ничего... позавчера подорвалась, как очумелая и унеслась, отправив ему только короткую смску из поезда, а сегодня уже обратно... Здравствуйте дедушка, это ваша невнучка, а это мои вещи, теперь опять будем жить вместе...
Скакали мысли у Анки в голове а голова лежала на плече её любимого, близкого и единственного, но не родного деда Егора.
Всё произошло стремительно.
Ещё в пятницу утром у Анки был любимый мужчина, счастливые планы на семейную жизнь, работа и куча подруг... а сегодя...
- Сегодня воскресенье... Я одна... совсем...
- Часы пробили полночь... Бал кончился... Карета привратилась в тыкву... Питер стал деревней в новгородской глубинке... любимый человек превратился в продажную, похотливую крысу... подруги...
- Стоп... стоп... стоп!!!
- Надо просто научиться говорить себе "Стоп"... прямо сейчас я говорю ... Стоп...
- Здесь и Сейчас... У меня есть "Здесь и Сейчас"
- Это значит, что у меня есть Я
- И Дед... мой любимый любимый дед.
Остановив свой внутренний диалог Анка опять очутилась попрежнему в крепких дедовских руках.
Старик ласково погладил девушку по голове, своей широкой, старческой ладонью. Осторож;о отстранил и заглянув в глаза произнёс...
- Ну что... пошли в дом Царевна лягушка-путешественница...
Анка кивнула, прикрыла глаза и заулыбалась... по настоящему... не понарошку... без резиновых вымученых складок... и пусть по прежнему через слёзы... но это была маленькая улыбка, пусть маленький маленький кусочек но от огромного и настоящего Счастья... Накатило...
...Сарай доживал свой век...
Видавший виды, неказистый и трухлявый...
Бобыль одним словом…
Избёнка, которой он принадлежал по жизни, давно уж вскормила не одно поколение жучков короедов, а этот всё продолжал косить на один бок, коробясь над излучиной речушки, на самом отшибе деревни…
Дуб росший рядом, раскинув свои толстые ветви во все стороны, уже вплотную подбирался к постройке, а местами даже нависал над крышей дровянника... как будто бы горделиво демонстрировал власть и превосходство в выиграном споре... живого над не живым…
Качели были неказисты…
Старая доска, когда-то оставленная плохо обструганной, сейчас была зализанная многочисленными задницами до гладкой ухоженности, удерживалась на весу на двух изнурённых временем верёвках, перекинутых через одну из толстых веток…
Криво и наспех отхваченная тупым ножом, краюха ржаного хлеба с телесистым кругляком докторской, были крепко прищучены друг к дружке, тонкими и длинными, давно не мытыми пальцами, сразу обеих рук и быстро обращались в егозливую набитость щёк, бугорки которых, непрестанно двигаясь, особо оттеняли тщедушность детского личика с умными большими глазами, в глубине которых угадывались искорки игривых всполохов.
Сейчас уже чуточку отросший, но по прежнему еле видимый короткий ёжик, ещё совсем недавно густых, кудрявых волос, подчеркивал лёгкую лопоухость, а спереди упирался в валик открытого, круглого лба, разрезанного длинной морщинкой от поглощённого в самое себя жевательного усердия...
- Матроскин говорит, что бутер надо есть колбасой на язык, а я думаю, что вкуснее, когда колбаса с двух сторон…
- А когда с одной, то кусать надо начинать с краев, а середину оставлять на потом… она середина, самая нажористая и вкусная…
- Крошкин Дед говорит, что люди делятся на тех, кто жизнь кусает сразу за серёдку…а затем быстро теряет к ней вкус...
- И на тех, кто все делает не спеша, обкусывая эту жизнь по краешкам и корочкам для начала...
- Поэтому, те первые, ну потерявшие вкус к жизни, позже и переселяются в Простоквашино…
- Ну … просто квасят… и всё...
