Над лугом, который был до того огромным, что сельское стадо не могло вытоптать и съесть всю траву – просто не хватило бы сил обойти периметр, с басовитым гудением пролетали важные мохнатые шмели, выискивая клевер послаще. Плотный аромат цветущего разнотравья чуть давил на виски, но если вдруг голова сильно разболится, то от недуга легко избавиться – спуститься к реке.
К неширокому, но глубокому потоку вел тот же луг, плавно перетекая в пологий берег. Ниже по течению располагался большой песчаный пляж, где было помельче. В этой части реки дно находилось далеко, уходя вглубь на добрый десяток саженей. Впрочем, людям свойственно преувеличивать, хотя прочие расы, забредавшие в село, за околицей которого благоухал упомянутый луг, верили жителям Осотинки на слово. Никто не плевал на предостережения – кому охота угодить в омут и нахлебаться ледяной колючей воды? И всякие: «А я предупреждал, чтобы здесь в Виншу не совались» беспечному типу, а ныне утопленнику, не помогут. Даже пьянчуги вмиг трезвели, если ноги их приносили сюда, а не на приличный пляж. Бодрила не столько речная свежесть. Бодрила участь быть не выловленными после купания под хмельным куражем. Да и человеческие трупы отнюдь не умиляли обитателей местных водных бездн. После пары подобных случаев русалочий Правитель пожаловался в межрасовый экологический комитет (и заодно магам-охранителям). С тех пор осотинцы вели себя примерно: топились в более устроенных для оного действа местах. Логичной таблички «Экологическая зона» на берегу Винши отродясь не водилось, но устные слова куда лучше письменных.
Эльф (он же блондин, менестрель, любитель девичьих форм и в целом ехидная персона) изучал задумчивым взглядом шнырявших у воды стрекоз, узкими прозрачными крылышками резавших воздух, как стрижи. Сгинуть в речной пучине Арвиэль не собирался, а присматривался: нет ли рядом кого-нибудь, в перспективе могущего ему помешать предаваться отдыху. Отпуск бродячим музыкантам полагался, точнее, когда они того захотят. Вот и эльф решил, что пора сделать нерабочую паузу (краткую, без музыки и пения он бы быстро заскучал) и провести в Осотинке исключительно беззаботную пару деньков. А концерт в трактире можно дать в последний отпускной вечер. Правда, староста скорчил кисло-хмурую физиономию: как это известный менестрель приперся в село, а играть да развлекать уши народа не желает? Непорядок! Подумаешь, отпуск! Однако на упрек обнаглевшего старосты Арвиэль твердо повторил свои условия: концерт только после отпуска, ни до, ни во время. Со стороны картинка общения мужика и эльфа выглядела весьма колоритно: первый, на две головы ниже второго, напыщенно требует с остроухого упрямца песен. А тот предельно спокоен и стоит на своем, снисходительно взирая сверху вниз. Старосте было грех клянчить – менестрель же не отказал, всего лишь отстрочил выступление. Мог бы вообще рассердиться на навязчивого человека и покинуть Осотинку без привношения в массы эльфийского таланта. Тем не менее, староста пробубнил вслед ушедшему Арвиэлю ругательства, кои менестрель услышал и, не оборачиваясь, показал зарвавшемуся мужику средний палец. Конфликт был исчерпан.
Убедившись, что эльфа в отпуске ни одна человеческая душа не побеспокоит, Арвиэль положил на траву сумку и лютню, снял сапоги и опустил ноги в прохладную воду. Даже в нынешнюю полуденную жару она не прогревалась до состояния теплой. Остроухих таким холодком не напугаешь, надо очень сильно замерзнуть, чтобы заработать хотя бы насморк.
Середину реки потревожила мелкая рябь, переходя в укрупнившиеся гребешки волн, хотя порывов ветра не наблюдалось. Волны уступили место зарождавшейся воронке. Арвиэль ничуть не испугался неожиданному водовороту, ибо он прекрасно знал, кто сейчас появится. От воронки потянулась взбурленная борозда прямо к берегу.
– Привет! – поздоровалась русалка, вынырнув аккурат у кромки травянистого склона. Представителя иной расы обитательница водной среды тоже не боялась. Нелюди относились друг другу гораздо лояльнее, в отличие от взаимообщения с человеческими особями. Не сказать, чтобы эльфы и русалки становились приятелями при первом знакомстве, но разговаривали куда охотнее, нежели с людьми. От них могла исходить вполне реальная угроза, ведь только людям подвластна магия, приносящая как добро, так и зло.
