Без малого две трети века тому назад историю нам преподавал симпатичнейший Игорь Александрович. Его любили не только за доброту, присущую сильным людям, весёлый нрав, но и за внушительный вид, далеко не старый возраст и, конечно, за недюжинную физическую силу. Рассказывали, что как-то на уроке уж очень расшумелись два маленьких человечка. И.А. подошёл к ним, с ласковой улыбкой взял каждого за шкирку, как котят, приподнял над полом и вынес из класса. Уроки он часто украшал чтением отрывков из "Айвенго" и других не менее увлекательных для детворы и подростков книжек. Иногда и на уроках по истории средневековья нет-нет да и заходила речь о Великой Октябрьской. О социалистической законности в годы становления советской власти он сказал то, что во времена так называемой пролетарской диктатуры казалось вполне естественным, а именно, о пролетарском чутье, которое и было тогда законом. Иными словами, если какой-нибудь пролетарий, представитель , по Марксу, класса обладателя подлинной морали, учует, что некий господин в шляпе буржуй, он (пролетарий) имеет полное данное революцией право пристрелить его именем всё той же революции.
Юрист Ленин упразднил закон. Потом закон был восстановлен, но в таком виде, когда нет нужды ловить льва в пустыне, а достаточно изловить драную кошку и лупить её до тех пор, пока она не сознается, что она лев. Некоторое разнообразие в социалистическую законность вносил издавна существовавший в России институт челобитных, т.е., жалоб. Жалобы в более высокую инстанцию всегда спускались вниз, на рассмотрение тех, на кого жаловались. Результат был тот же, что и в случае заступничества дон Кихота: мальчик, т.е., жалобщик, получал дополнительную порку. С усилением роли прессы можно было ещё писать в редакции газет, с тем же результатом. Правда, если жалоба попадала "в струю" и того, на кого жаловались, собирались снять или переместить без всяких жалоб, то в солидной газете появлялся фельетон, и справедливость торжествовала.
С наступлением эры Хрущова народ на короткое время поверил в правду, и поток жалоб в газеты, особенно в "Правду", приобрёл фантасмагорические размеры. Нечто подобное происходило во времена недолгого правления Павла первого, который повелел установить ящики для жалоб, типа почтовых, куда мог бросить челобитную каждый желающий.
Однажды я был вовлечён в процесс подачи челобитной в редакцию "Правды". Моя сотрудница с мужем и двумя детьми жила в полуаварийном флигеле и терпеливо ждала очередь на получение пристойного жилья: для молодых замечу, что квартиры в то время не продавали, а предоставляли. Очередь всё время отодвигалась, как линия горизонта, при попытке приблизиться. И вот, когда накануне вселения в вожделенное жильё, оно ушло в руки давшего взятку, Светочка не выдержала и написала жалобу, которую, не доверяя почте, попросила меня, уезжавшего в Москву, принести прямо в редакцию газеты "Правда". Там я застал измочаленную долгими годами нервной работы добрейшую старую большевичку, непоколебимо верившую в партию Маркса-Энгельса-Ленина. Она при мне позвонила в Харьков соответствующему начальству, повторив изложенное мною и в письме, и грозя страшными карами после расследования, коего никто и не собирался проводить. Начальник был воробей стреляный, и смешно было надеяться провести его на такой мякине.
Ныне, много лет спустя, вспоминая эту историю, я подумал, что в своих тогда действиях я тоже руководствовался чутьём, правда, не совсем пролетарским, и основанном не на беглом взгляде, а на годах знакомства, но ведь это - не расследование с выслушиванием обеих сторон и, тем более, не суд. А чем руководствовалась милая поверившая моим честным глазам и письму старушка?
Нет. Всё-таки законность предпочтительней!