Маленькая Гадина отставила обкусанную середку от бутера на расстояние вытянутой руки и осматривая её со всех сторон, вся прямо слилась воедино с предвкушением о сладких остатках...
- Сейчас можно и колбаской на язык…
… причмокнув и прикрыв глаза, всунула последний кус в широко раскрытый рот…
- Ща бы квасу…
- А лучше пепси…
- Новое поколение выбирает Пепси… это же известно всем…
- Всем… кроме бабы Люси…
- Зато бабе Люсе хорошо известно, как таскать девчонок за волосы…
- Вот щас пусть попробует..
Маленькая Гадина внутренне мстительно улыбнулась вспомнив, как недавно упомянутая баба Люся жахнулась своим округлым, складчатым сидалищем об лавку, увидев первый раз, её Нюшку, тайно обернувшуюся из райцентра уже бритоголовой…
… и изо всех сил оттолкнувшись двумя ногами от земли стала быстро раскачиваться на качелях…
Маленькая Гадина она же… Нюшка… Нюрка… Аня и сосвсем чуть чуть и изредка Анечка, на самом деле была Аннтунаэттой-Мари Скрябиной-Бержерак. Во всяком случае так было написано в краснокожей книжице, в центре обложки которой, был непонятный куст с торчащими в разные стороны ветками, из которых сверху выглядывал странной формы, то ли топор, то ли колотушка для отбивания мяса, а снизу, композицию подпирала одна нога в форме каталки для теста, ну точь в точь, как у бабки, а также надписями, большими золотыми, ненашенскими буквами...
… « PASSEPORT » и « Republique Francaise »...
Оттуда же, с той же книжицы, но уже с разворота на Маленькую Гадину смотрели её собственные глаза, в обрамлении чьих-то чужих пухлых щёк, губ бантиком и розового чепчика.
Об этой тайне Маленькая Гадина дозналась совершенно случайно… с год назад... когда нашла бабкин схорон под половицей на кухне, в котором, в старую ветошь и пару целлофановых кулёчков, вперемешку с другими бумагами, деньгами на гробик и жидким золотом бабусиных побрякушек, был замотан этот самый паспорт.
Бабка Люся, которая на самом деле приходилась тёткой Аниной матери, жадноватая по жизни не особо любила делиться ни чем, а уж тем более с Нюшкой, ни историями о её прошлом, ни обстоятельствами Нюшкиного возникновения на Свет Божий...
Всё что знала Маленькая Гадина это были случайно подслушанные отдельные факты, по большей части сплетни, пересуды бабки с соседями и собственные, логические умозаключения и выводы.
Выходило так, что родилась она во Франции. А случилось это потому , что её мамашка, на последнем курсе, так и не закончив иняз, случилась с каким то смазливым французиком, с которым и укатила прямиком в красивую жизнь, а чуть позже, когда через налившуюся соком грудь и выпуклость мамкиного живота, о себе вдруг, не нежданно негаданно, заявила Маленькая Гадина, нарушив тем самым беззаботное воркование голубков с Монмартра, события начали развиваться не в совсем желаемом и счастливом для всех направлении… Вообщем, что то там, в головах у влюблённых окончательно разладилось и через годик после появления на свет, Аннтунаэтта-Мари Скрябина-Бержерак, волею судеб, вместо любованием огнями Мулен Руж с высот Эйфелевой башни, оказалась в полоске… то ли черной, то ли средней... окунувшись прямо с высот Эйфилевой башни в глубинку от промежности филейной части… то ли африканской зебры, то ли Среднерусской возвышенности…
Дуб шелестел...
Качели взлетали… старые верёвки натянутые струной в апогее верхних точек, чертили прямую почти параллельную земле, богато удобренную и укрытую, будто зелёно-красно-коричневым ковром, опавшей дубовой листвой вперемешку со старыми жёлудями…
Маленькая Гадина, откинув лысую голову назад, громко и звонко хохотала...
