Ближе к полудню 23 декабря 1953 года заключённый Сергей Гармаш, был освобожден из-под стражи.
Свою полновесную лагерную «десятку», полученную по приговору Особого Совещания при НКВД СССР за участие в националистической антисоветской организации он, теперь уже бывший зэка, отбыл сполна, день в день, если считать, как и полагалось, с момента ареста отделом контрразведки «СМЕРШ» 3-й гвардейской армии в 43-ем. Однако, собрав нехитрое имущество в тощий заплечный «сидор» и запахнув потуже латаный ватник, направлялся Сергей Алексеевич не домой, в далёкую Украину, а значительно ближе, в соответствии с полученным здесь же в лагере предписанием. На бессрочное поселение в посёлок Тея Северо-Енисейского района Красноярского края.
А 10 января наступившего 1954 года, прибыв на место и выждав, как ему казалось, для приличия достаточный срок пока у высокого начальства в ответственных кабинетах выветрится хмель от чрезмерных праздничных возлияний, – а что пили там наверху крепко нисколько не сомневался, зря что ли у союзного Предсовмина, ежели судить по тщательно отретушированным, но не скрывающим факта фотографиям в попавшейся на глаза газетной передовицы, лицо опухшее да оплывшее, почти бабье – застелил Сергей Алексеевич той же упомянутой газеткой нестроганый стол под окошком, разложил на нём листы желтоватой писчей бумаги, два химических карандаша и стал писать заявление Председателю Совета Министров СССР товарищу Маленкову с просьбой дать указание соответствующим органам для производства переследствия его дела и восстановления всей полноты прав гражданина страны.
Писал легко, привычно. Не в первой ведь. Кому только не писал за десять прошлых лет. И самому Сталину, и Председателям Президиума Верховного Совета Калинину со Шверником и Генеральным Прокурорам Горшенину и Сафонову. Многим писал – да всё без толку…
Постановление на арест
...Старший следователь пятого отделения ОКР «СМЕРШ» 3-й гвардейской армии 4-го Украинского фронта гвардии капитан Каплан свой хлеб не зазря ел. Ой, не зазря! Без дела, с гармоникой да с махорочной цыгаркой «козья ножка», на завалинке, как разухабисто-смешливый боец Тёркин из агиток столичного поэта, фронта не нюхавшего, не сиживал. Не привык к этому. Да и начальство такой праздности не одобряло. Дело органов – оно перманентного приложения сил требует. А в военную пору – тем более…
Вроде и бои после осеннего наступления стихли, но пополнение поступало из тех, кто под немцем два года прожил, а, стало быть, работы – непочатый край. Агентурную работу по всем направлениям наладь, не греши. Как собака землю рой. Вынюхивай, выспрашивай, глаз и ухо востро держи. Опять же общением с бдительными совгражданами и их сигналами, а попросту говоря – доносами, не гребуй. Ничего, не прилипнет, не дерьмо, небось, а самый что ни на есть результативный источник информации! Сколько раз из таких, казалось пустяшных на первый взгляд слов да слухов крепкие ниточки в самое вражино кубло разматывались. Враг-то не дремлет. И диверсанты-убийцы из-за линии фронта рвутся, и свои внутренние недобитки голову норовят поднять на окрепшей, недорубленной в былые предвоенные годы шее. Среди гражданских, что на временно оккупированной территории при немце жировали, немало двурушников оказалось. Словно и не было допречь, перед войной, счастливой жизни у местного народа при Советской-то власти. Будь его воля – всех бы местных скопом под конвоем в теплушки да за Урал или на Севера, в высокие широты – осваивать необъятные просторы социалистической Родины, крепить её несокрушимую оборонную мощь.
Вот и давеча, пришел из 196 армейского запасного полка важный материал о преступной националистической деятельности рядового Гармаша. Указали сознательные сослуживцы на своего сельчанина: дескать, после призыва в сорок первом и в окружении, и в плену успел побывать, да странно – отпустили с миром домой немцы, а они известно кого отпускали. И после, проживая на оккупированной территории, не шибко бедствовал, по распоряжению немецких властей школой заведовал, с полицаями да оуновцами якшался, драмкружок националистический организовал, а в постановках своих открыто пропаганду против Советского Союза вел.
Стало быть, так и запишем. По всей форме. Не карандашом химическим, а трофейным «вечным» пером в бланке с пропечатанной грозной шапкой:
Постановление
(на арест)
Действующая Красная Армия
«Гармаш Сергей Алексеевич, 1913 года рождения, уроженец села Успеновка Гуляйпольского района Запорожской области, украинец, гражданин СССР, из крестьян середняков, беспартийный, с высшим образованием, неженатый, со слов несудимый, рядовой 196 армейского запасного полка, проживая на оккупированной территории и будучи националистически настроен, вступил участником в организацию украинских националистов «ОУН».
Связавшись с представителями центра «ОУН» Гармаш принял их предложение об организации в селе Семёновка, Мелитопольского района, боевой тройки по руководству националистической пропагандой среди населения и подготовке его к вооруженному отторжению Украины от советского Союза».