– Привет, – откликнулся Арвиэль, с интересом рассматривая симпатичную девушку (пусть даже до половины туловища). Ближайшими родичами русалок являлись болотницы, на них-то без отвращения не взглянешь – блинообразное лицо, будто плашмя припечатали лопатой, сплюснутый нос, маленькие мутные глазки, волосы свисают пучком бурых водорослей, кожа серо-зеленого цвета, местами с бородавками. А русалки внешне приятнее, совсем как человеческие девушки (не все, конечно).
У данной хвостатой красавицы были прозрачно-голубые очи, бледно-розовые губы, тоже казавшиеся просвечивавшимися, вздернутый очаровательный носик. Русалка отвела за плечи длинные светлые волосы с зеленоватым отливом, привлекая внимание эльфа к большой груди. Оную Арвиэль оценил с профессиональной точки зрения, однако предпочитал девушек с ногами, а не с рыбьей частью тела.
– Скучаешь, милый эльфик? – спросила русалка, кокетливо подмигивая.
– Отдыхаю, – менестрель опять же по привычке отвечал с долей игривости. Только нужно быть осторожнее, русалки не любят фальши, а за невыполненные обещания не на шутку разъярялись и запросто устраивали незапланированную помывку. Исход – летальный или относительно выживательный – зависел исключительно от провинившегося субъекта. Так что человеческие мужчины зареклись осыпать мокрых прелестниц комплиментами и заверениями жениться. На них покупались самые доверчивые и юные. Русалок мужского пола никто не отменял, следовательно, им и доставалась работенка учить уму-разуму двуногих, польстившихся на телеса соплеменниц.
Опершись локтями о берег, русалка умостила подбородок на развернутых ладошках и выразительно захлопала ресницами.
– А что ты делаешь рядом с людским селом? Ваша страна же дальше, на востоке.
– Я путешествую.
– Как интересно!
Любопытная русалка протянула одну руку, чтобы погладить Арвиэля выше колена, но эльф перехватил тонкое запястье сразу же обидевшейся речной красотки.
– Ты мне штаны намочишь, – с улыбкой произнес менестрель, думая, как бы потактичнее закончить разговор и намечавшееся соблазнение.
– А ты их снимай, и давай купаться, – русалка рассмеялась звонко: будто пригоршню хрусталиков льда бросили на фарфоровое блюдце.
– Хорошо, – неожиданно согласился Арвиэль, обнадежив хвостатую девушку. – Только на пляже. Подплывешь?
– Нет, конечно, – буркнула надувшаяся русалка, по плечи опускаясь в воду. – Там мелко для нас, да и люди кишмя кишат. Обидеть не обидят, но полапать мужики не откажутся.
– Сочувствую.
Менестрель выбрался на траву, чтобы обсохнуть, а затем вернуться в Осотинку – маячило время обеда.
– Эх, – тоскливо вздохнула русалка, сокрушаясь не из-за несговорчивого кавалера (вряд ли такая красавица страдает без внимания мужской части своего народа). Сорвалось совместное купание с таким обаятельным остроухим…
***
С наступлением сумерек жара пошла на убыль, все-таки еще не макушка лета. Тогда-то и дни будут знойнее, и вечера не принесут долгожданную прохладу, а ночью и вовсе не уснешь – будешь маяться от духоты, ворочаясь на липкой от пота простыне. Для иного, более комфортного по условиям варианта ночевки идеально годился погреб. Правда, в комплекте прилагались крысы, запах вялой картошки, старой, с осени, и кладбищенская затхлость замкнутого пространства.
Мимо Арвиэля, наслаждавшегося отпускным состоянием, а посему неспешно прогуливавшегося по вечернему селу, прошествовал староста. Зыркнул цепным кобелем, которого вредные хозяева не отпускают размять лапы и не дают заняться продолжением рода, просопел что-то бранное, но тихо, и ретировался домой досаждать жене и детям нытьем по поводу строптивого менестреля.
В Осотинке, как в любой деревне, ратуши не было. Это принадлежность городов и столицы, где населенным пунктом руководит мэр. Время в поселках, а конкретно в данном, отбивал колокол, установленный на звоннице белого храма с позолоченным луковицеобразным куполом.
Мелодичным звучанием звон раскатился по окрестностям, возвещая о том, что через три часа наступит полночь. Однако остановившегося эльфа привлекло не это, а последовавшее за ударом колокола женское многоголосное пение – тонкое, слаженное, без единой неправильно выведенной ноты. Чтобы поближе услышать чудесные голоса, Арвиэль двинулся к околице, противоположной луговой стороне. Храм возвышался на небольшом холме на границе Осотинки. Обычно церковные здания строились в центре деревни, это же почему-то оказалось практически за ее пределами.