Дух захватывало…
Дуб шелестел...
***
Воздух внутри кабинета оказался тошнотворно спёрт, а ухогорлонос был выпукло брюхат, с симптомами обильного потоотделения. Эти симптомы легко определялись по характерному запаху и широким желтоватым, полукруглым разводам, по бокам его халата. Кроме всего выше изложенного, Синенькому показалось, что доктор находился в каком то взвинченном, нервно-возбуждённом состоянии. Предложив пациенту присесть, он продолжил порывисто перебирать на столе какие то, по видимому важные записи, попутно тихо, но гундосно чертыхаясь себе под нос.
Наконец оторвавшись, он громко и обильно высморкался и повернулся к Синенькому...
- Слушаю молодой человек... что у Вас сегодня?...
Синенького не много покоробило такое обращение. На его мимолётный взгляд, они с доктором были если не одногодки, то в очень близких возрастных категориях. Но он благоразумно решил не заострять собственное внимание на негативе первого впечатления и перейти к конструктиву...
- Тут собственно такое дело...
Начал неуверенно Синенький... разглядывая свои руки, пытаясь сконцентрироваться и по возможности доступно описать свою проблему...
- Собственно, прошлой ночью ко мне в голову кто то залез...
Произнёс он и тут же сообразив, что говорит не совсем понятно, решил реабилитироваться и быстро добавил...
- через ухо...
В воздухе зависла пауза, во время которой Синенький поднял голову и взглянул на врача.
Ему показалось, что тот ёрзает на стуле, а губы эскулапа беззвучно шевелятся...
Затем шевелящиеся губы произнесли...
- Чэрр-вяк?!
Произнесённое губами слово звучало больше утверждающе, чем вопросительно, и почему то с манерным акцентом, а так как доктор гундосил в нос, по случаю насморка, то вся картина выглядела весьма живописно. Но Синенький не смог оценить всей импрессии происходящего, а ещё больше растерялся и переспросил...
- Что... Червяк?..
- К вам в голову прошлой ночью проник червяк!
- Через ухо!
- Прогресс на лицо... теперь мы знаем путь доставки червяков в головы людей...
Произнесли пухлые губы доктора уже без всякого акцента, чётко и уверенно...
Тут Синенький действительно опешил. Он взял маленькую паузу, чтоб привести чувства в порядок. Жирдяй сидящий перед ним начинал его не на шутку раздражать...
- Ну, что замолчали то?...
- Продолжайте... я слушаю... очень интересно... теперь раскажите мне про пустотные полости вашей головы...
- Кстати, рельсы... шпалы... там у вас всё в порядке или Вы летаете самолётами Аэрофлота.
На удивление, ахинея которую гундосил потный человек в белом халате сидящий на против Синенького, даже успокоила его. Ему даже стало смешно, когда он представил, как в поликлинику будут вызывать скорую помощь, а потом по узкому коридору, санитары карячясь поволокут носилки с этим императорским пингвином на выход.
- Доктор, скажите... у нас в городе есть психлечебница или в Нерезиновой ближайшая...
Ухмыльнулся Синенький.
Врач вдруг вскочил и рванулся к двери кабинета. Распахнув её одним резким движением и выглянул в коридор, а затем тыча пухлым кривым пальцем, куда то за границу синенького обзора, заорал с выпученными глазами ...
- Этот с вами!!!?
- Я спрашиваю!!!....Этот с вами?
- Вы все в дурку загремите... только через ментовку...
- Вы чё здесь мне флешмоб устроили!!!
Синенький обратил внимание, что на шум из внутренней, слегка прикрытой двери, в расширившуюся щель, высунулась испуганная, курносо-рыжая голова на вид девчушки-школьницы...
Увидев девушку, врач также резко захлопнул дверь в коридор и распорядился...
- Марина!...
- Организуй быстро кушетку.. спринцовку и раствор Нитрофурала...
Затем повернувшись к Синенькому произнёс...
