В 1995 году отмечали мы праздник: «50 лет Победы». Как ветерану войны, мне подарили путёвку в санаторий. Совершенно бесплатно. На 24 дня. Правда, время поездки в санаторий приходилось на декабрьские и январские дни, но это даже лучше, летом и дома хорошо. Да в те времена у меня ещё было подсобное хозяйство в виде огорода и сада, где я работал с удовольствием и, конечно, с пользой в отношении питания.
В санатории том мне тогда так было хорошо, такое было чудесное обслуживание, что я говорил потом, что те 24 дня я жил при коммунизме. Появилось желание написать об этом моём «коммунизме» рассказ. Уже и название рассказа было: «24 дня в коммунизме». А потом я прочитал в журнале «Новый мир», рассказ писателя Владимира Тендрякова:
«НА БЛАЖЕННОМ ОСТРОВЕ КОММУНИЗМА». Этот рассказ мне так понравился, что я решил сначала порадовать читателя этим рассказом, а потом уже своим, если что-то получится. Рассказ достаточно длинный, а я знаю, что читатели "Прозы.ру" народ очень занятой и отдаёт предпочтение кратости, я решил привести его небольшими частями.
Конечно, я мог бы дать ссылку, ищите и читайте. Но я не ленивый и облегчил читателю это дело, привожу тот рассказ о коммунизме прямо здесь, читайте. Тем более, что там не только о коммунизме, а и ещё кое о чём: о вождях-товарищах, о писателях… Вот этот рассказ:
***
«Слепая Фемида изощренно пошутила, предоставив Хрущеву расправиться со Сталиным. Судьей палача стал человек, которого Сталин считал шутом.
Сталина я видел всего лишь раз в жизни — 7 ноября 1945 года, проходя среди многих и многих людских тысяч по Красной площади мимо Мавзолея. Помню: поразили меня его маленький рост — вдавлен в трибуну по самую фуражку с твердым околышем — и бескостно-дряхлый жест дедовской руки, вызывавший вулканический рев обезумевшей от восторга площади. Разумеется, и я обезумевше вопил вместе со всеми...
Хрущева же я видел и слышал много раз, издалека и достаточно близко, хотя лично, увы, не беседовал, не был допущен до рукопожатия.
Одна встреча, право же, стоит того, чтоб поведать о ней. Я тогда удостоился чести провести день в коммунизме. Да, да, в том усиленно обещанном, шумно прославляемом коммунизме, попасть в который никто из здравомыслящих граждан нашей страны давным-давно уже не рассчитывает.
1
15 июля 1960 года. Мне позвонили из Правления Союза писателей:
— Просим зайти завтра в течение дня. Очень важное дело.
А так как Союз писателей, надо отдать ему должное, делами меня не обременял, тем более важными, то я послушно заехал на улицу Воровского. Там мне вручили конверт с праздничного вида билетом на лощёной бумаге, заставили расписаться.
В билете значилось, что товарищ Тенков В. Ф. с супругой приглашаются на встречу руководителей партии и правительства с деятелями науки и культуры, просьба прибыть в 9 часов утра. На обратной стороне билета - схема маршрута: по Каширскому шоссе, поворот на сто двадцатом километре, к совхозу "Семеновскому"...
— Место в машине для вас оставить? - спросили меня.
Я пожелал остаться независимым:
— У меня своя машина.
У меня был видавший виды «Москвич», который я мыл в году раза по два по вдохновению или ради какого-нибудь исключительного случая вроде техосмотра. Встреча с правительством — случай тоже из ряда вон выходящий, и я мысленно дал себе слово помыть машину».
Дальше писатель рассказывает о том, с какими приключениями он добирался до того «коммунизма» на своём, так и не вымытом «Москвиче». Приключения, надо сказать, интересные, но поскольку к «коммунизму» они не имеют отношения, я их здесь не привожу. Продолжу там, где писатель уже оказался у порога «коммунизма». Ну, а если кто желает прочитать и об этом, идите по ссылке:
«ЭЛЕКТРОННАЯ БИБЛИОТЕКА ModernLib.Ru
Владимир Федорович ТЕНДРЯКОВ».