По мере приближения к храму пение нравилось Арвиэлю все больше и больше. Он собирался ступить на дощатое крыльцо, как приоткрытая дверь, сколоченная из плотно пригнанных сосновых досок и скрепленная поперечными железными узкими полосами, без скрежета распахнулась во всю ширь, явив плотного бородатого мужика в долгополой черной рясе и увесистым медным крестом на цепи из крупных звеньев.
– Чего тут крутишься, нелюдь ушастый? – с негодованием вопросил священнослужитель, словно менестрель спугнул его на воровском деле.
– Остроухий, а не ушастый, – поправил Арвиэль. – Я вам осел, что ли?
– Ты мне еще поязви! – взвился мужик. – Думаешь, я не знаю, кто ты такой? Девок портить горазд…
– По взаимному согласию.
– Неважно, – отмахнулся служитель храма и принялся перечислять качества менестреля, тянувшие на грехи (с точки зрения бородача), чем на заслуги и преимущества (по мнению Арвиэля): – Зело сноровисто отбрехиваешься, винище потребляешь, немерено денег с народа гребешь за свои треньканья да песни непотребные…
– А вы их слушали, если в курсе, что в моем репертуаре есть несколько непристойных? – лукаво усмехнулся эльф, которого ситуация с вздорным священником забавила, как лепет несмышлёного ребенка. – Выставили меня каким-то пьянчугой, сами ведь тоже церковный кагор пьете. И неизвестно, в каких количествах…
Бородач опасно завращал глазами, а кустистые брови отправились на лоб от наглых речей бессовестного нелюдя. К удивлению, вопли храмовый труженик не возобновил, затворил дверь, спохватившись, что возмущенными криками мешает женщинам петь, но обратно в церковь не вернулся. Видимо, решил поставить на место «разгильдяйского бабника с похабными куплетами».
– Иди-ка отседова, покуда боги тебя не покарали, – пригрозил священник и для вящего эффекта сунул крест Арвиэлю под нос. Как и староста, бородач в рясе был невелик ростом, поэтому тоже приподнялся на цыпочки перед высоким менестрелем. От креста тот не отшатнулся: кара либо не подействовала, либо распятие должно быть серебряным, если священнослужитель с чего-то причислил остроухих к нечисти.
– Эльфы в богов не верят, – разубедил Арвиэль сурового мужика в возможности наказания от небожителей.
– Да ну?
– Ага. Лишь в себя и свои силы – как физические, так и душевные.
– Экие богохульники! – загремел священник.
– Что же вы так ругаетесь? Я никого не хулил, и ваши верования мне до верстового столба. Хотел послушать пение, только и всего.
Ироничный тон взбесил бородача до онемения, которое через пару мгновений храмовый служитель компенсировал громовым ревом:
– Пшел вон, развратник! Пение ему подавай! Ты ведь жаждишь узреть хористок да смутить их грешными словами!
– А они хорошенькие?
Обманчиво невинный вопрос заставил священника исторгнуть целый сонм проклятий. Наверняка мракобесы ему поаплодировали, подивясь красочным многоступенчатым фразам.
На этой, отнюдь не приятной богам ноте диалог закончился. Хористки закончили репетицию, и Арвиэль, насвистывая запавший в память мотив, придав ему не минорную, а мажорную звуковую окраску, избавил священника от своего общества. Чему, собственно, оба были рады.
***
Человек назвал бы подобный отпуск испорченным. Толком отдохнуть не позволили: лезли с просьбами, любвеобильная русалка чуть до принятия водных процедур не довела, конфликты – из-за призывов принудительно вернуться к работе и на религиозной почве – с местным населением активно плодились, как кролики по весне (менестрель впридачу к спорам со старостой и священником довел до истерики рыночную торговку, попытавшуюся обвесить остроухого покупателя, за что и поплатившуюся сгоревшими нервными клетками).
Арвиэль же считал, что отпуск, наоборот, удался. Перепалки с людьми послужили тренировкой для ехидных замечаний.
В конце концов, староста получил вожделенный концерт и даже одобрительно хмыкнул, вручая внушительный гонорар. Среди слушателей был и поборник богового промысла: сидел укутанный в плащ и прятавший лицо в недрах широкого капюшона, наивно полагая, что эльф его не узнает.