- Снимайте верхнюю одежду...
- Червей будем гнать...
Синенький вдруг почувствовал, что устал от этой непонятной клоунады. Он вообще вдруг почувствовал общую усталость... бессонная ночь... зуд... кошмар... всё как то сложилось в кучу и вот сейчас дало о себе знать. Он понуро опусти голову вниз, а в сознании закурлыкали журавли-мысли...
Синенький вспомнил детство... как в этом детстве ему удалось переболеть всем чем только можно, включая родильную горячку собственной мамы, которую он не помнил, но здравый смысл подсказывал, что избежать этого он никак не мог...
Вспомнил... как очень серьёзно занялся своим здоровьем. Начав ходить в секцию карате, которая расположилась в спортзале соседней спортшколы, он основательно втянулся, и за не полных два года, к своему школьному выпускному, результатом была не только внешняя, поджарая и мускулистая форма тела, но и наличие волевого, целеустремлённого стержня...
Вспомнил... как перестал болеть простудами, сбалансировал своё питание, хотя для этого ему пришлось пройти через горнило упорных сражений на два фронта, с мамой и бабушкой. И к своему тридцатнику, пройдя к этому времени через четыре года училища ВДВ, хоть и попав под сокращение сразу по выпуску уже имел разработанную для себя методику оздоровления и стройную философскую систему взглядов...
А Сейчас ему приходилось терпеть компанию дурно пахнущего, полного человека, который, в свою очередь, не имел представления об элементарной дисциплине и режиме питания, а так же, содержании своего тела в относительно здоровом, функциональном состоянии, но уже собрался спринцевать его мозги, подозрительно пахнущими, дипломированными советами.
- Чего застыл... раздевайся, червей из головы будем гонять говорю...
Синенький поднялся.
Глупо и не добро улыбаясь, медленно поднес указательный палец к губам.
Затем подождав, пока специалист поперхнётся на полуслове и взглянув ухогорлоносу прямо в слезящиеся глазки, тихо произнёс,...
- Я пойду, ладно...
- У меня там... жуки!
Вырвавшись, на свободу, из душной утробы монстра, в объятья свежего морозного ветерка, Синенький глубоко вздохнул и расправил плечи. Он стоял на крыльце главного входа поликлиники, рядом с дюжинной ступенек ведущих вниз на главную площадь его подстоличного Задрыщенска. С высоты, Синенькому было хорошо видно, как невдалеке, прямо в центре площади, рабочие наряжают новогоднюю ёлку.
- С Новым Годом!
Произнёс, не громко в слух, сам себе, Синенький
- С Новым Счастьем!... отозвался колокольчик, в голове синенького сознания.
***
Человек Какаду с холкой-шапочкой в красно-зелёную полоску, сидел прямо на каменных ступенях лестницы на полпути вниз к тротуару. Посетители поликлиники вынужденно огибая его с двух сторон, кто с безразличием, некоторые с явно выраженным недовольством на лицах, а кое-кто и с интересом, но все без исключения бросали взгляд на обхватившего голову руками, что-то неразборчиво бормочущего себе под нос и монотонно раскачивающегося взад-вперёд персонаж.
После секундного раздумья, приведя чувства в порядок глубокими глотками свежего воздуха, Синенький решил прогуляться в сторону новоиспечённой новогодней ёлки. Распогодилось. Тучи растащило и голубой небосвод, теперь был украшен светилом в соку собственного зенита, гордо отражавшим себя на блестящих боках ёлочных шаров, в продолговатостях сосулек и гранях звезды, только что водружённых на пушистую лесную красавицу.
Синенькому стало легко. Как только решение было принято, то и тучи на небосводе его сознания испарились оставив после себя такую же, как и снаружи безупречную синеву и безмятежный покой.
- Черр-ваак !
Громко произнёс Синенький с явно выраженным акцентом, передразнивая малахольного ухогорлоноса и даже засмеялся...