Капитан достал из пачки пайкового «Казбека» папиросу, аккуратно постучал, вытряхивая табачную крошку, мундштуком по пачке, закурил. Написанным остался доволен: мотивационная часть изложено складно, состав преступления налицо, а потому далее в резюмирующей части и мудрить особо нечего.
Дописал с абзаца:
«Гармаш Сергея Алексеевича необходимо подвергнуть аресту и обыску».
Ещё раз перечитал внимательно, поставил внизу под текстом дату – 22 декабря 1943 года и широко размашисто расписался:
Ст. следователь 5 отд. ОКР «СМЕРШ» гвардии капитан Каплан.
Допрос
Оперуполномоченный 4-го отделения КРО «СМЕРШ» гвардии старший лейтенант Пивнев внимательно, не торопясь, оглядел доставленного для допроса арестованного. Не бог весть какая птица – солдатик из запасников. Измордовали конвойные, известное дело, как же без этого. Но сразу видно – били не сильно, больше для острастки. Чтобы понимал – в серьёзный переплёт попал, а не к тёще на блины. Здесь в «СМЕРШе» церемониться особо не будут. Так что, коли есть вина – не тяни, выкладывай всё как на духу, авось и выйдет, по возможности, снисхождение. Нешто сами не понимаем: любой право на слабину имеет, оступиться может. Главное – повиниться своевременно да искупить делом. А власть народная учтёт. Не звери ведь!
Рядовой из свежего пополнения, местный, мобилизованный, учительствовал, по документам, в неполной средней школе. Взгляд растерянный, под глазом синяк наливается. Самое оно, чтобы на конвейер ставить!
Конвейер у них, это, конечно, не то, что на автомобильных или тракторных гигантах, которые в предвоенные пятилетки всем миром возвели и где теперь танки для фронта выпускают: плывёт себе, как по речной глади безостановочно машинный остов да деталями обрастает. Не то, но принцип схожий.
Продлится допрос без перерыву сколь потребуется – на то их, оперуполномоченных двое, для пересменки. Как устанет один, другой сменит. А арестованному передых или кормёжка не полагается. Так и течёт время: вопрос-ответ, и снова – вопрос-ответ. Когда неспешно, с сочувствием и пониманием, когда – на нерве, с зуботычинами и криком. У них со сменщиком старшим оперуполномоченным капитаном Сикаленко давно всё оговорено: кому злобствовать, а кому участие проявить; кому первым наваристый суп из горохового концентрата и рассыпчатую кашу, обильно сдобренную тушенкой, трескать и после наскоро кемарнуть прямо в сапогах, не расстилая койку, часика четыре, а кому в самую тяжкую для организма пору, это когда ночь рассветом набрякнет, продолжать с арестованного допрос снимать.
А как упадет арестованный на пол с табуретки, его конвойные водой мерзлой из ведра грязного окатят и заново посадят. Он тогда, одурев, глаза затаращит, замычит утробно то-ли соглашаясь с чем-то, то-ли отрицая, а поздно… уже и ручка у оперуполномоченного приготовлена протокол подписывать: вот тут и тут подписывай, вражина, и давай, отдыхай до поры. Сейчас отволокут тебя в камеру и на грязную пропитанную мочой охапку сена в углу бросят…
– Расскажи-ка, Сергей Лексеич, мил человек, как в сорок первом в плен угодил?
– Я, товарищ старший лейтенант…
– Не товарищ… – это Пивнев беззлобно, с растяжкой: дескать, мне-то всё едино, но порядок определенности требует, – а гражданин оперуполномоченный!
– Я, гражданин оперуполномоченный…
Материалы Дела № 631 (Управление Контрразведки «СМЕРШ» 4 Украинского Фронта)
Из протокола допроса Гармаша Сергея Алексеевича
«В 1941г. я заочно окончил учительский институт и был призван Мелитопольским райвоенкоматом в Красную Армию. 3 октября 1941г следуя в колонне призывников в райвоенкомат Гуляй-Поле, попал в плен к германским войскам. Немцы продержали нас два дня в сарае под запором без допросов и отпустили по домам. 14 октября, согласно распоряжению немецких властей, я зарегистрировался в полиции и на бирже труда. Мелитопольской биржей труда был направлен в Семёновскую неполную среднюю школу, где и проработал до 7 сентября 1943г. учителем, заведующим школой и руководителем драматического кружка…»
Допросил 23 декабря 1944г оперуполн. 4отд. КРО «СМЕРШ» 3 Гв. Армии гвардии ст. лейтенант Пивнев
Из протокола допроса обвиняемого Гармаша Сергея Алексеевича
«Вопрос: Вам предъявлено обвинение…в том, что являлись активным участником Организации Украинских националистов («ОУН»), которая ставила целью путём вооруженной борьбы отторгнуть Советскую Украину от СССР. Выполняя программу ОУН, Вы организовали в с. Семёновке Мелитопольского района боевые тройки для ведения националистической пропаганды среди населения. Признаёте ли себя виновным в предъявленном обвинении?