***
«Я взмахиваю волшебным билетом - сезам, откройся! - мне почтительно козыряют, и мы перешагиваем заповедную черту.
На нас сразу ложится благостная тень. И шум хвои над головой. И прохладный, смолистый, ласково обнимающий воздух. Иной мир.
Я хочу пить, я умираю от жажды...
Едва я мысленно произнес эти слова, как сразу же, словно по щучьему велению, увидел перед собой бегущий средь деревьев ручей, прямо в нем, утопая в струях ножками, - стол, под столом из воды торчат горлышки бутылок боржом, ессентуки, ситро, на выбор. За столом дородная, краснощекая, улыбчивая девица в жестко накрахмаленном кокошнике звенит тонкими фужерами, разливает воду, и пузыри мечутся за отпотевшим стеклом.
Я ринулся к столу, встал за спиной еще одного жаждущего, готовый с привычной воинственностью отшивать тех, кто полезет без очереди. Но сказочная боярышня уже тянет мне наполненный фужер, улыбается.
Вода холодная, впитавшая родниковую свежесть ручья.
- Ох, спасибо!.. Если можно - еще.
- Пожалуйста.
И новый запотевший фужер, и новая улыбка.
- Спасибо...
- Вам еще?
- Хва-атит.
Я лезу в карман за мелочью, на меня все смотрят с насмешливыми, но вовсе не обидными улыбками - то-то простота.
И я понял, куда я попал. Какие тут деньги! Здесь все бесплатно - смолистый воздух, охлаждающая вода, доброта румяной девицы в кокошнике и журчание ручья.
2
В глубоком детстве, еще до школы, мы услышали фразу: "Коммунизм на горизонте!"
Горизонт, как известно, - кажущаяся, но не существующая линия, которая неизменно удаляется при приближении. Мы шли к коммунизму, коммунизм удалялся от нас.
А что, собственно, это такое - коммунизм? Как он должен выглядеть?
Мы всегда скудно жили - плохо питались, некрасиво одевались, очереди в магазинах и коммунальные многосемейные, удушающе тесные квартиры были нормой нашего быта, а потому и вожделенный коммунизм нам представлялся не иначе как некий жирный кусок, которого с избытком хватает на всех - ешь не хочу!
Карл Маркс высмеивал такое потребительское понимание, называл его коммунизмом ложки. Он бросил миру формулу: "От каждого - по способностям, каждому - по потребности". Подозрительно благостна она и туманна. И нет никого, кто более толково бы объяснил коммунизм. Последователи ограничивались лишь заверениями о пришествии: "На горизонте!"
Нужно ли удивляться, что неискушенное большинство определяет для себя коммунизм по внешнему, но весьма зримому признаку: существуют деньги в обиходе - нет его, коммунизма, будут трижды проклятые деньги похерены - пришествие совершилось.
С меня не взяли денег за минеральную воду, не возьмут их и за торжественный обед, который несомненно ждет меня впереди. Кошелек в моем кармане сегодня - самая не нужная для меня вещь.
3
– Если вам хочется выкупаться, то пожалуйста...
Какой-то старожил коммунизма, прибывший сюда на полчаса раньше меня, успевший уже оглядеться и освоиться, произнес эту фразу.
Черт возьми! Предложения рождаются раньше, чем возникают желания. Я вдруг почувствовал, насколько липко мое тело, как разъедает кожу соль, какое бы наслаждение окунуться сейчас, но...
– Кто же знал, что на встречу с правительством следует захватывать с собой плавки.
– Э-э, не беспокойтесь, там дают плавки... с поклончиком. Вот по этой дорожке выйдете на берег озера, увидите в стороне две будочки - купальни, мужская и женская... И в лодочке ежели желаете покататься, тоже пожалуйста.
Внимание к личности столь велико, что ничего не остается как покориться – для собственного же блага и удовольствия.
Атлетически сложенные юноши, эдакие простецкие, на русский лад, Аполлоны и Меркурии, выкручивали и раздавали мокрые плавки. Впрочем, тут-таки произошла досадная неувязочка – плавок на всех желающих, однако, не хватило, мне достались трусы, только что кем-то использованные, но зато добросовестно выжатые.