Кавказец, сидевший спиной к нему на ступеньках, прямо по ходу, вдруг внезапно вскочил и резко развернувшись не удержал равновесия, оступившись и подскользнувшись, чуть ли не кубарем покатился вниз. Синенький не понимая, что происходит, непроизвольно отшатнулся в сторону, но успел заметить глаза чудаковатого человека...
Правильно было бы сказать, что не глаза увидел Синенький, так как спроси кто либо его о форме, цвете и других деталях, то ничего определённого он бы не ответил. Синенький не увидел, он почувствовал взгляд... как будто просто черпанув испил, как из отравленного колодца, пригорошню горечи, тоски и безнадёги...
Очутившись внизу, кавказец не замечая болезненных кульбитов о каменные ступеньки тут же подскочив на ноги бросился по лестнице вверх по направлению к Синенькому...
- Гдэ?
- Скажы дарагой... гдэ?
- У тэбя тожэ да... ааа... дарагой?
Возбуждённо, сорвав свой колпак с головы заголосил он...
- Эй... э... ты это... полегче, а то сейчас опять навернёшься...
- Что "где" и что "тоже"...
Произнёс Синенький, почувствовав в голове не ясный привкус связи происходившего сейчас с событиями минутной давности в кабинете врача...
- Пустота!?
- Он с табой тожэ гаврыт, да дарагой?
- Ты с этим Пустатой разгаварывал... да... ааа?
Бессвязно закудахтал человек-какаду...
- Я разговаривал с жирным пустым местом, завёрнутым в белый халат...
- Это факт, который трудно не признать...
Произнёс Синенький задумчиво, одновременно запустив процесс мышления, в попытке связать свои факты с запутанной логикой кавказца.
- Так ты ыго выдэть можешь дарагой...
- Я толко этот Пустата слюшать могу...
- А чэррвяк каторый жывёт там и слюшат нэ магу... страшно дарагой кагда у тэбя жывёт и грызёт, а ты нэ можешь дажэ слющать гдэ грызёт и много у тэбэ осталось или савсэм тэбэ внутры загрыз падла...
- А ты чэррвяк тоже можэшь смотрэть?...
- Еслы можэшь, то как дарагой... глаз вэдь можэт толко из галавы смотрэть, а в голову как можэт выдить... как в своэй галавэ дарагой выдэть чэрвяк... аа...да?
- У меня там жук.
Сказал Синенький и осторожно обойдя кавказца зашагал по направлении к ёлке.
Пазл в его голове окончательно сложился. Малахольный доктор оказался не столько малахольным, сколько нервным и с натёртым до припухлостей чувством собственного достоинства...
- К эндокринологу не мешало бы наведаться знахарю, а то чай совсем надпочечники подсадит себе бедолага.
Подумал про себя Синенький и поймал себя на том, что почувствовал лёгкое чувство злорадства...
- Не... так дело не пойдёт...
- Живёт себе доктор на белом свете, весь в белом с жёлтыми отливами в подмышках... вот и пусть живёт... и нам не хворать...
Бодро зашагал Синенький по площади, оставив позади мысли о докторе, вместе с последней ступенькой спуска.
Внезапно перед ним возник всё тот же кавказец...
Синенький остановился.
- Вот жеж прыщ на жопе... пока не выдавишь, не засохнет...
Подумал про себя Синенький беззлобно, просто с лёгкой иронией. Из головы почему-то не выходил взгляд странного человека... Синенький уже спинным мозгом почувствовал как опять "куда-то" вступил...
- Что за день сегодня такой... жучки... врачки и червячки...
- И этот... треугольно-носатый... прямо как очередной клин на моей дороге...
Не успел додумать Синенький, как Какаду схватил его за рукав и начал торопливо щёлкать клювом...
- Дарагой!!!
- Падажди... прашу тэбя... мнэ тэбя вапрос спрасыт надо... очэн надо...
