Третий дом
Эта квартира стала моим третьим домом. У неё, несомненно, были свои достоинства. Но главным из них была её близость к железнодорожной станции. Только маленький забор с множеством проломов, чтобы сократить пешеходам путь, отделял их от железнодорожных путей. Нам, уличным сорванцам, эта близость сулила много удовольствий. При этом главной нашей целью там были товарняки: огромные составы гружёных вагонов. Некоторые из них останавливались прямо напротив наших домов. И тут же производилась разведка. Если разведчики доносили, что стоит попытаться, то наша орава устремлялась к указанным вагонам: в них перевозился жмых, большие четырёхугольные плиты из спрессованных подсолнечных семечек. Время было голодное. Охранники вагонов это прекрасно понимали и бросали на землю рядом с путями куски жмыха разной величины, а мы их хватали и набивали пазухи наших рубашек этим добром, чтобы с трудом, но с удовольствием грызть и сосать этот корм для животных в течение нескольких дней потом. Но вершиной удачи считалось заполучить желтоватые куски соевого жмыха. Он был сладковатый на вкус и заменял нам конфеты, которые крайне редко появлялись у нас в карманах штанов.
Не часто, но случались дни полного счастья и блаженства. Узнав о прибытии цистерн, мы стаей налетали на них, держа в руках ржавые консервные банки, какие-то склянки и чашки. Мы окружали эти цистерны, и начинали галдеть, просить, умолять. Пока, наконец, кто-нибудь из охранников не выдерживал натиска и лез наверх к люку цистерны, наливал в бидон патоки и, спустившись, щедро разливал эту сладчайшую массу в подставляемые нами ёмкости. Тут же где-то находились палки, щепки или осколки стекла, и всё это, поднятое тут же с земли, окуналось в патоку и потом медленно, с наслаждением облизывалось. Если мы могли бы урчать, как коты, то наше довольное урчание заглушило бы и паровозные гудки, и перестук вагонов, мчавшихся мимо поездов. А для наших родителей эти дни становились днями великих испытаний: нас, пришедших домой после такой объедаловки, надо было отмыть, а одежду, липкую и грязную, перепачканную мазутом от цистерн, отстирать. Но не помню, чтобы кого-нибудь из нас наказали за это. Ну, нельзя было наказывать за только что полученное немудрёное детское счастье. Намытые и отказавшиеся от какой-либо еды, мы ложились спать, долго ещё ощущая во рту вкус этого железнодорожного нектара. И я думаю, боги нам завидовали: их нектар был нечета нашему, слизываемому с какого-то черепка чумазым мальчишкой, сидящем на бугорке среди лопухов и пыльных кустарников