Ответ: В предъявленном мне обвинении виновным себя не признаю, потому что в ОУН не состоял. Однако должен сказать, что поддерживал связи с членами «ОУН» - Михаилом, Николаем и Иваном, которые предлагали мне стать членом «ОУН», давали для ознакомления краткую программу организации, расспрашивали о настроениях среди жителей села и рекомендовали ставить в драмкружке постановки украинских авторов»
Допросил 3 января 1944г ст. оп.уполн. 2отд. УКР «СМЕРШ» капитан Сикаленко
Из протокола допроса свидетеля Селивёрстовой Лидии Игнатьевны
«…в 1942г. руководитель драматического кружка Гармаш, который требовал ставить только украинские пьесы, в клубе делал доклад. Говорил, что немцы являются освободителями. Остальное я разобрать не могла, так как плохо владею украинским языком…»
Допросил 12 февраля 1944г. сотрудник УКР «СМЕРШ» Шмеров
Из протокола допроса свидетеляКорниенко Евдокии Васильевны
«Примерно в феврале м-це 1942г. Гармаш докладывая в клубе по поводу юбилея Шевченко, говорил, что поэт не революционер, а украинский националист, борец, как и немцы, за независимость Украины…»
Допросил 12 февраля 1944г. сотрудник УКР «СМЕРШ» Шмеров
Выписка из протокола №18 Особого Совещания при НКВД СССР
«от 15 апреля 1944г.
СЛУШАЛИ:
Дело №631(Управление Контрразведки «СМЕРШ» 4 Украинского Фронта) по обв. Гармаш Сергея Алексеевича. 1913г.р., ур. Запорожской обл., украинца, гр-на СССР, из крестьян середняков, б/парт.
ПОСТАНОВИЛИ:
Гармаш Сергея Алексеевича за участие в антисоветской националистической организации заключить в исправительно-трудовой лагерь на десять лет, считая срок с 22 декабря 1943года.
Нач секритариата Особого Совещания при НКВД СССР (подпись неразборчива)
Морозное время «оттепели»
Перед просмотром утренней рабочей почты цензор города Мелитополь товарищ Дудник обязательно выпивал пару стаканов горячего, крепкого до черноты чаю. Чай у него имелся самый лучший. Краснодарский. И стакан для заварки на краю стола. Любимый - с золоченым ободком в черненном мельхиоровом подстаканнике, под мягкой вышитой салфеточкой. Заваривал всегда, непременно размешивая ложечкой: привык, чтобы металл тонко о стекло позвякивал. Почему-то успокаивало. И чтобы при этом чаинки, кружась, на дно опадали, а парок ароматный над стаканом курился. И чтобы сушки солоноватые всегда рядышком на блюдечке. А вот сахару ни в чай, ни к чаю не признавал вовсе – один вред от сладкого при его-то сидячей работе. Она, работа, хоть и сидячая, но ответственная, нервная. Идеологическую чистоту блюсти да надзирать за культурой – дело не простое. Не любому доверят. Хотя, конечно, после смерти Вождя времена настали чудные – говори да делай едва ли не всё что хочешь. Без особой оглядки!
Запросу из Особого отдела Комитета Госбезопасности при СМ СССР Таврического Военного округа удивился не особо: мало ли какая нужда у чекистов. Дело цензора – ответ дать вразумительный и ко времени, в соответствии с должностными инструкциями, а рассуждать – не его это занятие. Тамошний следователь майор Горбунов просил сообщить, в связи с имеющимся у него в производстве следственном делом, к какому по своему характеру репертуару относятся нижеследующие пьесы: «Пошилися в дурня» автора Кропивницкого, «Степной гость» и «По ревизию» Гринченко, «Голодному опеньки мясо» Нечуйлевицкого и «Бой жинка» Квитко-Основьяненко.
Не полагаясь на память, сверился на всякий случай с длинным перечнем, проверил по бумагам и дал обстоятельный ответ: указанные пьесы не числятся в списках устаревших или запрещенных пьес, а сочинители относятся к авторам-классикам украинской драматургии. Дату поставил 19.5.1954г. Подписался. А подпись скрепил мокрой печатью. Как положено. По всей форме.
…Немногим больше чем через полтора года после этого, 31 декабря 1955г, как раз к встрече нового 1956 года, неспешное до той поры движение шестерёнок механизма служб военного трибунала Таврического Военного округа наконец дало результат:
«В процессе проверки жалобы Гармаш установлено, что руководимый им драмкружок ставил пьесы, которые относятся к классической украинской драматургии…
Изучив материалы дела,…Военный трибунал Округа руководствуясь ст.342-346 УПК УССР,
ОПРЕДЕЛИЛ:
Постановление Особого Совещания при НКВД СССР от 15.04 1944 в отношении Гармаш Сергея Алексеевича отменить и дело за отсутствием в его действиях состава преступления производством прекратить…»