- Ты умный... я сразу выжу... такых как ты мало савсэм... и сэрдцэ твой добрый и балшой и сылны...
Кавказец не успел договорить, как его перебил Синенький...
- Эй друхх!
- Ты чё цыганка на базаре... на эмоции меня разводишь...
- Я на такие шняги не ведусь... сильный... добрый... умный...
- Зачэм так... слюшай...аа?
- Что я тэбэ плахого сдэлал...аа... на базарэ... на базарэ тожы люды жывой... да...
- Мнэ помаш нужна... понымаэш да... плохо мнэ... проблэм балшой вчэра ночью прышол... Пустата со своим чэрвяком... страшна мэнэ понымаэш... а нэмогу рассказать нэкому... нэкому нэмогу...
Синенький увидел, как на глаза кавказца навернулись слёзы. Тот стоял перед ним переминаясь с ноги на ногу, судорожно и не произвольно теребя свою шапку в натруженных руках...
- Ты это брат...
- Куришь чего... или грибы волшебные ешь какие?...
- Я тебе чем помогу-то... тебе может к врачу... что-ли?...
Неуверенно произнёс Синенький и сам почему-то почувствовал, что говорит не в масть...
- Дохтар мэня выгнал...
- Гаварыт, что мэнтов пазавёт и я сам как бэлый чэррвак буду ызвываться в рубашкэ смырытэльной какой... выгнал мэня...
- Нэт... я сам убэжал... мэнэ нэлзя к псыхам в рубашку... Тамарочка одын будэт... совсэм одын... из дэддома она у мэня...
- Мы малчыка хатым... нашего дарагого Бесо... я так назвать хачу... это значыт сын любымой жены... Тамарачка мой... одынокый совсэм она...
- А тэпэр как !!!
- Как я тэпэр... у мэна там чэррвак... этот чэррвак чэрэз другой чэррвак можэт к Тамарочкэ туда ... как гастарбайтар какой черэз граныцу пролэзть...
- Мы сына хотым... понэмаешь...да!
Человек говорил эмоционально, с напором и с какой-то особой пронзительной, глубинной горечью. Синенький был удивлён как в душе у незнакомца сочетается дремучая наивность суждений с живой искренностью чувств. Это цепляло...
Помолчав недолго, кавказец заговорил вновь. Уже спокойней, слегка отстранённый, с нотками принятия ситуации.
- Куру дарагой... гавно какойто куру... мой дэд Вахтанг толко Казбэк курыл... а сэйчас табак кыслый... гавно какой-то...
- А грыбы нэ эм... я ых прадаю дарагой... в банках... марынованые... Тамарачкамой крутыт, а я прадаю... а кюшать савсэм нэнравытся...
Человек замолчал и в воздухе зависла пауза...
- Тебя как зовут то?
- Меня Антон!
Спросил Синенький, нарушив молчание, а сам для себя уже прозвал незнакомца "Какаду" и "мы с Тамарой ходим парой"...
- Пойдём на лавочку... вон туда присядем...
- Торчим тут как тополя на плющихе...
Добавил Синенький оглядываясь вокруг, подмечая, что их тандем действительно привлекал внимание прохожих, что собственно было не удивительно учитывая пылкость речи и жестикуляцию горца...
- Мэня Гоча завут... или Буратыно эщо... всэ на рынкэ завут...
- Антон... дарагой... зачэм лавачка нужэн... нэнужэн лавачка савсэм...
- Ты жды дарагой... сэкунда жды... сэйчас машыну падганю... можно будэт ехат и гаварыт...
Протараторя скороговорку он бросился к стоянке на соседней улице.
Синенький опешив от такой прыти своего новоявленного друга, только успел выкрикнуть...
- Эй Буратино... куда... куда ехать... погоди...
Гоча на секунду приостановился и вполоборота на ходу прокричал...
- Антон... Дарагой... сэкунда... ты нэ уходы...
... to be continued