Просторный пруд раздвинул сосновый лес, берега натуральные, с травкой, с осокой, не забраны в казенный камень. Правда, вокруг широкого пруда – асфальтированные дорожки, скамеечки и деревянные стойки, услужливо предлагающие бамбуковые удочки. И рыбаков на сей раз что-то не видно...
В прошлую встречу деятелей культуры и правительства на берегах водоемов через каждые десять -–пятнадцать шагов застывшие рыбаки с удочками. Константин Георгиевич Паустовский, сам вдохновенный рыбак, рассказывал мне, как он по простоте душевной подсел к одному и без задней мысли полюбопытствовал:
– Как клюет?
Рыбак молчал и взирал на неподвижный поплавок с каменным лицом.
– А на что вы тут ловите? На мотыля или на червя?
Ни слова в ответ... И тут-то до Паустовского дошло: рыбака интересует не та рыбка, что плавает в воде, и, должно быть, ему дана строгая инструкция - в разговоры не вступать.
Сейчас берега свободны, инструктированных рыбаков нет, а гости не интересуются удочками.
У купальни оживление, и вокруг меня все знакомые лица, я словно попал в некий филиал Московского отделения Союза писателей. Алексей Сурков вытряхивает из штанины муравья и, морщась, жалуется:
– Ест поедом, сатана, словно озверевший критик.
– Наберитесь терпения – он правительственный, – осмеливаюсь посоветовать я.
Сурков смеется. Когда он не выполняет высокие секретарские обязанности, с ним можно шутить, и даже вольно.
Чуть в стороне, сосредоточенно посапывая, не спеша облачается искупавшийся Леонид Леонов. А в воде под берегом происходит встреча – Валентин Катаев, нагоняя волну, плывет на круглую, как плавающая луна, широко улыбающуюся физиономию Доризо и громко сетует:
– Стоило ехать за сто с лишним километров, чтоб узреть эту надоевшую на улице Воровского рожу!
Погруженный в воду Николай Доризо улыбается в ответ с приятной, обезоруживающей невозмутимостью.
На отдалении сидит налитой розовым соком человек – при галстуке, в белоснежной сорочке, отутюженных брюках, волосы сухие, значит, не купался и, похоже, не собирается, просто отдыхает. Совсем еще недавно он был скромным сотрудником "Комсомольской правды"... Алексей Аджубей, зять Хрущева! Мы как-то однажды нечаянно познакомились, даже чокались за столом за здоровье друг друга, сейчас старательно смотрим в разные стороны. Он, мнится мне, ждет, что я непременно уловлю – уж постараюсь! - его взгляд и услужливо поздороваюсь. Но он здесь хозяин, я же – гость, его долг замечать и привечать. И я, нарядившись во влажные правительственные трусы, лезу в воду, так и не замеченный Аджубеем, делая вид, что в свою очередь не замечаю его.
И вот я, освеженный, всем довольный, гуляю под сенью сосен, встречаю знакомых, с одними чинно раскланиваюсь, с другими останавливаюсь поболтать.
Все предупредительно вежливы друг с другом, на лицах разлита тихая пасхальная благость, каждый подавлен кротостью, готов забыть обиды, любить врагов, "Христос воскресе", да и только. Вот-вот дойдет – Эренбург облобызает Грибачева, а я со слезами умиления обнимусь с Кочетовым.
Однако нельзя долго пребывать в состоянии некой блаженной невесомости, когда от умиротворения "в зобу дыханье сперло", невольно переводишь дух и опускаешься на грешную землю. Я вдруг представил, что так вот гулять по асфальтовым дорожкам, под хвойной тенью придется целый день, до вечера, до обещанного обеда и торжественных речей. И невольно зашевелилась крамольная мыслишка: "А в этом коммунизме того... скушновато, право".
Но еще не появилось правительство. Оно-то должно внести какое-то разнообразие».
Продолжение - http://www.proza.ru/2017/08/13/252
Иллюстрация: Эта картина приведена в журнале «Новый мир» в конце рассказа:
«НА БЛАЖЕННОМ ОСТРОВЕ КОММУНИЗМА».
12.08.2017